Помоги проекту - поделись книгой:
— От такого-то в ваших московских ресторанах-то не подадут, чо! — с гордостью сказал он — и прислушался. — Идёт ли чо ли кто?..
И точно: ритмичный хруст наста, потом удары о крылечко — и дверь приоткрылась. Сначала внутрь избы вошло облако пара, а следом — низенький Яша, с сугробами на плечах и голове; в дверях он повернулся к нам боком, предъявив приличных размеров рюкзак, тоже облепленный снегом, сбросил его на порог, снял доху, свалил с неё на крыльцо снег, потом туда же отправил горку снега с рюкзака; потом постукал резиновыми броднями (они-то как раз были почти чистые), закрыл дверь и тогда уже повернулся к нам:
— Здра-авствуйте!
— И тебе здорово, Яша, — сказал Веник.
— Здравствуй, Яша, — сказал я. — Ты так вовремя!..
— Торопился, — сказал Яша. Сел у двери и, покряхтывая, стянул бродни. Они были надеты на босу ногу. — Чайком побалуете?
— А то ж! — воскликнул Веник. — Вот тебе чуньки… — он достал из угла валенки с обрезанными голенищами. — Всё так и ходишь босой-то?
— А чо? — сказал Яша. — Это вам, русским, холодно. Нам, тофам, в тайге тёпло.
Потирая руки, он сел за стол. Веник налил ему полную кружку дымящегося дегтярно-чёрного «подошвенного» чая. Яша бухнул туда несколько кусков сахара и ложку сливочного масла. Потянул носом. Сказал:
— Хорошо-о! — и повернулся ко мне: — Ко мне шёл?
Я кивнул.
— Ну а я, виш, решил не ждать. Чо зря ноги топтать? Завтра-то с ранья и пойдём-ка.
— Куда? — спросил я, немного потеряв нить разговора.
— Не знаю, — сказал Яша. — Ты поведёшь, чо. Куда скажешь, туда и пойдём. А сёдня отдыхать будем, сёдня ходу нету-ка, хмарно. Какой тебе годок-то стукнул?
— Пятьдесят девятый пошёл.
— Плохой тебе год, тяготно придётся. Но, дай бог переживёшь — а после двенадцать лет ничо не бойся. Духи-то к тебе вернутся, подсобят. А там снова надо-ть оберегаться. Ну да ничо, ты трёхжильный…
— Трёхжильный, — согласился я. — Этого у нас, Соколовых, не оттяпать…
— Тут, Яш, до тебя-то невдолге шибутуха приходила, — сказал Веник. — Ничо така, шустра. За Лёху вон подержалась…
— А-а, — сказал Яша, кивнув. — Ну, шибутуха-то — не страшно. Хозяин бродит-ка, это хуже…
— Хозяин? — Веник напрягся. Яша снова кивнул и уткнулся лицом в чай.
Я уже знал, что Хозяином — прямо вот так вот, с большой буквы и с придыхом — называют здесь не медведя (медведей в этих местах полно, и матёрые охотники сохраняют их только для того, чтобы старики не пускали в угодья подростков, которые — как это свойственно всем подросткам — правил не знают и разоряют избы и лабазы; если же подвернётся какой недотёпа, то его тут же заваливают на холодец; ну какой после этого медведь «хозяин»?), а какую-то неведомую силу, выворачивающую в полное безветрие столетние деревья, раскалывающую скалы и заваливающую избы — как бы скручивая их.
— Кашки, Яша? — спросил Веник.
— Сыпь, — согласился Яша и достал из кармана собственную ложку. Ложка была оловянной, с птицами на черенке. Ложка и нож у шамана могли быть только свои, чужими ему пользоваться духи запрещали.
И вот теперь наконец мы как следует навернули кашки. В общем, день рождения удался.
Я проснулся ночью и некоторое время не мог сообразить, кто я и где нахожусь. Это у меня привычное состояние, я не пугаюсь. Просто я не из тех, кого можно разбудить среди ночи, и он оттрубит устав караульной службы или там краткие содержание «Евгения Онегина»: «Скучно в деревне, а жениться неохота. Со скуки друга пристрелил, душой просветлел и поехал путешествовать…»
В окошко сочилось слабое голубоватое сияние — то ли луны, то ли начинающегося рассвета. Откуда-то сверху доносились невоспроизводимые звуки. Я рассматривал этот прямоугольник, рассечённый крестом переплёта, и странно бликующий силуэт бокала на светлом фоне, и это мне что-то мучительно напоминало, но я не мог вспомнить, что именно. И, кажется, напоминало не в первый раз. Наверное, я так ничего и не вспомню — потому что, скорее всего, нечего и вспоминать: просто такое вот «жамевю». А может, и есть…
Всё-таки тогда, давно, мы слишком легкомысленно относились к собственным мозгам. Хотя нет, не легкомысленно. Неосторожно и глупо. Мы были молодые и не боялись за себя. Боялись за родину, за Землю. За себя — нет.
Теперь за это приходится платить — хотя бы вот этой гнусной неуверенностью. Потому что лакуны в памяти действительно есть, и мне время от времени кажется, что их больше, чем должно быть. И что добрый Кипчаков врёт, утверждая, что все мои дыры учтены и зафиксированы…
Невоспроизводимые звуки прервались, потом поменяли тональность, и я наконец сообразил, что это храпит Веник, и следом уже вспомнил всё остальное. Где я, и кто я, и по какой причине я здесь.
Яша спал на полу — абсолютно беззвучно. Я осторожно, чтобы не наступить на него и не долбануться макушкой о верхние нары, встал, присел у печки, подбросил два полешка, закурил и стал смотреть в окно. Там постепенно проступали, делались видимыми заснеженные, заледенелые ели. Всё-таки рассвет…
Наш молодой шаман меня вчера всё-таки немного сбил с нарезки, я едва не начал выражать удивление — чем, безусловно, подорвал бы свой авторитет. Который, наверное, мне уже не понадобится здесь — но всё равно жалко. Я считался крупным научным специалистом и по шаманам, и по «потеряшкам», и в то же время был в каком-то смысле своим: спецназ, Афган, Север… Почти всё это было чистейшей правдой, хотя и не всей. И не был я крупным специалистом по шаманам — зато, полагаю, был одним из немногих людей, глубоко изучившим все литературные опыты борьбы с космическими пришельцами, с одной стороны, и проявления одержимости бесами — с другой. Такая вот странная смесь — селёдка с малиновым вареньем… Не уверен, что мысль о том, что человечество в своей истории не впервые встречается с балогами, приходила в голову одному мне — просто я сумел сформулировать её в понятных для начальства выражениях. И получил в результате небольшую группку, небольшое финансирование — и огромный геморрой с периодическими обострениями. Как верно заметил классик, ничего не придумывайте: вас же и делать заставят, вас же и накажут за то, что плохо сделал… ну или как-то так.
Сухой остаток от более чем десятилетних исследований был такой: да. Сталкивались. Неоднократно. Сумели одолеть без применения технических средств.
Оставалось выработать методику. Возможно, я напрасно купился на странные места Восточных Саян (и ещё южного и северного Урала; и ещё Кольского полуострова; и ещё вроде бы много обещают Путораны; и ещё вроде бы средняя Лена; и, как говорится, далее везде) — пошёл по лёгкой дороге, которая оказалась длинной и извилистой. Но тогда мне показалось, что эта довольно точная географическая локализация мест, в которых «изгнание бесов» происходит само или с незначительной помощью извне, означает, что там в буквальном смысле зарыты в земле какие-то технические приспособления старой цивилизации Пути — возможно, предтеч нынешних Замкнутых. Но два сезона тотальной разведки на Холат Сяхыл вразумительных результатов не дали — так, обычные для мест тектонических сдвигов колебания геомагнитного поля, повышенная электростатика, — но и только. Никаких подземных сооружений, никаких терагерцевых всплесков — непременных спутников «подселения». Притом, что именно Холат Сяхыл славится сильнейшим воздействием на психику, и случаев спонтанных амнезий там множество — да и не только амнезий…
Перевал Дятлова — совсем рядом, один переход.
Впрочем, я убеждён, что сама трагедия группы Дятлова к нашим делам никакого отношения не имеет, там всё тривиально. А вот дальнейшее помутнение коллективного разума — это как раз оттуда надуло, со стороны Холат Сяхыл.
Страшное место, если честно. Таких кошмаров мне больше нигде и никогда не снилось.
Кстати, здесь мне кошмары не снятся. Странные сны бывают, это да. А вот не надо было кого ни попадя себе в черепушку пускать…
В общем, с этими аномальными зонами я загнал себя в глухой надёжный тупик; надо было сосредоточиться на одержимости как таковой и способах экзорцизма, а также на людях, которые это умеют делать. Может быть, сейчас я знал бы по нашей главной теме немного больше.
Или не знал бы.
Во всяком случае, с Яшей мы бы точно не пересеклись. А сейчас мне внутренний голос нашептывал, что Яша, может быть — первая моя большая удача за все эти годы.
Почему я так думал? Да чёрт его знает. Нипочему. Как-то оно само так думалось.
Я приподнял кружок на плите, бросил окурок в огненное нутро печи (почему-то в голове возникло словосочетание «огненная мякоть» — по аналогии с «арбузной мякотью», что ли) и пересел к столу. Пошарил внизу, добыл ещё одну бутылку. Налил себе полбокала, покрутил, понюхал, лизнул с некоторой опаской: а вдруг проклятая шибутуха испортила не восприятие, а сам напиток? Нет, не испортила… «Вы уже перестали пить коньяк по утрам — да или нет?» Нет, не перестал. И не собираюсь. Начальство смирилось…
Интересно, что там могло случиться настолько важного, что моё присутствие необходимо?
Вру. Не интересно.
Это просто дело, которое нужно делать. Упереться рогом — и делать.
Если бы суть происходящего требовала от меня долгих размышлений, шеф не поленился бы и написал ещё одну эсэмэску. А раз не написал, значит, нужна просто моя тушка. Чтобы её куда-то послать, скорее всего.
Народу у нас мало, вот что.
Да и из тех, кто есть, половину нужно повыгонять.
Я стал думать, кого бы выгнал, будь на то моя воля, и упустил момент, когда за окном вдруг совсем потемнело.
А потом хлынул ливень.
Вот это было уже совсем некстати…
Веник невнятно заворчал и с шумом повернулся на другой бок. Дождь молотил по крыше и в окно. Под такой аккомпанемент можно спать сутками.
— Уже льёт? — приподнялся Яша. — Хорошо… Заполдень снег стает, и пойдём-ка. А ты, смотрю-ка, всё пьёшь?
— Приходится, — сказал я.
Яша присел к столу напротив меня. Он был маленький и, казалось, выглядывает из-под стола.
— Вижу, — сказал он. — Ой-ёй, как тебя сгрызли… Кто это так смог-то? Никогда не видал…
— Враги, — сказал я.
— Оне ведь и не враги тебе… — задумчиво сказал Яша. — Оне… — и он замолчал.
— Я тебе понемногу всё расскажу, — сказал я. — С самого начала. Только не сейчас, хорошо?
— Мал-мала поправить, ли чо?
— Не знаю, Яша. С руки ли сейчас, перед дорогой?
— Так а чо? Я всё твоё не сдюжу, а края подлатаю, вреда-то не будет. Хошь?
— Ну, если не трудно…
— Тогда проси.
— Как?
— Да просто: Яша, мол, подлатай-ка.
— Ну… Яша, подлатай меня, пожалуйста.
— Глаза опусти-ка… так… не смотри. А то совсем закрой. Хха… хххааа… ии… хххааа…
Он обхватил мою голову и сильно сдавил пальцами. Мне показалось, что кости прогибаются внутрь.
— Х-ха! Тьфу, тьфу, вон пошло-ка… Всё, Лёха, всё, не падай…
Я вроде бы и не падал, но оказалось, что стою на коленях, держась за край столешницы. Ни рук, ни ног я не чувствовал, а чувствовал лишь раздувшийся мочевой пузырь, с которым мог и не совладать. С трудом, почти на четвереньках, я добрался до двери, выпал на крыльцо, успел расстегнуть штаны — и слился с ливнем. Бог ты мой. Из меня текло, текло, текло не переставая, я уже начал беспокоиться, что это никогда не кончится, но наконец напор спал…
Совершенно без сил, но при этом как будто скинувший тяжеленную ношу, я вернулся за стол. Яша очень серьёзно на меня смотрел. Кстати, глаза у него были не щёлочки, а вполне такие круглые — как иногда встречаются у японцев.
— Виш, — сказал он. — Сколько лишнего в себе держал. Ничо, помаленьку я тебя очиню…
И тихонько засмеялся.
И тут снова запел мой телефон.
Вертолёт прилетел не в полдень, а часа в два — непогода продержалась чуть дольше, чем Яша предполагал. Мы уже полностью собрались, сидели на берегу, грызли вяленую оленину и по очереди смотрели в небо. Веник решил, что останется здесь: когда ляжет нормальный снег, он на «буране» переберётся в основную свою избу, километрах в восьмидесяти отсюда, там и будет зимовать; ну а мы с Яшей…
Как получится.
— Однако, летят, — сказал Веник, приподымаясь. — Запалим-ка…
Я взял подготовленный факел, отвинтил крышечку, дёрнул шнур. Шнур выдернулся без сопротивления. Больше ничего не произошло.
— Отсырел, собака, — сказал я и полез за следующим.
— Щас мы костерок… — начал Веник, но Яша сказал:
— Стой-ка.
Он замер. Потом развёл руки в стороны, приподнял голову и застыл. Так он простоял несколько секунд. Потом встряхнулся — почти как собака, выбравшаяся из воды.
— Нет, — сказал он. — Ничо. Ничо, так… поблудилось…
Вертолёт уже был слышан ясно. Через пару минут, а то и раньше, он будет над нами. Веник полил на заготовленную костровую кладку бензином из бутылки, потом отошёл и бросил туда спичку. С хлопком взвилось красноватое пламя. Я проковырял ножом картонную крышечку факела и отправил его туда же. Зашипело, и из костра выплеснулась вбок струя густого тяжёлого оранжевого дыма.
Вертолёт — Ми-2 — появился из-за поворота реки, прошёл над нами, развернулся и медленно вернулся. Вода поднялась метра на два, и сесть он мог только на мысу, образуемом небольшой излучиной — здесь мы его, собственно, и ждали.
Вертолёт завис, пилот помахал на нас рукой: отойдите, мол, подальше. Мы отошли. Медленно машина опустилась на галечник, подняв тучу водяной пыли. Вскинув ношу на плечи, мы с Яшей наскоро обнялись с Веником и пошли к вертолёту.
— Соколов? — крикнул пилот.
— Да! — крикнул я в ответ.
— А почему двое?
— Так надо!
— Уплочено за одного!
— Договоримся!
На вертолёте была сине-красная полоса и эмблема нефтяников. Шеф и на этом сэкономил. Ну, или решил не светить нашу технику…
Я подсадил Яшу, забросил в салон карабин и рюкзак, залез сам. Салон был виповский, пятиместный, с минибаром и столиком. Пилот сидел один. Я достал бумажник, вынул пятёрку.
— Хватит?
Пилот кивнул, протянул руку, сгрёб бумажку. Рейс оплачен, а какая разница, везти одного или двоих?
Потом он обернулся:
Поделиться книгой: