Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Бондаренко
Виктор Лягин. Подвиг разведчика
ГЕРОИ ИЗ ПОЛИТЕХА
Герой Советского Союза — за всю историю этого звания его были удостоены без малого тринадцать тысяч человек. Но, к сожалению, практически все они, за редкими исключениями, неизвестны широким слоям общественности и в особенности молодежи.
В число этих тринадцати тысяч вошел и Виктор Александрович Лягин. Выпускник Ленинградского политехнического института, однокурсник еще одного легендарного политехника — создателя танка Т-34 Михаила Ильича Кошкина, звание Героя Советского Союза разведчик Виктор Лягин получил посмертно. Книга, которую вы держите в руках, — это не только желание рассказать о малоизвестных страницах нашей истории и подвигах героев, отдавших жизнь за Советскую Родину, но и попытка ответить на многие вопросы, на первый взгляд кажущиеся риторическими. Какие силы поддерживали их волю в нечеловеческих испытаниях, что побуждало их возвыситься до презрения к смерти, как эти люди, в сущности обыкновенные, могли без колебаний жертвовать жизнью, когда этого требовали обстоятельства? Как мне кажется, работая над книгой, автору удалось найти ответы на эти вопросы.
9 мая 2016 года по Невскому проспекту Санкт-Петербурга вновь прошел «Бессмертный полк». Среди множества портретов героев Великой Отечественной войны, которые несли молодые политехники, был и портрет Виктора Лягина. Очень важно, чтобы поколение современной молодежи знало, что люди, победившие в той войне, выросли с пониманием главной ценности — ценности намного более значимой, чем покой, деньги, благополучие, а порой даже и сама жизнь.
Обстановка, которая сложилась в Политехническом институте за десятилетия его существования — с 1899 года, — формировала у студентов такие нравственные качества, как благородство, порядочность, честность. Бесчестные поступки карались исключением, а студенты, которые вели себя недостойно, презирались, поскольку подрывали авторитет и репутацию Политеха. Именно в таких условиях происходило формирование научной и интеллектуальной элиты в стенах нашего вуза на протяжении всей его славной истории. Элиты, которая, в подлинном смысле этого понятия, предполагает жесткое следование принципам чести и достоинства, а порой требует и жертвенности.
Шесть тысяч политехников участвовали в боевых действиях в годы Великой Отечественной войны. Две с половиной тысячи из них погибли. Семнадцать человек стали Героями Советского Союза. Разведчик Лягин доказал: честь, достоинство, преданность долгу и своим идеалам — это то, что дороже жизни. В феврале 1943 года в результате предательства его арестовали фашисты. Подвергшись длительным допросам и чудовищным пыткам, Виктор Лягин выстоял до конца, не выдал ни одного из своих товарищей, не сказал ничего, что могло бы принести вред нашей разведке, — а ведь знал он очень и очень много.
Оставаться человеком при любых обстоятельствах — этому учат семья, школа, педагоги, командиры. Этому учат и традиции Политехнического университета. Политехники берегли эти традиции и до революции, и в советский период, и в наше непростое время. И для нас сегодня крайне важно сохранить эту эстафету памяти. Сохранить преемственность между поколениями сегодняшнего дня и теми героями-политехниками, которыми по праву гордится не только наш университет, но и вся страна. Ведь только следуя достойным примерам, одухотворяясь высокими идеями, ценностями и смыслами, человек по-настоящему становится личностью.
МОЙ СТАРШИЙ ТОВАРИЩ
Можно сказать, что мы с Виктором Лягиным принадлежим к одному поколению чекистов-разведчиков: он пришел на службу в НКВД летом 1938 года, я — в конце весны 1941-го. Впрочем, и по возрасту, особенно если смотреть сегодня с моей вековой высоты, мы были почти что ровесниками: Лягин родился в конце 1908 года, я — в начале 1917-го, и оба, между прочим, появились на свет еще в Российской империи. Во время Великой Отечественной войны и он, и я проходили службу под эгидой легендарного 4-го управления НКВД СССР, которое руководило специальными подразделениями, действовавшими на оккупированной врагом территории. Так что сейчас я с полным основанием могу назвать Виктора Александровича своим старшим товарищем.
К сожалению, видеть Лягина мне не пришлось — когда я был зачислен на службу, он еще находился в Соединенных Штатах Америки, а когда осенью 1941-го я пришел в ОМСБОН, то он уже работал в Николаеве. Его фамилия стала мне известна только весной 1945-го, уже после Победы — из указа о присвоении звания Героя Советского Союза работникам НКГБ. Своевременно, то есть в ноябре 1944-го, я этот документ увидеть не мог, потому как находился в немецком тылу, на территории оккупированной гитлеровцами Польши. Указ вызвал мой огромный интерес по двум причинам: высокого звания Героя Советского Союза впервые удостаивались чекисты, сражавшиеся с врагом за линией фронта — это раз. И второе: названный в указе майор госбезопасности Виктор Александрович Карасев был командиром нашего отряда «Олимп», и мы с ним вместе воевали с января 1943 года — некоторое время я даже был у него помощником. Знакомы мне были и некоторые другие товарищи, удостоенные звания героя, а вот кто такой Лягин — я раньше не слыхал. Конечно, мне уточнили, что он руководил нелегальной резидентурой в городе Николаеве, в нескольких словах рассказали о результатах ее деятельности, трагической судьбе резидента и его товарищей, но никаких подробностей о предыдущей работе и личности Лягина я, разумеется, не знал. В нашей службе лишние вопросы не приветствуются, о чем, кстати, не раз говорит и автор книги «Виктор Лягин». Но в принципе мне казалось, что всё основное об этом человеке мне уже известно.
И вот теперь Виктор Александрович Лягин, мой старший товарищ, открылся для меня с довольно-таки неожиданной стороны. Как профессионалу-разведчику, мне было очень интересно узнать о его работе в США в предвоенный период, не слишком детально описанный в нашей литературе; подробно и достоверно рассказано в книге о работе резидента в оккупированном городе. Поверьте, эти эпизоды я могу оценить совершенно объективно! Ведь и я, когда моей группе нужно было взрывать гитлеровский ге-битскомиссариат в украинском городе Овруче или склад взрывчатки в Ягеллонском замке в польском городе Новы-Сонч, что спасло от затопления древний Краков, не сам закладывал заряды — это делали мои добровольные помощники, а я исполнял обязанности руководителя, резидента… Но я даже не могу себе представить, насколько тяжело было Лягину, державшему в своих руках все нити управления николаевским подпольем, знать, что почти все окружающие считают его «продажной шкурой» и «гитлеровским прихвостнем».
По-моему, автору книги удалось проникнуть в психологию разведчика и нарисовать его достоверный портрет.
К тому же Александр Бондаренко, как всегда в своем творчестве, не ограничивается описанием судьбы одного лишь своего героя. Автор рассказывает о событиях, происходивших в то время в нашей стране и за рубежом, касается тайн политики и разведки, обращается к личностям и биографиям людей, определявших эти события. Из этого рассказа можно понять, как работа чекистов-подпольщиков, находившихся в оккупированном гитлеровцами Николаеве, помогала советским войскам, сражающимся на фронтах Великой Отечественной войны, и что Москва — далекий Центр — не забывала своих сотрудников, находившихся в глубоком вражеском тылу, и всячески пыталась им помочь.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА
7 ноября 1944 года, в день, когда сражающаяся Советская страна отмечала свой основной государственный праздник — 27-ю годовщину Октябрьской революции, — в ее самой главной боевой газете «Красная звезда», центральном органе Наркомата обороны (впрочем, как и во всех других центральных газетах), был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О присвоении звания Героя Советского Союза работникам Народного комиссариата государственной безопасности СССР». В нем говорилось:
«За образцовое выполнение специальных заданий в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали “Золотая Звезда”:
1. Подполковнику Госбезопасности Ваупшасову Станиславу Алексеевичу.
2. Лейтенанту Галушкину Борису Лаврентьевичу.
3. Майору Госбезопасности Карасеву Виктору Александровичу.
4. Кузнецову Николаю Ивановичу.
5. Капитану Госбезопасности Лягину Виктору Александровичу.
6. Полковнику Госбезопасности Медведеву Дмитрию Николаевичу.
7. Подполковнику Госбезопасности Мирковскому Евгению Ивановичу.
8. Капитану Госбезопасности Молодцову Владимиру Александровичу.
9. Старшему лейтенанту Озмителю Федору Федоровичу.
10. Младшему лейтенанту Петрову Михаилу Ивановичу.
11. Подполковнику Госбезопасности Прокопюку Николаю Архиповичу.
12. Старшему лейтенанту Шихову Александру Никитовичу».
Указ, датированный 5 ноября, традиционно подписали председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин и секретарь А. Ф. Горкин.
Отметим, что опубликован этот документ был не так, как обычно — то есть сразу же на следующий день после своего подписания, а именно 7 ноября, в праздник, что подчеркивает его значимость для тех, кто понимает.
В то время указы о присвоении звания героя печатались ежедневно, к ним уже привыкли, а потому кто бы тогда знал, что имена большинства людей из этого списка войдут в историю спецслужб и всей нашей страны! (Можно уточнить, что за подвиги в Великой Отечественной войне звание Героя Советского Союза было присвоено более чем одиннадцати тысячам человек — и многие, многие из них, к сожалению, давно уже позабыты.) В честь Кузнецова, Лягина, Медведева и других разведчиков назовут улицы и пароходы, про них будут писать книги и снимать кинофильмы — да и некоторые из тех, кто выжил, сами напишут документальные повести и киносценарии о своих товарищах и их подвигах, скромно умалчивая при этом о собственных заслугах. А заслуги-то были огромные! «В активе» спецподразделений, руководимых этими сотрудниками госбезопасности, было огромное количество ценнейшей разведывательной информации, приобретенной в самом «логове» противника и переданной в Центр; десятки тысяч уничтоженных гитлеровских солдат, офицеров и генералов; сотни казненных предателей и агентов вражеских спецслужб, карателей, высокопоставленных оккупационных чиновников; большое количество не дошедших до передовой воинских эшелонов, сожженных на аэродромах самолетов, взорванных мостов, железнодорожных путей, промышленных и иных объектов и многое, многое другое…
Нет смысла уточнять, что очень мало кому было известно о том, что боевые биографии ряда перечисленных в указе сотрудников госбезопасности начинались еще до Великой Отечественной войны; из текста его не было понятно и то, что война и судьба уже разделили этот список на две равные части — на живых и мертвых.
…Герой нашей книги, капитан госбезопасности Виктор Лягин, оказался в числе тех, кто не вернулся с выполнения боевого задания. В семье Виктора Александровича священной реликвией хранится письмо, подписанное Михаилом Ивановичем Калининым:
«Уважаемая Анна Александровна!
По сообщению военного командования Ваш брат, капитан госбезопасности Лягин Виктор Александрович, погиб за Советскую Родину смертью храбрых. За героический подвиг, совершенный Виктором Александровичем Лягиным в борьбе с немецкими захватчиками при выполнении специальных заданий в тылу противника, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 5 ноября 1944 года присвоил ему высшую степень отличия — звание Героя Советского Союза. Грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Лягину Виктору Александровичу звания Героя Советского Союза передается его дочери Лягиной Татьяне для хранения, как память об отце-герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».
Посмертно звания Героя Советского Союза были удостоены погибшие в боях с немецко-фашистскими захватчиками командиры специальных отрядов «Помощь» — Борис Галушкин и «Грозный» — Федор Озмитель, начальник разведки одного из отрядов Михаил Петров и разведчик отряда «Победители» Николай Кузнецов, а также Владимир Молодцов, возглавлявший нелегальную резидентуру «Форт» в Одессе[1]. Молодцов, как и Лягин, руководитель нелегальной резидентуры «Маршрутники» — подпольной организации, действовавшей в городе Николаеве, были казнены гитлеровцами.
Командиры отрядов специального назначения «Местные» — Станислав Ваупшасов[2], «Олимп» — Виктор Карасев, «Победители» — Дмитрий Медведев, «Охотники» — Николай Прокопюк, командир отряда имени Ф. Э. Дзержинского Евгений Мирковский и командир спецгруппы Александр Шихов[3] успешно завершили свои партизанские подвиги и к тому времени уже работали в Центре. Ваупшасов, Кузнецов, Лягин, Медведев, Молодцов и Прокопюк были первыми сотрудниками внешней разведки, награжденными золотыми звездами героев. Через 20 лет после Победы, 8 мая 1965 года, звание Героя Советского Союза было присвоено еще одному представителю Службы внешней разведки — Ивану Даниловичу Кудре[4], руководителю разведывательно-диверсионной группы, погибшему в оккупированном гитлеровцами Киеве примерно в июле 1942 года — точная дата неизвестна.
…Говоря о судьбе Владимира Молодцова, Ивана Кудри и Виктора Лягина, один очень авторитетный и знающий ветеран Службы объяснил нам так:
— Эти ребята погибли, и только из-за того стали широко известны их имена. Конечно, нет никаких сомнений в том, что они заслужили звание Героя Советского Союза, но поверьте, тогда буквально во всех временно оккупированных гитлеровцами городах действовали подобные чекистские группы. Как правило, они работали успешно и весьма результативно, много чего было сделано, однако большинство материалов об этой работе, как и имена ее исполнителей, останутся засекречены, на что есть различные причины…
Наша книга рассказывает о героической и удивительной судьбе разведчика Виктора Лягина, сначала выполнявшего ответственное задание за многие тысячи километров от рубежей нашей Родины, а затем руководившего подпольной антифашистской организацией, которая действовала на временно оккупированной гитлеровцами советской земле. Книга приоткрывает завесу секретности над некоторыми страницами истории тайной войны и позволяет понять, какие люди и как вели борьбу с немецко-фашистскими захватчиками за линией фронта.
Писать эту документальную книгу было достаточно трудно — и в таковом признании нет ни капли авторского кокетства. Прежде всего, многие интересующие нас документы о жизни и работе Виктора Лягина до сих пор остаются под грифом «Секретно», и неизвестно, смогут ли исследователи вообще когда-нибудь до них добраться. Но главная трудность заключается в том, что материалов, имеющих реальное отношение к нелегальной резидентуре «Маршрутники», катастрофически мало. Эта группа работала на оккупированной территории, практически не имея связи с Центром, и большинство ее бойцов погибли, унеся с собой в могилу многие тайны… Оперативных отчетов, которые должны были писаться сотрудниками по возвращении, не было; во время допросов чекисты, оказавшиеся в руках у гитлеровцев, хранили молчание; по железным законам конспирации, никто из них — а тем более из их помощников — не знал ничего лишнего, не имеющего к нему самому непосредственного отношения. Те же люди, которым посчастливилось уцелеть, исполняли далеко не самые главные роли, а то и вообще являлись не более чем свидетелями происходящего, прошли такие «круги ада», столько пережили и перечувствовали, что многое из того, что они знали, оказалось ими забыто, перепутано или смещено по времени (недаром же существует пословица — «врет как очевидец»). А еще были намеренная и случайная дезинформация, чье-то стремление в чем-то себя обелить, вольное или невольное желание придать себе больше значимости, оперирование слухами или непроверенной информацией и т. д. и т. д. и т. д….
Сразу же после освобождения Николаева от гитлеровских захватчиков сотрудники органов госбезопасности, прибывшие из Москвы, начали расследование обстоятельств гибели нелегальной резидентуры — и этот процесс продолжался достаточно длительное время. К сожалению, все равно не удалось раскрыть все те тайны деятельности подпольной организации, которые николаевские чекисты тщательно скрывали и от врагов, и от друзей. К тому же, как узнает читатель впоследствии, и в документах следствия не всё оказалось достоверно и безусловно доказано.
Да и не только в них! Уж на что, казалось бы, должны были быть точными и «чеканными» (некогда очень любимый эпитет, применявшийся к стихам и документам «высокого уровня») строки Указа Президиума Верховного Совета СССР, но даже в вышеприведенном тексте открывается такая путаница, что представить страшно! Причем, хотя формально там все точно, перед исследователем встают такие вопросы, которые вполне могут поставить его в тупик.
Парадокс заключается в том, что неподготовленному читателю не совсем понятно, кем был по званию тот же Виктор Лягин, а также и несколько других сотрудников. В указе про Лягина написано однозначно: «капитан госбезопасности». Это специальное звание, соответствующее армейскому подполковнику. Подобная система званий была установлена Постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 октября 1935 года «О специальных званиях для начальствующего состава ГУГБ НКВД СССР[5]». Казалось бы, все ясно.
Но вот ведь в чем закавыка: кроме капитанов госбезопасности Лягина и Молодцова, в указе, в частности, значатся полковник госбезопасности Медведев и подполковник госбезопасности Ваупшасов. Если же мы обратимся к Постановлению от 7 октября 1935 года, то узнаем, что подобных специальных званий в НКВД не было. Последнее из званий, созвучных с армейскими, — майор госбезопасности, что соответствовало войсковому полковнику. Дальше следовали старший майор госбезопасности, равный армейскому генерал-майору, и комиссары госбезопасности — от комиссара 3-го ранга до Генерального, — что в первом случае соответствовало генерал-лейтенанту, а в последнем — Маршалу Советского Союза.
Откуда же тогда взялись полковники и подполковники госбезопасности?
Ответ, как говорится, лежит на поверхности. 9 февраля 1943 года был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР «О званиях начальствующего состава органов НКВД и милиции», в соответствии с которым для сотрудников Наркомата внутренних дел (кроме высшего начальствующего состава) были введены новые специальные звания, сходные с общевойсковыми, но с добавлением слов «госбезопасности» или «милиции». Хотя комиссары госбезопасности так и остались комиссарами соответствующих рангов (при этом старшие майоры госбезопасности также превратились в комиссаров госбезопасности, но без ранга) — и генералами стали называться только в победном 1945 году. Такая вот непростая была система. Или две системы — до 1943 года и после.
Однако в указе, о котором мы сейчас говорим, обе эти системы смешали, в результате чего картина получилась несколько искаженной. Объясним, так сказать, на пальцах. Каждому в общем-то понятно, что подполковник — высокое воинское звание, а капитан — это гораздо меньше; если брать армейские категории, то первый из них командует батальоном, тогда как второй — всего лишь ротой. Но в данном случае получается так, что по своему специальному званию капитан госбезопасности Лягин равен подполковнику госбезопасности Ваупшасову, ибо звание первого указано в «дореформенном», так сказать, варианте, а последнего — уже в «послереформенном». У них обоих были одинаковые знаки различия: по три «шпалы» на петлицах (соответственно, до введения погон). А в документ посмотришь — вроде бы люди совершенно разного уровня! Вот такая выходит неразбериха в Указе Президиума Верховного Совета, хотя многие историки и утверждают, что документы являются единственным надежным источником. Отнюдь — и к документам следует относиться критически.
Конечно, кто-то может назвать это мелочью (капитан или подполковник, какая разница, кем значился наш герой в засекреченных документах, хранящихся в Центре?) — но при создании достоверной исторической картины мелочей не бывает, да и в разведке, в той службе, о которой мы сейчас пишем, «проколы» чаще всего случаются именно в мелочах… Крупные вопросы отрабатываются самым тщательным образом, они понятны, а вот те мелочи, которым несть числа, — попробуй предусмотри их! Далеко за примерами ходить не надо: когда легендарный разведчик Николай Кузнецов, обратившийся в обер-лейтенанта вермахта Пауля Зиберта, впервые появился на улицах оккупированного гитлеровцами города Ровно (с подлинными документами своего «героя», в его реальной форме, соответствие которой было тщательно проверено по имевшимся фронтовым фотографиям Зиберта), он был остановлен первым же патрулем. Причина оказалась в том, что на голове у Кузнецова была надета пилотка по-фронтовому, тогда как германскому офицеру в городе положено было ходить только в фуражке. Разведчика спасли его сообразительность, мгновенная реакция и обаяние — сразу же уяснив из вопроса начальника патруля свой промах, он ответил, что только что выписался из госпиталя, куда попал с передовой (это подтверждалось документами), и идет покупать фуражку: «Герр гауптман, подскажите, пожалуйста, где лучше всего это сделать?»
Впрочем, и в нашем случае указанная путаница со званиями приводит некоторых авторов к серьезной ошибке: опуская как бы само собой разумеющееся слово «госбезопасность» — речь ведь идет о чекисте, они тем самым «разжалуют» Виктора Лягина до капитана, хотя, повторим, его звание соответствовало подполковнику.
Так что, учитывая вышеназванные причины, мы не станем обещать своему читателю, что сумеем с полной достоверностью и в мельчайших подробностях рассказать в нашей книге обо всех обстоятельствах жизни и подвига Виктора Александровича Лягина и о работе руководимой им нелегальной резидентуры «Маршрутники». Не будем также говорить, что все наши выводы являются стопроцентными, а утверждения не могут вызывать никаких сомнений. Но мы скромно скажем, что смогли подойти к истине ближе всех других исследователей. Это со всей ответственностью подтверждают и специалисты, с которыми нам довелось работать и чьи имена пока еще называть нельзя.
Глава первая
«Я, СЛАВА БОГУ, МЕЩАНИН»
Писать о предках наших соотечественников — дело непростое, неблагодарное, а порой и просто невозможное. Тебе расскажут (если есть чего хорошего сказать и хочется это сделать) про папу и маму, уже не без труда вспомнят про дедушек и бабушек, а вся предыдущая история семейства, как правило, теряется где-то в историческом тумане. Даже отчество своего прадеда теперь у нас мало кто вспомнит. Не надо, однако, спешить цитировать пушкинское мнение, что «мы ленивы и нелюбопытны», — ведь в одном лишь минувшем XX столетии по многострадальной российской земле прошло столько войн, революций и иных потрясений, после которых людям всякий раз требовалось не только тщательно пересматривать и редактировать собственные биографии, но и «инвентаризировать» родственников, что впору было и свои имена позабыть… Но мы, всему назло, в большинстве своем даже наших дедушек можем назвать по имени и отчеству!
По таковой причине о «корнях» Виктора Лягина рассказать довольно сложно, хотя и есть весьма любопытная информация.
…В нашей работе мы не раз будем обращаться к документальной книге известного в недавнем прошлом ленинградского журналиста Геннадия Петровича Лисова, выпущенной Лениздатом в 1982 году в некогда популярной серии «Библиотека молодого рабочего». Книга эта называется «Право на бессмертие». Тогда, через 37 лет после окончания Второй мировой войны, автор имел счастливую возможность пообщаться с людьми, близко знавшими Виктора Александровича, — с его сестрой и дочерью, с друзьями его детства и юности и даже с некоторыми из его боевых товарищей. В общем, с теми людьми, которых теперь уже давно нет в живых. Сейчас, читая книгу, мы словно бы слышим их голоса, узнавая из их рассказов о каких-то подробностях и мелочах, которые в повседневной жизни вряд ли кто-то документирует, и потому они обычно уходят вместе с теми людьми, что о них знали. В общем, получаем ту информацию, что в наше время именуется «эксклюзивной». Книга Лисова была выпущена обыкновенным по тем временам 100-тысячным тиражом, но, как помнится, на магазинных прилавках не залежалась — не только потому, что книга хорошая, но и по той причине, что тема воинского подвига, борьбы советского народа с немецко-фашистскими захватчиками вызывала у наших читателей особенный интерес. Да и вообще, в Советском Союзе, в котором жил, за который сражался и погиб Виктор Лягин, люди любили читать и охотно читали самые разные книги — они тогда стоили недорого и были доступны каждому. Например, та самая книга «Право на бессмертие», в мягком бумажном переплете, стоила всего 35 копеек.
Впрочем, у каждого времени есть свои преимущества, и нам сейчас оказались доступны такие материалы о жизни и службе нашего героя, о существовании которых Геннадий Петрович Лисов, можно предположить, даже и не подозревал…
Так вот, из книги Лисова мы узнаём, что Анна Александровна Александрова, старшая сестра Виктора, обычно рассказывала, что их отец, Александр Ильич Лягин, был простым железнодорожным служащим:
«Он рано потерял отца и уже с двенадцати лет начал сам зарабатывать — чернорабочим на железной дороге. Потом освоил профессию телеграфиста и постепенно дослужился до начальника станции. Это был трудовой человек…»{1}
Сама Анна Александровна была женщиной серьезной и воистину легендарной личностью, так что то, что она рассказывала, не может не заслуживать доверия. Будучи старше Виктора на семь лет — она родилась в 1901 году, — Анна участвовала в Гражданской войне и по семейным преданиям была комиссаром бронепоезда. В 1922 году приехала в Петроград, здесь работала начальником отдела кадров открытого в городе на Неве в 1937 году Ленинградского филиала Центрального музея В. И. Ленина. Так что ее рассказ об истории семьи — это не просто какие-то смутные детские воспоминания, ибо с родителями она общалась в зрелом возрасте. К тому же, как опытный кадровик, Анна Александровна, думается, держала в памяти множество подробностей из биографий своих близких.
И все-таки мы рискнем подвергнуть ее рассказ сомнению: двенадцатилетний мальчишка — чернорабочий на железной дороге! Работа по 10–12 часов в сутки, постоянная физическая усталость, определенный, достаточно ограниченный круг общения в самых низах. Кажется, тут-то и покатится вся его жизнь по стальным рельсам, до самого своего конца: путевой обходчик, смазчик вагонов, стрелочник или, если повезет, то даже кочегар, ведь так называемые «движенцы» зарабатывали побольше, чем «путейцы»… Однако недавний чернорабочий вдруг становится телеграфистом. Позвольте спросить: каким же это образом? Ведь на должности почтово-телеграфных чиновников — так это официально называлось — принимались люди образованные, окончившие гимназии или городские училища, потому как их работа была связана с текстами, с документами, с техникой и к тому же была очень даже оперативной — бытовало выражение «с телеграфной скоростью». Для нее требовалось соответствующее, достаточно приличное образование: когда же и как юный Саша Лягин мог успеть его получить, трудясь чернорабочим? Насколько известно, «вечерних гимназий» — как в СССР вечерние «школы рабочей молодежи» — в Российской империи не существовало.
Между прочим, телеграфисты тогда щеголяли в форменных мундирах со знаками различия, а Главное управление почт и телеграфов, в котором они служили, относилось к Министерству внутренних дел. В социальной структуре российского общества связисты занимали особое, достаточно высокое место — нечто среднее между чиновниками и инженерами.
Неудивительно, что, имея такой «старт», Александр Ильич, как утверждала его дочь, «постепенно дослужился до начальника станции». Судя по всему, это была станция Сельцо Брянского уезда Орловской губернии, располагавшаяся на тогдашней Орловско-Витебской железной дороге (ныне это участок Московской дороги), не более чем в трех десятках верст от Брянска, — именно там, на станции Сельцо, и родится герой нашей книги.
Хотя отметим, что сам Виктор Александрович в официальных документах писал про своего отца несколько иное — и, кстати, не всегда одно и то же. Так, если мы возьмем анкету, заполненную Виктором Лягиным 19 июля 1929 года при поступлении в Ленинградский политехнический институт имени М. И. Калинина (этот и ряд других лягинских документов хранятся в музее нынешнего Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого), то там, в 19-й графе «Социальное положение родителей», про отца написано: «С 1882 по 1924 год работал смотрителем жел. дорожи, станции. С 25 года по 27 (в 27 умер) работал рабочим в типографии “Ленинградской правды”».
В «Личном листке студента», заполненном 1 сентября 1929 года, — он получен из того же источника, — указано чуть по-другому. В пункте 10 «Профессия родителей», в графе «Рабочий», проставлены даты «с 25 по 27 год», а ниже, в графе «Служащий сов. и др.», — «с 1883 по 25 г.». Если же взять «Личный листок по учету кадров» теперь уже Ленинградского машиностроительного института — он был заполнен 26 мая 1932 года (при чем здесь этот институт, мы объясним в свое время), то там, в разделе 5 «Социальное происхождение», подпункт «а» — «бывшее сословие» — указано «мещанин». Мещане, как известно, это городские жители, так сказать, низшего уровня — ремесленники, мелкие торговцы и тому подобные, жившие собственным трудом. Ну как тут не вспомнить иронично-гордое утверждение Александра Сергеевича Пушкина: «Я, слава Богу, мещанин»!
Составляя автобиографию перед приемом на службу в НКВД (она датирована 7 апреля 1938 года и сейчас хранится в Центральном архиве ФСБ России), Виктор Александрович писал так: «Отец с 1882 по 1924 год служил на железной дороге — начал с весовщика и окончил помощником начальника станции. Мать постоянно занималась домашним хозяйством». А в «Личном листке», подготовленном, очевидно, по запросу НКВД 3 сентября того же года, в графе «Бывшее сословие (звание) родителей» опять-таки однозначно и нейтрально указано — «мещане».
Но, сопоставив всё нам известное, можно сделать вывод, что здесь кто-то что-то крутит. С какой целью? Попытаемся понять.
При поступлении в институт нашему герою пришлось давать подписку следующего содержания:
«Я, Виктор Александрович Лягин, даю сию подписку Приемочной комиссии Ленингр<адского> Политехнического института им. М. И. Калинина в том, что я, или мои родители не принадлежат к числу лиц, предусмотрен<ных> ст. 69 Конституции РСФСР, и что мне известна статья УК № 187 об ответственности за сообщ<ение> ложных сведений.
19/VII 29 года <подпись>».
Лица, «предусмотренные 69-й статьей», — это те, кто «прибегают к наемному труду с целью извлечения прибыли», «живут на нетрудовой доход», частные торговцы, торговые и коммерческие посредники, «монахи и духовные служители религиозных культов, всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией», служащие и агенты «бывшей полиции», Отдельного корпуса жандармов и охранных отделений, «члены царствовавшего в России дома» — ну и еще ряд иных категорий, к которым, как и к дому Романовых, родители Виктора Лягина никакого отношения не имели.
Что же тогда могло быть с ними не так с точки зрения представителей советской власти?
Во-первых, то, что мама Виктора Мария Александровна, которая, как он писал в анкете, «постоянно занималась домашним хозяйством», происходила из дворянской семьи. Такое происхождение, мягко говоря, не приветствовалось. Хотя, согласно вышеупомянутой 69-й статье, «бывшие дворяне» избирательных прав не лишались, но, к примеру, при поступлении в институт у них могли возникнуть проблемы.
Про корни дворянской семьи Смирновых мы, к сожалению, ничего определенного сказать не можем — к какому времени восходит ее история, кто был родоначальником, кто из предков когда-либо отличился на службе Отечеству? Возможно, Смирновы относились к столбовым дворянам, уходя своими корнями в глубь веков, но может быть и так, что потомственное дворянство заслужил какой-нибудь их недавний предок, офицер или чиновник, успешно сделавший скромную карьеру при императрице Екатерине II или даже и при не столь уже давнем государе Александре I. Весьма распространенная фамилия «Смирновы» могла принадлежать представителям любых слоев общества.
Зато — это просто редчайшая удача! — остались воспоминания про ту самую семью, в которой жила Мария Александровна, и даже пара слов про нее саму. Всего несколько абзацев, но все-таки! Они позволяют узнать достаточно многое. Дело в том, что в семье Смирновых почти целый год прожил юный Сергей Коненков[6] — человек, которого вскоре будут называть «русским Роденом». Происходил он из крестьянской, но зажиточной семьи.
«Соседние помещики Смирновы, надумав готовить своего сына для поступления в Рославльскую гимназию, стали подыскивать ему товарища. Указали на меня, как на подающего надежды ученика»{2}, — вспоминал скульптор. Он также уточнил, что последующее гимназическое обучение в городе должно было стоить не менее 100 рублей в год. Естественно, нам тут же на ум приходит двенадцатилетний чернорабочий Александр Лягин, будущий телеграфист — он-то на какие средства учился?
Коненков пишет, как его с братишкой Гришей «отправили на житье к Смирновым». Вспоминает «довольно большой, длинный дом с двумя подъездами по бокам», как «поднялись по крутой лестнице в переднюю», сына хозяев: «Саша был одет по-барски: в короткую курточку, длинные штаны, на ногах башмаки; он был наголо острижен в противовес нам — лохматым, нестриженым». Пишет об учителе Алексее Осиповиче Глебове — «семинаристе последних классов». А вот описание интерьера, пусть и небольшое:
«На следующий день приступили к занятиям. Но прежде осмотрели картины, висевшие в учебной комнате. Это были приложения к “Ниве” — гравюры с картин Ю. Клевера, К. Маковского, иллюстрации П. Боклевского к “Мертвым душам” Гоголя. “Нива” выписывалась Смирновыми многие годы, и мы еще долгое время листали, рассматривали, читали знаменитый иллюстрированный журнал»{3}.
Ну и вот еще интересный и достаточно красноречивый фрагмент из записок Коненкова:
«Подошла весна. Начались полевые работы… Вместе с Алексеем Осиповичем мы бродили по окрестностям. Заходили в деревни, разговаривали с крестьянами. <…> Живем впроголодь, жаловались мужики, хлеба редко у кого до Рождества хватает, приходится занимать у помещика или у других деревенских богатеев. А уж потом за эту милость гнешь спину на барских полях. Да разве когда рассчитаешься! Так весь свой век и ходишь у барина в должниках. Отчаянно бедными были деревни Алымовка, вблизи усадьбы помещиков Смирновых, Гопиевка, Ломня, Струшенка, Кривотынь»{4}.
Несколько ниже говорится о нравах этой семьи и конкретно о Марии Александровне, маме нашего героя:
«Хорошо мне жилось у Смирновых. Все: и сам глава семьи Александр Иванович, и его жена — добрейшая Екатерина Федосеевна, и старшие сыновья Александра Ивановича — Михаил и Николай, и дочери Анна и Мария — поощряли мои способности к рисованию и прочили мне дорогу художника. В разговорах в семейном кругу вспоминались то памятник царю Петру, то гениальное “Явление Мессии” Александра Иванова, то будто между прочим кто-нибудь говорил о том, что в Рославле родился скульптор Микешин, создавший памятники в Петербурге, Новгороде, Киеве и других городах. Алексей Осипович частенько брал в руки гитару и, сам себе аккомпанируя, пел романсы Варламова и Гурилева. Мария Александровна проникновенно пела “Выхожу один я на дорогу”…»{5}
Вот в принципе и всё, что рассказано про семью Смирновых, в которой мальчик прожил около года. Можно понять, что была она вполне культурная, интеллигентная, либеральная, что называется, среднего достатка — в роскоши не купались; при этом свой помещичий интерес Смирновы блюли и филантропами отнюдь не являлись… В общем, типичное среднее провинциальное дворянство. Коненков далее еще пишет о том, что в дни революционных смут мужики пожгли усадьбы смирновских соседей — о судьбе же своих благодетелей он не упоминает, так что понимай, как хочешь: или не тронули, или он не желал об этом говорить. А может, просто не знал, хотя последнее маловероятно.
Итак, подводим итоги. Мама нашего героя происходила из дворян. Если еще и папа принадлежал к тому же сословию, то попасть на учебу в институт, а тем более поступить на службу в НКВД Виктору Лягину было бы очень непросто. Да и вообще ему оказалось бы достаточно проблематично вписаться в «новую жизнь». Возможно, именно поэтому и возникла легенда о «пролетарском происхождении» его отца, как и романтическая история о любви дворянской девушки к представителю «социальных низов».
Вот что рассказывала об этом Анна Александровна:
«Мама была цельной, волевой натурой. Ей еще не исполнилось и восемнадцати лет, когда она вопреки желанию родных вышла замуж за простого железнодорожного служащего… Это был трудовой человек, а с такими людьми легко живется. Мама сумела угадать в Лягине надежную опору в жизни, хорошего отца своим будущим детям»{6}.
Ну что ж, «простой железнодорожный служащий», «трудовой человек» — да еще и начал работать в 12 лет. (Заметим, что фраза «это был трудовой человек» звучит в рассказе Анны Александровны уже во второй раз.) Впечатляет!
И ведь, наверное, всё достаточно близко к истине, только чуть-чуть подправлено опытным кадровиком. А потому, очевидно, нигде и не говорится о том, кем был отец самого Александра Ильича, какую семью он оставил вследствие своей скоропостижной смерти — да и «черная работа» с малолетства, как мы уже говорили, несколько смущает.
К слову, в удостоверении, выданном «Отделом Экс-плоатации Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги НКПС СССР» 29 апреля 1927 года, указано, что «Лягин Александр Ильич состоял на службе быв<шей> Орловско-Витебской, ныне Московско-Белорусско-Балтийской ж. д., с 29/Х—1882 г. по 11/ХII—1924 г. и последнюю должность занимал смотрителя платформ в Мальцев-ская, с каковой должности 11/ХII-1924 г. уволен от службы по прошению».
Но это ничего не объясняет. Последняя должность такая-то, а предпоследняя? И что было раньше? И когда он занял эту «последнюю должность»? Нет ответа…
Как видим, Виктор Лягин в анкетах и автобиографиях называет отца весовщиком, смотрителем, помощником начальника станции — всё это весьма скромные должности; сестра его говорила про телеграфиста и начальника станции, что, думается, ближе к истине. Все-таки, даже при всех столь модных тогда демократических взглядах, юная дворянская девушка скорее смогла бы познакомиться с телеграфистом в изящном мундире, нежели с весовщиком, облаченным в припорошенный ржаной мукой фартук, — хотя бы потому, что весовщик обычно обретается где-то в глубинах товарного двора железнодорожной станции, тогда как телеграфные конторы находились в самом центре населенного пункта или непосредственно при вокзале.
Кстати, если Александр Лягин действительно был телеграфистом, то отпадает и версия «замужества вопреки желанию родных» — как известно, почтово-телеграфные чиновники, желавшие вступить в законный брак, подавали соответствующее прошение начальнику своего почтовотелеграфного округа, прикладывая к нему автобиографию невесты и, разумеется, информируя о согласии ее родителей. Какой бы скандал разразился, если бы выяснилось, что начальник округа дал своему служащему разрешение на брак вопреки родительской воле! Понятно, что в таком случае чиновника, «подставившего» начальника, с треском выперли бы со службы.
Поделиться книгой: