Помоги проекту - поделись книгой:
Отходить далеко от места гибели батальона Истомин не стал. Зачем Немцы ночью не воюют, да и вообще в глушь не суются, предпочитая двигаться по дорогам, что при обилии у них техники вполне объяснимо. Так что ночь в паре километров от бывшей передовой прошла спокойно. Проснувшись следующим утром, Истомин двинулся к линии фронта. Идти было легко. Карта и компас, которые он забрал у погибшего сержанта Чибисова, хорошо помогали ориентироваться. Только одно беспокоило и слегка смущало на востоке не было слышно канонады, а это был плохой признак, который мог означать только одно фронт ушёл далеко вперёд и добираться до своих придётся долго. «Но, возможно, это и к лучшему, – после недолгих раздумий решил Истомин. – Можно вернуться к первоначальному плану и организовать партизанский отряд. А сделать это сейчас будет не в пример легче, чем несколько дней назад, когда он был в этом времени, считай, никем и ничем. «Артист кино», у которого даже документов нет. Ну и кто, если серьёзно разобраться, к такому под начало пойдёт. Да никто, но вот зато теперь дело другое. Рядовой Красной армии, боец-фронтовик. И пообтёрся среди «местных» уже. Книга по истории СССР вещь, конечно, хорошая, но одно дело по книге будущее изучать, а другое с живыми людьми. Кто есть кто. Партия ВКПб, товарищ Сталин – вождь и учитель, полит обстановка и так далее. Одним словом жизнь во всех её мелочах и подробностях, которую ни в одной книге не прочитаешь. А поскольку за прошедшее время подозрений в отношении него у окружающих не возникло, даже к награде, к медали «За отвагу» их с Василием представить собирались. Ну за те семь подбитых танков, то можно было сделать однозначный вывод, что легализация прошла успешно и он штабс-ротмистр Истомин Владимир Васильевич, русский офицер и дворянин стал вполне советским человеком. – Истомин усмехнулся. – Ну надо же, из белогвардейцев в красные, из офицеров в рядовые, из дворян в крестьяне, из девятнадцатого года в сорок первый, с одной войны на другую. Сказал бы кто об этом неделю назад, ни за что бы не поверил, а теперь…»
«А теперь обедать пора, – притормозил полёт мысли Истомин. – Самое время, солнце почти в зените, да и вещмешок полный. Иногда, как это не дико звучит, оставаться в живых одному бывает полезно. Можно НЗ у погибших товарищей насобирать. Стоп, а это ещё что такое»
В воздухе вдруг совершенно неожиданно запахло жареным мясом, то есть шашлыком, Да, да, именно шашлыком, а не тем, что исходит от сгоревшего человеческого тела. «Так, – Истомин насторожился. – Это кто же здесь обедает Откуда в прифронтовом лесу шашлык Может, деревня рядом и там мясо жарят» Сверился с картой. До ближайшей деревни километра три. Далековато, если там, конечно, не пустили на шашлык целое стадо слонов. Но он же не в Африке, во всяком случае с утра был, да и не настолько голодный, чтобы вкусовые галлюцинации появились. Что же, выясним, шашлык – дело хорошее. Взяв наизготовку автомат, Истомин направился в сторону источника запаха и, пройдя метров двести, оказался у окраины лесной поляны, где немцами был устроен самый настоящий пикник. За раздвижным столиком в плетёных креслах сидели два офицера, ели жареное мясо, запивая его красным вином, о чём-то негромко беседовали. Немного в стороне четверо солдат, очевидно повара и официанты, стоя у костра с мангалом колдовали над новой порцией шашлыка. Истомина затрясло от бешенства. «Ну надо же, какая наглость, как у себя дома пикник устроили. Совсем страху нет. Даже оружие побросали». И это действительно было верхом беспечности. Расслабившиеся немцы поставили свои винтовки в козлы рядом с двумя легковыми автомобилями, припаркованными у противоположного конца поляны. «Что же, тем хуже для них, – решил Истомин. – Сейчас я вам устрою пир во время чумы. Солдат сразу в расход, а с офицерами сначала поговорить надо. Что да чего и как дошли до жизни такой, а потом обоих убью».
Встав во весь рост, Истомин вышел на поляну и дал очередь по стоящим плотной группой солдатам. Те, не издав ни звука, распластались по земле. Еще мгновение и ствол его автомата уставился на оцепеневших от неожиданности шашлыкоедов. «Прошу извинить меня, господа, за прерванный обед, – произнёс Истомин по-немецки, – но не будете ли вы так любезны исполнить мою маленькую просьбу Отдать мне по-хорошему ваше личное оружие во избежание неприятностей». Офицеры несколько секунд хлопали глазами, а потом тот, что помоложе, схватился за кобуру. «Ну, это ты зря, – подумал Истомин, – мог бы ещё немного пожить». И, дав короткую в два-три патрона очередь, отправил офицера вслед за его подчинёнными.
– Ты – следующий Или как – обратился он к единственному оставшемуся в живых немцу.
Но вдруг услышал такое, чего услышать не ожидал никак.
– Не надо, солдат, не стреляй, – вдруг ответил немец по-русски. – Возьми мой пистолет, мне с тобой поговорить надо.
«Так, интересно, – Истомин внимательно оглядел немца. – Пожилой, возраст лет под пятьдесят, судя по выправке, кадровый офицер и русский знает как свой родной. Не иначе разведчик или переводчик, но по-любому жирный гусь попался. Сам поговорить хочет. Отлично, мне-то этого и надо».
– Хорошо, ремень с кобурой на землю и вперёд, – Истомин указал на лес стволом автомата.
Немец снял ремень и направился в указанном направлении. Истомин последовал за ним, прихватив по пути кроме трофейного пистолета ещё и пару шампуров с шашлыком. Чего добру пропадать, тем более такого он не ел уже лет пять. Так они и шли. Впереди – пленный неизвестного вида, а за ним в паре метров Истомин с автоматом наперевес, жуя на ходу трофейный шашлык. Минут через тридцать хода Истомин решил, что хватит. Теперь погони можно не опасаться, тем более что шли они на запад, а если их будут искать, то, скорее всего на востоке, что вполне обосновано. Ведь если разгром пикника устроила какая-то группа советских солдат, выходящих из окружения, то она должна была непременно двинуться на восток к линии фронта, но никак не на запад, а раз так, то пора допрашивать пленного.
– Стоять, вот здесь и говорить будем, – Истомин опустился на ствол упавшего дерева.
– Здесь, так здесь, – вздохнул немец и присел рядом на обломок пня. Пару секунд он молчал, очевидно, собираясь с мыслями, а потом произнёс
–Я – русский, но не предатель. Моя фамилия Мерзяев, зовут Иван Иванович. Я – офицер русской армии из эмигрантов. Участвовал в Гражданской войне на стороне белых, и после победы Советов был вынужден бежать в Германию. 22 июня этого года Гитлер начал войну за уничтожение большевизма в России. Не против России, а против большевиков, пойми, солдат, именно против них. Ты, я вижу, человек образованный, немецкий знаешь, из интеллигенции значит, или, может быть, даже из дворян.
– Из них, – кивнул Истомин, – из дворян.
– Тем более, – оживился Мерзяев, – раз так, то ты не можешь не видеть и не понимать, что такое для нашей родины советская власть. Так вот, я.
Мерзяев, Мерзяев Иван Иванович, – вертелось в голове у Истомина, – да, точно, неужели он Ну, если так лет двадцать накинуть, то похож». Был в их сводном офицерском полку поручик Иван Мерзяев.
– В девятнадцатом у Каппеля служил – прервал своим вопросом Истомин словоизлияния репатрианта.
– Да, служил, а что – удивился Мерзяев.
– Штабс-ротмистра Истомина Владимира Васильевича помнишь
– Ну, вроде был такой.
– Господи, да это же…
– Он самый, – подтвердил Истомин. – Да, да, я и есть, господин поручик. А то, что не постарел за эти двадцать два года, так это в жизни бывает иногда. Так же как и то, что в звании рядового сейчас. Не думай, меня никто не разжаловал. Просто война уж очень внезапно началась, а у меня при себе соответствующих документов не оказалось, вот рядовым и записали, пока. Но не обо мне речь.
– Ты-то как немецким офицером стал Вот это-то мне объясни.
Мерзяев молчал минут пять, очевидно, переваривая услышанное, потом процедил сквозь зубы
– А ты теперь, значит, за красных воюешь, иуда. И ещё после этого смеешь меня спрашивать, как я немецким офицером стал Ты же дворянин, а потому иуда вдвойне. Или забыл, как нам Англия и Америка с красными воевать в Гражданскую помогали Вот так я офицером вермахта и стал.
– Ну про иуду это ты зря, – Истомин глянул Мерзяеву прямо в глаза. – Если уж кто из нас иуда, так это только ты и никто другой. Я-то за родину свою воюю, да, да, именно так. За родину, а не за советскую власть. А что касается того, что нам в Гражданскую англичане и американцы с красными воевать помогали. Да, было такое дело. Вот только мы не их форму носили и не как солдаты их армии в бой с красными шли. Чувствуешь разницу
– Так значит, ты за Деникина
– Какого Деникина – не понял Истомин.
– Антона Ивановича, – уточнил Мерзяев. – Он, как война началась, воззвание ко всей русской эмиграции сделал. Что раз Гитлер на Россию напал, то мы все должны, дескать, на её защиту встать.
– Да, за Деникина, – подтвердил Истомин. – И мне очень приятно слышать, что генерал Деникин Антон Иванович иудой не стал.
– Значит, ты меня убьёшь – упавшим голосом спросил Мерзяев.
– Нет, казню как предателя или… – Истомин, сделав паузу, положил руку на кобуру с трофейным «Парабеллумом», – можешь застрелиться, ты же офицер.
– Хорошо.
«Да, неоднозначная ситуация. – Истомин поднял с земли «Парабеллум». – И вроде бы правильно всё, враг он, однозначно враг, раз с немцами пришёл, и иуда в полной мере. Ну не слепой же он был, в конце-то концов, чтобы не видеть, что такое теперешние немцы есть, чтобы их с интервентами путать. Но с другой стороны вроде… Хотя нет, с какой стороны не крути, всё одно выходит не тех он союзников себе выбрал, чтобы с советской властью счёты сводить, ой, не тех. Злоба на большевиков разум ему затмила, не иначе. А злоба она ведь вещь такая, напрочь ум вышибить может. Вот как у вас, ваше благородие, например, – вмешался в ход мыслей Истомина внутренний голос. – Встали тут посреди леса и дискуссии сами с собой развели. Как да если бы да не так, ну прямо комиссар на политчасе. Только тот, у своих политику толкает, а вы, господин штабс-ротмистр, у немцев под боком. Ну и кто же вы после этого А ведь точно, – спохватился Истомин, – тут же до той поляны и пары километров не будет, а если немцы серьёзные поиски начнут, то… А я тут стою и о политике рассусоливаю. Да и вообще глупая это изначально идея была немцам допрос устроить. Ну чего они в сущности такого важного могли знать Положил бы их всех разом, шашлык в зубы – и ходу. Так нет же, вообразил себя мстителем всея Руси, и Бордо не попробовал, а оно наверняка марочное было. Ладно, всё, в дорогу», – и, сунув в вещмешок кобуру с «Парабеллумом», Истомин быстрым шагом углубился в лес.
Шёл долго, с максимальной осторожностью, часто делая петли, чтобы сбить со следа возможную погоню, и только отойдя от известного места километров на десять, Истомин решил сделать привал. Но не тут-то было. Сзади со стороны грунтовой дороги, которую он только что пересёк, послышался шум двух мотоциклетных моторов, а потом ударила пулемётная очередь. Влип, мгновенно упав на землю, Истомин взял на прицел мотоциклистов, но тут же понял, что стрельба ведётся не по его душу. Его немцы из-за деревьев не видели вообще, к тому же у них было занятие поинтересней, чем искать в придорожных зарослях одинокого бойца Красной армии.
Немцы охотились на человека. Именно охотились, по-другому не назовёшь. Человек бежал от них к лесу, а они гнались за ним на мотоциклах, периодически постреливая из установленных в люльках пулемётов под ноги бегущему. Всё равно, что гончие на зайца. Так, немецкая охота в русском лесу. Истомин усмехнулся. Ладно, шестеро уже шашлык съели, теперь очередь за охотниками.
Человек бежал как раз в сторону Истомина. То, что надо. «Ну, ближе, ближе. Ох ты, да он инвалид, и в возрасте, уже лет пятьдесят, не меньше». И действительно, правой руки ниже локтя у человека не было, а в левой он тащил кожаный мешок. «Да брось ты его, дурень, не добежишь ведь, что там, золото, что ли» – думал Истомин, выцеливая мотоциклистов. Всё, человек без сил рухнул на землю в каких-нибудь пятнадцати-двадцати метрах от Истомина. Немецкие мотоциклисты резко затормозили рядом. «Ваш выход, господин штабс-ротмистр». Истомин срезал всех шестерых одной очередью, а потом, выйдя из зарослей и на ходу сменив магазин автомата, добавил ещё. Так, с этими порядок, а как там «заяц» «Заяц» лежал на земле и тяжело дышал.
– Выпейте воды, – Истомин протянул ему открытую флягу. – Идти сможете – спросил он, после того как спасённый им человек прекратил пить.
– Да, – закивал тот, – могу. Спасибо вам, товарищ, только мешок мой возьмите, там… – он сделал паузу, – государственные ценности.
– Ладно, – Истомин поднял мешок. – Ну ничего себе, да в нём полпуда веса, не меньше. Госценности, значит. Точно золото или что-то в этом роде. Вот значит как. Но такую тяжесть в одной руке тащить, на нём даже лямок нет.
– Я сейчас, – Истомин подошёл к одному из мотоциклов, открыл багажник, достал оттуда немецкий пехотный ранец и, выбросив всё содержимое, сунул туда мешок. Так-то лучше. Полпуда на спине не то, что в руке, тем более, когда она у тебя одна.
– Всё, – Фёдор Иванович Рублёв, а так звали спасённого Истоминым человека, пошатнувшись, схватился за ствол дерева, – не могу больше, давайте хоть пять минут отдохнём.
– Не пять минут, а до утра, и не меньше, – Истомин огляделся. – Здесь ночевать будем. Мы по ручью шли, так что немцы нас даже с собаками не найдут. Да и вечер уже, привал.
Некоторое время оба лежали молча. Потом Истомин вынул из вещмешка трофейный паштет. Обед и ужин сразу, что же, давно пора. От голода уже подводило живот. Пеший переход для кавалериста – нет, всё же с первого раза трудновато. На продуктах решили не экономить, так как вдали стала отчётливо слышна канонада, а, следовательно, до фронта один день перехода или около того. Ну а в случае чего у немцев можно подхарчиться, если повезёт, конечно.
– Ну что же, – начал Рублёв, когда они покончили с едой. – Разрешите представиться ещё раз, Рублёв Фёдор Иванович, кассир госбанка. Как вы уже, думаю, догадались, в мешке…
– Золото – Истомин улыбнулся.
– Да, восемь килограммов драгметалла в слитках и деньги еще – пятьдесят серебряных рублей екатерининской чеканки, но это мелочь, главное, вы, Василий Андреевич, золото от немцев спасли. Как только до наших доберёмся, я буду ходатайствовать о награждении вас орденом, и не меньше. Это же настоящий подвиг. Ведь здесь, – Рублёв хлопнул по ранцу, – десятки танков, сотни орудий, тысячи снарядов, гранат и патронов. Огромный неоценимый вклад в фонд обороны.
– Ну, насчёт моего участия вы, Фёдор Иванович, несколько преувеличиваете, – возразил Истомин. – Уж кто-кто, а подвиг совершили именно вы. А я так, на подхвате был. Оказался в нужное время в нужном месте, и не больше.
– Может быть, может быть, – согласился Рублёв, – но и вы награды достойны, так что уж не скромничайте.
– Ладно, – согласился Истомин, – не буду. Вот только мне одно непонятно. Как так случилось, что вы один такие ценности переправляли, их же ведь с охраной транспортировать должны
– Должны-то должны, – вздохнул Рублёв, – да вот только тут такая история получилась. В общем, это клад.
– Как клад – не понял Истомин, – его что, перед войной нашли
– Нет, – мотнул головой Рублёв, – в войну, причём благодаря немцам. Они по нашему филиалу, а он у нас в старинном купеческом доме был, во время очередного артобстрела снарядом попали. Часть стены-то и рухнула, а оттуда слитки посыпались. Трое нас было я, охранник и шофёр. Так мы это всё в мешок, сами в эмку – и ходу. Да только далеко уехать не получилось. Мессер нас расстрелял. Я один живой остался. Вот и пошёл с золотом к линии фронта. А тут немцы, а тут вы, Василий Андреевич. Так что спасибо вам ещё раз, а то бы конец. Ну не врукопашную же мне против немцев с одной-то рукой идти. Так бы и угодил к ним в лапы. Я же с ними ещё в Империалистическую с самого четырнадцатого года воевал. Так что у нас в этом вопросе взаимные любовь и уважение, так сказать.
– Руку там потеряли – поинтересовался Истомин.
– Нет, на Гражданской, – снова вздохнул Рублёв. – Летом девятнадцатого, на Урале. Мы тогда беляков генерала Каппеля добивали. Вот тогда-то мне руку и посекли. 20 июля, аккурат в день рождения. Сшиблись мы тогда с белыми, наскочил на меня офицер один, как молнией шашкой махнул – и нет руки. Сразу видно, рубака был изрядный. Хорошо, что хоть клинок у него сломался, а то бы располовинил меня вторым ударом до седла, не иначе.
«20 июля 1919 года, бой на Урале, – Истомина передёрнуло. – Да что сегодня – день встреч Ведь это же, но, ну точно, он, тот самый командир красного отряда, с которым они меньше недели назад рубились. В том предпоследнем бою, где он, штабс-ротмистр Истомин, шашку сломал, своим коронным ударом, руку красному отрубив, и вот теперь он этого же самого красного, но уже в другом времени вместе с золотом от немцев спас. А пред этим своего бывшего однополчанина, что к немцам служить ушёл, казнил. Во дела. Это как же выходит..»
– Что с вами, Василий Андреевич – с тревогой в голосе спросил Рублёв. – Вам плохо, вы что-то вдруг сразу так побледнели Да нет, всё нормально, – мотнул головой Истомин. Просто представил, каково это в день рождения такой подарок получить. Удовольствие куда ниже средне-го.
– Согласен, опять вздохнул Рублёв, – но если учесть перспективу, что могло бы быть и хуже, то всё не так уж и плохо получилось. Гражданскую пережил, на счетовода выучился, семью завёл, дочку вырастил, внучка недавно родилась, должность хорошая. И чего бы ни жить, а тут война. Хорошо, что хоть семейство в конце мая по случаю к родственникам на Урал погостить отправил. Повезло. Эх, если бы не рука, сейчас бы уже в ополчении немцев стрелял. А так…
– Ну ничего, Фёдор Иванович, не расстраивайтесь, вы и так для фронта большое дело сделали, – подбодрил Рублёва Истомин. – На то золото, что у вас в ранце лежит, не одного немца подстрелят, но не исключено, что и вам самому ещё пострелять придётся, когда линию фронта переходить будем. Вот, возьмите, – и с этими словами Истомин передал Рублёву «Парабеллум». Как-никак, а напарника надо вооружить, мало ли что.
– За пистолет Василий Андреевич, спасибо – поблагодарил Истомина Рублёв. – Теперь я, считай, полноценный боец, хоть и два десятка лет не стрелял, но по этим… уж точно не промахнусь. Так что вы ложитесь отдыхать, а я на часах.
Утром снова двинулись к линии фронта, и тут случилось одно маленькое происшествие из разряда тех, что время от времени бывают на войне. Исключительно по чистой случайности Истомину и Рублёву удалось уничтожить двух солдат противника и один пикирующий бомбардировщик. А произошло это так. Не успели они отойти и километра от места ночлега, как услышали впереди немецкую речь. «Немцы, вот теперь действительно влипли, у нас же золото. Ну ничего, спрячемся, может не заметят, – решил Истомин, – а если нет, я буду отвлекать, а Фёдор Иванович попробует уйти».
Укрылись в зарослях папоротника, приготовили оружие и стали ждать. Через несколько минут между деревьями показались два немца, одетые в лётные комбинезоны. Весело переговариваясь, они шли в направлении того места, где скрывались Истомин и Рублёв. «Так, лётчики не иначе со сбитого самолёта, – догадался Истомин. – Эх, пристрелить бы обоих, да шуметь неохота, может, они здесь не одни. А нам сейчас шуметь никак нельзя. Ладно, пусть живут, пока».
Но пошуметь всё-таки пришлось и исключительно по вине самих немцев. А всё потому, что один из них невнимательно смотрел под ноги или вообще не смотрел, а зря. Здесь же лес, а не автобан. Короче говоря, зацепился он за торчащий из земли корень и споткнулся. Второй повернулся к упавшему товарищу и увидел в кустах Рублёва. Если бы не гражданская одежда, может быть бы и не обратил внимания, а так сразу заметил, что в кустах человек прячется. Схватился немец за кобуру, да поздно. Её ведь ещё расстегнуть надо. А у Рублёва «Парабеллум» уже наготове был, вот он и всадил немцу пулю аккурат между глаз и тут же второму, что с земли подниматься начал, две пули в бок. Не прошло и секунды как оба немца без признаков жизни распластались по земле. Истомин повёл стволом автомата. Оба готовы, добивать не надо.
– Ну что же, поздравляю вас, Фёдор Иванович, считайте, что вы в ополчении, – Истомин улыбнулся. – Двое, конечно, немного, но на войне не каждому и одного врага уничтожить удаётся. Некоторые ещё до начала боя под бомбами гибнут.
– Спасибо, Василий Андреевич, – Рублёв тоже улыбнулся. – А теперь, думаю, побыстрее уходить надо, вдруг они здесь были не одни.
– Согласен, – кивнул Истомин. – Берём их документы и уходим, нам здесь больше делать нечего.
Но всё же им пришлось на некоторое время задержаться. На их пути оказалась неширокая, но длинная лесная просека, на которой стоял, зияя многочисленными пробоинами в крыльях и фюзеляже, «лаптёжник». Фонари кабины пилота и воздушного стрелка были открыты, кругом никого. «Всё ясно, – сразу понял Истомин, – это тех немцев «Юнкерс». Они не с парашютами прыгали, а на вынужденную вчера вечером сели. В лесу переночевали, а утром к своим за помощью. Технику, значит, починить. Ну всё, теперь не выйдет. Больше ему бомб не бросать. А хорошо, в общем-то, его наши зенитки или истребители потрепали, – подумал Истомин, осматривая полученные вражеским самолётом повреждения. – Но, видно, недостаточно. Ничего, мы добавим». Не имея взрывчатки и бикфордова шнура, Истомин и Рублёв решили уничтожить пикирующий бомбардировщик старым как мир способом, а именно сжечь. Быстро насобирав сухих веток и используя для растопки один из парашютов, они сложили в кабине «Юнкерса» довольно большой костёр, после чего Истомин для верности добавил ещё и лимонку, а Рублёв, щёлкнув зажигалкой, поджог импровизированную огневую мину. Пламя быстро разгоралось, потом от его жара сдетонировала лимонка и почти тут же взорвался топливный бак, превратив «лаптёжник» в пылающий факел.
– Вот теперь точно не починят, – констатировал Истомин, поднимаясь с земли. – Всё, Федор Иванович, уходим.
В небе вспыхнула очередная ракета, мертвенно бледным светом озарив нетралку. Истомин вжался в землю только бы сейчас не достали, до своих траншей – всего ничего. Где-то справа коротко простучал немецкий пулемёт. Ракета погасла. Всё, вперёд, последний бросок остался и, считай, дома.
– Стой, кто идёт – послышался в тишине шёпот, и почти синхронно клацнули два затвора.
– Свои, окруженцы, не стреляйте, – так же шёпотом ответил Истомин.
– Ползите сюда, – тихо раздался голос из темноты, – и не дурить, стреляю без предупреждения.
А вот и передний край, Истомин и Рублёв, перевалившись через бруствер, скатились на дно окопа. В небе вновь вспыхнула ракета, в её мерцающем свете Истомин увидел трёх бойцов с трофейными немецкими автоматами, держащими их на прицеле.
– Оружие, – потребовал боец с петлицами сержанта.
– Вот, возьмите, – Истомин отдал автомат и штык-нож, а Рублёв «Парабеллум» и лимонку.
– Тимофеев, – отдал приказ сержант стоящему рядом автоматчику, – отведи их на КП, там как раз особист, он разберётся, что это за окруженцы такие, в цивильном.
Шли долго, петляя по ходам сообщений, пока наконец не оказались перед входом в землянку, где, очевидно, и располагался командный пункт. Часовой приподнял кусок брезента, заменявшего входную дверь, и они вошли внутрь. «Ох ты, как интересно, не иначе разведка только что языка доставила», – сделал вывод Истомин, оглядев землянку. Внутри кроме четырёх наших, двое из которых были офицерами, пехотный капитан и лейтенант госбезопасности, судя по синему верху фуражки, находился ещё и немец.
– В чём дело – капитан окатил незваных гостей ледяным взглядом. – Я же приказал никого сюда не пускать.
– Товарищ капитан, эти двое от немцев через линию фронта приползли, говорят, что окруженцы, а один из них в гражданском и без руки. Мне сержант велел их к вам доставить, – виноватым голосом произнёс сопровождавший Истомина и Рублёва боец.
– Так, я, – капитан, снова открыл рот, но Рублёв не дал ему договорить.
– Товарищ капитан, товарищи красноармейцы, – произнёс он. – Я кассир госбанка Фёдор Иванович Рублёв, у меня в ранце находятся государственные ценности. Восемь килограммов золота в слитках. Их необходимо немедленно под охраной отправить в тыл. И с этими словами Рублёв одним движением фокусника снял ранец со спины и, открыв застёжки, вывалил его содержимое на стоящий в углу землянки стол.
«Эх, жалко художника Репина нет, такой материал пропадает, – подумал Истомин, наблюдая за реакцией присутствующих. – Он бы ещё одну картину «Не ждали» написал, только под более современным названием «Не ожидали».
Глаза у всех находящихся в землянке от увиденного не то что на лоб, на затылок вылезли. Даже немец, и тот от удивления рот разинул.
– Ух ты, это же золото, – первым нарушил молчание молоденький, лет восемнадцати, боец в толстых очках, очевидно, переводчик.
– Совершенно верно, молодой человек, золото, ровно восемь килограммов драгметалла в слитках, – абсолютно спокойным тоном подтвердил Рублёв.
– А оно настоящее – то ли утвердительно, то ли вопросительно произнёс капитан.
– Ну, разумеется, – Рублёв улыбнулся. – Вот клеймо Государственного банка Российской империи, 999-я проба, всё как положено.
– Так, хватит, хватит, – замахал руками наконец пришедший в себя особист. – Объясните нормально, кто вы и откуда, что тут вообще происходит.
Объяснение не заняло много времени и уже через какие-нибудь четверть часа Истомин и Рублёв в сопровождении особиста и под охраной десятка бойцов двинулись в тыл в расположение штаба дивизии. Дорога заняла остаток ночи, так что на место прибыли уже в предрассветных сумерках, и штаб загудел как растревоженный улей. Ну, ещё бы, ситуация-то крайне нестандартная. Вот если бы наступление готовить, боем руководить или отступать. Тут всё ясно и понятно, каждый знает, что делать. А так… Они же не инкассаторы. Но мало-помалу всё утряслось. Охрану усилили, даже броневик откуда-то подогнали. Потом особист вернулся. Довольный, как кот, наевшийся хозяйской сметаны. Причём даже скрыть этого не пытался, не получалось, видно. Допрашивал Истомина и Рублёва по отдельности, тщательно по несколько раз обстоятельства их странствий по немецким тылам выясняя. Но по всему было видно, а это Истомин заметил сразу, ну не верит внутренне особист, что со шпионами дело имеет. Несмотря на всю шпиономанию того исторического периода. Не верит и всё. И был на то у особиста аргумент железный, вернее золотой, в виде восьми килограммов драгметалла в слитках. И какой, спрашивается, шпион к противнику через линию фронта с полупудом золота пойдёт Да никакой, а если и пойдёт, то, как говорится, милости просим. Наш дом – ваш дом.
После допроса Истомина и Рублёва отвели в один из домов, занимаемых ротой охраны, где после плотного завтрака они наконец-то смогли полноценно отдохнуть.
– Эх, хорошо выспался, – Истомин сладко потянулся. Ничто так не приводит в норму человека, как полноценный сон. – Ладно, хорошего понемножку, посмотрим, что в мире делается.
На скамейке возле дома его поджидал Рублёв.
– Добрый вечер, Василий Андреевич, как спали – поприветствовал он Истомина.
– Спасибо, Фёдор Иванович, хорошо. Давно так не отдыхал. Всё у чужих да по лесам, там-то как следует не поспишь. Так, вполглаза и вполуха, на голой земле. Разве ж это сон. Так что спасибо командованию за заботу, а груз-то наш уже похоже в тыл отправили.
Этот вывод сделал Истомин, не увидев больше броневика и усиленной охраны возле штаба дивизии.
– Отправили, Василий Андреевич, давно отправили, – с явным облегчением в голосе произнёс Рублёв. – Самолётом. Бомбардировщик Пе-2 ещё в обед неподалёку отсюда за деревней приземлился. Золото в него загрузили и в сопровождении истребителей – в тыл. Так что оно сейчас в Москве должно быть. Но это, как говорится, уже не наша забота. Мы своё дело сделали. Да, кстати, товарищ Лаптев, вас в политотдел зайти просили. Комиссар так и сказал. Как только товарищ Лаптев проснётся – пусть сразу же в политотдел зайдёт с заявлением на вступление в партию. Примем сего дня же. Я вам уже рекомендацию дал. Ну что, пойдёмте.
– Пойдёмте, – согласился Истомин, а сам подумал оригинальная с ним всё-таки история произошла и продолжает происходить. Мало того что во времени перепрыгнул и красноармейцем стал, так вот теперь ещё и в большевики запишут. Его, белогвардейца, офицера и дворянина, во как. Но с другой стороны, во-первых, под чужим именем, а во-вторых, хоть бы и под своим. Членство в ВКПб, дворянство от этого сильно не убудет. Присягу он государю императору, а стало быть, родине давал. И данной присяге верен остался. Ну, а что до политики, так тут… После войны разбираться будем. Сейчас немцев бить надо. И если для этого в партию большевиков вступить придётся, то что же, пусть так. В конце концов, он туда не просился, сами предложили. Будем считать, что это в какой-то мере награда за то, что они с Рублёвым сделали, а, стало быть, вполне приемлемо.
Но, как оказалось, принятие в члены партии было не единственной наградой, которая причиталась штабс-ротмистру Истомину. Учитывая всё произошедшее, его представили к ордену Красной Звезды и повысили в звании до ефрейтора.
«Так, а вот это уже более приятное, чем партбилет члена ВКПб, – констатировал Истомин. – Можно считать, что военная карьера в Красной армии началась. Интересно кстати, а какому чину русской армии соответствует красноармейское звание ефрейтор» Но спросить было не у кого, и Истомину пришлось отложить своё любопытство до более лучших времён. Рублёв отбыл в тыл тем же вечером, а Истомина на следующее утро зачислили в состав маршевой роты, идущей на пополнение. Так он снова оказался на передовой.
Глава 10
Поделиться книгой: