Утешный мир

– Я обычно стараюсь по-честному говорить, – осторожно заметила я, на всякий случай оставляя себе лазейку словом «обычно».

– Ну это да, но ведь все всегда приукрашивают, чтобы к ним приходили, покупали и все такое. Реклама – это же вроде и не прямое вранье, но все-таки и не правда тоже.

– Видишь ли, я работаю в государственной структуре, так что мне нет прямого смысла что-то рекламировать.

– Это хорошо! – оживилась моя посетительница, четырнадцатилетняя Ксюша, полненькая, курносая, с веснушками и несколько наползающими друг на друга передними зубами. – Тогда скажите: психология на самом деле многое может? Или это как богу молиться: ходишь, свечки ставишь, вроде при деле, а толку никакого?

Меня обескуражила последняя фраза, так как из предшествующего я полагала, что Ксюша сравнит заявленную где-то эффективность психологии с другими рекламными компаниями – товаров, услуг и т. д.

– Ты ходишь в церковь? – уточнила я.

– Ходила раньше, когда меньше была, с бабушкой, – Ксюша пренебрежительно махнула рукой. – Теперь не хожу, все равно не помогает. Папа говорит, что с психологией тот же фокус, только мозги засорять. Но я в интернете всякое интересное читала и все-таки решила еще спросить.

Ну, во всяком случае, автор сравнения прояснился: папа-атеист, к тому же категорически не верящий в возможности практической психологии. Интересно, в чем он находит утешение в своих скорбях? В творчестве? В воспитании детей? В борьбе? В бутылке? Но это не мое дело, ко мне пришел не он, а его дочь.

– Практическая психология – это целый куст разных методов, – сказала я. – Каждая ветка имеет вполне себе доказанную эффективность в какой-то области. Когнитивщики учат полезным навыкам и убирают уже бесполезные, гуманисты дают человеку выговориться в безопасности, аналитики – возможность глубоко проанализировать свою жизнь с умным и подготовленным собеседником, арт-терапевты – новые способы для выражения себя у человека, далекого от искусства, консультанты крутят стакан и помогают увидеть его новые грани. Все это решает (или не решает) какие-то проблемы, открывает новые пути, по которым можно идти (а можно и не ходить, если не захочешь). Качественная практическая психология, в отличие от религии, не императивна. Ты понимаешь, что это значит?

– Кажется, понимаю, – Ксюша качнула головой.

– И еще важно вот что. Практическая психология не может ничего без участия самого человека, который пришел к психологу. Совсем ничего. Вот если у тебя температура и тебе дали таблетку аспирина – температура упадет как бы сама по себе, без твоего сознательного участия, даже если ты будешь просто спать все это время. В психологии такого эффекта быть не может. И этим она опять же отличается не только от «таблеточной» медицины, но и от религий, где люди верят, что бог или боги многое решают сами, без учета человеческих воль и желаний.

– Спасибо, – вежливо сказала Ксюша и, подумав, добавила: – То есть психология сможет то, что я сама смогу?

Я улыбнулась и кивнула – определение показалось мне не лишенным изящества.

– Тогда вот что, – Ксюша деловито поддернула рукава кофточки. – У нас в классе есть одна девочка, Таня Краснова. Так вот она меня прямо выбешивает.

Я вздохнула, внутренне адресовав себе что-то вроде упрека: а ты что, на философский диспут с четырнадцатилетней пышечкой настроилась?

– Расскажи мне подробнее о Тане, – попросила я (один из феноменов подростковости: интересуют подростков только они сами, но рассказывать им всегда проще о других).

Естественно, Таня оказалась высокой и стройной. У нее большие зеленые глаза и пышные золотистые волосы, которые сами собой лежат крупными волнами. Она прекрасно и как будто бы без труда учится по большинству предметов. Даже если бывают какие-то проколы, все учителя, кроме математички («она справедливая»), всё ей прощают – «за красивые глаза». Таня прекрасно движется, потому что все детство занималась художественной гимнастикой, а теперь ходит на какие-то танцы. В Таню влюблены не только мальчишки из параллели – ей оказывают внимание и старшеклассники. Она может выбирать из многих. Больше того: все девочки тоже мечтают с ней дружить (хотя у нее как будто и нет близких подруг) и стараются всякими способами заслужить Танино внимание. А еще Таня прекрасно одевается – не то чтобы дорого или в сплошные бренды, а просто со вкусом, и, конечно, на ее-то фигуре все так потрясно сидит!

Совершенно очевидно, что у моей Ксюши все не так. Собственно, сама Таня не сделала ей ничего плохого, она ей вообще ничего, кроме «привет, пока, у тебя случайно нет лишней ручки?» никогда и не говорила. Но!

– Ты хотела бы с Таней дружить? – спросила я.

– Не знаю, – Ксюша помотала головой. – Я бы, кажется, хотела, чтобы ее не было.

– Но тогда где-нибудь непременно обнаружилась бы какая-нибудь другая – Маша или Света, – предположила я.

– Да я и сама понимаю, что это неправильно, – понурилась девочка. – Но сделать-то с собой ничего не могу… Ага, помню: если я сама не могу, то и психология мне не поможет… Ну так я выговорилась уже (как вы там этот способ называли?), теперь пойду?

– Да, пожалуй, единственное, что я могу тебе напоследок предложить, это рассказать мою собственную историю. Как ни странно, ее героиню тоже звали Таней. Таня Волжанская – мне кажется, я бы и сейчас, много лет спустя, ее узнала. А тогда нам с ней было по 12–13 лет…

– Расскажите! – Ксюша подалась вперед. Видно было, что ей действительно хочется услышать.

– Каждый год меня отправляли в один и тот же пионерский лагерь над заливом. Я всю жизнь долго привыкаю к людям, поэтому за одну смену я не успевала ни с кем подружиться и даже толком познакомиться, бродила одна, молчала, на вечерних танцах стояла у бортика танцплощадки и все время, как заведенная, шила мягкие игрушки в соответствующем кружке. Эти игрушки были мне, в общем-то, не нужны, младших братьев и сестер у меня не было, и я привозила их домой на прокорм моли, живущей к коридоре на антресолях.

Моя ровесница Таня Волжанская была лагерной звездой. У нее были большие темные глаза с длиннющими черными ресницами, гладкие и блестящие темные волосы, которые она носила распущенными (мои природные кудри постоянно спутывались в колтун приморским ветром и не поддавались даже железной расческе). У Тани был высокий хрустальный голос, на лагерных концертах она пела соло песенку про оленя, пролетевшего над городом, и некоторые даже плакали от умиления. Я всегда мечтала петь, но у меня не было и нет ни слуха, ни голоса. К тому же она умела рисовать шариковой ручкой принцесс в роскошных нарядах с великолепными прическами (в девичьих палатах этот навык очень ценился). Таня приезжала в лагерь на три смены и всех там знала, и все знали ее. Она никогда не оставалась одна, могла легко поддерживать разговор на любые темы с девочками, мальчиками или даже с вожатыми. А еще у нее были такие гольфы в сеточку и с помпончиками, о которых я всегда мечтала, целых три пары – красные, белые и коричневые, под любой наряд…

Я полагаю, что нельзя даже сказать, что я Тане Волжанской завидовала. Она казалась просто существом из иной страты – смотри и удивляйся, но ко мне все это отношения не имело – слишком велик разброс.

Представь, каково было мое изумление, когда на следующее лето (нам исполнилось по 13 лет) Таня Волжанская меня не только вспомнила, но и выбрала для общения! Она поменялась с кем-то кроватями, и теперь мы в палате спали рядом и делили одну тумбочку. Кроме того, Таниным попечением нас вместе отправляли дежурить в столовой, у лагерных ворот и собирать шишки для в меру безумных идеологических композиций, которые мы поотрядно выкладывали перед жилыми корпусами. Остатки ее прошлого «небожительства» в моих мозгах мешали мне свободно общаться, и я по-прежнему в основном молчала, но Таня легко говорила за двоих. Однажды нашей темой было «про любовь», и Таня рассказала мне такую историю: «Ты знаешь, мне Генка еще с прошлого лета нравился. Ему ведь уже 14 было. И вот в этом году он на первую смену опять приезжает, и вроде уже у нас все хорошо – он меня на танцах приглашает, мы гуляли по аллее три раза и на качелях, – и вот какой облом: захожу я как-то раз в туалет (наши лагерные туалеты были зелеными сарайчиками с дырками в усыпанном хлоркой полу, поделенными фанерной перегородкой на мальчиковую и девичью половины), и вдруг за перегородкой кто-то ка-а-ак пернет! Прямо как стреляют, я даже сначала не поняла ничего. Ну я посмеялась, хотя неприятно, конечно, пошла выходить, смотрю, а с той стороны Генка выходит! И ты знаешь, как отрезало. Ну вот разонравился он мне сразу – и все, ничего не поделать! И теперь, когда вижу его, так сразу… Обидно даже, ведь у нас уже все так хорошо налаживалось…»

Я с трудом сдержала смех (боясь обидеть) и попыталась осторожно оказать Тане поддержку, предположив: а может, это вовсе и не он был? – «Он, точно он! – печально махнула рукой Таня. – Я ж тогда специально спряталась и проверила, никого там другого не было…»

Как ни странно, но после этого разговора мне стало намного проще общаться с Таней.

Ксюша отсмеялась, утерла выступившие слезы и сказала:

– Ну эта ваша Таня, конечно, дура! А вы ее себе просто придумали. Да, я поняла. Я тоже свою Таню придумала и злюсь теперь не на нее, а на свою придумку, а могла бы, например, похудеть и тоже на танцы пойти… Да!

Мы еще некоторое время, уже без применения Тань, поговорили о программе подъема Ксюшиной самооценки.

– Мне и правда легче стало, – призналась девочка, – и я теперь папе скажу…

Я, естественно, обрадовалась и закивала.

Но, уже уходя, Ксюша вдруг повернулась ко мне и тихо, задумчиво и серьезно сказала:

– А вы знаете, я тут подумала, так я бы, пожалуй, тоже, ну как Таня, с этим Генкой потом не смогла бы…

– Подростки… – пробормотала я себе под нос, волей удерживая на месте расползающиеся уголки губ.

Блюдо, которое следует подавать холодным

Толстенная коса, похожая на корабельный канат. Лоб закрыт челкой. Под челкой – прыщи. Толстые запястья и лодыжки. Какие-то странные туфли с застежкой-перемычкой – в таких рисовали детей в старых советских книжках. Маленький рост, тяжелая попа. Глаза как будто интересно-зеленые, но смотрят так мрачно, что кажутся черными. В руках – книжка с формулами на обложке. Где же родители этого чуда?

– Я пришла одна, – говорит чудо. – Меня мама к вам записала. Меня Ванесса зовут.

– Какое удивительное для наших краев имя, – несколько натужно восхитилась я. – А как же его сокращают?

– Дома зовут Ванечкой, а в школе – Ванной-говнянной, – флегматично ответила девочка.

– Так. А по какому поводу тебя мама ко мне записала? Что она тебе-то самой сказала?

– Меня в школе травят, – глядя исподлобья, сообщила Ванесса. – Мама сказала: сходи к психологу, вдруг что дельное посоветует.

– В каком классе ты учишься? Какая школа?

– В седьмом. Школа, которая вон, во дворе.

Обычно, если в классе есть реальная, действительно уже установившаяся травля, то есть в распределении групповых ролей школьник уверенно занял место «козла отпущения», я однозначно советую родителям забирать чадо из школы, а уж потом разбираться, что именно в характере (внешности, действиях и т. д.) ребенка привело к такому печальному результату и что можно сделать, чтобы ситуация не повторилась в новом коллективе. Но кому тут советовать? Где эта мама?

– Расскажи подробнее. Кто тебя травит? Весь класс?

– В общем-то да. Хотя нет. Есть такие, которым все равно. Они просто внимания не обращают.

– А друзья, подруги у тебя есть?

– Нет. Была одна, но она потом сказала: пойми, Ванна, я против тебя лично ничего не имею, но не хочу, чтобы меня из-за тебя дразнили.

– Что делают?

– Ну… дразнят, в основном. Не бьют, нет; раньше толкались, я об стенку падала, теперь – нет… Портфель когда вытряхнут, по пальто ногами походят… В тетрадке нарисуют чего, на доске напишут… Но это раньше больше, теперь реже, выросли все же… Дразнят, да. Если подойду, просто смеются.

– Давно?

– Да класса с третьего, наверное, может, с четвертого… Да, Инна в третьем пришла…

– Кто это – Инна?

– Девочка у нас в классе.

– Заводила всего?

– Вроде так.

– У тебя когда-то был с ней конфликт, ссора?

– Нет, ничего не было… Или я не помню. Но она меня выбрала, да. А остальные сначала под нее пошли, а теперь уж привыкли.

– То есть теперь Инна ситуацией не управляет?

– Ну… она у нас королева, конечно… Но про меня ей уж и не надо ничего, они сами…

Уходить из этого класса, где «все привыкли» травить некрасивую флегматичную девочку, которую когда-то назначила «козлом отпущения» явившаяся в класс «королева» Инна. Конечно, уходить. Девочка явно неглупа и наблюдательна, на новом месте все может получиться много лучше. И время как раз подходящее для какой-нибудь специализации.

– Есть в школе предметы, которые тебе нравятся, хорошо даются?

– Да. Математика, физика. Я люблю задачи решать. Мне учитель часто пятерки с плюсом ставит.

– Отлично! – обрадовалась я. – Значит, в восьмой класс тебе надо попробовать поступить в 366-й физико-математический лицей. Там всем нравится математика, там мало девочек, и там очень ценится умение решать задачи. Ты знаешь, где он находится?

– Знаю. Но я не хочу. Не пойду туда, в смысле, – спокойно сказала Ванесса.

– Почему не пойдешь? – обескураженно спросила я. Я так все хорошо придумала…

– Я не хочу бежать. Я хочу решить эту задачу. Как вы думаете: это можно? – зеленые глаза испытующе смотрят из-под челки.

– Не знаю, – честно сказала я. – По моему опыту, если и возможно, то очень трудно и долго. Но если ты настаиваешь…

– Да. Я настаиваю. А долго – что ж… У меня еще четыре года есть…

– Четыре года? А, в смысле до окончания школы? – мне крайне редко доводилось встречать семиклассников, мыслящих такими временными промежутками. – Ну что ж, месть – это действительно блюдо, которое нужно подавать холодным…

Боже мой, какая странная девочка была эта Ванесса! Где-то заторможенная до крайности, а где-то я просто не успевала за стремительными скачками ее мыслей.

На вторую встречу она принесла мне несколько фотографий, на которых была запечатлена Инна.

– Есть у меня шанс?

– Если бы все зависело от внешности, которой нас изначально наделяет природа, то никаких шансов, – признала я. – Но, к счастью, от нее зависит не все.

Красивая Инна была ярко выраженным гуманитарием и организатором, писала прекрасные сочинения, эссе, выступала на всех школьных концертах… придумывала очаровательные дразнилки, которые потом долго плескались у всех на устах.

– Начнем с учителей, – решила я. – Многие из них на самом деле любят тихих заучек и сами когда-то были отнюдь не феями. Но тебе придется сделать шаг вперед.

Я научила Ванессу говорить комплименты. Наблюдательности ее учить было не надо – она сама легко вычислила (и записала в тетрадку!) все уязвимые места учительниц и редких учителей своей дворовой школы и начала лить туда тщательно продуманный (и отредактированный во время наших сессий) елей. Обратная связь не замедлила воспоследовать. «Какая душевно тонкая девочка! И как неожиданно!» – сказала одна учительница другой. «Хоть что-то у меня тонкое!» – усмехнулась подслушивавшая за дверью Ванесса.

Дальше настал этап тех отнюдь не единичных одноклассников, кто с трудом пережил переход от арифметики к алгебре и не вылезал из двоек. Я научила Ванессу подсказывать и давать списывать (она всегда, с первого класса, считала это недостойным). «Я решу за тебя самостоятельную, – говорила она глупой как курица однокласснице. – А ты взамен называй меня не Ванной-говнянной, а Несси. Идет?» – «Идет», – чуть-чуть подумав, решительно отвечала девочка, которой грозила двойка в четверти и (главное!) отмена покупки нового телефона.

– Как сделать, чтобы не злились учителя? – спросила меня Ванесса где-то в конце восьмого класса. – Они же видят, что я подсказываю и за других решаю и черчу…

(В восьмом классе, помимо способностей к математике и физике, у Ванессы обнаружился дар к черчению – она очень видела пространство. При этом творчески рисовать не умела совсем. Половина сдаваемых в классе чертежей являлись копиями ее работ, сделанными с помощью стеклянного, подсвеченного снизу лампой столика в кабинете физики.)

– Черчение – бог с ним, оно год всего, – сказала я. – А про физику и математику надо подумать…

– Я люблю математику, чувствую ее и успеваю по ней лучше многих, – прижав руки к высокой груди, говорила Ванесса на следующей неделе, глядя зелеными глазами прямо в душу учителя. – И я бы хотела делиться. Но не только списывать и подсказывать. Я готова помогать, объяснять…

Двое самых оболтусов сначала, конечно, для порядку посопротивлялись, а потом и сами были рады, когда через месяц курируемых учителем занятий с Ванессой вдруг что-то, чуть не впервые с начальной школы поняли и сами (!!) решили самостоятельную сначала на твердую тройку, а потом и (о чудо!) на слабенькую четверку…

Стесняясь, в пустом коридоре, чтобы никто не видел, подошла девочка из хорошистов-карьеристов: «Несси, ты можешь мне объяснить? Я никак вот эти задачи понять не могу…»

– Без проблем! – ответила Ванесса. – Приходи ко мне сегодня в пять с тетрадкой.

– Удивительная девочка! – говорили дома родители одноклассников. – И кто бы мог подумать! Результаты не хуже, чем у дорогостоящих репетиторов. А вы, идиоты, ее еще в младших классах, помнится, дразнили! Теперь-то ты понимаешь, что не все то золото, что блестит?!

О золоте. Однажды я по наитию попросила Ванессу распустить ее веревочную косу… и обалдела! Это был такой сумасшедший, темно-медный, лениво-волнистый водопад. Хотелось намотать ее тяжелые волосы на руки и застыть в медитации.

– Ты когда-нибудь?..

– Никогда.

К выпускному в девятом классе мы с Ванессой готовились полгода. Дольше всего упирались выпущенные из-под убранной челки прыщи; в результате пришлось все-таки замазать их последние бастионы тональным кремом. Еще два месяца Несси училась ходить на высоких каблуках. Один вывих лодыжки и несколько синяков – ничего страшного. На темно-красное платье, на котором настаивала я, она не решилась. Остановились на зеленом, в тон глазам.

После выпускного это была уже другая девушка. Как выяснилось, только на первый взгляд.

– Ты все доказала. Может быть, пора тебе в физико-математический лицей? – спросила я. – Все-таки там другой уровень подготовки…

– Нет, – сказала Несси. – Зачем? Я и так сумею в университет подготовиться. Я уже и малый матмех нашла, как вы мне советовали, и двухгодичные курсы присмотрела. И… вы понимаете… это ведь была еще не подача блюда на стол. Это было так, в кухне покрутиться, приготовить кое-чего…

– Это уже без меня, – твердо сказала я.

– Конечно, – улыбнулась Несси и протянула мне ловко извлеченный из бесформенного мешка букет. – Спасибо вам за все. Давно хотела сказать, что у вас очень красивые глаза, они прекрасно гармонируют с изменчивым питерским небом и вашей многогранной личностью.

Я смеялась еще некоторое время после ее ухода и сама чувствовала в своем смехе некую нервозность. Еще два года для подачи блюда на стол. Я не завидовала Инне. Больше того, мне уже было ее жалко…