Начинающий писатель [СИ]

— Двуличный Янус?

— Не совсем, — я поднял налитый стакан и мигом проглотил содержимое. Это придало мне сил, хотя слабость в мышцах становилась все более отчетливей.

— Речь не о конкретном человеке или его возможностях играть необходимую роль в определенной ситуации. Речь о самой сущности человеческой натуры как двусторонней картинки, которую невозможно подстроить под себя. Наши отрицательные черты не возникли сами собой, как и положительные качества. Все заложено в нас изначально и только люди, а также обстановка вокруг нас, позволяют тем или иным свойствам нашего характера проявляться в нужной степени. Мы заложники собственной природы, деться от которой не сможем пока живем.

— И все это есть в твоей повести? — спросила не без удивления.

— Конечно.

— Я подозревала, что там есть нечто большее.

Наступила неловкая пауза, за время которой успел протолкнуть в себя еще одну стопку. Голова кружилась. Музыка придавала действу поистине мистический характер. Хотел было заказать еще, но Макс пропал, не оставив после себя замену. Где он? — пронеслось в мозгу, все еще усиленно сопротивлявшемся опьянению.

— Он не придет, — ответила она на мой немой вопрос.

— Ты? Но как ты смогла?

— Да разве это важно, — она пожала плечами и угольно-черные волосы на ее голове заколыхались в такт ее движениям. — Я ведь здесь — ты этого хотел? Зачем тебе кто-то еще?

И правда…Разве не ради этого я преодолел немаленький путь от общаги до бара, украл деньги у бывшей подруги и теперь смотрю в ее глаза, не способный налюбоваться и презирающий даже мысль о том, что скоро все может закончиться.

— Что ты теперь пишешь? Над чем работаешь?

Я отрицательно покачал головой. За последние несколько дней у меня ничего не получилось. Пару раз хватался как ошпаренный за ручку и принимался водить по белоснежному контуру чертежного формата, как вдруг меня охватывало презрение к собственному труду. Бумага рвалась в клочья, ручки разлетались в стороны. Я кричал от ненависти к самому себе, что не могу выжать даже строчку проклятого текста.

— Неужели совсем ничего? — спросила она опять. — Да как ты живешь?

— Это вообще не жизнь…Я хочу умереть…

Последнее вырвалось у меня не случайно. Я давно стал ловить себя на подобных мыслях. Безразличие. Равнодушие. Все это лишь предвестники страшного, но они как никогда начинали кидаться на меня в последние дни.

— Не говори глупостей, — ответила она, — как будто жизнь заканчивается на какой-то книжке.

— А вот этого не надо! — я огрызнулся и чуть было не набросился на нее, но пьяные ноги едва не подкосились от резкого порыва, из последних сил удержавшись на месте. — Ты не знаешь, что все это для меня значит!

— Э-эй, — она раскинула руки как будто сдаваясь в плен, — я на твоей стороне. Не стоит тут кричать на весь бар — ты привлекаешь слишком много лишнего внимания.

Успокоиться было не просто, но мне все же удалось это сделать. Заняв обратно свое место, она как ни в чем не бывало продолжила говорить со мной. Это так сильно злило меня. Безразличие. Наплевательское отношение к моим книгам, труду, который я вложил во все это. Отчасти я понимал почему за последние несколько дней с момента отказа в офисе издательства я не мог ничего написать: я не хотел опять услышать отказ. Боялся. Как маленький ребенок у которого отобрали любимую игрушку, запретили брать ее и он в очередной раз идет просить разрешения.

— Все слишком сложно… Ты не сможешь понять.

— Почему ты так решил? — женщина повернулась ко мне всем телом, закинув ногу на ногу, оголив до неприличия верхнюю часть бедер. — Я что зря пришла?

— Нет, не зря, но это слишком личное.

— Да брось, — она расхохоталась, — Какие могут быть личные отношения мужчины и книги. Она же не женщина, которую боишься потерять или отдать кому-нибудь другому.

— Она гораздо больше, — перебил я ее, с трудом шевеля языком. — Книга молчит, но умеет говорит внятно и в нужный момент. Она не любит чужаков и никогда не откроется тому, кто этого не заслуживает. Книгу можно купить — это правда. Но цена ее гораздо выше, если знаешь, что искать на ее страницах.

На секунду мы оба замолчали. Где-то вдалеке тихо заиграла музыка. Люди наполняли танцпол, брали своих партнеров за руки и аккуратным шагом следовали на круглую площадку в дальнем краю бара, где продолжали вечер в неспешном танце.

— Мне кажется ты слишком себя гнобишь. Попробуй быть проще. Пиши каждый день хотя бы по странице, редактируй не спешно, а потом снова берись за перо. Быстро и просто. Вот увидишь, как через несколько недель у тебя на руках будет книга. Через месяц опять, потом опять. И рано или поздно ты найдешь своего издателя. Господи, Виктор, это же так просто, а ты сам создаешь себе проблемы.

— Это все глупости, — махнул рукой, — Я не могу и не умею жрать муку и высирать пирожки.

— Ты слишком груб. Нужно быть мягче.

В такой обстановке мы пробыли еще почти полчаса. Говорили обо всем, что так или иначе касалось меня, моего творчества, книг, которым так и не суждено было появиться в на прилавках книжных магазинов, работе.

— Творчество умирает, когда превращается в работу. Нельзя творить на заказ. Шедевр не создается по приказу или графику. Ты вообще можешь представить себе ситуацию, где человеку говорят: «Через три месяца у тебя на руках должен быть хит. Бестселлер мирового масштаба.»? И человек садится за стол, берет ручку и бумагу, и начинает писать. Абсурд. Невозможность. Это всегда приходит неожиданно. Спонтанно. Когда никто этого не ожидает. Ни о каком графике или плане речи быть не может. Неужели ты этого не понимаешь?

Она пожала плечами и снова закурила.

— Я не писатель. Я люблю читать книги, а не писать их.

— В это наше с тобой различие. Все всегда видят конечный результат, отказываясь даже краем глаза взглянуть на то, что было сделано для него.

Наверное в эту секунду и наступил тот момент, когда нам всем стоило замолчать. Я был слишком пьян, она — слишком заинтересована во мне. Я видел сквозь наплывший туман как блестели ее глаза, впившиеся в меня словно два огненных луча. Внутри все сжалось — хотелось жутко пить. Я встал со своего места, спросил у мимо проходившего посетителя, где туалет и еле держась на ногах, побрел в нужном направлении. Уже в окружении белоснежной плитки, зеркал и запаха освежителя воздуха, я вдруг понял как сильно к моему горлу подкатывает мерзкое и неприятное чувство рвоты. Вбежав в ближайшую туалетную кабинку и наклонившись над унитазом, я разразился сплошным потоком неприятной жидкости прямо в закругленное отверстие, где журчала вода, а сбоку у самого ободка висела растворимое мыло. Долго или мало сказать было сложно, но когда силы вернулись ко мне и я смог подняться на ноги, мир вокруг меня кружился как на американских горках. Голова болела еще хуже, а в желудке не осталось даже капельки противной жидкости. Я вернулся в мир совершенно другим. Протрезвевшим, хотя и уставшим как загнанная лошадь, которую следовало уже давным-давно пристрелить хотя бы из жалости к ней.

Она исчезла. Я не увидел ее ни когда пришел обратным маршрутом к своему месту, ни через полчаса молчаливого ожидания.

Макс вернулся через несколько минут после моего визита в туалет. Радостный, с растянутой до ушей улыбкой, он почему-то нисколько не обратил на меня внимания, лишь под конец, когда стихла музыка за его спиной, а крик людей, пребывавших в этот момент в пьяном экстазе разлетелся во все стороны, его взгляд упал на обмякшее тело напротив себя.

— Ты чертовски плохо выглядишь, Вик.

Я ничего не ответил.

— Вызвать скорую?

Но на вопрос последовал отказ. Я упустил ее. Опять. В очередной раз. Теперь мне здесь было не место. Выпрямившись и выйдя за пределы барной стойки, мои ноги понесли меня прямо к выходу. Не обращая внимания на смех и крики, они упрямо толкали пьяное тело к заветным дверям, где в это время столпилось огромное количество людей, желавших во что бы то ни стало попасть в бар и провести тут вечер. Уже на улице, вдохнув свежего воздуха и закурив, ко мне пришло осознание, что идти мне попросту некуда. От общежития меня воротило уже несколько месяцев. Все самое плохое было связано с ним и возвращаться к этому проклятому месту хотелось в самую последнюю очередь. Достал телефон. Просмотрел последние несколько набранных номеров и с полным безразличием повторно набрал номер кассирши.

Она не брала. Телефонные гудки больно жалили слух, когда в последний миг вдруг послышался усталый и явно заспанный голос.

— Слушаю.

— Это Виктор. Мне некуда идти.

— Почему меня это должно волновать?

— Потому что в этом гребаном городе у меня не осталось никого из нормальных людей. Ты последняя на кого я могу рассчитывать.

На другом конце провода устало вздохнули. Она думала, а я как истукан молча стоял посреди проезжей части, посматривая по сторонам, чтобы не быть сбитым каким-нибудь лихачом.

Потом она ответила.

Отказом.

Бросив от злости телефон на асфальт, я с силой ударил по нему ногой, растоптав и превратив некогда работавший аппарат в маленькую кучку черных и серебристых осколков. Зло и ненависть переполняли меня. Я был просто вне себя от ярости, что не заметил как наряд полиции, вызванный по всей видимости кем-то из посетителей бара, подошел ко мне.

Долго разговаривать не стали. Скрутили в бараний рог и повели прямиком к машине. Я пытался сопротивляться, хотел выхватить пистолет и совершить нападение, чтобы по инструкции они выстрелили в меня, избавив мою душу от страданий в этом бренном теле. Но пьяным я был ни на что не способен. Да и что греха таить — трезвым то же. Мускулы были для меня лишь видом, функционал их вряд ли был настроен на мастерское владение кулаками и хлесткими ударами ног с разворота. Бежать — да, но уж никак не сражаться. Погрузив в салон, машина быстро тронулась с места. Не работал приемник, только звуки проезжающих мимо машин да гудевший двигатель еще как-то указывали на существования меня самого в реальном мире. Ехали примерно двадцать минут. Как только остановились меня опять понесли. На этот раз я уже не мог идти. Остатки алкоголя, не вылезшие наружу в момент рвоты, ударили в мозг с новой силой. Взглянув последний раз в исхудавшее лицо полицейского, я провалился в глубокий наркотический сон.

Когда меня привели в чувство все было словно в тумане. Жуткая боль в затылке и темени не давала спокойно повернуть головой, не ощутив где-то посередине адский колющий треск. Сидел в каком-то закрытом помещении с еще двумя мужчинами на вид и на запах являвшимися знатными представителями клана бездомных. Все они спали. Где-то за перегородкой слышал разговор двух охранников. Вскоре кто-то из них подошел к небольшой «бойнице» в тяжелых железных дверях, слегка приоткрыл ее и посмотрел на меня. Его вид не значил ровным счетом ничего, да и рассмотреть физиономию полицейского в таком маленьком отверстии не представлялось возможным. Затем щелкнули замочные механизмы и выход отворился прямо передо мной.

— На выход. — просипел он прокуренным голосом.

Я не стал ждать особого приглашения и направился к нему. Каждый шаг как подъем на Килиманджаро. Четыре с половиной метра дались мне с таким трудом, что уже в коридоре, длинном словно вытянутая кишка, мне стало еще хуже. С трудом доковыляв до нужного кабинета меня усадили на невысокий стул и приказали ждать. Чего и кого не уточнили, но вскоре отпал и этот вопрос.

Следом за нами, буквально спустя какие-то считанные минуты, вошел тучный офицер с огромными кулаками больше похожими на стальные кувалды. Внимательно посмотрел на меня, потом на второго полицейского и приказал тому выйти, оставив нас наедине. Все напоминало кадры из дешевого второсортного ментовского сериала, что так часто крутят по российскому телевидению.

Однако уже в следующее мгновение мне дали понять, что никаких «плохих и хороших» полицейских не будет, а все вопросы, точнее ответы на них, так или иначе решат мою дальнейшую судьбу.

— Вам известно почему вы здесь? — он начал мягко.

— Нет.

— Хорошо. Тогда я объясню. На вас поступила жалоба от администрации заведения.

«Наверное, это Макс сдал меня. Его ведь не было у барной стойки довольно продолжительное время» — подумалось мне.

— Вы вели себя очень странно. Громко кричали, ругались, мешали другим посетителям.

— Все пьяные люди ведут себя странно.

Он посмотрел на меня и сразу что-то записал в протокол. Я не читал его, хотя бумага лежала почти у меня под носом и хватило бы одного взгляда, чтобы прочитать все записанное.

— Как долго вы пробыли в баре?

— Часа два… не могу точно сказать. А сколько сейчас?

И действительно! Я совсем потерял ход времени и не мог даже представить который сейчас час.

Офицер вытянул руку и повернул ее мне внешней стороной, дабы я мог сам все увидеть. Времени и правда прошло прилично, но ответить точно на вопрос все равно не мог.

— Вы с кем-нибудь общались? Разговаривали?

— С женщиной.

— Ее имя? Как она выглядела?

— К чему все это? — я наклонился через стол и посмотрел на полицейского. — Я кого-то убил?

— К счастью не успели.

— Что значит «к счастью»?

Мужчина отложил листок с ручкой и таким же прямым взглядом посмотрел на меня.

— Так и значит. Говорю же, вы вели себя странно. Кричали, громко разговаривали, даже сказали, что хотите умереть. Люди это слышали вот у них и вызвало подобное поведение вполне обоснованный страх.

— Вы что не слышали моих слов? Я же сказал: разговаривал с женщиной. Мы общались на разные темы.

— Ни о какой женщине речи не шло. Жалоба поступила на вас. Приметы совпали, вот посему вы и здесь.

— Ну так вот, — я с трудом развел руками, — нашли что-нибудь? Бомбы, шахид-пояса, может быть другое оружие.

— Нет, — резко ответил офицер и в его голосе чувствовалось нарастающее раздражение, — но вы видимо не понимаете, что за одни такие слова УЖЕ можно быть привлеченным к ответственности. А по поводу женщины мы выясним сами. Кто она и где живет. Сегодня, как вы наверняка знаете, это не трудно.

Затем он опять взял ручку и листок, продолжив что-то записывать.

— Так, — начал он, — ваше имя?

— Виктор.

— Фамилия?

Я продиктовал ему все свои данные, предварительно поставив подпись в одном заполненном его рукой бланке. Содержание не представляло никакой угрозы или внезапных признаний с моей стороны, поэтому страх пропал почти сразу.

— Где вы работаете?

— Нигде.

— В смысле? — он поднял глаза и посмотрел на меня. — На что же вы пили?

— Я писатель. У таких как я заработок не бывает постоянным.

— Правда? Что-то я о вас ничего не слышал. Или вы из этих: «широко известен в узких кругах».

— Вы можете смеяться надо мной сколько вам будет угодно, но поверьте мне это не унизит моего достоинства. Я слышал столько упреков и отказов в свой адрес, что ваша безобидная шутка не сыграет своей роли.

После этого полицейский откинулся на спинку кресла и заинтересованно посмотрел на меня. Его громоздкое тело давило на кресло, отчего то начало скрипеть, будто готовясь закричать от невыносимой боли.

— Знаешь, Виктор, через этот «обезъянник», — он указал рукой в сторону, откуда меня привели и где находилась камера с бездомными, — прошло столько людей, что нам не хватит всей ночи пересчитать их по именам. И все они так или иначе пытались казаться героями будучи больше похожими на голых скоморохов. Ты не первый писака, который удостоился чести побывать здесь, но скорее всего будешь последним для кого я скажу подобное. Мне откровенно плевать что там произошло у тебя в жизни и как тебя это все довело до барной стойки. Я слушал таких как ты ночами. Истории несправедливости, отклоненные романы, повести, которым не суждено дойти до широкого читателя. Все эти бредни про плохих редакторов и святых писателей. Черт, как вы все предсказуемы. Я был готов поклясться, что сегодня произойдет нечто подобное и вот тебе результат.

Потом он продолжил заполнять протокол.

— Меня отпустят? — спросил я.

— Все зависит от тебя самого.

— Не понимаю.

— Это просто: я задаю вопросы — ты отвечаешь. Если меня устроят твои ответы и ночь пройдет в тишине и спокойствии, то я закрою глаза на твой дебош в баре.

От недоумения у меня поднялись брови. Какой дебош? Что он вообще такое говорит?

— О чем вы? Я вел себя нормально. Ничего этого не было.

— Ты меня за идиота держишь?