Оно. Том 2. Воссоединение

– Ниггер? – На лице Рыгало Хаггинса отразилось недоумение – он-то видел Хэнлонов очень редко, – а потом его глаза тоже вспыхнули. – Да! Ниггер! Давай его поймаем, Генри!

Рыгало припустил следом, топая, как слон. Остальные последовали за ним, но Генри схватил Рыгало и остановил его. Ему чаще других приходилось гоняться за Майком Хэнлоном, он знал, что это тот самый случай, когда сказать «поймаем его» куда как проще, чем сделать. Бегать этот черный мальчишка умел.

– Он нас не видит. Давайте пойдем быстро, пока он нас не заметит. Сократим расстояние.

Так они и поступили. Сторонний наблюдатель мог бы улыбнуться: все пятеро выглядели так, будто борются за медаль в спортивной ходьбе. Толстый живот Лося Сэдлера колыхался вверх-вниз под футболкой с эмблемой средней школы Дерри. Пот катился по раскрасневшемуся лицу Рыгало. Но расстояние между ними и Майком сокращалось – двести ярдов, сто пятьдесят, сто, – и пока этот маленький негритенок Самбо 71 не оглянулся. Они уже слышали, как он что-то насвистывает.

– Что ты собираешься с ним сделать? – тихо спросил Виктор Крисс. В голосе звучал исключительно интерес, но, по правде говоря, Виктор волновался. В последнее время Генри тревожил его все больше и больше. Он бы ничего не имел против, если б Генри хотел избить этого Хэнлона, даже раздеть догола и забросить его брюки и трусы на верхушку дерева, но он опасался, что на уме у Генри что-то другое. Последнее время произошло несколько неприятных инцидентов с учениками начальной школы Дерри, которых Генри называл «эти маленькие говнюки». Генри привык помыкать этими маленькими говнюками и терроризировать их, но в последние месяцы они раз за разом ускользали от них. В марте Генри с друзьями гнались за очкариком по фамилии Тозиер, загнали его в Универмаг Фриза, а там потеряли, хотя, казалось, он уже у них в руках. А в последний учебный день этот Хэнском…

Но Виктор не любил об этом думать.

Его тревожило другое: Генри может зайти СЛИШКОМ ДАЛЕКО. О том, что такое СЛИШКОМ ДАЛЕКО, Виктор тоже не любил думать… но обеспокоенное сердце вновь и вновь поднимало этот вопрос.

– Мы его поймаем и отведем в углехранилище, – ответил Генри. – Думаю, сунем по петарде в его ботинки и посмотрим, потанцует ли он.

– Но не М‐80, так, Генри?

Если Генри задумал что-то такое, Виктор решил, что участвовать в этом не будет. М‐80 в каждом ботинке оторвало бы ниггеру стопы, а это Виктор и называл «СЛИШКОМ ДАЛЕКО».

– У меня их всего четыре. – Генри не отрывал глаз от спины Майка Хэнлона. Они сократили расстояние до семидесяти пяти ярдов, и он тоже понизил голос. – Думаешь, я потрачу две на этого гребаного черномазого?

– Нет, Генри. Конечно, нет.

– Хватит и пары «Блэк кэт». Потом разденем его и выбросим одежду в Пустошь. Может, он обожжется ядовитым плющом, пока будет ее искать.

– А еще мы изваляем его в угле. – Тусклые глаза Рыгало вспыхнули. – Хорошо, Генри? Это круто?

– Круто, круто. – Небрежность в голосе Генри Виктору не понравилась. – Мы изваляем его в угле, как однажды я извалял его в грязи. И… – Генри широко улыбнулся, показав зубы, которые уже начали гнить. – И я ему кое-что скажу. Кажется, когда я говорил ему это в прошлый раз, он меня не услышал.

– Что, Генри? – спросил Питер. Питера Гордона захватила эта охота. Он принадлежал к одной из «лучших семей» Дерри, жил на Западном Бродвее и через два года собирался уехать в частную школу в Гротоне, где получил бы необходимую подготовку для поступления в престижный колледж – таким он, во всяком случае, видел свое будущее 3 июля. Питер был умнее Вика Крисса, но провел в этой компании слишком мало времени, чтобы заметить, как разрушается психика Генри.

– Услышишь, – ответил Генри. – А теперь заткнись. Он близко.

Расстояние до Майка сократилось до двадцати пяти ярдов, и Генри уже собирался открыть рот, чтобы приказать схватить его, когда Лось Сэдлер «взорвал» первую петарду этого дня. Накануне вечером он съел три тарелки тушеной фасоли и пернул чуть ли не громче ружейного выстрела.

Майк оглянулся, и Генри увидел, как широко раскрылись его глаза.

– Хватайте его! – проревел Генри.

Майк на мгновение застыл, а потом сорвался с места, зная, что его жизнь зависит от быстроты ног.

6

Неудачники шли сквозь бамбуковые заросли Пустоши колонной по одному, выстроившись в следующем порядке: Билл, Ричи, следом за ним Беверли, стройная и красивая, в синих джинсах и белой блузке без рукавов, в плетеных сандалиях на босу ногу, за ней Бен, стараясь не пыхтеть слишком громко (хотя температура в этот день поднялась до 27 градусов, он надел один из своих мешковатых свитеров), Стэн и в арьергарде Эдди, у которого из правого переднего кармана брюк торчал ингалятор. Билл представлял себе, что это «сафари в джунглях», как часто случалось с ним, когда ему приходилось пересекать эту часть Пустоши. Высокий белый бамбук ограничивал видимость тропой, которую они здесь проложили, черная земля хлюпала под ногами, и встречались участки, которые приходилось обходить или перепрыгивать, если не хочешь измазать обувь. Лужи стоячей воды покрывала тонкая радужная пленка. Пахло свалкой и гниющей растительностью.

Едва Кендускиг скрылся за поворотом, Билл остановился и повернулся к Ричи:

– В-впереди ти-игр, То-озиер.

Ричи кивнул и повернулся к Беверли.

– Тигр, – выдохнул он.

– Тигр, – передала она Бену.

– Людоед? – спросил Бен, задержав дыхание.

– Вокруг него кровь, – подтвердила Беверли.

– Тигр-людоед, – пробормотал Бен, повернувшись к Стэну, и тот сообщил эту новость Эдди, маленькое лицо которого раскраснелось от волнения.

Они растворились в бамбуке, сойдя с тропинки черной земли, которая петляла по зарослям, чудесным образом не зарастая. Тигр прошел перед ними, и они все увидели его чуть ли не наяву: большущего, весом, наверное, в четыреста фунтов, с мощными мышцами, грациозно перекатывающимися под шелковистой полосатой шерстью. Они увидели чуть ли не наяву зеленые глаза тигра, капельки крови вокруг пасти – все, что осталось от последней кучки воинов-пигмеев, которых тигр сожрал живьем.

Бамбук чуть слышно зашелестел, зловеще и музыкально, и замер. Возможно, подул и стих летний ветерок… а может, африканский тигр прошел по Пустоши в сторону Олд-Кейп.

– Ушел. – Билл шумно выдохнул и вернулся на тропинку. Остальные последовали его примеру.

Только Ричи пришел в этот день вооруженным, и теперь он держал в руке пистолет с пистонами.

– Если б ты дал команду, я бы его пристрелил, Большой Билл, – мрачно упрекнул он Билла и мушкой поправил сползающие с носа старые очки.

– Во-округ ва-а-атузи, – ответил Билл. – С-сстрельба – бо-ольшой риск. Т-ты же н-не хо-очешь, ч-чтобы о-они на-абросились на н-нас?

– Нет, – признал Ричи правоту Большого Билла.

Билл махнул рукой – мол, вперед, – и они вновь двинулись по тропе, резко сужавшейся на выходе из зарослей бамбука. Тропинка вновь привела их на берег Кендускига, там, где выступающие из воды камни позволяли переправиться через реку. Ранее Бен показал им, как и где их нужно установить. Ты берешь большой камень и кладешь в воду. Потом берешь второй камень и кладешь в воду, стоя на первом. Берешь третий и кладешь в воду, стоя на втором, и продолжаешь переступать и класть, пока не добираешься до противоположного берега (в это время года глубина реки не превышала фута, и во многих местах виднелись коричнево-желтые песчаные отмели), не замочив ног. Идея была столь простой, что могла прийти в голову и младенцу, но никто из них не смог до этого додуматься, пока Бен не объяснил что к чему. Насчет этого котелок у него варил отлично, но, показав, как и что надо сделать, Бен не давал тебе понять, что сам ты – тупица.

Колонной по одному они вышли на берег и двинулись через реку по сухим пятнам-камням, которые они положили поперек русла.

– Билл! – вдруг воскликнула Беверли.

Билл застыл, не оглядываясь, вытянув руки перед собой.

– В воде пираньи. Я видела, как два дня назад они съели целую корову. Через минуту после того, как она упала в воду, от нее остались обглоданные кости. Не свались!

– Понял, – кивнул Билл. – Осторожнее, парни!

Они двинулись дальше, переступая по камням. Товарный поезд загромыхал по насыпи, когда Эдди Каспбрэк добрался до середины реки и едва не потерял равновесие от внезапного рева тепловозного гудка. Он посмотрел в сверкающую на солнце воду и на мгновение среди солнечных зайчиков, которые стрелами света били в глаза, действительно увидел кружащих в воде пираний. И они не были частью игры, которая основывалась на джунглевой фантазии Билла; в этом Эдди нисколько не сомневался. Рыбы, которых он видел, выглядели как золотые рыбки-переростки, с отвратительными челюстями сома или окуня. Острые зубы во множестве торчали между толстых губ, и пираньи цветом не отличались от золотых рыбок. Были оранжевыми, как пушистые помпоны, какие иной раз видишь на костюмах клоунов в цирке.

Они кружили в мелкой воде, скрежеща зубами.

Эдди замахал руками. «Сейчас я упаду, – подумал он. – Сейчас я упаду, и они сожрут меня живьем…»

А потом Стэнли Урис крепко ухватил его за запястье и помог удержать равновесие.

– Еле успел. Если бы ты упал, мать устроила бы тебе взбучку.

О матери в тот момент Эдди как раз и не думал. Остальные уже выбрались на другой берег и теперь считали вагоны товарняка. Эдди бросил дикий взгляд на Стэна, потом вновь всмотрелся в воду. Увидел проплывающий мимо пакет из-под картофельных чипсов, но ничего больше. Вновь вскинул глаза на Стэна.

– Стэн, я видел…

– Что?

Эдди покачал головой.

– Наверное, ничего. Я просто…

(но они там были, да, они там были, и они сожрали бы меня живьем)

…немного струхнул. Из-за тигра. Пошли.

Западный берег Кендускига – берег Олд-Кейпа – превращался в море грязи при дожде и весной, когда вода со всей Пустоши стекала в Кендускиг, но сильного дождя в Дерри не было уже больше двух недель, так что грязь высохла, и берег покрылся потрескавшейся коркой, из которой торчали бетонные цилиндры, отбрасывающие короткие тени. В двадцати ярдах ниже по течению бетонная труба обрывалась над Кендускигом. Из нее в реку стекал поток грязной, бурой воды.

– Здесь жутковато. – И Бен выразил общее мнение, потому что остальные кивнули.

Билл повел всех вверх по берегу и в густые заросли кустарника, где жужжали насекомые и стрекотали цикады. Время от времени слышалось тяжелое хлопанье крыльев – какая-то птица поднималась в воздух. Однажды тропу перед ними перебежала белка, а пять минут спустя, когда они подходили к невысокому гребню, который огораживал городскую свалку, большая крыса с кусочком целлофана, застрявшим в усиках, прошмыгнула мимо Билла, следуя тайному пути, проложенному в ее собственном природном микрокосме.

Теперь в воздухе стоял резкий и едкий запах свалки. В небо поднимался черный столб дыма. Землю по-прежнему покрывала густая растительность (за исключением тропы, по которой они шли), но среди зелени появлялось все больше мусора. Билл назвал его «свалочная перхоть», доставив несказанное удовольствие Ричи. Он смеялся чуть ли не до слез. «Ты должен это записать, Большой Билл, – изрек Ричи. – Это действительно классно».

Газеты, зацепившиеся за ветки, колыхались и хлопали, как уцененные флаги; в солнечных лучах поблескивали серебром жестяные банки, кучкой лежащие в зеленой ложбинке; куда как ярче солнце отражалось от осколков разбитой пивной бутылки. Беверли заметила куклу с такой ярко-розовой пластиковой «кожей», что она выглядела обожженной. Беверли подняла куклу и тут же отбросила с криком отвращения, увидев серовато-белых жучков, в большом количестве ползающих под заплесневевшей юбкой и по гниющим ногам. Вытерла пальцы о джинсы.

Они поднялись на гребень и посмотрели на свалку.

– Дерьмо, – пробормотал Билл и засунул руки в карманы.

Остальные столпились вокруг него.

Сегодня жгли северную часть свалки, но здесь, под ними, смотритель свалки (Армандо Фацио, Мэнди для друзей, холостяк, брат уборщика начальной школы Дерри) чинил «Д‐9» времен Второй мировой войны, использовавшийся для того, чтобы сгребать мусор в кучи, которые потом поджигались. Рубашку он снял, а больший радиоприемник, который стоял на водительском сиденье под брезентовым навесом, транслировал развлекательную программу, предшествующую игре «Ред сокс» с «Сенаторами».

– Вниз нам не спуститься, – согласился Бен. Мэнди Фацио был человеком хорошим, но, увидев детей на свалке, тут же гнал их прочь – из-за крыс, из-за яда, который он регулярно разбрасывал, чтобы крыс не расплодилось слишком много, – потому что дети могли порезаться, удариться, обжечься, и еще по одной, самой главной причине: он свято верил, что свалка – не место для детей. «Вы же хорошие, да? – кричал он на подростков, которых свалка притягивала возможностью пострелять из духовушек по бутылкам (или крысам, или чайкам) и шансом найти что-нибудь полезное: механическую игрушку, которая еще работала, стул, который можно починить, телевизор с еще целой вакуумной трубкой – и она так классно взрывалась, если запустить в нее кирпичом. – Вы же хорошие дети, да? – орал Мэнди (орал он не от злости, а по причине глухоты, и слуховой аппарат носить не желал). – Разве родители не учили вас быть хорошими? Хорошие мальчики и девочки не играют на свалке! Идите в парк! Идите в библиотеку! Идите в Общественный центр и играйте в настольный хоккей! Будьте хорошими!»

– Это точно, – кивнул Ричи. – Свалка исключается.

Какое-то время они посидели, глядя сверху вниз на Мэнди, который возился с бульдозером, в надежде, что тот покончит со своим занятием и уйдет, но не особо в это веря: наличие радиоприемника предполагало, что Мэнди решил провести здесь всю вторую половину дня. «Такое разозлит и святого», – подумал Билл. Лучшего места, чем свалка, для поджога петард просто не было. Их клали под консервные банки, а потом, когда петарды разгорались, банки взлетали в воздух. А если петарду положить в бутылку, поджечь и убежать со всех ног, то бутылка взрывалась. Не всегда, но довольно часто.

– Жаль, что у нас нет М‐80, – вздохнул Бен, не зная, как скоро один из таких фейерверков швырнут ему в голову.

– Моя мама говорит, что люди должны довольствоваться тем, что у них есть. – Слова эти Эдди произнес так серьезно, что все рассмеялись.

А когда смех стих, они вновь повернулись к Биллу.

Билл какое-то время сосредоточенно думал.

– Я з-знаю ме-есто. С-старый г-гравийный ка-арьер на к-краю Пу-устоши у-у г-грузового д-двора…

– Точно! – воскликнул Стэн, поднимаясь. – Я знаю это место. Ты гений, Билл.

– Там отличное эхо, – согласилась Беверли.

– Так пошли, – подвел итог Ричи.

Все шестеро – магическое число минус один – зашагали по гребню холма, опоясывающему свалку. Мэнди Фацио поднял голову, увидел их силуэты на фоне синего неба: прямо-таки индейцы в боевом походе. Хотел на них накричать – «Пустошь не место для детей», – но вместо этого вернулся к работе. На его-то свалку они не зашли.

7

Майк Хэнлон пробежал мимо Церковной школы, не сбавив хода, и помчался на Нейболт-стрит к грузовому двору. Уборщиком в Церковной школе работал мистер Гендрон, глубокий старик, еще более глухой, чем Мэнди Фацио. К тому же большую часть летних дней он предпочитал проводить в подвале, спал рядом с бойлером, по случаю лета отключенным, вытянувшись на старом шезлонге и с «Дерри ньюс» на коленях. Майк бы еще барабанил в дверь и звал старика, когда Генри Бауэрс подскочил бы к нему и оторвал голову.

И Майк побежал дальше.

Но не сломя голову; пытаясь контролировать скорость, пытаясь следить за дыханием. Пока он еще не выдохся. Генри, Рыгало и Лось Сэдлер его не тревожили – даже полные сил они бежали, как хромающие буйволы, но Виктор Крисс и Питер Гордон были куда быстрее. Пробегая мимо дома, где Билл и Ричи видели клоуна – или оборотня, – он рискнул обернуться и обнаружил, что Питер Гордон практически догнал его. Питер радостно улыбался, во весь рот, во все тридцать два зуба, и Майк подумал: «Интересно, стал бы он так улыбаться, зная, что произойдет, если они меня поймают?.. Или он думает, что они просто собираются хлопнуть меня по спине, сказать: «Ты вода», – и убежать?»

И когда на Майка надвинулись ворота с надписью на них: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. НАРУШИТЕЛИ БУДУТ НАКАЗАНЫ» – он рванул изо всех сил. В боку пока не кололо, дыхание участилось, но находилось под контролем, однако Майк знал, что колоть начнет, если он и дальше будет бежать с такой скоростью. У полуоткрытых ворот он еще раз оглянулся и увидел, что вновь оторвался от Питера. Виктор отставал шагов на десять, остальные – на сорок, а то и на пятьдесят ярдов. Но даже с такого расстояния Майк разглядел черную ненависть на лице Генри.

Он проскочил в щель, развернулся, захлопнул ворота, услышал, как щелкнула задвижка. Мгновением спустя Питер Гордон врезался в сетчатые ворота, и тут же подбежал Виктор Крисс. Улыбка сползла с лица Питера – ее сменила обида. Он поискал рукоятку, которая поворачивала бы задвижку, но не нашел: задвижка закрывалась и открывалась только изнутри.

Не в силах поверить в случившееся, он крикнул:

– Парень, открой ворота! Так нечестно.

– А что, по-твоему, честно? – тяжело дыша, спросил Майк. – Пятеро на одного?

– Нечестно, – повторил Питер, словно не расслышал вопросов Майка.

Майк посмотрел на Виктора, увидел тревогу в его глазах. Виктор хотел что-то сказать, но тут к воротам подоспели и остальные.

– Открывай, ниггер! – проревел Генри и начал трясти ворота с такой силой, что Питер удивленно вытаращился на него. – Открывай! Открывай немедленно!

– Не открою, – ровным голосом ответил Майк.

– Открывай! – рявкнул Рыгало. – Открывай, гребаная обезьяна!

Майк попятился от ворот, сердце гулко стучало в груди. Он не помнил, чтобы когда-нибудь так боялся, так расстраивался. Они выстроились вдоль ворот, кричали, обзывали прозвищами, которых он никогда не слышал: ночная вошь, черножопый, обезьянья харя и всякими другими. Он не обратил внимания, как Генри достал что-то из кармана, потом чиркнул о ноготь деревянной спичкой… но когда что-то круглое и красное перелетело через ворота, инстинктивно отпрыгнул, поэтому «бомба с вишнями» разорвалась слева от него, подняв облако пыли.

Взрыв заставил их на мгновение замолчать. Майк, не веря своим ушам, смотрел на них, они – на него. На лице Питера Гордона отражался шок, даже Рыгало, и тот, похоже, начал соображать, что пахнет жареным.

«Теперь они боятся Генри, – внезапно подумал Майк, и тут в нем заговорил новый голос, возможно, впервые, уже не ребенка, а взрослого. – Они боятся, но их это не остановит. Ты должен сматываться, Майки, а не то что-то случится. Не все они захотят, чтобы это случилось – Виктор не захочет, может, и Питер Гордон, – но это случится, потому что Генри постарается, чтобы случилось. Так что сваливай. И сваливай быстро».

Он попятился еще на два или три шага, а потом Генри Бауэрс сказал:

– Я убил твою собаку, ниггер.

Майк застыл с таким ощущением, будто ему в живот запустили шаром для боулинга. Он посмотрел в глаза Генри Бауэрса и увидел, что тот сказал чистую правду: он убил Мистера Чипса.

И этот момент истины растянулся для Майка чуть ли не на вечность – глядя в безумные, заливаемые потом глаза Генри, на его почерневшее от ярости лицо, он впервые понял так много: среди прочего и то, что Генри гораздо безумнее, чем Майк даже мог себе представить. А прежде всего он осознал, что мир жесток, и факт этот даже в большей степени, чем правда о смерти собаки, заставил его крикнуть:

– Ты вонючий белый мерзавец!

Генри завопил от ярости и атаковал ворота, полез наверх, демонстрируя ужасающую силу. Майк задержался еще на мгновение, чтобы убедиться, что тот взрослый голос – настоящий, и да, так оно и вышло: после недолгого колебания остальные рассредоточились и тоже полезли на забор.