— Мне все равно… — Волынцев снова опустился на камень. — Я прошу извинить меня, но у меня болит нога.
— Что с ней?
— Пустое. Старая рана, а теперь зашибла лошадь. Ну-с, ваше имя? — он хотел придать голосу беспечный тон.
Она покачала головой — Вам будет тяжело его услышать, а мне назвать себя. К чему?
— Интрига. Словно маскарад, — засмеялся он. — Почти ночь, большая дорога, я спасаюсь от плена и вдруг загадочная встреча. Нет, я не могу уйти.
Она вздрогнула.
Как он может быть так беспечен? Сила духа или полное ничтожество? Неужели то зло, которое он принес ей, не оставило никакого следа в его памяти? — Она подошла к нему:
— Чтобы окончить эту маскарадную беседу, я скажу вам кто я и куда вам надо итти, — прошептала она глухим голосом.
Он встал и придвинулся к ней.
— Меня зовут Натальей Алексеевной Скрыдниной. Наташей. Ваша дорога туда, налево.
Она указала рукой и быстро пошла.
Волынцев сначала отшатнулся, потом выпрямился. — Наташа! — воскликнул он, но она уже скрылась.
Он постоял несколько мгновений, снял фуражку и провел рукой по лицу, но через минуту оправился. Надел пальто в рукава, сорвал белую повязку и, опираясь на палку, пошел по указанному Наташей направлению.
Дорога разветвлялась направо и налево.
Он вдруг остановился, с мгновенье постоял в раздумьи и затем резко переменил направление и пошел
По какой? к своим, белогвардейцам, или следом за красными?
Угадал ли он?
Я не берусь решить этого вопроса и предоставляю решить его читателям и читательницам.
Сердце женщины задача, Нерешенная умом…
В делах любви и ревности политика почти не играет никакой роли.
Наташа обижена этим человеком и месть была в ее руках. Она могла послать его к красным.
Но в Наташе могла шевельнуться и жалость к когда-то любимому человеку; разве месть может залечить рану, заставить смолкнуть чувство обиды, вернуть беспечную радость?
Пусть решат этот вопрос читательницы, куда бы они послали этого Волынцева — к белым или к красным?
А читатели пусть решат, угадал ли Волынцев, не поверив Наташе и выбрав другую дорогу?
От редакции. — Ответы на предложенные вопросы надо присылать по адресу редакции и в следующем № будет сделан подсчет мнений читателей и читательниц на предложенный вопрос:
«Угадал-ли он?»
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА
В ЭТОТ вечер герцог Гислей, премьер-министр и министр иностранных дел Великобритании, обедал один в своем дворце. Он был глубоко озабочен: как внутри страны, так и в международных отношениях на политическом горизонте собирались тучи; в течение многих дней ему приходилось сталкиваться со всевозможными неприятностями, и ответственность, делавшаяся тяжелее с каждым часом, лишала его жизнерадостности и аппетита. Часов в девять он взял свою трость, шляпу и вышел подышать свежим воздухом.
Выходя из дворца, он не испытывал и тени того предчувствия, какое нередко предшествует великим катастрофам, а тем не менее он переступал порог своего дома последний раз как премьер-министр.
— Ах. как хорошо было бы отдохнуть и предоставить другим бразды правления, — мечтал он, идя по людным улицам. — А еще лучше было бы выпить немного свежей воды, — прибавил он про себя, так как вечер был жаркий и душный.
Сесть за столик в одном из многочисленных кафе, переполненных народом, было для него делом немыслимым. Неподалеку он заметил маленький аптекарский магазин, зайдя туда, спросил’ стакан воды.
Аптекарский ученик, производивший за прилавком какой-то анализ, поднял на него отсутствующий взор, рассеянно протянул руку к полке за бутылкой дистилированной воды, налил стакан и, передав его премьер министру, снова погрузился в свои вычисления. Министр выпил воду, поблагодарил и вышел, оставив на прилавке серебряную монету. Эта монета привлекла внимание аптекарского ученика. Вернувшись к действительности, он заметил пустой стакан и в ужасе закричал:
— Боже мой, Боже мой! Я дал ему воду Леты, воду Леты, дарующую забвение, уничтожающую память на более или менее длительный срок в зависимости от количества выпитой воды. А он выпил почти полный стакан…
Он начал лихорадочно высчитывать, сколько времени будет действовать такая доза на взрослого человека, и, потрясенный своими расчетами, забормотал:
— Три года и два месяца… В течение тридцати восьми месяцев он не сможет вспомнить даже собственного имени.
Когда первое волнение прошло, он начал размышлять:
— Три года забвения… По истине, это ужасно… но это более, чем достаточно, чтобы он навсегда забыл причину катастрофы… не говоря уж о том, что за три года многое может измениться.
И, почти успокоенный, он вздохнул с облегчением.
Выйдя из аптеки, герцог ощутил блаженное состояние покоя. Все дневные заботы его испарились. Он долго бродил по улицам, удивляясь и восхищаясь всем окружающим, и наконец, присел на лавочку в каком-то парке, ни о чем не думая, ни о чем не вспоминая. Мало-по-малу парк опустел, только несколько бродяг слонялись по дорожкам. Двое из них подошли к герцогу.
— Честный буржуй вышел проветриться, — пробормотал один.
— Добрый вечер, сударь, — сказал другой, присаживаясь на лавочку.
Герцог не отвечал.
— Он или пьян или идиот, — заявил бродяга своему товарищу — не пошарить ли нам у него в карманах?..
Они начали ощупывать премьер-министра, вытащили его бумажник и в две минуты совершенно обобрали. Вначале их жертва проявляла некоторые признаки волнения, а затем впала в состояние полного безразличия, предоставив мошенникам радоваться легкой добыче. Один негодяй пожелал обменять свой головной убор на шляпу герцога, а другой натянул на себя его летнее пальто.
После этого здоровый удар кулаком свалил государственного мужа на траву, и бродяги скрылись. Несколько мгновений спустя, на дорожке появился какой-то человек. При виде джентельмена в вечернем костюме, в грязной фуражке на голове, сидящего на траве и громко рыдающего, он разразился хохотом:
— Чорт возьми, но ведь это же… И он отвесил низкий поклон — добрый вечер, ваша светлость.
Герцог рыдал попрежнему. — Недурное положение для вашей светлости. Премьер-министр после попойки! Недурно было бы известить полицию. И оппозиция порадовалась бы. Хотя я придумаю что-нибудь получше.
Он торжественно поклонился и приторно-вежливо продолжал:
— Не окажете ли вы мне честь, ваша светлость, посетить мое скромное жилище? Ваша светлость вспоминает меня? Я — ваш верный оклеветанный лакей, Робсон.
Герцог покорно позволил взять себя за руку. — Иди, иди, Гислей, — издевался Робсон, таща его к выходу. Он подозвал кэб, дал адрес кучеру, впихнул герцога внутрь и влез вслед за ним.
Минут двадцать спустя они остановились на углу темной улицы в каком-то отдаленном квартале. Робсон расплатился и повел своего спутника в грязный закоулок, где они остановились перед очень бедным домом. Он открыл дверь, пропустил герцога вперед и захлопнул за собой дверь и зажег свет.
— Добро пожаловать, ваша светлость, в мое убогое жилище, — сказал Робсон, садясь — А теперь не мешает нам с вами свести старые счеты. Вы выставили меня за дверь под тем предлогом, что я напивался и воровал. Первый вопрос мы обойдем молчанием, ибо здесь вам, старому пьянице, и карты в руки. Но утверждать, что я не имел права на ваши обноски, которые мне как раз впору, это уже слишком! Вот, кстати, как раз подходящий для меня костюм. В настоящий момент мне приходится довольно туго. Не дальше как вчера я должен был отклонить приглашение в один великосветский дом за неимением костюма. Вы очень любезны, предлагая мне свой.
Он исчез, и вскоре вернулся с грубым костюмом, в который он помог герцогу переодеться.
— Это мне напоминает доброе старое время, Гислей, — заметил Робсон:
— Мы так же одевались, отправляясь на обед к королю. А теперь вам не мешает обратиться к парикмахеру, не правда ли? Борода вас уродует.
Он схватил ножницы и отхватил бороду премьер-министра до самого подбородка.
— И волосы у вас слишком длинные, Гислей. И он остриг ему волосы на голове. Даже секретари премьер-министра, без сомнения не узнали бы его светлости в этом седом старике, закутанном в старую куртку и подмигивающем с самым довольным видом своему бывшему лакею.
— А теперь, Гислей, — сказал Робсон: — если мой разговор вам не нравится, то ваш меня отнюдь не развлекает. А потому я думаю вас отправить, — даже без вашего позволения, — в приют Армии Спасения…
Внезапно его взгляд упал на визитную карточку, всунутую в раму каминного зеркала. Он ударил себя по лбу. — Вот это дело! Это великолепно! Я вас отправлю не в Армию спасения, а к этому доброму священнику, карточка которого Бог знает каким образом ко мне попала.
Он бросил взгляд на визитную карточку и прочел ее вслух:
61, Ребекка-стрит.
— Он, небось, вам порадуется. Ну, поднимайтесь, довольно спать.
Ему пришлось потратить, немало сия, прежде чем удалось заставить премьер-министра выйти на улицу. Позвав извозчика, он приказал:
— Кучер, вы отвезете моего друга вот по этому адресу, — и он протянул ему визитную карточку: Вы скажите священнику, что привезли ему племянника с Майорки.
— Откуда? — заворчал извощик.
— С Майорки, не забудьте, пожалуйста. Их там четыре: Майорка, Минорка, и еще какие-то, — объяснил Робсон, стараясь припомнить свои старые разговоры с премьер-министром.
— Ладно, — сказал кучер.
— Всего лучшего, старина! — крикнул Робсон, впихнув герцога в карету и захлопнув дверцу: Кланяйтесь Элиа.
Было уже около часу ночи, когда экипаж подъехал к дому номер 61 на Ребекка-стрит. Кучер слез с козел и позвонил. Через несколько минут открылось окно, и из него высунулась голова мужчины.
— Кто там?
— Ваш племянник с Минорки.
— Кто такой?…
— Ваш племянник с Минорки. Это какой-то остров… Там четыре острова.
— У меня нет никакого племянника в Минорке, — запротестовал испуганный священник.
— Ну, конечно, сейчас он не в Минорке, а в моей карете, — заявил извозчик.
— Я его не знаю, тут произошла какая-то ошибка, — уверял священник.
— Какая там ошибка, — закричал кучер, — у нас есть ваша визитная карточка. Спускайтесь скорей и посмотрите сами.
В этот момент в противоположном доме открылось окно и показалась чья-то голова.
— Что тут за шум? — спросил потревоженный жилец.
— Я привез блудного сына в родное гнездо, а его дядя не желает принять его, — орал раздраженный извозчик.
— Какой позор? — заметил тот же голос.
— Не стоять же мне тут всю ночь? — продолжал кучер, поворачиваясь к своему пассажиру: Эй вы, вылезайте живее да поговорите с вашим дорогим дядей.
Громко ругаясь, он полез в карету и вытащил оттуда своего седока. В соседних домах начали открываться окна, из них свешивались любопытные, которым священник пытался объяснить причину суматохи.
Ваш племянник потерял сознание, — кричал извозчик, положив герцога у порога двери: если вы оставите его под открытым небом, то можете смело сказать, что убили его своей неосторожностью. Сойдете вы вниз или нет?
Мистер Тимминс не колебался более. Он был глубоко убежден, что произошло печальное недоразумение, которое ему удастся выяснить не позже чем на следующее утро. Минуту спустя он открыл входную дверь.
— Десять шиллингов, это моя последняя цена, — кричал кучер, не так уж дорого за то, чтобы привезти вашего драгоценного племянника с Минорки. А если заставите меня ждать еще дольше, то извольте заплатить пятнадцать.
— Мери, мой кошелек, крикнул несчастный, и, пока его жена бегала за деньгами, он попросил извозчика помочь ему перенести герцога в гостиную на диван, где тот снова погрузился в глубокий сон.
Карета уехала, окна соседних домов закрылись, и мистер Тимминс с женой вернулся к своему новому гостю.