Помоги проекту - поделись книгой:
— Ваше Величество, могу я помочь?
— Нет-нет! Нет, вам не стоит смотреть на это. Я расскажу вам о турнире и несчастье на нем позже.
Он действительно рассказал. Генрих очень любил подолгу рассказывать о своей жизни леди Латимер, она была хорошей слушательницей, не прикладывавшей поминутно платочек к носу, не избегавшей его долгого взгляда, не перечившей. Глупа? Нет, умна. А слушала и терпела просто потому, что добра.
Генрих рассказал, как упала его лошадь (не хотелось вспоминать, что его просто сбил более сильный противник, а леди Латимер уточнять не стала), подмяв под себя и всадника. Падение его самого в полном рыцарском облачении и сверху лошади в доспехах было ужасным. Сам король больше двух часов был без сознания, не мог ни говорить, ни даже стонать.
У Анны Болейн от испуга случился выкидыш. Ребенок был мужского пола… Так из-за падения Генрих потерял не только здоровье, но и возможного наследника.
Никто не верил, что он вообще выживет, однако сильный организм Генриха справился. Правда, не со всем. Головные боли стали временами невыносимыми, а язвы словно только и ждали возможности атаковать его организм снова и снова. Постепенно ноги превратились в одну гниющую массу. Иногда врачам удавалось добиться затягивания ран, но тогда самому королю становилось еще хуже, приходилось пускать кровь.
Пиявки… пиявки… пиявки… Эти черные червяки впивались в его тело и оставляли многочисленные кровоточащие отверстия в коже, через которые из его тела вытекала темная, почти черная кровь. Но вместе с кровью словно утекали и силы.
Головная боль и больные ноги не позволяли двигаться так же активно, как раньше, Генрих стал полнеть. Катарина помнила короля еще до злополучного рыцарского турнира, это был сильный красавец, с которым не могли тягаться остальные участники. Рослый, на полголовы выше всех, широкий в плечах, с сильными ногами, которыми гордился, сильными руками и громовым голосом, Генрих был настоящим королем.
Как же его скрутили болезни, если теперь это просто огромная туша, не способная самостоятельно передвигаться и источающая зловоние?
ВЫБОР БУДУЩЕЙ КОРОЛЕВЫ
Катарина, все еще носившая траур, не танцевала на балах, это давало повод Генриху звать ее к себе и просить посидеть рядом:
— Вы все равно сидите, будьте добры делать это подле меня.
— Да, Ваше Величество…
— Пусть молодежь танцует, а вы расскажите мне о прочитанных книгах. Я наслышан о вашей образованности. Кто учил вас латыни?
Они беседовали. Остроумно, почти весело, король забывал обо всем, только когда затихала музыка, махал руками:
— Продолжайте танцевать…
Придворным было все ясно: Катарина Парр, леди Латимер, — будущая королева. Только сама Катарина старательно ничего не замечала, она пряталась от такого понимания, как дети прячутся от темноты или опасности, закрывая лицо ладошками, словно маленькие ладошки могут защитить.
Двор никоим образом раньше не воспринимал Катарину Парр как возможную кандидатку в королевы, а потому о ней мало что знали. Все заинтересованные лица спешно расспрашивали, вынюхивали, вызнавали, но ничего порочащего будущую королеву найти не могли. В жизни Катарины Парр, дважды побывавшей замужем, не находилось компрометирующих фактов.
Не только епископ Стивен Гардинер или честолюбивый Райотсли, метивший на место канцлера, сам король Генрих тоже поручил секретарю провести строгое расследование, чтобы не попасть по милости своих советчиков в неприятное положение еще раз.
— Они готовы сказать что угодно. Герцог Норфолк твердил о своей племяннице, — король намеренно не называл казненную жену по имени — Катарина Говард, — что она ангел во плоти и совершенно невинна. А потом выяснилось, что сей невинностью кто только не пользовался!
Но никакие розыски ни любовников, ни даже просто сердечных привязанностей у леди Латимер ни во время замужеств, ни во время вдовства не выявили. Кроме одной — Томас Сеймур.
— Сеймур? Он и здесь успел? Позовите ко мне сэра Томаса, поговорим.
Сеймур испугался не на шутку. Конечно, он не чувствовал за собой вины, поскольку, стоило леди Латимер перебраться во дворец, стал старательно ее избегать, но кто же знает, что еще придет в голову подозрительному королю.
Генрих мало кого допускал, когда ему перевязывали ноги, слишком уязвимым чувствовал себя в такие минуты, да и лишние уши при таком разговоре ни к чему, потому Томасу Сеймуру пришлось ждать. Бедолага нервно мерил шагами комнату перед спальней короля, пытаясь понять, что ждет его там, за дверью. Время тянулось, казалось, втрое медленней обычного, нет, даже не втрое, оно вообще остановилось.
Мысли Томаса метались словно мыши, застигнутые котом в кухне. Несомненно, вызов Его Величества как-то связан с вспыхнувшей у него симпатией к Катарине Парр, леди Латимер. Но при чем здесь он, Сеймур?
За окном ссорились вороны, их гневное карканье разносилось по всей округе. Стая перелетала с места на место, орала во все горло, потом снова перелетала. Гневные, резкие голоса птиц наводили не просто тоску, они словно означали приближение беды.
— Ишь, раскаркались, — проворчал ожидавший секретарь.
Сеймур поморщился. И вдруг его пронзило понимание: Катарина посмела сказать королю, что они любят друг друга! Если эта наивная дура умудрилась заявить это в ответ на предложение Его Величества стать королевой, то теперь их обвенчает плаха. Король найдет повод для казни, а недруги всегда помогут.
Время вдруг помчалось, словно наверстывая упущенное. Стоило Сеймуру задуматься над тем, как лучше себя вести и что могла сказать Катарина, как из спальни вышел врач, делавший перевязку, и Томаса позвали внутрь.
Обливаясь холодным потом, он шагнул через порог. В нос шибануло запахом болезни, гниения и лекарств, запахом умирающей плоти. Но Сеймуру было не до вони, еще миг, и он бросился бы перед Его Величеством на колени, убеждая, что ни в чем не повинен, что даже не прикоснулся к леди Латимер, кроме разве танцев на балу, но ведь это не считается грехом?
Ничего сказать не успел, Генрих вдруг попросил:
— Сеймур, распорядитесь, чтобы открыли окно, здесь жарко.
В спальне вовсе не было жарко, но окно открыли. Теперь Томас дрожал уже от сквозняка, однако перерыв позволил немного прийти в себя. Нет, король не гневался, значит, все не так плохо, возможно, Тауэр не грозит. Или пока не грозит?
— Сеймур, вы знакомы с леди Латимер?
— Да, Ваше Величество, я знал еще ее мужа.
— Первого или второго?
— Второго.
— Что вы можете о ней сказать?
Не кривя душой, Томас изложил то, что знал.
— Только достоинства? А как же недостатки?
— Я их не знаю, Ваше Величество.
— А какова она в постели?
Взгляд Сеймура был откровенно недоуменным:
— Я не знаю, Ваше Величество.
— Вы не были ее любовником?
Король спрашивал словно между прочим, разглядывая свой рукав. Но это не обмануло Сеймура, он напрягся, решив отвечать четко и коротко, чтобы не запутаться в словах.
— Нет.
— Но ведь вы собирались на ней жениться?
— Леди Латимер носит траур по умершему мужу. Пока рано говорить с ней на эту тему.
И тут же снова облился холодным потом, потому что в ответ услышал рев Генриха:
— Я помню о трауре леди Латимер!
Гадая, что могло спровоцировать у короля приступ гнева, Томас вдруг сообразил, что невольно намекнул Его Величеству, что тот тоже рановато начал ухаживать за Катариной.
— Ваше Величество, я понимаю, что вы помните обо всем, я скорее объяснил свою собственную нерешительность…
Генрих остыл так же внезапно, как и взорвался. Он терпеть не мог, когда ему на что-то указывали, тем более на какие-то мелкие промахи и тем более те, кто от него зависел. Если вспомнить, что от короля зависели все, то советы, если он не спросил, лучше вообще не давать. Сеймур для себя решил: отныне лесть, лесть и еще раз лесть! Со всем соглашаться и ни на чем не настаивать, слишком близко к краю он ходит.
Если бы в тот момент король заставил перепуганного Сеймура предать Катарину, тот с перепугу легко наговорил бы и на несостоявшуюся супругу, хотя только что сам заявлял о полном отсутствии у нее каких-либо недостатков. Но оговаривать Катарину не пришлось, король уже пришел в благодушное настроение:
— Я помню о вдовстве леди Латимер, знаю о ее достоинствах. Но давайте поговорим о вас…
— Обо мне, Ваше Величество?
— Вы собираетесь жениться?
— На ком?
— Мне сообщили, что вы поглядываете на Елизавету…
Мысленно ужаснувшись осведомленности короля, Сеймур промямлил нечто о слишком юном возрасте принцессы.
— Я тоже полагаю, что она слишком юна для замужества и для вас тоже. Не морочьте голову девочке.
Сеймур уже был готов поклясться, что не подойдет к Елизавете ближе полета стрелы, как король добавил, насмешливо глядя в лицо трясущемуся от страха сопернику в благосклонности Катарины:
— Пока не морочьте.
Это выделенное «пока» могло означать надежду. Сеймур вскинул на Генриха глаза — маленькие глазки короля смотрели с насмешливым вызовом. Наживка была очень серьезной, хотя Елизавета даже принцессой не считалась, ведь Генрих издал указ, утверждавший, что Елизавета не его дочь, для всех она просто леди Елизавета.
— Как вы полагаете, Елизавета больше похожа на меня или на свою мать Анну Болейн?
И снова Сеймура трясло. Король, не признававший Елизавету своей дочерью, спрашивал, на кого та больше похожа — на мать или на него, отца. Сеймур что-то мямлил в ответ.
— Со временем она станет красивой девушкой и умной к тому же. Возможно, я верну ей статус принцессы… Я устал, идите…
Генрих демонстративно прикрыл глаза, но Сеймур слишком хорошо знал эти уловки, чтобы успокоиться, он понимал, что король все видит, а потому выходил из спальни осторожно, якобы боясь помешать покою Его Величества.
Король мысленно усмехнулся: «Ты не только не подойдешь к леди Латимер, но и забудешь о ее существовании. И мне в рот заглядывать будешь, потому что надеешься на женитьбу на Елизавете. Никто тебе жениться на моей дочери не позволит, достаточно с Сеймуров и простого родства с наследником престола. Но держать тебя в напряжении и надежде стоит, так безопасней».
Томас Сеймур шел к себе на негнущихся ногах. Он вовсе не был ни трусом, ни мямлей, но каждый, кто оказывался во власти короля в последние годы, не мог не ощущать на своей шее холодное прикосновение лезвия топора.
Король только что дал знать, что может вернуть Елизавете статус принцессы и позволить ему жениться на младшей дочери. Сеймур вовсе не был так наивен, чтобы верить этому намеку: то, что сегодня намерен сделать король, он завтра вовсе не будет считать обязательным для себя. Но одно Томас понял точно: от Катарины стоит держаться как можно дальше, она теперь принадлежит королю, и любой разговор с вдовой может стоить подозрений и, как следствие, жизни.
И все-таки стоило как-то дать понять Катарине, что она никоим образом не должна признаваться Генриху ни в их встречах, пусть и совершенно целомудренных, ни в своих чувствах, ни в намерении вступить в брак. Только как это сделать, тем более сейчас, когда леди Латимер живет во дворце, где на виду каждый шаг, на слуху каждое слово?
Но Сеймур переживал зря, Катарина не собиралась его топить, она умная женщина и прекрасно понимала, что королю вовсе не стоит говорить о своих чувствах к кому-либо, и о мечтах выйти замуж тоже. А о том, что чувствует и что намерен делать Томас Сеймур, он не говорил, Сеймур был слишком хитер и осторожен, чтобы открыто извещать всех о своих чувствах и намерениях.
Сколько бы Катарина ни прятала голову в песок, она уже давно поняла, к чему клонит король, то распоряжаясь, чтобы она перебралась во дворец, потому что ему скучно, то приглашая ее на камерные, закрытые вечера, то сажая рядом с собой за столом, то требуя, чтобы она на балах сидела рядом, причем стул ставили действительно едва ли не вплотную к королевскому креслу.
Все всё давно поняли, и все же Катарина втайне надеялась как-то избежать незавидной участи супруги Генриха. Единственный выход — сказаться больной, Генрих не любил тех, кто выказывал хоть какое-то недомогание, болеть имел право только он.
Особенно ужасно, если заболевал наследник.
Несчастный мальчик жил под постоянным сильнейшим давлением. С одной стороны — отец, который требовал, чтобы он был крепким, сильным, умелым, умным, чтобы все схватывал на лету, потому что он единственный сын, единственный наследник короля. С другой — опекуны, надзиравшие за каждым шагом, каждым чихом, каждым словом.
Стоило принцу кашлянуть или почесать нос, как его укладывали в постель и принимались пичкать вреднейшими лекарствами, от которых мог умереть и куда более сильный человек. Услышав о легком недомогании сына, король, если бывал рядом, приходил в его спальню и начинал во весь голос распекать нянек, врачей, воспитателей, которые не уследили, не предупредили болезнь, не предусмотрели возможность заражения или простуды.
Голос Его Величества разносился по всему дворцу, приводя в трепет прежде всего самого Эдуарда, который постоянно чувствовал себя виноватым из-за болезней.
На некоторое время давление на сына немного ослабло, королю оказалось не до наследника и его воспитателей, он обхаживал леди Латимер. Решив, что достаточно напугал Сеймура, чтобы тот уполз и больше не путался под ногами, а также достаточно долго вел простые разговоры с леди Латимер, Генрих вознамерился сделать решительный шаг.
В конце концов, почему нет? Он сильный, красивый мужчина, которого не может не хотеть любая женщина, к тому же король огромной страны, которую сделал сильной, леди Латимер — вдова и просто женщина. Генриху даже в голову не приходило, что она могла быть недовольна или вообще отказать. Он выбрал ее в королевы, решил сделать своей супругой! Этого вполне достаточно, чтобы потерять голову от счастья.
Если бы кто-то посмел сказать Генриху, что женщина может вовсе не быть счастливой от такого предложения и даже, напротив, прийти от него в ужас, он бы уничтожил такого болтуна. Да нет, даже не понял бы возражений. Мысль о том, что он давно перестал быть красивым, сильным мужчиной, способным возбудить женщину, что превратился в жуткую пародию на самого себя, а невыносимый запах, скорее вонь от гниющих ран способна отбить у кого угодно охоту не только ложиться с ним в постель, но и вообще находиться в одной комнате, просто приведет его в ярость. Об ужасе при одной мысли о подстерегающей королеву опасности последовать за своей предшественницей на эшафот не приходится и говорить.
Король Генрих был кошмаром из детских снов для любой женщины, на которую он кидал пристальный взгляд. Находясь рядом с ним, Катарина едва не падала в обморок, но не от вони и отвращения, все же сказались годы ухода за умирающими супругами, а от ужаса.
Единственным способом избежать страшного замужества было выйти замуж за кого-то другого, поэтому Катарина решила, невзирая на все опасности, ныне же попросить Сеймура о встрече и честно признаться, в чем ей нужна помощь. Пусть думает что хочет, она не станет ожидать окончания траура и сама попросит Томаса жениться на ней, обещая любить и почитать его до конца своих дней, обещая отдать ему все свои владения, все деньги, все драгоценности, которые имеет. Катарина была готова сложить к ногам любимого человека все, что имела, и без угрозы со стороны короля, но теперь она вынуждена унизиться и поторопить его со свадьбой, не то не ровен час… Об этой угрозе даже думать было страшно.
Если король сделает предложение, она не сможет даже попросить время на раздумья, над предложением стать королевой не раздумывают. У короля Генриха не раздумывают, а если и решаются на это, то для размышлений предоставляют камеру в Тауэре, как можно мрачней и страшней, и результаты раздумий уже не важны, палачу все равно, кому рубить голову — согласной или не согласной с предложением короля женщине.
Конечно, такого еще не бывало, чтобы кто-то из женщин не соглашался, зато погибшие уже были. Если бы Катарина знала, что Сеймур готов бежать с ней на континент или хотя бы в Шотландию, что он готов бросить вызов королю, она нашла бы в себе силы отказать. Но пока до предложения не дошло, нужно попытаться его избежать. Понятно, что король не поверит во внезапно вспыхнувшую между ними с Сеймуром страсть, значит, бежать все-таки придется.
Сидя с вышивкой в руках, Катарина пыталась представить себе разные варианты поступков. Сеймур говорил ей о своей любви, следовательно, он сделает все, что в его силах, чтобы оградить ее от участи стать королевой.
Если они вдвоем бросятся на колени перед королем, умоляя благословить брак по любви? Как бы ни представляла себе эту сцену Катарина, убедить себя не удалось, она прекрасно понимала, что никакого благословения они не дождутся.
Бежать? Догонят еще до порта и привезут в Тауэр.
Оставался единственный выход: тайно и спешно обвенчаться, возможно даже солгав королю, что это было сделано раньше, но из-за длящегося траура леди Латимер пока скрывалось.
Придумав такой выход, Катарина поспешила отправить Мэри с запиской к Сеймуру о том, что ей срочно нужна помощь. Счет шел на дни, бояться не время. Мэри вернулась с запиской, суть которой даже не сразу дошла до ошарашенной Катарины:
«Наша встреча невозможна».
Ни подписи, ни печати, ничего. Сеймур был осторожен, он не рисковал переписываться с возможной королевой. Только осознав, что подписи нет, несчастная Катарина поняла и то, что Сеймур от нее отказывается! Она оставалась перед надвигающейся бедой одна.
Нет, она не сдастся. Если Сеймур боится, она найдет кого-то другого и выйдет замуж завтра же! Нужно только успокоиться и сообразить, кому срочно нужны деньги и кто может рискнуть ради большого приданого обмануть короля.
— Миледи, Его Величество пожелал вас видеть.
Она не почувствовала угрозы,
Поделиться книгой: