Зов дельфина

Сейчас она видела абсолютно ясно: жить без Макса кажется ей не то чтобы невозможным, но… как будто… незачем. И частные — даже и глобальные — принципы начинали выглядеть… пустячными, незначащими, что ли? Нужно прислушиваться друг к другу — вот главное, что она поняла на острове.

Лера больше не пыталась убедить Макса отказаться от вегетарианства. Впрочем, она и раньше не пыталась, всего лишь высказала свою, сугубо медицинскую точку зрения на вопрос. Всего однажды и высказала. Макс же, кстати, хотя и продолжал восхвалять соевые бифштексы, легко согласился сделать исключение для молочных продуктов. Нет, ну в самом деле: если уж мы от природы млекопитающие, глупо отказываться от молока на том основании, что это животный белок. Он даже на омлет иногда соглашался. Очень, правда, иногда.

Все это было очень похоже на то, о чем Лера сосредоточенно размышляла в последнее время. Только для Макса вопрос состоял в том, имеет ли смысл отказываться от животной пищи. Да, имеет, отвечал себе Макс (хоть и с оговорками). Для Леры же Вопрос вопросов был куда более общим: жизнь рядом с Максом — да или нет?

Без него становилось… неинтересно. Даже обожаемая медицина превращалась в нечто блекло-серое.

Но и с ним было не легче.

Каждый раз, когда они ссорились, Лера ощущала боль. Такую, как будто она била сама себя. Да и «как будто» ли? Даже во время стычек — доходивших чуть не до драки, ей-богу — там, в глубине души, где и живет истина, она чувствовала: они с Максом — одно целое. И вдобавок точно знала — он чувствует то же самое.

Так почему же? Почему, почему, почему — каждое «рядом» превращается в «чтоб ты провалился»?!! Неужели все открытия дельфиньего острова так и не принесут реальной, видимой пользы?

Пять шагов до… Четыре… три…

Максим схватил ее в охапку, прижал, закружил:

— Это ты солнышко привезла? Признавайся, как у тебя получилось?

Вот что ты будешь с таким делать? Губы сами собой расползлись в глупую улыбку, внутри стало тепло, щекотно… Лера опять зажмурилась.

— Ты чего? — Макс глядел в ее глаза так требовательно, словно пытался там прочесть все на свете тайны, включая ключ к Фестскому диску и место утопления Атлантиды. — Нервничаешь? — и в голосе звучала настоящая забота. М-да. — До твоего доклада еще уйма времени. Поехали в гостиницу. Отдохнешь, успокоишься. Даже поспать успеешь, встала-то ни свет ни заря.

Лера и сама не знала, как Максу удалось уговорить ее сделать доклад на посвященной защите дельфинов конференции. В конце концов, остров дельфинов был лишь сном. Но Центр спасения дельфинов, ради которого Макс готов был даже по чиновничьим кабинетам ходить — не то что с браконьерами бодаться, — являлся реальностью. Проблема не была сном, проблема была реальной — до озноба, до ледяного комка в животе. Настоящая кровь, настоящие смерти… Как в репортаже с места одной из многочисленных локальных войн. Только — как бы кошмарно это ни звучало — еще страшнее. Как жуткая фотография английского генерала на фоне коллекции «трофеев», где распахнутыми глазами смотрели… человеческие головы мужские, женские, детские… Всего сто лет назад…

Оставив Леру в номере, Макс убежал по каким-то срочным организационным делам.

Мог бы и с ней посидеть, сердито подумала она, больше недели не виделись… Хотелось обиженно засопеть, может, даже поплакать. Ужасно глупо. Устала. Вылет был в шесть утра, поспать ночью удалось максимум часа четыре. Ничего удивительного, что сейчас не по себе.

Но почему же все-таки только дельфины, проплыла в голове привычная мысль, почему не киты и кашалоты? Только потому что последние слишком большие? Не может, не должен разум присутствовать в таких громадинах? Но разума слонов — пусть на уровне собак — никто же не отрицает? На уровне собак, да. Ну пусть даже не собак — шимпанзе…

В голове словно что-то щелкнуло. Прислонившись к косяку, Лера нахмурилась, закусила губу. Черт, неужели вот так все просто? О да, может, внезапно пришедшая ей в голову идея гроша выеденного не стоит, но… а вдруг стоит?

Почему не киты? Да потому что, если оценивать сложность социальной организации, киты по отношению к дельфинам — примерно то же самое, что по отношению к человеку — шимпанзе, гориллы и орангутаны.

Она присела на кровать, медленно, точно нехотя, стащила джинсы. Майку решила не снимать — помнется, и черт с ней, все равно перед докладом придется переодеться. Скользнула под тонкое, прохладное на ощупь покрывало. Постель под ней как будто покачивалась. Словно Лера не в гостинице на узкой питерской улочке, а на океанском лайнере. Ну или на шхуне «Зюйд». Пробивающиеся из-за шторы солнечные лучи щекотали сомкнутые веки… Да, вот так. Пусть качает. Может, опять приснится тот остров?

Уже через пару минут стало ясно, что на сон надежды нет. Тогда хотя бы съешь что-нибудь, скомандовал внутренний врач. Она поморщилась. Есть не хотелось совсем. Впрочем, тоже ничего удивительного. Поужинала скудно, не до того было, в самолете, опасаясь дурноты, сделала лишь несколько глотков минералки. Так, чего доброго, вместо чтения доклада недолго и в обморок на трибуне грохнуться. Надо спуститься в холл, хоть бутерброд в гостиничном кафе перехватить. Или шоколадку, что ли…

Через две двери от ее номера стоял кулер. Лера нацедила стакан кипятку, прихватив его, чтоб не обжечься, сдернутым со спинки кровати полотенцем. Вытащила из сумки припасенную банку кофе, насыпала в стакан, решительно поболтала ложкой.

Поднимающийся над коричневой жидкостью запах показался отвратительным. Бр-р. Гадость какая. От недосыпа и волнения — все-таки она побаивалась предстоящего доклада — позванивало в голове и даже подташнивало. Какой уж тут кофе…

Или… или это не от волнения?

Лера взялась за нагретый солнцем широкий подоконник — крепко, обеими руками. Покосилась на истекающий кофейным паром стакан… Нет. Потом. Если она хоть что-то понимает в технологиях, кофе пока пить не стоит.

Постояла еще немного, держась за подоконник — такой теплый, успокаивающий.

Ну, хватит! Нечего тут… страуса изображать.

Решительным движением натянула джинсы. Шагнула в коридор, усмехнулась: если бы дело происходило в телесериале, номер открывался бы ключ-картой. А тут — доисторические замки, а на ключе болтается, чтоб с собой не утаскивали, здоровенная деревянная груша, которой, наверное, сто лет. Вон какая отполированная. В этом тоже было что-то успокаивающее, надежное.

В джинсовый карман груша, разумеется, не влезла. Ну и ладно.

Лера спустилась в холл, где за колонной притулился аптечный киоск. Купила тест, чувствуя себя почему-то очень глупо — действительно, словно героиня «мыльной оперы». Поднялась в номер, вытащила из упаковки палочку, похожую на градусник…

Спустя пару минут, глядя на использованный «градусник», она почувствовала себя еще более глупо. В голове крутился дурацкий сетевой анекдот про две полоски: «Ты что, беременна? — Нет, черт побери, я бурундук!»

Почему-то стало смешно: «Теперь и я… бурундук. Бурундук, который собирается читать доклад!»

Зал, где предстояло этот самый доклад читать, вздымался ввысь многочисленными тонкими колоннами и в то же время почти распластывался по горизонтали так широко, что задние ряды казались окутанными туманом. Еще утром Леру это пугало: встать перед несколькими сотнями людей, что-то говорить — да они же смеяться начнут, чему ты, девчонка, можешь нас научить? Но сейчас, сейчас что-то изменилось. Ей совсем не было страшно. Вот наблюдать за послеоперационными больными в реанимации — это да, это страшно. Когда боишься отвести взгляд от мониторов, на которых бьются сердечные, мозговые и дыхательные ритмы — даже моргнуть, и то боишься: все кажется, что именно твой взгляд удерживает дрожащие линии в живом, колеблющемся режиме. Моргнешь — все, пи-ип, пи-ип, пи-ип — и линии станут безнадежно прямыми…

А сейчас — подумаешь! Что-то вроде экзамена. Даже проще. Слева — папка с тезисами доклада, справа — с текстом. Лера улыбнулась, немного отодвигая папки — зачем? Она и так все помнит. Даже не так: она не «помнит», она — знает, что именно хочет сказать всем этим людям. Девушке в ярких очках справа от прохода, полноватому дядьке, похожему на отставного бухгалтера, тощему длинноволосому парню во втором ряду, зачем-то вскочившему со своего места.

— Наша главная задача — остановить преступный промысел! — Длинноволосый выкрикнул это так громко, что его было отлично слышно и без микрофона. Или это акустика в зале такая отличная? — Безжалостная бойня должна быть прекращена! — Парень одним движением развернул выдернутый из-за пазухи плакат: «кровавая» надпись: «STOP MURDER», под ней — выпрыгивающий из воды дельфин, рядом с ним — перечеркнутый силуэт промыслового судна.

Кто-то из сидящих сзади похлопал длинноволосого по плечу: садись, мол, не ты один тут активист, мы тут все ради одного и того же собрались.

Лера улыбнулась. Да, с этого она и начнет.

— Я очень рада видеть столько единомышленников. Здравствуйте! — Зал отозвался слабым неровным гулом. — Но скажу сразу: мой доклад не затрагивает проблему дельфиньего промысла. В нашей стране он запрещен, повлиять же на другие страны вряд ли в наших силах. Тут мы лишь можем всячески поддержать наших коллег из Дании, Индонезии, Японии. — Где-то в середине зала взметнулось бело-красное полотнище японского флага. — Да, спасибо! И поскольку здесь собрались единомышленники, мне не хочется тратить время на то, чтобы убеждать кого-то в том, что и так очевидно. Лучше поговорить о вещах более конкретных.

Из левой кулисы появилась тоненькая девушка в узкой черной юбке и белой футболке с кувыркающимся дельфином на груди. Поставила на трибунку перед Лерой высокий стакан — по стенкам расползлись веселые пузырьки — и пузатенькую зеленую бутылочку. Улыбнулась краешком губ — и вновь исчезла за кулисами. Лера сделала глоток — в горле и вправду пересохло, все-таки она, наверное, волновалась.

— Сегодня у нас — впрочем, не только у нас, но я буду говорить именно о наших реалиях, — вошли в моду так называемые дельфиньи цирки.

Длинноволосый опять вскочил, крикнул:

— Закрыть все так называемые дельфинарии! Требовать законодательного запрета!

— Первый вопрос, который в связи с этим возникает, — продолжала Лера, — можно ли стричь все дельфинарии под одну гребенку. Начну, если позволите, с хорошего. У нас есть совершенно прекрасные, вот смотрите — дельфины сами не желают их покидать.

Повинуясь Лериному знаку, на экране за ее спиной появилось видео: бухта, огражденная сеткой, дельфин, выпрыгивающий из воды возле этой ограды. К нему присоединился второй, покувыркавшись некоторое время, они принялись прыгать через сетку — то параллельно друг другу, то навстречу.

— Видите? — улыбнулась Лера. — Им нетрудно покинуть территорию дельфинария, но обратите внимание… вот они наигрались и — возвращаются. Возвращаются к людям. К тем, кто их кормит и, что, на мой взгляд, еще важнее, кто с ними разговаривает. Ведь вряд ли кого-то из здесь присутствующих требуется убеждать в том, что не только мы, со своей стороны, пытаемся наладить контакт с дельфинами. Они сами всячески идут нам навстречу. И дельфинарии, — Лера повела рукой на экран, где два дельфина прыгали через ограду — назад, к людям, — именно такие дельфинарии — единственно возможное место для подобного контакта. И в то же время… — она сделала еще глоток, горло опять пересохло, на этот раз от с трудом сдерживаемого гнева, — как ни печально это признавать, подобных мест — сущие единицы. Зато есть десятки, сотни, если не тысячи — других.

На экране поплыли совсем иные кадры. Транспортные цистерны — узкие, не повернуться, а ведь дельфинов в таких возят на сотни километров! Водная «арена», в которой без особого труда угадывался бывший нефтеналивной бак. И еще… И еще… Лера не оборачивалась к экрану — боялась, что голос от волнения сядет, слишком тяжело было на все это смотреть.

— Надо больше пикетов! — опять закричал длинноволосый с плакатом. — Заблокировать все эти…

Лера едва заметно покачала головой:

— Я отдаю должное смелости и самоотверженности тех, кто проводит акции протеста. Но возникает вопрос: кроме того, что организаторы подобных акций нередко оказываются в конфликте с полицией — ну и СМИ это освещают радостно, само собой, но, кроме этого, достигается ли еще какой-то, хоть сколько-нибудь реальный результат? Вот недавно, — на экране за ее спиной возникли кадры из новостных лент, — мы наблюдали, как отважные люди обливают отвратительно красной краской вход в передвижной аквацирк. Недавно, — повторила Лера. — Месяц назад или чуть больше. Раве за это время упомянутый цирк закрыли? Отнюдь! Он по-прежнему работает — если это можно назвать работой. И, знаете, будь я на другой стороне баррикады, я предположила бы, что протестную акцию заказали сами владельцы — ибо именно после нее в этот… с позволения сказать, цирк, люди пошли настоящим потоком. О, — Лера нежно улыбнулась, — я далека от мысли обвинять организаторов протестных акций в том, что они действуют по наводке тех, против кого протестуют. Нет. Конечно, нет. Хотя, возможно, специалисты по рекламе и маркетингу со мной не согласились бы.

Зал загудел.

— Нет-нет, что вы! — Она улыбнулась: мягко, с сочувствием, почти снисходительно. — Я сейчас о другом. О пикетах, плакатах, демонстративных задержаниях и все такое, ну вы сами знаете. Обо всем этом в принципе. Все эти мероприятия, безусловно, эффектны. Они впечатляюще выглядят в новостной подборке. Но разве ради сиюминутного эффекта все затевается? Мне думается, что эффектность должна уступить место эффективности. — Лера сделала короткую паузу, давая возможность оценить смысл противопоставления. — Мы у себя в городе, — она отыскала глазами Макса — видимо, не найдя себе места в первых рядах, он устроился прямо на полу, возле ведущей на сцену лесенки. На коленях — ноутбук, с которого он отправляет на экран «иллюстрации». Глаза прищурены, кулаки сжаты — болеет за нее, за Леру. — Мы готовы поделиться со всеми желающими своими практическими наработками. Стоять с плакатами возле очередного передвижного водного цирка можно до бесконечности. Ни цирк от этого не закроется, ни зрителей там меньше не станет. Если же, как предлагают — и даже делают — некоторые экстремально настроенные наши единомышленники, действовать, как они выражаются, более активно… — Лера отпила воды, сосредоточилась, подбирая слова — как сказать, что вы, ребята, маетесь фигней, но при этом никого, боже упаси, не обидеть? — Я говорю о насильственных акциях. Обливание краской, вонючими маслами по рецепту того же Пола Уотсона, — по залу прошелестел слабый гул, названное имя явно было всем знакомо. — Нападения на… ну, скажем, пусть даже на эти кошмарные передвижные водные цирки. Чем это заканчивается? Конфликтом с правоохранительными органами.

— Мы не боимся! — опять завопил длинноволосый.

Лера подумала, что если бы этого персонажа тут не было, его следовало бы выдумать. Его выкрики сделали доклад гораздо более живым. Любой диалог живее монолога.

— Разве мы тут говорим о страхе? Я, во всяком случае, говорю о другом. Вспомним, к примеру, недавнюю акцию в… — она заглянула в лежащий перед ней текст доклада, хотя помнила все назубок, — в Ростове. Организаторы угодили в СИЗО. Разве это помогло закрыть жуткий передвижной водный цирк? Разве на владельцев хотя бы штраф наложили? Разве эта акция хоть что-то изменила? Если мы действительно хотим прекращать безобразия, то должны использовать правильные инструменты. Если действенны пикеты — давайте проводить пикеты. Но пока вся статистика говорит об обратном. Что хорошего, точнее, какая польза дельфинам от того, что их героические защитники получают сроки за хулиганство? Тем более, и я не могу этого не отметить, это очень важно, организаторы и участники подобных акций редко задумываются о конечном результате своей деятельности. Если какая-то из акций оказывается успешной — в смысле закрытия преступного бизнеса — что происходит с дельфинами? Выпускать их в море? Невозможно. Они, привыкшие к неволе, там погибнут. Фактически получается, что дельфины в итоге меняют одну тюрьму на другую, разве что в другой с ними несколько лучше обращаются. Но пикетчики меж тем готовят следующую акцию, полагая, что их миссия по спасению дельфинов успешно исполнена. Хотя в действительности с освобождения все только начинается. Потому что возвращать дельфинов в естественную среду возможно, — зал зашумел. — Да, думаю, многие из вас об этом слышали. Есть методики реабилитации, которые позволяют восстановить естественный ход вещей. Это одно из основных направлений работы нашего центра, — Лера обвела глазами зал: Эл ходила между рядами, раздавая буклеты, ей улыбались, задавали вопросы… хорошо. — Но о реабилитации дельфинов вам чуть позже расскажет наш главный специалист. Я же сосредоточусь на той работе, без которой тоже никак нельзя обойтись. И это — не плакаты и не пикеты. Если мы хотим, чтобы вот такое прекратилось, — она повела плечом в сторону экрана, на котором застыло изображение переделанного в бассейн нефтяного резервуара, — нужно искать другие инструменты. Может быть, не столь эффектные, но более эффективные, — повторив свое противопоставление, она опять сделала небольшую паузу, пусть уж точно запомнят. — В конце концов, есть соответствующие законы. И более того, существуют люди, непосредственно занятые их соблюдением.

— Да им всем плевать! — крикнул кто-то — на этот раз не тот, с первого ряда. — Чиновник только за себя…

— Не всем, — улыбнулась Лера. — Мы это проверили на собственном опыте. Да, хватает и сребролюбивых, и просто равнодушных. Но если выгнали из одного кабинета, надо идти в следующий — желательно, повыше, но это как повезет. Иногда нижнее звено правоохранительной системы оказывается более… понятливым, нежели верхнее. Знаете, есть потрясающий пример из Приморья — не совсем по нашему направлению, но все же: там человек, получив пять — понимаете, пять! — отказов от довольно-таки высокопоставленных чиновников, обратился напрямую к представителю Президента. И, вы будете смеяться… нет, я не о том, что проситель быстренько получил все, что ему полагалось. Но те пятеро, кто его отфутболил… в общем, лучше бы они этого не делали. Четверых уволили, а против одного заведено уголовное дело. Хотя, повторю, это не совсем по нашей теме, однако же поучительно. То есть наша с вами история о борьбе за права дельфинов — она вовсе не про лоб и непрошибаемую стену, она про лабиринт. Да, поплутать приходится, но если включить мозг, выход можно найти всегда.

Лера отпила еще немного из высокого, тяжелого, с толстым дном стакана.

— Еще один вывод, который мы сделали, — нужно активнее работать со СМИ. Да, журналисты довольно охотно кидаются освещать акции протеста. Но эффекта от этого немного. Однако нельзя забывать, что журналисты неравнодушны к жареным фактам. Особенно если эти факты стопроцентно достоверны. Жанр журналистского расследования — один из самых популярных. Какой репортер откажется, если ему фактуру на блюдечке принести? Надо только выбирать тех журналюг, что с мозгами. Ну и… порядочных. Такие встречаются.

По залу прокатились смешки.

— Фактура для журналистского расследования, о которой я говорю, это отнюдь не жестокое обращение с животными. Подобного рода репортажи ничуть не результативнее протестов с плакатами. Но вдумаемся: почему мы пытаемся вести борьбу исключительно методом лобового столкновения? Возьмем владельцев водных цирков. Если их заботит исключительно собственная прибыль, значит, они наверняка, наверняка замараны не только жестокостью к животным. Наверняка у них и с налогами, и вообще с бухгалтерией, и с безопасностью, и с трудовым законодательством далеко не все в порядке. То есть накопать на этих господ весомый компромат — как правило, не проблема. И тут можно подключать и СМИ, и, кстати, соответствующие органы. Если не выходит прижать плохих парней за то, против чего мы с вами, собственно, боремся, можно ведь прижать за что-нибудь другое. Какая разница — за что? В конце концов, Аль Капоне, у которого руки были в крови не то что по локоть, а по самую шею, посадили не за убийства, ни одного из которых не сумели доказать, а за неуплату налогов. То есть результат налицо. Я уверяю вас, что в полиции сидят вполне вменяемые люди. Ну или в прокуратуре, это и их компетенция тоже.

Лера вздохнула, поменяла зачем-то местами папки. Сказать оставалось совсем немного, но она до сих пор не могла уловить, как, собственно, слушатели реагируют. Вроде правильно, однако черт его знает. Ладно, вперед:

— И да, еще два слова по поводу компетенции. Специально для тех, кто живет и действует возле моря. Вот где уж точно не стоит заниматься самодеятельностью — это в борьбе с браконьерами. В начале доклада я обещала, что дельфиний промысел не будет его темой. Но несколько слов о браконьерах сказать нужно. Это я опять про эффективность. — Она улыбнулась — всем сразу, слегка заговорщически. — Думаю, все слышали о последней антибраконьерской операции? Там и пограничники участвовали. Очень масштабно. И… весьма эффективно. Почему это важно для нас с вами? Собственно, операция проводилась против браконьерских рыболовецких шхун. Но началась она именно с дельфинов. Ведь рыбаки-браконьеры не только ведут незаконный лов во время нереста и миграции осетров, ну и кто там еще плавает. Проблема более глобальная. Понятно, что они, не осетры, а браконьеры, думают только о наживе, и так же понятно, что они всегда очень торопятся, потому что боятся. И когда в их сети попадают дельфины — это обычно афалины, белобочки и азовки, как вы все знаете — эти, с позволения сказать, рыбаки тоже торопятся. Чтобы распутать дельфинов — нет времени, сети портить им, разумеется, жалко, поэтому… — Лера мотнула головой, словно отгоняя от себя страшную картину, — режут не сети, режут дельфинам плавники. Обрекая животных, разумеется, на гибель. Вот, смотрите. — На экране за Лериной спиной возникли страшные кадры: изуродованные тела дельфинов, застрявшие в прибрежных скалах или выброшенные на галечник. — Знаете, когда меньше чем за полгода на берег выбрасывает около семидесяти мертвых дельфинов… это страшно. И сил, чтобы с подобным бороться, нужно много. Никакие зоозащитники с таким не справятся. Но хотя антибраконьерская операция еще не закончена, ситуация значительно улучшилась, это правда. И это нужно запомнить. Потому что нельзя забывать и о тех, кто, невзирая на запреты, охотится непосредственно на дельфинов. Да, любители кровавых развлечений существуют. По сравнению с рыбаками, для которых мертвые дельфины — лишь так называемый сопутствующий ущерб, именно охотников на дельфинов немного. Но именно потому за ними так трудно уследить.

Лера поймала себя на том, что горбится над трибункой — нет, так нельзя. Выпрямилась, расправила плечи:

— Трудно уследить, да. Но, безусловно, можно. Именно здесь мы… мы можем стать настоящими спасителями. Только и спасением надо заниматься… разумно. Вы согласны? Все мы знаем, что некоторые зоозащитники отважно кидаются на борьбу с такими… господами. Хотя никакие они не господа, а обычные преступники — браконьеры, и даже хуже, просто убийцы. Кое-кто из наших с вами коллег делает попытки их остановить — очень героические попытки, все сами, собственными силами… Завершается это нередко печально. Ведь браконьеры вооружены, через закон они уже перешагнули, что им зоозащитники. И даже если никто в итоге не погибнет — а случается и такое, и вам всем подобные случаи известны — браконьеров такими способами не остановить. Притом что останавливать их — безусловно, необходимо. Но человек потому и человек, что у него есть мозг, и было бы неплохо его включать… хотя бы в критических ситуациях. — Ей послышалось, что по залу опять покатились смешки. Хорошо. — Я о том, что глупо — да, глупо, я настаиваю на этом, — глупо кидаться со шпагами на танковый корпус. Фигурально выражаясь. Глупо кидаться с благородными идеями — ну и с кулаками, быть может, — на тех, кто уже не совсем люди, кто тащится от вида чужих страданий. Да и надо ли — переть им в лоб? Для этого существуют специально обученные — и, кстати, специально экипированные и облеченные соответствующими полномочиями люди.

— Да они все продажные!

Лера не успела заметить, откуда донесся возглас — от длинноволосого, что выкидывал плакат в самом начале ее доклада, или еще от кого-то — но возглас был хорош. Вокс попули, так сказать. То бишь типа глас народа. Спасибо, неопознанный «народ».

Она опять слегка покачала головой, на этот раз едва заметно улыбнувшись:

— Могу только повторить — далеко не все. Скорее единицы. Так что все, что надо, это включить наблюдательность и аналитические способности, и найти тех, кто действительно работает, а не свой персональный Эдем строит. Это же видно: тот, кто на «зарплате» у злодеев, наверняка катается на соответствующей машине и домик имеет соответствующий. Если же условный майор или капитан честен… Ну вы сами понимаете. Левых доходов не скроешь. Равно как и их отсутствия. И я вас уверяю, эти вот честные майоры, лейтенанты, капитаны будут вам только благодарны за информацию. Ясно же, чтобы ловить браконьеров или иных нарушителей, нужно знать, где они вылезут. Поэтому нашим оружием в борьбе за безопасность дельфинов должны быть не плакаты и уж тем более не ракетницы, шприцы с краской или петарды, наше оружие — информация. Если ее использовать грамотно, она гораздо эффективнее любых… перформансов.

Лера еще раз обвела глазами зал. Ее слушали, черт побери! Да еще как слушали!

— В завершение своего доклада я хотела бы остановиться еще на одном направлении нашей работы. Полагаю, это тоже будет всем интересно. Мы, — она переглянулась с сидевшим внизу Максом, — мы сейчас ведем переговоры с областным отделом образования. Подготовили цикл лекций и занятий для детей в оздоровительных лагерях. Это пробный шар. Осенью, думаю, сможем запустить то же самое в школах и детских дворцах творчества, у нас они так называются, как по регионам, я не знаю, вам виднее. Но не важно, как называются наши, на мой взгляд, генеральные точки приложения сил, однако именно они должны стать одним из важнейших направлений. И я почти уверена, что со мной согласится большинство присутствующих. Ведь дети вырастают, правда?..

Аплодировали ей так, что стены зала, казалось, готовы были рухнуть. Да что там стены! Бело-голубой навесной потолок с разбросанными там и сям встроенными светильниками тоже как будто шатался. Или, скорее, волновался — как колеблется парусиновое полотнище, с помощью которого на сцене изображают морской шторм.

И ноги у Леры тоже ступали не совсем твердо — точно шагали не по мраморным полам и ступеням, не по диабазу питерских тротуаров, не по асфальту мостовых, а по шатким доскам корабельной палубы.

Снятый для проведения конференции зал находился от гостиницы минутах в десяти неспешной ходьбы, но Лере казалось, что они возвращались после доклада очень долго. Как будто улицы растянулись… Оказавшись наконец в номере, она бессильно рухнула в приткнувшееся у окна кресло.

Вот, наконец, и все. Дома. Смешно. Почему-то именно так она и подумала об этом безликом гостиничном номере — дома. Я в домике, я спряталась ото всех.

Нет, не ото всех.

Макс стоит у двери, словно ждет чего-то. Ушел бы, что ли, уже. Лере хотелось побыть одной. Подумать. Подумать было о чем.

— Перенервничала? — Он улыбнулся победно и солнечно.

Она помотала головой.

— И правильно! Чего нервничать? Я ж говорил, все на ура пройдет, чего переживать. Или просто устала? — Макс казался странно оробевшим. — Ну… то есть… я подумал… может, погуляем? Белые ночи все-таки…

— Нет… да… не знаю.

Смешно, но она сейчас так чувствовала: ни да, ни нет, сплошная неопределенность — черного и белого не брать, да и нет не говорить. Как в давней детской игре. Вы поедете на бал?

— Люк, на тебе что-то лица нет. Случилось что-то?

Люк… Никто не называл ее так. Это ведь тоже Макс придумал: сперва появилось «Лю», после почему-то — Люк. Люк. Дверь? Или тот Люк, что в каком-то модном фантастическом фильме? Вроде как положительный герой… Впрочем, в этом Лера не была уверена. Ей просто нравилось звучание: такое нежное, мелодичное — Лю-ук.

Она опять помотала головой — ничего, мол, не случилось, просто говорить неохота.

— Ну как нет, когда я вижу. Я, конечно, тот еще придурок, упрямый и вообще, но не тупой же! И на тебя мне не наплевать. Потому что… В смысле поэтому… ну то есть, я не могу не видеть, что с тобой что-то…

— Макс, — решительно перебила его Лера, вспомнив киношное «резать, не дожидаясь перитонита!». — Я… у меня…

— Ты собираешься меня бросить? — голос его звучал абсолютно убито.

— Что-о?! — Она действительно изумилась, но внутри какой-то мерзкий голосок шептал: а не удивляйся, сейчас он скажет, что это именно ты решила расстаться, и что тогда станешь делать? Жить, — цыкнула Лера на мерзкий голосок, абсолютно точно не имевший к ней самой никакого отношения, это все идиотские журналы, она их не читала, но… иногда… А! Как бы там ни было, лучше выяснить все раз и навсегда: действительно, «резать, не дожидаясь перитонита». А дальше видно будет. — Я — тебя? Бросить? — повторила она саркастическим тоном. — С чего ты взял?

Макс дернул плечом, хмыкнул недовольно:

— Ну я же не подарок… А у тебя сейчас голос такой… ну типа «нам надо серьезно поговорить», и все такое. Ну как у Гоголя: «Я должен сообщить вам пренеприятное известие».

Ох, как это трудно! Лера зачем-то поднялась из кресла, прислонилась к широкому подоконнику, который так успокаивал ее нынче утром. Господи, всего лишь сегодня утром!

— Макс… мне действительно нужно… я… — повторила она сквозь стиснутые зубы и, как в холодную воду кидаясь, бросила: — Я беременна.

Ноги вдруг ослабли, и Лера, сама не зная как, переместилась с подоконника на стоявший подле стул. Тот поехал, стукнулся о спинку кровати…

— Оба-на! — Макс смотрел непонятным взглядом.

Лера вдруг разозлилась. Ах, он в изумлении, надо же! Сейчас будет рассказывать про глобальные планы, важные для всего человечества… и все такое прочее… Ну, разумеется! Какие могут быть дети, если герой должен спасать человечество? Пусть даже дельфинов… Вот и ладушки! Главное сказано, теперь надо просто выставить его побыстрее. Потом можно позволить себе немножко поплакать… а может быть, и нет… Плакать почему-то не хотелось. Хотелось — жить. С ним, без него — не важно. Это ее собственная жизнь, вот. А теперь — и не только ее. Теперь — Лера спрятала непрошеную улыбку, — когда она — бурундук.

— Ты не думай, — ее голос прозвучал почти холодно, даже не попытавшись дрогнуть. — Тебя это ни к чему не обязывает.

— Да нет… — Макс замотал головой. — Я… я не потому… в смысле… просто…

Она усмехнулась — чуть-чуть, почти незаметно:

— Вот и я — просто. Просто мне подумалось, что ты имеешь право знать. Вот и всё. Ничего больше. Не расстраивайся.

— Да при чем тут… — Он не договаривал до конца ни одной фразы, словно никак не мог сформулировать, что хочет сказать.

Не мог — или не хотел? Лера остро ощутила его растерянность: нет, Макс вовсе не думал, что «внезапный» ребенок помешает его общечеловеческим подвигам. Он действительно… растерялся. Мужики вообще часто теряются, подумалось вдруг ей что-то из репертуара глянцевых журналов, когда сталкиваются с чем-то незапланированным. Хороша или плоха эта «растерянность», глянцевые журналы не уточняли.