Аномальная зона. Сквозь радугу

— Дяденька, давайте мы сбегаем в деревню и позовем на помощь, а? У нас фельдшерица есть, тетя Люба. Она хорошая. И в больницу можно отвезти, город недалеко, — предложил сострадательный Мишка.

— Как это — война кончилась? — мужчина смотрел на них уже с нескрываемым ужасом.

— Кончилась. Мы победили.

— А кто — мы?

— Русские. Ну, тогда советские были…

— Когда?

— В сорок пятом году, — Мишка подумал и уточнил. — В тысяча девятьсот сорок пятом.

— В сорок пятом? Еще три года воевать?! — ужаснулся мужчина.

— Нет, уже не надо воевать, — терпеливо объяснял Мишка. — Уже кончилась война, дяденька. Пятьдесят лет назад. Сейчас девяносто пятый год. Вы только не волнуйтесь так…

Но у мужчины глаза вдруг закатились куда-то под лоб, страшно сверкнули белки, и он рухнул лицом вниз в траву.

Лешка пугливым зайцем метнулся в сторону. Но Мишка не тронулся с места — и Лешке пришлось вернуться. А Мишка склонился над упавшим, аккуратно вытащил автомат из его бессильных рук и отволок за ремень в сторону. Потом вернулся и попытался мужчину перевернуть.

— Леш, помоги.

Вдвоем они сумели. С трудом. Незнакомец был ужасно худой, но невозможно тяжелый. Мишка похлопал его по щекам, позвал:

— Дядь, а дядь! Дядь…

Мужчина лежал, как мертвый. Но пока еще дышал.

Лешка с ужасом смотрел на свои руки и рукава джемпера: переворачивая бесчувственного чужака, он испачкался об его шинель, и теперь от рук тоже пахло гарью и чем-то еще очень противным.

— Леш, надо за помощью бежать, — сказал Мишка.

— Так побежали!

— Я останусь. Ты беги один.

— Я тебя не брошу.

— Не дури. Надо взрослых привести. Дядьку моего.

— Побежали вместе. Чего тебе здесь сидеть?

— Если очнется, чтобы не ушел. Поговорить с ним… Оружие опять же. А ну как перепугается, палить начнет. Надо его как-то успокоить.

— Миш… Ты думаешь, он правда оттуда? Из войны?

— Думаю, да.

Лешка всхлипнул и побежал. Так быстро, как никогда не бегал. И запыхался так, что сначала толком и говорить не мог. Мишкины мать и дядька перепугались до смерти, думая, что с Мишкой беда в лесу случилось. Тетя Вера даже причитать начала было. Но Лешка наконец отдышался и рассказал.

При известии о незнакомце с автоматом у Сергея Васильевича лицо окаменело и стало таким мужественным, как лица милиционеров в кино, прямо сам на себя сделался не похож. Влетел в дом, вернулся с ружьем, на бегу заряжая, и кобура с пистолетом на боку уже висела. Быстро собрал мужиков.

Бабушка Аня пришла на шум. Хотела было Лешку не пустить, но он уже вызвался дорогу показывать, и пришлось бабушке смириться.

Сердце у Лешки восторженно колотилось, когда он с отрядом вооруженных мужчин возвращался в лес. Ведь это было настоящее приключение! Заодно и неизбежная расплата за нарушение бабушкиных запретов откладывалась. Только за Мишку немного страшновато было… Как-то он там, один на один с вооруженным чужаком?

Но все обошлось: Мишка спокойно сидел на пенечке, незнакомец в грязной шинели все еще лежал на траве. Видимо, быстро Лешка обернулся.

Сергей Васильевич подобрал и осмотрел автомат. Мужики пытались растормошить обморочного, но он только стонал, мотая головой по траве, и даже глаза не открыл. Пришлось им поднимать его и нести до самого Краснозорина. По дороге Сергей Васильевич расспрашивал Мишку и Лешку о подробностях. Они рассказали все, как было: про радугу, про осенний лес по ту сторону, про запах гари и про то, что незнакомец говорил про войну… Сергей Васильевич кивал и, кажется, не удивлялся.

После некоторой дискуссии солдата решили отнести в дом к Мишкиной матери: там была свободная комната с кроватью. Пришла фельдшерица тетя Люба, они с тетей Верой его раздели, громко ужасаясь худобе и запущенности. Тетя Люба обнаружила вшей и нехорошую, воспаленную рану на боку. У него был жар, но все же обморок фельдшерица отнесла на счет голода и потрясения. Под неотступным присмотром вооруженного Сергея Васильевича женщины наголо обрили больного, обтерли тряпками с горячей мыльной водой, а потом фельдшерица сделала ему какой-то укол… И он очнулся. Начал что-то тихо и испуганно выспрашивать. Сергей Васильевич присел к нему на кровать, отвечал на вопросы. Тетя Вера принесла большую кружку молока. Незнакомец посмотрел на молоко как на какую-то невидаль. И попытался отказаться. Еле уговорили выпить.

Мишка и Лешка все это наблюдали из соседней комнаты. Громкие голоса женщин до них еще доносились, а тихие мужские они уже расслышать не смогли. А когда тетя Вера со слезами на глазах и с опустевшей кружкой в руках в очередной раз за чем-то выбежала, она их заметила и все-таки прогнала.

Разумеется, влетело им обоим. Мишку дядя отлупил. Лешку лупить было некому, но бабушка запретила ему всякие прогулки и заставила пропалывать огород, что оказалось очень скучно. Сначала бабушка даже не хотела пускать Мишку в гости. Заявила, что порознь они меньше бед натворят. Но потом сжалилась. А Мишка помог Лешке с прополкой. Заодно и рассказал, что солдат настоящий, из войны, что зовут его Павел Иванович Мельников, что он сам родом из-под Рязани, был в пехоте и в этом самом лесу попал в оцепление и вообще остался один в живых из всей роты, и выхода у него не было никакого — или в плен, или от голода умирать, потому что даже покончить с собой он не мог: в автомате магазин был пустой. И вот когда он совсем уже отчаялся и думал, как бы ему выскочить на немцев так, чтобы они сразу его застрелили, тогда и появилась перед ним радуга. А за ней он увидел летний лес и двух чудно одетых мальчишек: их, Лешку и Мишку.

— Дядя Серега говорит, что Павел Иванович — мужик хороший. И надо ему помочь. Документы сделать. Сейчас это просто — можно его выдать за беженца хоть из Чечни… И матери он нравится. Вежливый такой. От слабости еле ходит, а все пытается по хозяйству помочь.

— Так вы что, у себя его оставите?

— Что значит — оставим? Он же не собака, чтобы его оставить или прогнать. Пока поживет, там посмотрим… Вон на окраине два дома пустуют, может, он туда поселится. А может, захочет поехать в свою деревню. У него же там семья… Только я так думаю, что они уж померли все, давно же дело было…

Когда Лешкино заточение наконец закончилось, он обнаружил, что к пришельцу из прошлого никто не относится, как к живой диковинке, а скорее как к обычному приезжему: с легким недоверием — потому что чужак, с симпатией — потому что мужик хороший.

А мужик он и правда был хороший. По деревенским понятиям — прямо очень хороший. Справный. Любая работа в его руках спорилась. Все умел, а что не умел — тому быстро учился. Серьезный он был, неразговорчивый, но в деревенскую жизнь вписался так легко и быстро, что к концу лета был совсем уже как свой.

Лешка вернулся в Москву, пошел в пятый класс. Время от времени бабушка звонила и рассказывала последние деревенские новости. Так он узнал, что Павлу Ивановичу сделали документы, что он ездил в свою деревню и вернулся совершенно убитый: действительно все умерли, кого он знал, даже сыновья его, которых он запомнил еще маленькими, а внуки оказались совершеннейшие пьяницы. Так что Павел Иванович укрепился в своем решении остаться в Краснозорино. Тем более что у него с Мишкиной матерью как-то вдруг очень сладилось.

Последний факт бабушку сильно печалил. Ведь Лешкина и Мишкина мамы одновременно мужей потеряли. Но пока они их ждали, надежда на возвращение вроде как оставалась.

Мишкина мать отчаялась ждать. Другого себе нашла. И бабушка боялась, как бы Лешкина мать тоже…

Только зря бабушка переживала. Лешкина мать все еще ждала отца. А может, просто не встретился ей никто такой замечательный, как Павел Иванович.

То, что он действительно замечательный человек, Лешка понял, когда следующим летом приехал в Краснозорино. Деревня просто преобразилась. Павел Иванович еще весной построил большие теплицы, организовал поставку свежих овощей и закупщиков нашел, которые платили щедрее прочих. А теперь планировал перестроить коровник и на следующий год уже серьезно заняться животноводством. На диво работоспособный, неунывающий, прекрасный организатор, он все время повторял, что они настоящих трудностей не знают, что сейчас такие возможности, каких в его время и вообразить себе не могли, надо только вкалывать как следует.

Тетя Вера была беременна, ждала нового ребеночка. Ее возили в город на ультразвуковое обследование и сказали, что будет девочка.

Мишка в отчиме души не чаял. Павел Иванович стал для него лучшим другом и наставником.

Один только Лешка оказался в убытке, потому что Мишка решительно отказался ходить с ним в лес. Павел Иванович считал, что это опасно и глупо, а главное — безответственно, настоящий же мужчина должен быть ответственным и по глупости не рисковать. Мишка хотел стать настоящим мужчиной и во всем слушался отчима. А ходить в лес без друга Лешка боялся.

Глава 4

После окончания школы Леша поступил в МИФИ. Поступил легко, с первой попытки на факультет экспериментальной и теоретической физики. Благодаря своему увлечению и по математике и по физике он знал гораздо больше школьной программы, умел мыслить оригинально, делать неожиданные выводы, и в то же время ему было не скучно копаться в сухих строгих формулах. Может быть, все это и понравилось членам приемной комиссии, они увидели в мальчике ту искорку, которая при должной заботе могла возгореться в пламя.

Леше нравилось учиться, хотя, конечно, лекции и задачи мало приближали его к пониманию тех сложных вещей, разобраться в которых он поставил целью своей жизни. Физика опиралась на четкие законы, не терпящие разночтений, и законы эти совершенно категорически отрицали возможность существования таких мест, как Краснозоринская аномальная зона. Как только он пытался заикнуться кому-то из профессоров о существовании так называемого непознанного, его тут же поднимали на смех, на него смотрели как на неразумного ребенка и мягко советовали не забивать голову чепухой, а заниматься наукой. Почему все непознанное огульно называлось чепухой, Леша так и не понял, однако очень скоро перестал искать истину в стенах родного вуза — на поиски информации и единомышленников он отправился на просторы Интернета.

Методично и последовательно отметая горы мусора, которым была завалена всемирная паутина, Леша Галибин по крупицам вытягивал сведения, имевшие право, по его пониманию, претендовать на подлинность. Леша выяснил, что аномальные зоны на земле представлены в великом множестве и разнообразии, начиная со знаменитого Бермудского треугольника, в котором пропадают люди и целые корабли, и заканчивая банальным подмосковным Переделкино, где среди курганов, в которых похоронены французские солдаты, уходившие из захваченной, но не побежденной Москвы, есть странная поляна с неестественно высокой и жирной травой и мертвыми деревьями. Мир вне времени и пространства — как говорят побывавшие там, — все немножко другое, странное и страшное. Часы спешат или отстают, или вовсе останавливаются — что вообще характерно для аномальных зон, и тени ведут себя кое-как, ложась то по солнцу, то против него, то вовсе исчезая ни с того ни с сего. И всегда присутствует особенное гнетущее впечатление, как будто кто-то смотрит тебе в спину… неприязненно смотрит…

Конечно, больше всего Лешу интересовали аномальные зоны, в которых пропадают люди, таких тоже было немало. Хорошо известен, к примеру, случай с мальчиком, который, отправившись гулять в лес, зимой в сильный мороз, вдруг исчез и вернулся только через три дня, без шапки и весь покрытый кровью… своей кровью, хотя на теле его не было обнаружено никаких ран. Мальчик не помнил ничего, кроме того, что он взобрался на какое-то дерево и потом уже обнаружил себя лежащим под ним. Упал? И пролежал на морозе под деревом три дня? Невозможно… К тому же после исчезновения мальчик сильно изменился, у него появились новые увлечения и новые таланты, в частности, он научился очень хорошо управляться с техникой и электроникой, тогда как до происшествия имел склонность исключительно к гуманитарным наукам.

Много загадочного и интересного рассказывали очевидцы об аномальных зонах. Чего стоит только одна Медведицкая Гряда, где очень часто замечают НЛО и где по легендам расположены таинственные подземные тоннели, построенные в эпоху седой древности. До этих тоннелей по неизвестным причинам не может добраться современная техника: буровые машины ломаются, а люди, которые пытаются пробиться под землю, — болеют или умирают.

На одном интернетовском форуме Леша познакомился с людьми, посвятившими свою жизнь изучению аномальных зон, и однажды пришел на встречу с ними, состоявшуюся в квартире хозяина форума Романа Пасечникова. Этот Пасечников оказался очень интересным человеком. Как и Леша, физик по образованию, он увлекался теорией торсионных полей, которые якобы являются основой мироздания и на которые не действуют привычные законы физики. Управление торсионными полями, уверял Пасечников, может помочь в путешествиях во времени и в параллельных мирах, коих, как известно, великое множество.

Воспитанный университетскими профессорами, Леша попытался предположить, что законы физики понятие непреложное, на что Пасечников только рассмеялся.

— А ты уверен, что все законы физики уже открыты? — спросил он.

Леша уверен не был, более того — он был уверен в обратном, но ему хотелось услышать обоснование. Поэтому он повторил слова университетского профессора, который заявлял ему, что ничего принципиально нового в физике открыто уже не будет.

— Наши старые перечники-академики точно ничего нового не откроют, — махнул рукой Пасечников. — А лично я склонен все загадочное и странное объяснять с точки зрения еще не открытых законов физики. Новых законов о времени и пространстве, которые перевернут все представления человечества об окружающем мире! Истина где-то совсем рядом, Леша. И все это чушь, будто ничего принципиального нового в физике уже открыто не будет. Ха-ха! Лорд Кальвин, изобретатель гальванометра, президент Королевского научного общества в конце XIX века, уверял: «Сегодня смело можно сказать, что почти все законы физики уже открыты, осталось лишь отшлифовать некоторые мелкие детали». Альберт Эйнштен заявлял: «Я не верю в возможность использования атомной энергии в ближайшие сто лет». Томас Эдисон ни на секунду не сомневался, когда говорил: «Если летательный аппарат тяжелее воздуха когда-нибудь и будет построен, то, в лучшем случае, он будет только детской игрушкой». А высказывание ученого позапрошлого века, Лерднера, можно пожалуй, высечь в камне: «Мысль о пароходной линии Нью-Йорк — Ливерпуль так же нелепа, как полет на Луну, ибо пароход никогда не сможет принять на борт необходимое количество топлива, достаточное, чтобы пересечь океан». Нужно что-то еще говорить?

Пасечников полагал, что пока до ученых не дойдет, что можно свернуть с давно проторенного авторитетами пути и не только проверять теории практикой, но и пытаться изучать удивительные и странные явления, происходящие прямо у них под боком, открытий действительно не будет! Но наши ученые… С нашими учеными давно все ясно. У них нет средств, поэтому они ничего не делают. Они ничего не делают, поэтому им никто не выделяет средств. Замкнутый круг… И Пасечников предполагал, что если вдруг какое-нибудь великое открытие и совершится, оно придет не из кабинета ученого мужа, а из заляпанной грязью палатки фанатика-энтузиаста, который ничего не ждет и ни на кого не ссылается, а лезет в таежные дебри на свой страх и риск. Не за славу. Не за деньги. За Истину. Герберт Спенсер однажды сказал, что величайшая истина в том, что накопившиеся и лежащие в беспорядке факты начинают приобретать некоторую стройность, если бросить на них гипотезу. У Пасечникова уже была гипотеза, гипотеза, подтвержденная многочисленными фактами из его собственной практики и практики множества уважаемых людей.

А еще у Пасечникова был A-ZON, странного вида прибор, над которым он работал уже много лет, который был уже почти готов и, по словам его создателя, мог управлять торсионными полями. Когда Леша высказал заинтересованность в теории торсионных полей и попросил специальную литературу, Пасечников вдруг сделал ему предложение, от которого тот не мог отказаться:

— Книжки я тебе, конечно, дам… А может, хочешь поехать со мной на испытания прибора?

Разумеется, Леша хотел! Ко всему прочему, он еще и очень хотел побывать в какой-нибудь аномальной зоне и сравнить ее с Краснозоринской.

— Поедем в Алексеевское, — сказал Пасечников. — Три часа на электричке и еще пара часов пешком… Переживешь? Выезжаем на рассвете и возвращаемся заполночь.

— Конечно, переживу, — ответил Леша. Он был готов и на гораздо большие жертвы.

Глава 5

В следующую же субботу они отправились в путешествие. Сначала тряслись в полупустой первой утренней электричке, потом очень долго шли по лесу, по самому обычному лесу, и Леша, занятый какими-то своими мыслями, сам ни за что не догадался бы, когда, собственно, началась аномальная зона.

— Пришли, — в какой-то момент сказал Пасечников, утирая пот со лба, и посмотрел в небо.

Леша тоже остановился и огляделся. А ведь действительно… Как-то неуловимо все изменилось. Небо белое, как могильный червь, хотя еще совсем недавно оно имело насыщенный голубой цвет. Дневной свет поблек, так и кажется, что внезапно наступили сумерки. Бурные заросли крапивы, как преданные стражи, склонялись над едва заметной тропинкой, путались под ногами, цеплялись за одежду, как репей, норовили ужалить побольнее. Толстые ярко-зеленые стебли травы казались даже слегка синеватыми… И тихо так… комары не жужжат, птички не поют, только ветер едва-едва ерошит откормленные стебли травы. Пасечников уверяет, что все это и есть классические признаки аномальной зоны… В Краснозорино не было ничего подобного, совершенно точно не было ничего особенного перед тем, как вдруг между деревьями возникала радуга, тем не менее то что происходило там, было гораздо необычнее странных природных явлений, которые они наблюдали здесь.

Пасечников осторожно вытащил из рюкзака свой прибор, выкопал небольшую ямку в земле, вставил в ее стенки щупы, соединенные с прибором, умеющим определять текущее состояние активности зоны.

— Нейтрально, — пробормотал он. — И это очень хорошо. Если мой прибор работает, значит, сейчас я смогу изменить активность зоны по своему желанию… сделать ее активной или пассивной…

— А как мы это узнаем? — спросил Леша, склоняясь над прибором.

— Вот на эту стрелочку смотри, все очень просто.

Пасечников включил прибор и принялся осторожно поворачивать какую-то ручку. Ничего не изменилось. Только красная стрелочка вдруг поползла вправо, туда, где неровными черными буквами было написано «активно».

Еще в электричке Пасечников рассказывал Леше, что аномальная зона может находиться в трех состояниях: в «нейтральном», когда она ничем себя не проявляет, в «активном» и «пассивном». В зависимости от этого разным бывает ее воздействие на человека. «Активная» зона становится энергетическим донором, находясь в ней, человек может испытывать галлюцинации, неожиданные вспышки злобности или радости. Если воздействие активной зоны слишком сильно или продолжительно, возможен летальный исход за счет разрыва связей между материальным и энергетическим телами человека. Говорят также, что в активной зоне у человека открываются особенные способности, в частности, возможность видеть параллельные миры или путешествовать во времени… «Пассивная» аномальная зона становится «энергетическим вампиром». Находясь в такой зоне, человек чувствует упадок сил, сонливость и усталость. «Пассивную» зону необходимо покинуть как можно быстрее, потому как можно уснуть или потерять сознание — и не проснуться уже вовсе. «Пассивная зона» просто высосет из человека энергию, и наступит смерть. Лучше всего находиться в аномальной зоне, когда она «умеренно пассивна», опаснее всего, когда она неустойчива. В таком случае из нее следует убираться как можно скорее…

Леша прислушался к себе. Ничего особенного в связи с предполагаемой возросшей активностью зоны он не чувствовал. Разве что — волнение. Но это волнение вряд ли было связано с чем-то аномальным…

— Так-так, — меж тем пробормотал Пасечников. — А ведь, похоже, получается…

— Получается? В самом деле?

Пасечников снова закрутил ручку. Стрелка на приборе дрогнула и двинулась в обратную сторону, замерев на отметке «пассивно». Леша тут же почувствовал головокружение и слабость в конечностях. Ерунда какая-то… Это, должно быть, что-то психосоматическое! Ведь ничего не происходит… Совсем ничего…

Тем не менее за то время, что Пасечников проводил свои странные эксперименты, Леша совершенно выдохся. Он чувствовал себя таким усталым, как будто только что пробежал многокилометровый кросс, к концу дня ему стало совсем плохо, и он едва нашел в себе силы дотащиться до электрички.

Дома он тут же упал в постель и уснул, а на утро проснулся с ангиной и температурой под сорок. Участковая врач, пришедшая по вызову, очень удивлялась, как это он умудрился заболеть в середине лета и в такую жару.

— Ледяного пива небось напился? — спросила она строго.

— Что-то вроде того, — прохрипел Леша.

Про аномальную зону он, понятное дело, рассказывать не стал.

А вечером позвонил Пасечников.

— Заболел? — почему-то обрадовался он. — Ничего удивительного! Я вот тоже едва до дома доплелся, наелся чесноку, только тем и жив. Чеснок здорово поддерживает энергетику, которую АЗ нам изрядно истощила. Эти резкие переходы из активности в пассивность не могли пройти даром. В следующий раз жуй чеснок, и все будет в порядке.

Потом Пасечников долго восхищался тем, как удачно пошел эксперимент, и строил фантастические планы на будущее, Леша слушал его в полудреме, периодически вяло поддакивая. Ему было плохо, а чеснока в доме не наблюдалось. Да если бы и наблюдалось, вставать и искать его все равно не было сил.

Глава 6

Недели через две, как только закончилась сессия, Леша уехал в Краснозорино. Привез бабушке полный рюкзак продуктов, терпеливо ответил на все вопросы, выслушал последние краснозоринские новости и отправился к Мишке, рассказывать про A-ZON и про испытания.

— Фигня какая-то, — сказал Мишка. — Ничего же не происходило. Что это за аномальная зона такая? В чем ее аномальность?

Леша только пожал плечами:

— По большей части аномальные зоны именно такие и есть, там какие-то сбои с энергетикой происходят.

— И все? И от прибора вашего, как я понял, тоже никакого толку…

— Ты не прав, Мишка, — вздохнул Леша. — От прибора этого может быть вполне реальная польза, если научиться с помощью него активировать нашу радугу. Приходить и открывать ворота в иные миры, когда нам этого захочется. Опять же, не позволять им открываться по собственному почину, чтобы не лезли к нам сюда всякие монстры. А то ведь мы даже не можем вычислить время, когда это происходит.

— Ага! — улыбнулся Мишка, — А Трифоныч?

— Ну, Трифоныч!..

Максим Трифонович Рябчиков, бывший шофер, а теперь пенсионер, ходил через радугу ловить рыбу. Вот так запросто — садился на пенек, выкуривал папиросу и ждал, когда откроются ворота в другой мир. Там, в ином мире была глубокая и быстрая река, ледяная и хрустально прозрачная, и рыба в ней водилась жирная, вкусная.

— И что характерно, — рассказывал Трифоныч мальчишкам, когда те расспрашивали его об этих походах, — рыба на крючок разве что не кидается. Можно и без наживки ловить.

Открывать ворота в этот рыбацкий рай Трифоныч научился еще ребенком, в суровые военные годы, когда было голодно и семья — мать, бабка и трое младшеньких — кормилась исключительно огородом да тем, что Максимка с рыбалки принесет. Уже и тогда все знали, куда он ходит. А как утаишь? И многие выменивали у мальчишки рыбу на хлеб или яйца, но никто вместе с ним на эту опасную рыбалку ходить не отваживался. То ли не голодали так сильно, как Максимка с родными, то ли слишком уж было страшно: поди знай, выпустит ли радуга обратно домой или оставит там, — в диком и странном лесу. Максимку радуга выпускала — иногда в тот же день, иногда дня через три или четыре, но выпускала всегда и до сих пор, на протяжении уже шестидесяти с лишком лет.

— Трифоныч, как же тебе удается радугу открывать? — спрашивали мальчишки.

— А я не открываю. Прихожу, сажусь вот… на пенечек и жду. Иногда открывается, а иногда и нет. Тогда собираюсь и домой ухожу, не судьба, значит.