Он встал, пошел в кухню и выбрал там самый большой, самый острый нож. Пару раз рассек им воздух, пробуя в руке.
Рыдания Бена стали громче, и отец крепче прижал его к себе. Серп направился к матери. Цитра приготовилась кинуться ему наперерез и подставить себя под лезвие, но вместо того, чтобы взмахнуть ножом, гость протянул матери другую руку:
— Поцелуйте мое кольцо.
Этого не ожидал никто, а Цитра меньше всех.
Мать глядела на серпа во все глаза и в неверии трясла головой.
— Вы… вы даете мне иммунитет?
— За вашу доброту и прекрасный ужин я даю вам иммунитет на год. Ни один серп не коснется вас в течение этого срока.
Но мать заколебалась.
— Лучше дайте его моим детям!
Однако серп по-прежнему протягивал свое кольцо ей. Перстень был украшен огромным бриллиантом размером с фалангу пальца, внутри камня темнело таинственное ядро. Такие кольца носили все серпы.
— Я даю его
— Но…
— Дженни, делай, что тебе говорят! — прикрикнул отец.
И она сделала. Опустилась на колени, поцеловала кольцо. Ее ДНК была считана и переведена в базу данных Ордена серпов. В то же мгновение мир узнал, что Дженни Терранова получила иммунитет на двенадцать месяцев. Серп взглянул на кольцо — оно тускло светилось красным, указывая, что человек перед ним имеет иммунитет, — и удовлетворенно улыбнулся.
Вот теперь он наконец сказал им правду:
— Я пришел, чтобы выполоть вашу соседку, Бриджит Чедуэл. Но ее не было дома, а я проголодался.
Он ласково погладил Бена по голове, словно благословляя. Похоже, это успокоило мальчика. Затем серп направился к двери, по-прежнему держа в руке нож, из чего ясно следовало, каким оружием он собирается воспользоваться для прополки. Но прежде чем уйти, гость обернулся к Цитре.
— Ты видишь то, что скрывается за личиной мира, Цитра Терранова. Из тебя вышел бы хороший серп.
Цитра отпрянула.
— Да не хочу я!
— Это, — промолвил гость, — первое и самое важное требование.
Повернулся и вышел, чтобы убить их соседку.
Тем вечером они об этом не говорили. Никто не упоминал прополку, словно разговоры о ней могли навлечь беду. Из-за соседней двери не доносилось ни звука — ни криков, ни жалоб, ни мольбы. А может, их заглушал телевизор в квартире Терранова. Это было первое, что сделал папа Цитры, как только серп ушел, — включил телевизор и выкрутил громкость до максимума, чтобы не слышать, что происходит за стеной. Впрочем, это было ни к чему, потому что серп выполнил свою работу тихо. Цитра поймала себя на том, что прислушивается. И она, и Бен вдруг обнаружили, что испытывают некое нездоровое любопытство, и обоим стало втайне стыдно.
Через час почтенный серп Фарадей вернулся. На этот раз дверь открыла Цитра. На его светлой мантии не появилось ни единого кровавого пятна. Может, серп носит с собой запасную? А может, он воспользовался стиральной машиной соседки после того, как выполол беднягу? Нож тоже сиял чистотой. Серп протянул его Цитре.
— Не надо! — буркнула та, зная, что может сейчас говорить за всю свою семью. — Мы никогда больше им не воспользуемся.
— Но вы должны им пользоваться, — возразил Фарадей. — Пусть он напоминает вам.
— Напоминает о чем?
— О том, что серп — только инструмент смерти, а направляет его ваша рука. И ты, и твои родители, и все, живущие в этом мире, — вот кто орудует серпами. — Он осторожно вложил нож в ее ладонь. — Мы сообщники. Вы должны нести свою долю ответственности.
Может, он и прав, но после его ухода Цитра все равно швырнула нож в мусорное ведро.
• • • • • • • • • • • • • • •
Это самая трудная вещь, о которой можно попросить человека. От знания того, что это делается для всеобщего блага, задача не становится легче. Когда-то люди умирали естественным образом. Старость являлась трагической неизбежностью, а не временным состоянием. Существовали невидимые убийцы, которые разрушали тело, — их называли «болезнями». Старение нельзя было остановить. Случались катастрофы с необратимыми последствиями. Самолеты падали, автомобили разбивались. Повсюду царили боль, несчастье, отчаяние. Большинству из нас трудно даже вообразить такой страшный мир, — мир, в котором за любым углом тебя подстерегает опасность. Все это теперь позади. И все же одна простая истина остается неизменной: людям надо умирать.
Нам некуда податься со своей планеты — это доказали катастрофы при колонизации Луны и Марса. У нас всего один ограниченный мир, и хотя смерть побеждена, как побежден, например, полиомиелит, люди все равно должны умирать. Раньше кончина человека была делом рук природы. Мы украли у нее эту возможность. Теперь монополия на смерть принадлежит нам. Мы ее эксклюзивный дистрибьютор.
Я понимаю, почему существуют серпы и насколько важна их служба. Но я часто задумываюсь, почему выбор пал на меня. И если за пределами нашего мира есть иной, вечный мир, то какая судьба ждет тех, кто забирает жизнь?
2
Ноль целых триста три тысячных процента
Тайгер Салазар выбросился с тридцать девятого этажа и превратился в ужасающее месиво на мраморном тротуаре. Его собственным родителям проделки сына настолько надоели, что они даже не пришли в центр оживления проведать его. А Роуэн пришел. Роуэн Дамиш был настоящим другом.
Он сидел у койки Тайгера и ждал, когда тот очнется после ускоренного исцеления. Роуэна это вполне устраивало. Центр оживления был тихим, спокойным местом — приятный контраст по сравнению с бедламом, который творился дома. Туда сейчас набилось гораздо больше родичей, чем это может выдержать любой нормальный человек. Двоюродные, троюродные, родные и сводные братья и сестры… А тут еще и бабушка, повернувшая за угол в третий раз, заявилась с новым мужем и ребенком в животе.
— У тебя будет новая тетя, Роуэн, — объявила она. — Ну разве не чудесно?
Мать Роуэна выходила из себя — по большей части оттого, что бабуля обновилась до двадцати пяти, сделавшись на десять лет моложе собственной дочери. Теперь мама ощущала настоятельную потребность самой завернуть за угол, чтобы хотя бы поспевать за бабушкой. Дедушка проявлял гораздо больше здравого смысла. Он сейчас очаровывал дам в Евроскандии, придерживаясь респектабельного возраста в тридцать восемь лет.
Роуэн в свои шестнадцать решил, что в первый раз повернет за угол не раньше, чем у него поседеет голова; и даже тогда он не обновится до неприлично юного возраста. Бывало, люди восстанавливались до двадцати одного года — крайней нижней границы, которую могла обеспечить генная терапия. Ходили, правда, слухи, что ученые разрабатывают способы обновления до подросткового возраста. Вот умора. Ну кто в здравом уме и твердой памяти захочет опять стать подростком?!
Он в очередной раз взглянул на Тайгера и обнаружил, что друг открыл глаза и пристально смотрит на него.
— Привет! — сказал Роуэн.
— Сколько? — спросил Тайгер.
— Четыре дня.
Тайгер с триумфом вскинул кулак:
— Ха! Новый рекорд! — Он посмотрел на свои руки, как будто оценивая урон. Конечно, ни малейших следов. Ускоренное исцеление на то и ускоренное, что человек приходит в себя только после того, как залечиваются абсолютно все повреждения. — Как считаешь — это из-за высоты или из-за мраморного тротуара?
— Скорее всего, из-за тротуара, — ответил Роуэн. — Как только достигаешь предельной скорости, там уже не важно, с какой высоты падаешь.
— Я его расколол? Им пришлось заменять мрамор?
— Не знаю, Тайгер. Слушай, может хватит уже, а?
Друг откинулся на подушку, невероятно довольный собой.
— Блямс! Лучшая клякса всех времен!
Роуэн обнаружил, что у него хватало терпения ждать, пока друг проснется, но как только тот проснулся, терпение кончилось.
— Зачем вообще ты это делаешь? В смысле — это же пустая трата времени!
Тайгер пожал плечами.
— Люблю ощущение, когда летишь вниз. И потом, должен же я напоминать родителям, что латук никуда не делся.
Роуэн невольно рассмеялся. Собственно, это он придумал термин «человек-латук». Оба друга были средними сыновьями в своих огромных семействах и особого внимания родителей не удостаивались. «У меня пара братьев — это ветчина; пара сестер — это сыр с помидорами. Значит, я лист латука, проложенный между ними», — рассудил Роуэн. Сравнение получилось в точку, и Роуэн организовал в школе клуб под названием «Головы садовые», который мог похвастать почти двумя десятками членов. Правда, Тайгер время от времени грозился уйти в отрыв и устроить бунт под лозунгом: «А вот хрен вам!»
Несколько месяцев назад Тайгер начал «ставить кляксы». Роуэн тоже попробовал разок и нашел, что это доставляет слишком много неприятностей. Он сильно отстал в школе, и родители пригрозили всяческими карами, правда, позабыв привести их в исполнение, — что ж, в положении латука есть свои преимущества. И все равно — прилив адреналина при полете вниз того не стоил. А вот Тайгер, напротив, сделался заядлым кляксоманом.
— Завел бы ты лучше себе новое хобби, — посоветовал другу Роуэн. — Знаю, первое оживление бесплатное, но все остальные, должно быть, стоят твоим предкам кучу денег.
— Ага. Наконец-то они потратят хоть что-то и на меня.
— Может, лучше пусть купят тебе машину?
— Оживление — штука обязательная, — возразил Тайгер. — А машина нет. Если их не заставлять хоть как-то на меня тратиться, они вообще забудут о моем существовании.
С этим Роуэн поспорить не мог. У него тоже не было машины, и он сомневался, что родители когда-нибудь купят ее. Они говорят, мол, публикары чистые, эффективные и ездят без водителя. Зачем тратить деньги на то, без чего можно прекрасно обойтись? И в то же время они швыряли бабки направо и налево, но только не на Роуэна.
— Мы грубый корм, — сказал Тайгер. — Если не вызывать иногда небольшое расстройство кишечника, нас никто и замечать не будет.
На следующее утро Роуэн нос к носу столкнулся с серпом. Не то чтобы никто и никогда не видел серпов в их районе — время от времени кто-нибудь на них натыкался, — но в старшую школу они захаживали нечасто.
Виноват во встрече был сам Роуэн. Пунктуальность не входила в число его сильных сторон, особенно сейчас, когда от него требовалось сначала проводить младших родичей в их школу и только потом прыгать в публикар и мчаться в свою. Он как раз направлялся к дежурному по посещаемости, когда из-за угла вышел серп в развевающейся за плечами безупречно чистой мантии цвета слоновой кости.
Однажды, когда они всей семьей отправились в поход, Роуэн отбился от своих и напоролся на пуму. Сейчас, при встрече с серпом, с ним случилось то же, что и тогда: дыхание перехватило, ноги стали ватными. Инстинкт подсказывал ему: дерись или беги. Но, застыв перед пумой, Роуэн не сделал ни того, ни другого. Он не пошел на поводу у инстинкта, а поступил, как рекомендовали в книжках: спокойно поднял руки вверх, чтобы казаться выше ростом. Это сработало, зверь испугался и убежал. Отправляться в центр оживления не понадобилось.
Сейчас, неожиданно наткнувшись на серпа, Роуэн ощутил нелепое желание сделать, как тогда — воздеть руки над головой, вдруг серп испугается. Юноша невольно прыснул. М-да, рассмеяться в лицо серпу — поступок не из самых умных.
— Ты не мог бы проводить меня в главный офис? — спросил мужчина в мантии.
Роуэн хотел было просто показать ему, куда идти, и направиться в противоположную сторону, но решил, что так поступают трусы.
— Я как раз туда, — сказал он. — Пойдемте со мной.
Может, серп оценит его желание помочь. Задобрить посланца смерти никогда не помешает.
Они пошли по коридору, обгоняя других учащихся — либо таких же опоздавших, как Роуэн, либо отправленных с поручениями. Ребята таращили глаза и пытались просочиться сквозь стены. Вот странно — идти рядом с серпом не так страшно, когда твой страх разделяют другие; и Роуэн не мог отрицать, что это даже слегка кружит голову — показывать серпу путь, плыть на гребне оказываемого ему почтения… И лишь когда они пришли в офис, он сообразил: да ведь серп собирается выполоть одного из его одноклассников!
Завидев серпа, все в офисе сразу вскочили на ноги. А тот не стал зря терять время:
— Будьте добры, вызовите Кола Уитлока, немедленно!
— Кола Уитлока? — переспросила секретарша.
Серп не стал повторять — он знал, что его прекрасно расслышали. Просто женщина не верила своим ушам.
— Да, Ваша честь. Будет исполнено.
Роуэн знал Кола. Да елки-палки, кто ж его не знает?! Будучи всего лишь юниором[1], он уже занимал почетное место квортербека в школьной футбольной команде. Впервые за всю историю школы он привел бы их в финал чемпионата лиги.
Голос секретарши дрожал и срывался, когда она делала вызов по интеркому. Произнося имя Кола, женщина поперхнулась и закашлялась.
А серп стоял и терпеливо ждал прихода мальчика.
Вот уж чего Роуэну не хотелось бы, так это противоречить серпу. По уму, надо бы подойти к окошку дежурного, взять разрешение и очень быстро бежать в класс. Так нет же. Как и тогда, с пумой, он решил не отступать.
Это мгновение навсегда изменило его жизнь.
— Вы хотите выполоть звезду нашей команды… надеюсь, вам это известно?..
Поведение серпа, до этого дружественное, резко изменилось. Он стал мрачен, как могильный камень.
— С чего ты взял, что это твоего ума дело?
— Вы в моей школе, — ответил Роуэн. — Значит, это моего ума дело!
Но в этот момент сработал инстинкт самосохранения, и юноша шагнул к окошку дежурного, лишь бы уйти от пронзительного взгляда серпа. Протягивая служащему свою штрафную карточку, он все время бормотал под нос: «Дурак, вот дурак, вот дурак!..» Какое счастье, что он родился не в те времена, когда смерть была естественным явлением, — тогда он точно не дожил бы до взрослого возраста!
Повернувшись, чтобы выйти из офиса, он увидел, как серп провожает побелевшего от страха Кола Уитлока в кабинет директора. Директор, не дожидаясь просьбы, уже вылетел из собственного кабинета и стоял, обводя подчиненных вопрошающим взглядом. Но никто ничего не говорил, все лишь качали головами. В глазах людей стояли слезы.
Никто, казалось, не замечал, что Роуэн по-прежнему в офисе. Да кому есть дело до латука, когда вот-вот сожрут бифштекс?
Юноша скользнул мимо директора, который заметил его в самый последний момент и схватил за плечо.
— Сынок, не ходи туда!
Он был прав, действительно, идти не стоило. И все же Роуэн пошел и закрыл за собой дверь.
Перед столом директора, содержащимся в идеальном порядке, стояли два стула. На одном сидел серп, на другом — сгорбившийся и всхлипывающий Кол. Серп пронзил Роуэна жгучим взором. «Прямо как та пума», — подумал Роуэн. Только нынешний зверь обладал властью забрать у человека жизнь.
— Его родителей здесь нет, — проговорил Роуэн. — Надо, чтобы с ним кто-то побыл…