Элемента.L

- А, Семен Семеныч! Да, будет! В-третьих, за этой девочкой так ни разу никто и не пришел! И мне, дураку, надо было дождаться вечера! Вот я лопух!

- Согласен! - поддержал его друг.

- Мне надо было просидеть там весь день до вечера, чтобы солнце село!

- А смысл? Тебе вроде и так было понятно, что это все не по-настоящему.

- А, ну да! Я просто пытался понять просто это бабкин пунктик или воспоминание сфабриковано и навязано ей. Хотя если ей его подсунули, пытаясь выдать за настоящее, то смену дня и ночи предусмотрели бы все равно, - говорил он вслух, но уже больше сам с собой.

- А пока ты там сидел с ней или ходил, чем девочка занималась? Так и стояла?

- Нет, она там играла, песенки какие-то пела, какие-то травки по дороге рвала, короче вела себя как любая нормальная маленькая девочка.

- Только никуда не уходила, - добавил Семен.

- Да, только не уходила. Но у меня опыта общения с маленькими детьми нет, мне она показалась обычной.

- И объясни мне еще один момент. Что значит, бабке его подсунули?

- Ну, так психотерапевты делают. Блокируют какие-то воспоминания или, наоборот, находят в памяти место, где человеку было очень легко, комфортно, безопасно и как только челу становиться совсем плохо, он отправляется в это место в памяти, успокаивается и так далее.

- А сфабрикованное? Это что?

- А вот сфабрикованное - это для нас, для мемо. Когда хотят скрыть какие-то воспоминания от нас, создают такую кладовку искусственно в том месте, где был проход.

- То есть это происки наших?

- Увы, да, - вздохнул Дэн.

- И кто может делать эти кладовки?

- Ну, те же психотерапевты, гипнотезеры...

- Азуры? - добавил Арсений.

- Азуры, - подтвердил Дэн.

Арсений смотрел на Дэна многозначительно, и нетерпеливо помахивал рукой вверх, как дирижер, показывая, что петь надо выше. Он ждал от него догадки, озарения.

- Что!? - тупо спросил Дэн, ничего не понимая.

Семен махнул рукой.

- Что-что? А то, что ты работаешь с одним из них.

- А причем тут Шейн? Он бьется над этим блоком не меньше, чем я. Он пробовал свой гипноз, чтобы снять этот блок. Но блок поставлен мощно, качественно и судя по всему давно.

- А ты уверен, что он пытался его убрать, а не поставил?- не сдавался Семен.

- А смысл? - не сдавался Дэн.- Смысл было приглашать меня работать и ставить мне блок? В том-то и дело, что он год уже пытается вывести эту бабку из ступора. Думал, я там что открою, найду, но и у меня пока ничего не получается.

- А вы уверены, что она действительно старше, чем кажется? Может там просто ошибка в паспорте и все?

- Сень, дело не в ее документах, а в тестах. Их делали в нашем институте. Там столько всяких маркеров и прочего, и все уже на три раза перепроверено. Скорее, там ошибка в ее паспорте в другую строну. Или это не настоящие ее документы, - убеждал он друга.

- То есть она даже старше чем в паспорте, а ей и по паспорту уже 108 лет?

Дэн кивнул. Он резко выворачивал руль влево на пригородную дорогу к дому Иконниковых. Он бы сказал, скорее к поместью Иконниковых, к замку или дворцу Иконниковых, который построил его отец еще до рождения Арсения.

- Жаль, что она ничего не говорит, - подвел Семен печальный итог.

- Думаю, это мало что изменило бы. Может она и не говорит, потому что не помнит ничего. Хотя физиологически ей ничто не мешает говорить - у нее все цело, ну там язык, голосовые связки - весь речевой аппарат.

- Может она обет какой дала? - высказал предположение Дэн.

- Может. Только забыла об этом - поддержал его Дэн.

-           Да, дать дала, а кому - забыла, - и оба засмеялись.

- А когда Шишкин эту "Рожь" написал?

- Все еще надеешься, что бабкина это тема, собственная? Ээээ, даже не буду тебя к Лулу отправлять, так скажу.- Не смог не повыпендироваться Семен, - 1878  год и выставлена была на шестой выставке передвижников.

- Ты меня ненужной инфой не грузи, - возмутился Дэн, то есть теоретически бабка даже подлинник могла видеть.

- Ну, если только теоретически, - многозначительно сказал Семен.

- Ты сказал, у тебя есть копия! - наполнил ему Дэн.

- Хочешь предъявить бабке картину?

- Нет, она дорога мне как память... о шестой выставке передвижников, - съязвил Дэн.

- Хочешь провести еще одну ночь в поезде? - съязвил в ответ Арсений.

- Понял! - он искоса глянул на друга, тот в ответ развел руки, насколько позволяло пространство машины. - Что настолько? - Дэн выпучил глаза.

 - Дэни, 107 на 187см, да плюс рама, - подтвердил Семен.

- Серьезная вещь! - согласился Дэн. - Может у тебя что-то типа плаката есть?

- Нет, но так уж и быть, только ради искусства, что-нибудь придумаю, - согласился Семен.

Они повернули на аллею, ведущую прямо к дому. Ворота были закрыты, но метров за пять они среагировали на датчик, что был у Арсения в виде брелка на ключах и открылись так быстро, что Дэну даже не пришлось нажимать на тормоз.

Все было белым и торжественным, как в сказке: деревья, кусты, подстриженные в форме простых геометрических фигур, белые статуи античных богов. И на фоне всего этого белел изящный замок, который по мере приближения становился все больше, все белее, все наряднее. Толи по пути движения машины тоже стоял какой-нибудь датчик, включающий освещение, толи уже достаточно стемнело, и этот момент совпал с появлением автомобиля, но медленно и неминуемо весь парк и площадка перед домом разгорались каким-то неземным голубым светом, который становился все ярче и ярче по мере увеличения накала ламп. Свет этот делал снег еще белее, а тень темнее, умелой рукой декоратора создавая иллюзию нереальности и замка, и парка, и всего этого мира целиком. Дэн знал куда ехать, но невольно притормозил, очарованный увиденным.

- Да, отец твой умеет с толком потратить деньги, - чтобы как-то отрезветь от увиденного, немного грубо заметил он.

- Этот замок - точная копия маминого родового гнезда, замка семьи Гард, - сухо выдал информацию Арсений.

- Так, а я ж о чем говорю?  - и Дэн направил автомобиль прямо в закрытые ворота гаража.

И снова брелок успел среагировать вовремя, ворота мягко поползли вверх, принимая заснеженную машину в теплые ярко освещенные объятия гаража.

Пока друзья выползали из машины, разминали затекшие от долгой езды ноги и спины, ворота все так же бесшумно закрылись.

- Да, иногда стоит приезжать сюда как все простые смертные, - сказал Семен.

- Да, брат, оно точно стоит того, - подтвердил Дэн.

И они пошли в дом.

Глава 7. Замок Гард

 Больше всего отец Арсения напоминал Дэну Грегори Пека из экранизации "Убить пересмешника", только стареющего без седины. Хотя в этом черном атласном халате с красной отделкой, в котором он вышел навстречу гостям, он больше смахивал на графа Дракулу, кто бы его ни играл.

- Не ожидал сегодня тебя увидеть, но это вовсе не означает, что я не рад - обратился он к сыну и не удержался, чтобы его не потискать.

- Альберт Борисович, - протянул ему руку Дэн.

- Доктор Майер младший, - ответил на рукопожатие улыбающийся Дракула.

И сняв верхнюю одежду и переобувшись в тапочки, вслед за хозяином дома они пошли в огромную гостиную.

- Сколько я боролся с Антониной Михайловной по поводу этих тапочек - обращался он скорее к Дэну, оглядываясь и укоризненно глядя на его ноги, - а она их все равно покупает и выставляет в прихожей.

- Да, у нас в России проходить в дом в уличной обуви не принято. И, честно говоря, мне это очень нравится - ответил Дэн, разглядывая тонкие, наверно, фетровые, тапки с аппликацией в виде птичек.

- Ну, ходить по паркету в валенках, во-первых, неудобно, во-вторых, жарко, а в-третьих, остаются грязные следы - поддержал друга Арсений, - и ваши регулярные баталии на этот счет с домработницей просто уже дань традиции - парировал он отцу.

- Нет, это негигиенично, прежде всего. А когда ко мне приходят уважаемые и солидные люди и ходят по дому в строгих костюмах и вот в этих вот "птичках", то и просто смешно, - показывая на тапки Дэна не сдавался хозяин,  - И я тебя умоляю, не называй экономку домработницей, она обижается - обратился он к сыну.

- Пап, я ж ее не уборщицей зову!

- Экономка - звучит солиднее, а она у нас уже дама серьезная, - ответил отец.

- Кстати, на счет гигиеничности тапочек, я тебе как доктор доктору скажу, - обратился Арсений к Дэну, - эта серьезная дама, мало того, что сама их шьет из старых вещей. Это, чтобы отец не упрекнул ее ненароком в расточительстве, - прикрывшись от отца рукой, как бы по секрету поведал ему Арсений, - так она их после каждого посетителя еще и отправляет в стирку. А он просто никак не хочет смириться с тем, что она его победила, - показал он пальцем на спину отца.

На что Альберт Борисович повернулся и показал сыну язык.

В гостиной горел только "нижний свет", как принято здесь было называть многочисленные торшеры, бра и подсветку картин. От этого огромная комната казалась меньше, уютнее и загадочнее. Через нее можно было пройти во все остальные помещения дома, но коридоры были так искусно скрыты, что ни за что не подумаешь, что эта комната настолько проходная. В центре строгим квадратом стояла диванная группа, по центру квадрата где-то в вышине висела массивная люстра, которая называлась "верхним светом".  Ее включали только когда устраивались приемы или другие "пафосные вечеринки", как называл их Арсении. С той стороны, что сейчас пришли гости к диванной группе вели три ступеньки вниз, которые шли по всей ширине комнаты, превращаясь к краям в пологие спуски. С обратной стороны точно такие же три ступеньки вели к столовой. Огромное окно с эркером по левую руку было сейчас плотно зашторено, но Дэн знал, что оно смотрит на запад. И каждый вечер в это окно заглядывает уходящее за горизонт солнце. И лучше всего закат был виден Анне Алексеевне Гард-Иконниковой, изображенной на портрете, висящем на противоположной от окна стене. Портрет своей покойной жены в полный рост нарисовал сам Альберт Иконников, к сожалению, уже после ее смерти. К сожалению, потому что первым желанием Арсения, только что овладевшего новыми способностями, было пойти к маме. Но и этот портрет, и все остальные многочисленные картины в этом зале были непроходными. Как отшучивался обычно его отец: "В этой комнате и так слишком много мест, куда можно благополучно слинять".

Мать Арсения была женщиной удивительной неземной красоты даже по меркам алисангов, отличающихся, по мнению людей, редкостным совершенством - темноволосая, как все венеты, с тонкими чертами лица, высокими скулами и мягким, словно бархатным взглядом зеленых глаз. На картине она стояла в пол оборота, и смотрела чуть вверх - точно на закатное солнце в окне напротив, и улыбалась чему-то своему. И столько в ее улыбке было теплоты, надежды и веры, что казалось, она верит в этот закат, а когда его не было, верит в то, что он будет. А когда закрывали шторы, казалось, она верит, что завтра шторы откроют, и она снова увидит закат. Закат был ее любимым временем дня. Когда Арсению было лет десять, он так хотел, чтобы этим взглядом безоговорочной веры мама посмотрела на него, что попросил рабочих, обновлявших фасад, поставить лестницу внутри зала возле окна. В высоту она встала до самого потолка. Но сколько бы, ни поднимался по ней Арсений, женщина с портрета всегда смотрела выше него и верила в карниз, на котором висели гардины, потом в стену и наконец, в лепнину на потолке. Арсений наклонился вперед, пытаясь дотянуться головой до лепнины, потерял равновесие и упал. По счастливой случайности, он сломал не шею, а всего лишь ногу. Чтобы Арсению не пришлось рассказывать отцу правду, всю вину взяла на себя Антонина Михайловна, которая лишь пару месяцев как пришла работать в этот дом. Она сказала, что решила смахнуть с потолка паутину, потому и попросила сюда поставить эту лестницу ненадолго. И никто кроме нее и теперь Дэна не знал, зачем понадобилась Арсению эта лестница. Арсений не боялся, что отец его накажет, он боялся, что правда разобьет ему сердце, и он уберет этот портрет.

Не останавливаясь, хозяин шел в столовую.

- Пап, мы не будем есть, - остановил его Семен.

- Говори за себя, - ответил ему Дэн.

Остановившийся было Альберт Борисович, улыбнулся, махнул Дэну рукой, приглашая его за собой, и пошел через столовую прямиком на кухню.

Дэн рванул за ним, а Сеня, в недоумении пожав плечами, пошел направо от прохода в столовую - к своей комнате. Правда, до своей комнаты он не дошел, свернув к библиотеке.

Библиотека казалась небольшой. Убедительно казалась, потому что то, что изначально принималось за библиотеку, на деле оказывалась лишь ее прихожей, из которой шло еще несколько комнат по этому этажу и потайная дверь вниз. На нижнем этаже были специальные хранилища для особо старых, читай "особо ценных" книг, в которых поддерживались определенные температура и влажность. И Арсений хотел было спуститься именно туда. Ему определенно нужно было именно туда, но он вспомнил про злополучную "Рожь". Он выдохнул и оказался в темном помещении на другом конце города.

Дэн уже доедал изумительную ванильную панакоту, когда в кухне появился Арсений со скрученным в трубочку плакатом в руке. Повар отца, итальянец Маурицио, которого отец ласково звал Мао, был знатоком своего дела. Арсений стукнул неприлично довольного ужином Дэна по голове плакатом, потом вручил ему эту импровизированную дубинку и сел рядом за стол. Отец Арсения ничего не ел и, судя по позе, а он стоял, прислонившись спиной к массивной столешнице, даже не присел. Эта кухня была любимым местом Арсения в доме. Он никогда не ел в столовой, отделенной от кухни чем-то средним между стеной и перегородкой. Столовая была пустынной, холодной и как-то особенно подчеркивала одиночество, если приходилось присесть где-нибудь на одном из концов необъятного стола. В кухне было уютно и по-домашнему, даже когда здесь не колдовал всемогущий Мао. Даже когда, как сегодня, здесь не хлопотала, не пила травяной чай и не сидела в своем любимом кресле у окна Антонина Михайловна. Ее комната была сразу за кухней, непритязательная во всем скромная женщина выбрала ее сама. Аргументировала она свой выбор красивым видом из окна. И хоть вид из ее комнаты на раскинувшийся внизу парк и реку за ним действительно был потрясающим и точно таким же, как из окон кухни - большую часть свободного времени она всё равно проводила здесь. Небольшой обеденный стол, за которым по замыслу дизайнера должна была обедать прислуга, исправно служил хозяевам не только местом завтраков обедов и ужинов, но и письменным столом растущего Арсения, который частенько делал за ним уроки. Вот и сейчас они с Дэном сидели за этим столом. Доевший десерт гость развернул плакат. Раскинувшееся во всю ширину листа золотое поле. Без сюрпризов.

- Спасибо, брат! - приложив руку к груди в знак благодарности, кивнул он Арсению и снова одел сверху на бумажную трубочку резинку, чтобы она не раскручивалась.

- Чем вызван интерес к творчеству передвижников? - поинтересовался Альберт Борисович, ставя перед сыном креманку с панакотой, изящно украшенную свежей малиной и листиком мяты.

- А? Передвижников? Нет уж, спасибо! - ответил ему Дэн. - Интерес исключительно к Шишкину и исключительно к этой картине, - он искоса посмотрел на друга, который уже отправил в рот рукой ароматную ягоду. И продолжил немногословно:           - По работе нужна.

Альберт Борисович молча улыбнулся то ли на ответ Дэна, то ли глядя на измазавшегося сахарной пудрой сына и расспрашивать гостя не стал. Он вытянул из подставки салфетку и, положив ее перед Арсением, сказал:

- Если мои юные друзья не против, я вас, пожалуй, оставлю! Если понадоблюсь - я у себя в кабинете, - добавил он, обернувшись уже на выходе.

Друзья молча активно покивали в ответ. Когда его шаркающие шаги затихли, Арсений спросил:

- Ты вообще, как? Торопишься?

- До пятницы я совершенно свободен, - сказал заметно повеселевший после очередного ужина Дэн.

- Привидений боишься? - как бы невзначай спросил товарищ.

- А должен? - на всякий случай уточнил Дэн. - Вроде Хэллоуин уже прошел?

- Хэллоуин прошел, а привидения остались, - и он потянул руки к горлу Дэна, пытаясь изобразить демонический смех. - Ах-ха-ха-ха!

- Что снова пойдем в подвал? - оставшись равнодушным и к смеху и к протянутым к нему скрюченным пальцам, уныло спросил парень.

- Что значит снова? - возмутился Арсений. - И что значит в подвал? Подвал это там, где всякий хлам хранят.

- Нет, всякий хлам хранят на чердаке, - уточнил Дэн,- вечно ты все путаешь!

- Мы пойдем в хранилище! В ХРА-НИ-ЛИ-ЩЕ, - сказал он подчеркнуто торжественно по слогам.

- Которое находится в  ПОД-ВА-ЛЕ, - подытожил Дэн, встал и переставил грязную посуду Арсения со стола в мойку, - Пошли!

И они пошли. Сначала в прихожую снимать тапки и одевать куртки. В подвале ли, в хранилище, но там было холодно.

Дэн ждал во второй комнате библиотеки, пока Арсений в третьей из комнат возился с секретными замками, ключами и чем там еще он мог, по мнению Дэна, возиться, открывая потайную дверь на лестницу. Дэн разглядывал какое-то письмо, написанное  на пожелтевшей от времени бумаге, и помещенное в рамочку на стене.

- Ну, где ты там? - окликнул его Арсений.

И Дэн послушно пошел спускаться в подземелье.