Драконослов (СИ)

— Минуту.

Я внимательно рассматривал татуировку. Она не позеленела, как мне показалось сначала, просто исходная чёрная стала чуть меньше, сдвинулась и слегка изменилась, давая место зелёной и переплетаясь с ней. Рисунок у двух половин был разным. Я нутром чуял, что это несёт какой-то смысл, но ухватить его не мог… Чёрная часть была… симметричнее, что ли… тогда как у зелёной внешний край был из тонких бледных линий, а стык с чёрной — из более толстых и насыщенных, с ясно выраженным тёмным ядром.

Я посмотрел на татуировку Виль. Очень похожа на мою, только зелёная часть вся однотонно-бледная и ядро не столь явно выражено.

Татуировка у Кэтлин была практически зеркальным отражением татуировки Виль: тонкие, но насыщенные зелёные линии по краю, сходящиеся к тёмному ядру, от которого разбегаются широкие светло-серые полосы.

Я слегка вытянул наши руки вперёд, так, чтобы им обеим было видно все три татуировки.

— Что это? — Спросил я сначала по-немецки, а потом по-английски. Простой, казалось бы, вопрос заставил обеих надолго задуматься. — Похоже, ответ мне не понравится. Говорите! — Опять повторил я дважды, заметив одновременно нахмурившиеся брови. — Ты первая, Виль.

— Это печать магического договора. Мы с тобой — муж и жена, и согласились на это добровольно и искренне, с заботой друг о друге. Поэтому наш союз равный, мы помогаем друг другу и печать никого не заставляет подчиняться другому… хотя обычай велит жене во всём слушаться мужа. — Уже тише закончила она.

— Понятно. Ну, ты знаешь моё отношение к вашим обычаям и немного в курсе обычаев моей родины. — Я улыбнулся. — А что с зелёной?

— Зелёная… Метка алефси! — Она практически выплюнула последнее слово. Кэтлин, услышав знакомое слово, гордо вздёрнула подбородок. — Она навязала тебе магический договор, но… Ты, хоть и мог отказаться — это было бы трудно, но возможно — добровольно согласился дать то, что ей было очень-очень нужно… И теперь ты являешься её… ну, практически хозяином. — Виль передёрнулась. — И как тебя угораздило спутаться с этой… — Остаток фразы она с трудом проглотила.

— Теперь ты. — Я повернулся к Кэтлин, с новым интересом её разглядывая. Высокая. Очень-очень высокая: я и сам не коротышка, но она почти на голову выше, наверное, два десять, а то и все два пятнадцать! Зелёный камуфляж, весь покрытый лоскутками и веточками, не давал разглядеть фигуру — но явно очень худую. Из-за плеча торчит лук с большим роликом на сложно изогнутой верхней дуге, на правом бедре такой же зелёный и мохнатый тул со стрелами — аж на ностальгию пробило, чес-слово![21] Ладонь очень узкая, длинные пальцы с лишним суставом, на указательном — явно твёрдая мозоль, на большом — металлическое кольцо. Что-то я слышал про «кольца лучников» в том мире, но сам не видел, ни живьём, ни на картинках. Лицо треугольное, маленький рот, тонкий прямой нос, широко расставленные глаза непонятного серо-зелёного оттенка, очень светлые. Брови и ресницы цвета каштана, волосы убраны под маскировочный же капюшон.

— Клеймо другр! — Прорычала Кэтлин. На этот раз уже Виль в ответ на знакомое слово решительно подбоченилась, склонив голову к левому плечу. — Если бы я знала, что ты уже связал свою судьбу с другр… — Она вдруг осеклась, и продолжила после паузы глухим голосом, опустив голову. — Я бы всё равно пришла к тебе. Эта печать… Она требует твоей защиты, предлагая свою помощь лишь в обмен. Они называют это союзом. — Она пренебрежительно фыркнула и замолчала.

— А зелёная?

— Это печать служения! Чтобы служить тебе, я предала свой народ, свой род, свою семью, и отреклась от них, ибо они хотят убить тебя. — Она показала левую ладонь, тыльная сторона которой была одним сплошным белым шрамом. — Шаману рода было видение, но я знаю, что они все ошибаются — мне тоже было видение. Но алефси не может быть один. Нужен… Якорь… Повелитель… Хозяин. — Каждое слово звучало тише предыдущего, а последнее она практически прошептала с очень странными интонациями… Ладно, потом разберусь… Надеюсь только, что не слишком поздно. — Мой хозяин — ты, отныне и до самой смерти! — А вот это уже было сказано громко, уверенно и даже с ноткой злорадства, правда, я так и не определился, на чей счёт его отнести.

— Куросакура, подойди, пожалуйста. Что ты знаешь о таких печатях? Пользуется ли твой народ чем-то похожим? — Мой переход на японский, напрочь отличающийся и от английского, и от немецкого, имеющих довольно много схожих корней, позволяя хотя бы приблизительно догадаться о течении беседы, заставил обеих спорщиц поморщиться, а потом, заметив одинаковую реакцию друг друга — абсолютно зеркально развернуться спиной, при этом Кэтлин опять вздёрнула подбородок и вся вытянулась, а Виль, наоборот, развернула плечи, подчёркивая грудь… Блин, кажется, я попал…

— Конечно, я знаю такие печати! Их все знают! — Куросакура показала левую руку с затейливым красным узором, практически теряющимся на тёмной чешуе. — Печать сердца, показывающая родство и корни. Она неизменна. — Странно, а у Виль на левой руке я ничего не видел… Куросакура показала правую руку с небольшой завитушкой. — Печать разума, показывающая собственный осознанный выбор. Она бывает разной, её можно дополнять и менять. Печать нельзя убрать… — Куросакура покосилась на Кэтлин и поморщилась. — Точнее, можно сломать, но это… Как отрубить себе руку, а потом прирастить обратно: вроде всё на месте, и даже работает как надо, да только что-нибудь обязательно будет не так, каким бы хорошим ни был лекарь. Кстати, ни у тебя, ни у Вильгельмины печати сердца нет. И следов нет. Почему?

— Про Виль не знаю. А со мной всё просто: я не из этого мира. Там, где я родился, нет ни магии, ни магических печатей. Эту печать, — я кивнул на правую руку, — я получил уже здесь, когда мы с Виль поженились, и это действительно был осознанный выбор, причём весьма непростой для нас обоих. Зелёная часть появилась только что — странно, что ты не услышала, как Кэтлин со мной заговорила. — Услышав свои имена, обе спорщицы скосили на нас глаза, старательно пытаясь сохранить независимый и неприступный вид. Если я срочно что-нибудь не придумаю, это точно добром не кончится… Слова про другой мир заставили Куросакуру сначала недоверчиво прищуриться, а потом задумчиво кивнуть.

— Это… многое объясняет.

— В моём мире живёт только один вид разумных — люди, такие, как я. — Куросакура меня очень внимательно осмотрела, а я с улыбкой замахал руками. — В том смысле, что не такие широкие и низкие, как другр, и не такие высокие и тонкие, как алефси. Ну, в среднем. — Обе представительницы упомянутых видов изо всех старались не подать виду, насколько им интересно, о чём же мы говорим. — Внешне ближе всего к араманди, как это ни забавно, но млекопитающие и разброс по внешности больше. В принципе, и Виль, и Кэтлин вполне сошли бы за людей, пусть и с несколько экзотической внешностью. — Куросакура вопросительно подняла бровь, а я только развёл руками, мол, да, вот настолько большой разброс. — Ну, Виль, конечно, слишком тяжёлая для человека, у людей плавучесть положительная, а внешне вполне похожа.

— Смотри. — Куросакура взяла мою руку в свою и стала водить когтистым пальцем по узору. Ладонь у неё оказалась непривычно горячей. — Вот это ядро, яркое и насыщенное, означает тебя. Вот эта полоса меандра, бледная и тонкая, означает Кэтлин. Разница в цвете говорит, что в вашей паре ты главнее. От твоего ядра отходит много линий, и лишь часть из них упирается в меандр, а все её линии — бледные и идут к твоему ядру или образуют петли. Это значит, что у неё практически нет никакой свободы, она полностью на тебя завязана, полностью подчиняется. Но при этом все линии ровные и плавные — это значит, что выбор был добровольным. А вот здесь два узора, немного разных, это ты и Вильгельмина, я не могу сказать, который чей, но это и неважно, потому что у вас обоих есть и много свободных линий, и много общих. Красивый узор получился, очень гармоничный. — Куросакура на время замолчала, разглядывая мою руку под разными углами. — Да, хороший узор, крепкий и ровный. И зелёный тоже хорошо вписался, обычно новая печать стремится вклиниться в старую, как бы расколоть, а тут как будто корни пустила сразу по всему стыку равномерно. — Куросакура задумчиво обвела когтем татуировку и отпустила мою руку. — Лучше бы, конечно, спросить жреца, он точнее сказать сможет.

— Спасибо, Куросакура, мне пока и этого достаточно. Основную мысль я понял, а детали сейчас не критичны.

Глава 12, в которой герой узнаёт новые и неожиданные подробности о мире и его обитателях

Тренировка была безнадёжно сорвана… Жаль, конечно, но разобраться с неожиданным пополнением — важнее, так что мы расположились во дворе на импровизированных скамейках из подручных материалов.

Я вдруг понял, что крайне мало знаю не то что о других здешних народах, помимо другр (я и о них-то знаю всего ничего), а вообще о ситуации и раскладах в этом мире. С одной стороны, я вполне комфортно чувствовал себя в роли друга клана Эдельштайнбергшлосс: как говорится, сыт, пьян и нос в табаке. Мои невеликие аппетиты более чем окупались моими иномирскими знаниями и умениями, занятия с Куросакурой давали необходимый контраст непрерывному ковырянию в железках, плюс молодая жена — пусть по стандартам моей родины и не писаная красавица, но на мой вкус всё равно очень привлекательная, а характер так и вовсе сказочный — словом, все условия, чтобы жить в своё удовольствие и не задумываться о будущем.

Нападение ледышек несколько всколыхнуло картину этого благостного болота, но в моём восприятии лишь добавило новый фактор, который надо преодолеть — и можно продолжать ползти прежним курсом… куда? Нет, моя польза для клана несомненна: и авиация, и оружие (о да, оружие!), и электричество, на комплексное внедрение которого я возлагал определённые надежды… С другой стороны, цель не хуже любой другой: локальное прогрессорство в одном отдельно взятом клане с медленным расползанием технологий по соседям, а затем и по всему миру (в этом я был уверен: даже если все наши будут молчать, как партизаны, кто-нибудь посторонний обязательно узнает что-нибудь лишнее, а дварфы — далеко не дураки, создать устройство под результат, особенно зная, что это в принципе возможно — вопрос только времени). Но это всё фон, здесь и сейчас, получив по морде от реальности — к счастью, только в переносном смысле — я осознал, что спроецировал какие-то свои представления на окружающее, и живу, фактически, в придуманном мире.

— Придётся начинать с самого начала. — Тяжело вздохнул я, оглядев сидящих рядом женщин. — Виль, я только сейчас понял, какой я дурак. Можешь мне кратко рассказать о других народах этого мира? Судя по колоде — всего должно быть четыре: другр, араманди, алефси и… кто? Кстати! — Я достал колоду, которой уже довольно давно не пользовался, но по неистребимой хомячьей привычке всё равно таскал с собой, и скинул несколько карт перед Куросакурой и Кэтлин, чтобы они не выпадали из разговора.

— Ну… Я думала, тебе просто некогда… — Пояснила Виль немного удивлённо. — Ты всё время был занят этими твоими дельтапланами, пулемётами и прочим… Да ещё и с Куросакурой тоже… Но если кратко, то про нас, другр, ты уже знаешь. Наша стихия — земля, мы живём в этих горах, несколько сотен кланов разной величины. Араманди живут на юге, в пустыне, у нас с ними хорошие отношения и налажена торговля: металлы и немного готовых вещей в обмен на фрукты и минералы, которых в горах нет. Теперь вот ещё и нефть, наверное, понадобится. Они живут племенами, кочующими от оазиса к оазису. Говорят, где-то есть небольшие поселения, но точно никто не знает. Они очень вспыльчивые, у них очень строгий и непонятный чужакам кодекс чести, их стихия — огонь, они почти поголовно владеют магией огня и способны чувствовать тепло. Насколько я знаю, чем сильнее маг-араманди, тем быстрее он сгорает от своего огня, в отличие от другр, которым магия продлевает жизнь. Правда, магические способности у разных другр различаются едва ли вдвое, у араманди же — в несколько раз, говорят, бывает даже вдесятеро. Алефси, — она отчётливо поморщилась, но продолжила ровным тоном, — живут на севере в лесах, их стихия — воздух. Наш клан с ними почти никогда не встречался, северные же кланы с ними почти непрерывно воюют, с редкими перемириями, но ни о каком сотрудничестве с этими психами не может быть и речи. Они не держат слово и бьют исподтишка. Четвёртый народ — нерис, я знаю только, что их стихия — вода, и что никто из другр не встречал их уже очень давно… Больше десяти тысяч лет. — Уточнила она после небольшой паузы.

— Понятно. Куросакура, теперь твоя версия. — Увидев недоумение и даже обиду на лице Виль, я пояснил: — Возможно, Куросакура знает что-то, чего не знаешь ты. Опять же, другр не любят алефси — из-за противоположных стихий, я полагаю — а мне нужна максимально разносторонняя картина.

— У нас про другр говорят, что они упрямы и непреклонны, как скалы, в которых живут, а жизнь у них столь же ровная и распланированная, как их тоннели. — Куросакура улыбнулась. — Это не совсем точно, как и считать араманди вспыльчивыми, но в целом близко к правде. Думаю, про другр у тебя уже есть своё мнение, я же лишь добавлю, что не всегда мы ладили, были между нами и войны. Другр — сильные бойцы, а делить оказалось нечего: нам не нужны горы, другр не нужны пески, а мир выгоднее войны. Между собой племена араманди тоже воюют, как и кланы другр: для араманди война — это возможность показать силу и мастерство. Погибшие… В большой пустыне мало оазисов, она не может прокормить всех, а смерть в бою лучше, чем от голода или жажды. Правда и про наших магов: сильные едва доживают до семидесяти лет, тогда как воины живут и сто, и даже полтораста лет… Про наш кодекс тоже рассказывать нет смысла: основы ты сам знаешь и понимаешь, хоть и чужак, а о мелочах мы сейчас не говорим. Про алефси наш народ знает очень мало — только на западе, где горы другр становятся совсем низкими, подходит пустыня к северной равнине, но леса там не растут, и алефси бывают очень редко. Между нашими народами нет вражды и нет дружбы… Можно сказать, вообще ничего нет: слишком мы разные. Говорят, что алефси переменчивы как ветер, и просачиваются везде, как сквозняк. Народ найрисси… — Куросакура издала странный звук, а её воротник неприязненно дёрнулся. — Да, они — вода, и это всё, что араманди о них знают. Никто не помнит точно, сколько веков араманди не видели найрисси, и предпочитают не видеть их ещё два раза по столько же. Другр конфликтуют с алефси, араманди конфликтуют с найрисси — таков порядок вещей. — Я мысленно отметил, что схема стихий всё-таки европейская, крестом, а не китайская звезда. Продолжим!

— Кэт, а ты что скажешь? — Мой карточный перевод был очень приблизительным, не хватало слов, да и времени подобрать карты не было, но я старался.

— Ма-а-астер[22]… — Протянула Кэтлин с придыханием. — Да, алефси — это воздух. Мы живём в лесах к северу от гор этих… Другр. — Она явно хотела сказать что-то другое, но в последний момент передумала. — Другие считают нас непостоянными, но мы просто следуем за будущим, которое должно воплотиться. Поэтому наши стрелы разят без промаха! — Она явно привычным жестом огладила торчащие из тула стрелы — судя по разной форме оперения и хвостовиков, я бы предположил, что и наконечники разные. — Наши шаманы способны призывать видения будущего, они видят далеко… Очень далеко… Но чем дальше смотришь — тем сложнее разглядеть детали, так что и шаманы порой ошибаются, как это было в отношении тебя! Алефси живут долго, и магия здесь ни при чём. Часто бывает, что алефси надоедает быть магом, или воином, или шаманом, или лекарем, и он меняет путь — алефси способны преуспеть в любом деле! Наши поселения — в живых деревьях, которые не сбрасывают листья круглый год: магия наших шаманов хранит их и от мороза, и от засухи.

— Так, а что ты говорила про «нужен хозяин»? — Перебил я её самовосхваление.

— Алефси постоянно видят вспышки будущего — то на миг, то на день, то на год вперёд — никогда нельзя сказать заранее. Они всегда касаются лично алефси и позволяют понять, что для него будет лучше. Потому-то другие народы и считают нас непостоянными: если сейчас мы видим, что на месяц союз будет хорош, а через минуту понимаем, что за год от союза будет больше хлопот, чем пользы — зачем нам такой союз? Такие метания мешают сосредоточиться, поэтому алефси, выбравшие свой путь, присоединяются к какой-нибудь из гильдий… И уходят из неё, когда решают сменить путь. Пока алефси в гильдии — он связывает себя печатью, и тогда благо гильдии и благо алефси сплетаются воедино в видениях, помогая не сойти с избранного пути. Уходя из гильдии алефси разрывает эту печать.

— То есть, ты можешь уйти от меня, если тебе надоест? — Перебил я её. — Просто разорвав печать?

— Не могу. — Кэтлин спокойно помотала головой и перевернула правую ладонь. На её внутренней поверхности слабо виднелся зеленовато-серый узор, как будто проступивший насквозь с тыльной стороны. — Эту печать нельзя разорвать. Мне было редчайшее из видений: я узнала всю свою судьбу, и моя жизнь была связана с твоей. Поэтому я выжгла печать сердца и своими руками убила всех в своей гильдии — иначе печать разума не смогла бы занять должное место. — Я аж передёрнулся от таких откровений.

— А что про другие народы?

— Я не хочу говорить про другр, и не думаю, что могла бы сказать что-то, чего ты не знаешь… Или не узнаешь у неё. — Она на удивление нейтральным жестом мотнула головой в сторону Виль, только поморщившейся от такого обращения. — Я мало что знаю про араманди, она правильно сказала: мы слишком разные. Нарисси, народ моря, вроде бы живёт на крайнем севере, где почти не бывает лета, но мы их тоже не видели уже очень давно — нам нечего делить, они живут в ледяных водах моря, а мы — в тёплых лесах на суше.

— Поня-а-а-атно… — Задумчиво протянул я. Вроде всё… Блин, аж пальцы сводит — столько колодой шуршать. Стоп! Не всё! — А что за история про дракона?

Кэт явно помрачнела, но ответила без колебаний.

— На прошлое летнее солнцестояние шаман призвал видение. Оно было смутное и мрачное, всё, что он сказал — что грядёт Дракон на юге, и мир не будет прежним. Совет гильдий решил, что этого нельзя допустить, и Дракона следует убить. Мне в тот же вечер было другое видение: нечто страшное летело на огромных крыльях, а потом я увидела тебя и всю свою будущую судьбу. Я узнала, что мне надлежит сделать и куда пойти, и что лишь с тобой я обрету силу и могущество, а иначе моя жизнь будет короткой и бессмысленной. Утром я насыпала яд в чашу главы гильдии, и он умер. Самые молодые сразу же ушли из гильдии, а старшие стали спорить, кто станет новым главой, и многих убили. Я же тайно пообещала поддержку каждому из тех, кто, как я знала, должен был остаться в конце, а потом заколола их всех отравленным наконечником стрелы в упор. Так я получила своё прозвище и полностью очистилась от печати разума. От печати сердца нельзя избавиться так просто, поэтому я украла у лекаря самые сильные эликсиры — видение показало, какие — и сожгла руку до кости, а потом вылечила её.

Ощущения от её спокойного рассказа трудно передать словами… Меня, что называется, пробрало до самого нутра.

— Почему ты рассказала это мне? — Наконец сформулировал я вопрос.

— Видение сказало мне не лгать тебе. Ты взял ответственность надо мной, теперь моя жизнь и душа в твоей воле. Если ты отменишь мою печать — я умру, но мой дух продолжит служить тебе и после моей смерти.

Вот только прикладной некромантии мне не хватало! Ещё раз передёрнувшись и покосившись на всё ещё ошарашенных Виль и Куросакуру, я заставил себя успокоиться. Вот эта… Это… Мать, я и слов-то таких не знаю… В общем, Кэтлин намерена служить мне до самой смерти, и даже после. Не уверен, что мне нравится перспектива, но, пожалуй, в живом виде она будет… ну не лучше — «лучше» и это вместе не ставятся никак, но «менее хуже» тоже сойдёт. Правильно Виль ругалась: алефси — психи, и все те слова, что она сказала, и ещё по-русски в три этажа с загибами.

Глава 13, в которой герой узнаёт ещё больше, но на этот раз — и о себе тоже

— Ну зачем мне тебя наказывать, если они, как ты говоришь, были моими врагами? — Этот спор меня откровенно достал. Уже стемнело, а Кэт пристала, что «предатель должен быть наказан», и непременно прямо сейчас.

— Нельзя начать что-то новое, не покончив со старыми долгами! И я не могу сама дальше определять меру наказания. Это обязанность повелителя. Ты должен меня связать, выпороть и обозначить своей, иначе это сделает печать служения… И так будет гораздо хуже… для всех, с кем я связана. — Вот ведь манипуляторша чёртова, сразу просекла моё слабое место… Связать, говоришь? Я задумчиво оглядел высокую и неправдоподобно тонкую — явно очень гибкую — фигуру, «одетую» только в верёвки, туго и явно болезненно перетягивающие крест-накрест торс и двумя поясами — живот и талию. Кэт оказалась ниже, чем я думал сначала: её высокие ботинки с необычной круглой подошвой добавляли примерно десять сантиметров роста, скрадывая нечеловечески длинные и узкие ступни, но даже босиком её подбородок был выше уровня моих глаз.

— Куросакура, прости, что беспокою так поздно. — Я перешёл на японский.

— Да, учитель? — Судя по голосу, она тоже не спала, и ей это тоже не нравилось.

— Скажи, пожалуйста, ты знаешь шибари[23]? — Услышав мой вопрос, Куросакура поперхнулась.

— Да, все араманди знают шибари в той или иной степени. Связать пленника и допросить в поле. — Отвечала она очень осторожно, старательно не акцентируя внимание на других аспектах шибари.

— Тогда помоги мне, пожалуйста, связать эту дуру, а то она никому спать не даст. — Всё-таки абсолютная неспособность местных понимать чужие языки иногда очень на руку: можно смело говорить гадости прилюдно, и никто не узнает — ну, если следить за выражением лица и интонацией.

— Да, учитель! Только возьму верёвку погрубее! — Я полностью разделял энтузиазм Куросакуры, и уже через полчаса Кэт была увязана до состояния аккуратного брикета — неспособная пошевелиться и едва дышащая, но при этом нигде ничего не было опасно пережато: не хватало ещё с проблемами из-за застоя крови разбираться.

Пока мы с Куросакурой увязывали Кэт, в ведре рядом отмокали розги — ну, как розги… просто несколько тонких прямых веток, срезанных с ближайшего куста и ошкуренных до полной гладкости. Немного подумав, я добавил финальный штрих: плотно завязал Кэт глаза и заткнул рот кляпом.

— Это тебе поможет! Лежи и думай о своих прегрешениях! — «Ласково» прошептал я слегка вздрагивающей алефси, а потом очень аккуратно и тщательно заткнул и завязал ей уши. Кажется, в BDSM[24] это называется сенсорная депривация…

Несколько раз от души вытянув её вдоль спины и пониже, я счёл свою воспитательную работу законченной, и отправился под бочок к Виль, смотревшей на это с явным неодобрением, но молча.

— Всё! Она нас не видит, не слышит, и ничего не скажет! — Удовлетворённо сообщил я жене. — И, самое главное — она получила своё наказание. А теперь давай спать! Ну или спать, если тебе так больше нравится. — Прокомментировал я внезапно обнаруженное под одеялом полное отсутствие ночной рубашки.

* * *

Утром Кэтлин пыталась возмущаться, что наказание-де было совершенно недостаточным, и что там остался последний пункт, но настолько неубедительно, что даже не понимающая ни слова Куросакура едва сдерживала смех: мечтательно-отсутствующий взгляд, припухшие, явно искусанные губы (кляп за ночь куда-то исчез, хотя все верёвки остались на месте), общая благостность на лице и недвусмысленные покраснения в тех местах, где никаких верёвок не было, говорили сами за себя. Поразительная гибкость и изобретательность!

— Если тебе не понравилось — я могу придумать что-нибудь другое. — Я задумчиво смерил взглядом Кэт и стоящие рядом деревянные козлы, на которых мы обычно пилили дрова. — Что-нибудь такое, после чего ты не станешь считать себя недостаточно наказанной. — Я специально выделил последние слова голосом, подпустив холодка. Это Виль мне жена и ровня, а Кэт сама согласилась на очень подчинённую роль. Кто сказал, что я не могу быть плохим «мастером»? От моих слов она заметно вздрогнула, но не отступилась.

— Нужно последнее… Ты должен… Я… должна быть твоей… — Видимо, по моему лицу было видно, что я думаю об этой идее. — Иначе магия печати сожрёт меня!

— И как же? — На всякий случай уточнил я, хотя ответ был очевиден.

— Fuck me![25] — Подтвердила она мои подозрения.

— У меня есть жена.

— Это… Это нужно сделать! Это же печать!

— Объяснишь это Виль. Сама. Уговоришь — сделаю. Не уговоришь — сама виновата. — Я протянул Кэтлин колоду и демонстративно сложил руки на груди, как только она её взяла. Надо будет ещё две взять, для Виль и Кэт.

— Я не смогу! В колоде нет нужных слов! — Казалось, Кэт готова расплакаться, но я был абсолютно уверен, что на самом деле она уже бешено просчитывала варианты.

— Придумай что-нибудь. Зачем мне в команде та, что даже не может нормально договориться с остальными? А если вам придётся действовать без меня? Что, поругаетесь и друг друга прирежете? Очень ценная команда! — Похоже, я угадал с тоном и мотивацией: мрачно кивнув, Кэт уселась прямо на землю и стала листать колоду, скидывая чуть ли не каждую вторую карту. Посмотрев на это занимательное зрелище, я повернулся и уже сделал несколько шагов в сторону огорода — еда сама не вырастет, ей нужна помощь, как был остановлен криком Кэт:

— Мастер! А как остальные слова достать?

— Что? — Обернулся я, не поняв вопроса. — Это стандартная колода, сделанная другр. Куросакура говорит, что все колоды одинаковые, во всяком случае, у араманди слова ровно те же, только начертание чуть-чуть иное. Какие ещё «остальные слова»?

— Которые вчера были… Когда ты нам переводил.

Я постарался вспомнить, что же вчера было. Ну да, я переводил, на полном автомате выдёргивая из магического футляра нужные слова… нужные, а не те, что были в колоде! Я задумчиво посмотрел на собственные пальцы. Они скромно промолчали в ответ. Вернувшись за колодой и собрав скинутые карты, я уже привычными жестами раскидал давно знакомый «пасьянс»: прямоугольник двадцать на четырнадцать, двести восемьдесят карт, по числу «счётных» дней в году. Посмотрев на футляр и старательно сосредоточив все мысли на другом, я выдернул ещё одну карту. Пальцы совсем слабо, но узнаваемо — теперь, ожидая этого, пропустить было трудно — закололо магией, а я с интересом уставился на новую, двести восемьдесят первую карту, которой просто не могло быть, с чем-то неразборчивым вместо синего слова. Неудивительно, что у меня вчера пальцы болели — ощущения, будто я эспандер жму, пусть и не очень тугой. Выдернув ещё пару карт, я задумчиво собрал остальные.

— Идём. — Не оборачиваясь скомандовал я Кэт.

Мы нашли Виль и Куросакуру возле теплицы — дварфы делали отличное стекло, но возить его было непросто, тем более в такую даль, так что затянута она была чем-то вроде полиэтиленовой плёнки: вполне пропускающей свет, но очень мутной.

— Виль, сколько я вчера достал карт, которых нет в колоде? — Она удивлённо на меня посмотрела.

— Разве можно достать то, чего нет? Я просто подумала, что у тебя колода больше… — Когда до неё дошло, она посмотрела на меня большими глазами.

— Ага, именно. Куросакура, сколько ты насчитала карт, которых нет в обычной колоде? — Пару раз моргнув, она дала более точный ответ.

— Приблизительно ещё десять дюжин. Может, одиннадцать. Я не сразу стала считать, да и обычную колоду помню не очень хорошо.

Я протянул ей колоду.

— Достань карту из тех, что точно нет в обычной колоде.

Немного задумавшись — логика перелистывания карт предусматривала только стандартные карты, Куросакура пожала плечами и просто вытянула карту.

— Вот.

Пальцы дёрнуло слабым разрядом. Мы переглянулись с Виль, старательно сверяя карту с памятью, и синхронно кивнули. Дважды — и по поводу колоды, и по поводу того, что это надо будет потом обсудить.

— Спасибо, Куросакура! Ты мне действительно очень помогла.

Глядя на удивлённую Куросакуру, я забрал карту и протянул колоду Кэт.

— Вот Виль, вот колода. Действуй. А мне ещё грядки пропалывать. Кстати, ты говорила про вашу магию, что она растения защищает. Подумай, чем ты можешь нам помочь, чтобы не остаться голодной.

Глава 14, в которой герой узнаёт ещё немного и всё-таки заканчивает начатое ранее

Разумеется, Кэт не удалось уговорить Виль. Она очень старалась, но взаимная антипатия была слишком велика. Зато в процессе она вложила немало сил в улучшение нашего огорода, а после обеда ушла на охоту и к ужину добыла какое-то крупное копытное. Заодно я узнал, что в этом мире практически нет животных среднего размера — с зайца или лису. Есть мелочь вроде мышей, крыс или куниц, есть крупные звери — с волка или оленя и больше, а в середине непонятный пробел. Мясо немного горчило, но после дварфийской преимущественно вегетарианской диеты пошло замечательно.

Общение с Кэтлин оставило у меня очень странное впечатление… С одной стороны, она принесла мне серьёзную магическую клятву верности, и слушалась беспрекословно, искренне стараясь сделать хорошо, а не «как сказали». С другой же — думала она только и исключительно о себе, о собственных интересах, которые сейчас, по её мнению, сфокусировались на мне. Её оговорка про личное могущество и абсолютное безразличие к судьбе бывших… не друзей, нет — друзей у таких быть не может — «всего лишь» соратников по гильдии наводили на нехорошие мысли. Попытки расспросить про общество алефси, мол, «у тебя папа есть? а мама есть? а почему злой такой, как собака?» натыкались либо на искреннее непонимание сути вопроса, либо на пространные самовосхваления, мол, алефси круче всех, а остальные живы только потому, что спрятались, где леса не растут…

Некоторые полезные факты я всё-таки постепенно собрал. Живут алефси действительно очень долго — даже возраст в тысячу лет не был чем-то удивительным, но гибнут, как правило, гораздо раньше, из-за какой-нибудь глупой ошибки (ага, вроде яда в чаше от любимой ученицы), и от старости до сих пор не умер ни один. За эти века жизни каждый алефси несколько раз меняет путь — что я для себя перевёл как профессию. Просто со скуки, надоедает им, видите ли, «вчера — царь, сегодня — царь», в смысле — маг, воин, шаман, лекарь… Примерно после ста пятидесяти — двухсот лет внешность алефси практически перестаёт меняться, обычно застывая на отметке «около тридцати» по земному счёту, и сама Кэт до этой знаменательной даты уже почти добралась: в день того самого видения ей исполнилось сто шестьдесят четыре года, и, по её словам, она уже заслужила звание совершеннолетней.

Ткани алефси отличались удивительной лёгкостью, особенно кости, очень прочные, несмотря на тонкость, и упругие — именно из костей соплеменников алефси делали свои луки. Я не стал уточнять, из кого сделан лук Кэтлин — подозреваю, что ответ мне бы не понравился. Сама она действительно весила удивительно мало, едва ли в ней было хотя бы килограммов тридцать — я смог её легко поднять и держать на вытянутых руках, пока Куросакура завязывала особо хитрые узлы. Женщины алефси были стройнее и заметно выше мужчин, примерно два с половиной метра против двух с четвертью при практически равном весе, и «всего лишь» ровно два метра Кэтлин были очень сильным недобором — эдакая лоли на эльфийский лад. Кстати, несмотря на рост, на мой взгляд выглядела она скорее подростком, чем взрослой женщиной… Везёт мне на экзотических персонажей! Я даже украдкой покосился на Куросакуру, но ничего особо странного не увидел… С другой стороны, я ведь толком и не знаю, что является странным для араманди… И это тоже надо выяснить. Проклятье, список всего того, что надо непременно и как можно скорее узнать об этом мире, уже не вмещался даже в улучшенную память!

Мне очень повезло, что Куросакура знает шибари: на следующий вечер Кэт опять пришлось связать, заткнуть рот и отстегать, иначе она ни в какую не соглашалась оставить нас с Виль в покое. Я даже начал подозревать её в мазохистских наклонностях. Во всяком случае, если ей было действительно так больно, как она пыталась показать, зачем она пыталась подставить под розги всю спину? На этот раз я не стал возиться с затыканием ушей: всё равно мы с Виль просто обсуждали странную ситуацию с колодой.

Проведённые днём эксперименты дали очень забавный результат: в радиусе примерно трёх-четырёх метров от меня из наших двух колод можно было вытащить карту с любым словом. Но если я не находился на расстоянии вытянутой руки — слово было только на родном языке «крупье». Если же я находился достаточно близко, то на карте был перевод, но только на те языки, на которые его знал я, а вместо неизвестных мне слов получались нечитаемые узоры. Я решил, что синий — это всё-таки французский, а не итальянский: в молодые годы мне попалась игра «Гоблины 3» на французском языке, и читать со словарём я худо-бедно научился. С японским, который я пока ещё знал недостаточно полно, картина была аналогичная, только вместо синей вязи получался абстрактный красный геометрический узор. С английским эксперимент не удался — я знаю его действительно хорошо, а вот в немецком несколько неизвестных мне слов превратились во что-то, напоминающее схему кладки очень толстой кирпичной стены.

* * *

За следующие два дня я узнал много нового о народах этого мира. Культура араманди напоминала интересный сплав японских самураев и монгольских кочевников, насколько я про них знал в старом мире. Сочетание непрерывной готовности в любой момент начать бой из-за малейшего оскорбления против любых шансов и строгого кодекса чести, высшей добродетелью почитающего холодный рассудок. Практически полное отсутствие мирных профессий: основным источником пищи служила охота, а в оазисы племена заходили преимущественно за водой — немногочисленные плоды в основном шли на обмен с другр и с соседними племенами (если вдруг случайно не получилось подраться) или доставались детям — не один я, как оказалось, тосковал по мясу. Непривычная система ценностей: чем сильнее маг — тем раньше он умирал — тем меньше он мог передать знаний и умений своим детям — и потому воинов уважали больше, хотя в бою даже средний маг мог зажарить четверых-пятерых противников. Магия араманди была предельно однообразной: нагреть. Нагреть что-нибудь, нагреть где-нибудь, самое сложное — те самые огненные плевки, которыми Куросакура так выручила нас при нападениях ледышек. Что интересно, эти же плевки были критерием деления на магов и воинов: «плеваться» могли только воины, у магов избыток силы мешал точному контролю и вместо маленького летящего огонька получалась струя, как из огнемёта. Представив это зрелище, я немедленно предложил «сдавать в аренду» на зиму «ненужных» магов в пещеры другр: десять-двадцать магов дварфийский клан не объедят, а в прямом смысле слова огневая мощь резко изменит баланс сил, если ледышки вздумают напасть снова. И племени араманди тоже хорошо — зимой в пустыне пищи меньше, и возможность пересадить несколько ртов на «внешнее питание» будет не лишней. Словом, очевидная выгода для всех, и заметить её раньше мешала только всеобщая скрытность.

Кое-что новое я узнал и о другр. Я полагал, что у них единая религия, но на самом деле у каждого клана есть свой дух-покровитель, за неимением лучшего термина. При слиянии двух кланов дух более слабого засыпает — нередко навсегда. При разделении слишком большого клана всегда сначала стараются разбудить духа какого-нибудь потерянного клана, но обычно безуспешно, и тогда приходится создавать новый алтарь и нового духа — ритуал долгий и сложный — а потом, фактически, с нуля создавать новую ветвь религии: обряды и заветы от духа к духу (ну или от клана к клану) отличались довольно сильно. Виль прямо не говорила, но у меня сложилось впечатление, что духи враждуют друг с другом так же, как и сами другр, так что давнишнее нападение на церковную верхушку клана Эдельштайнбергшлосс — скорее всего, дело рук какого-то из соседних кланов, и сделано было именно по наводке их духа. Не знаю, какой интерес был в этой схеме у духов, а вот другр от них имели прямую и очевидную пользу: практически вся их магия в той или иной степени была завязана на духа-покровителя, если не в плане силы (как накопители), то, как минимум, в плане навыков и новых рун. А без магии в подземных комплексах другр было бы темно, холодно и голодно.

Общество алефси, информацию о котором собрать оказалось труднее всего, меня неприятно поразило даже после довольно плотного общения с Кэт. Фактически, можно сказать, что у алефси два общества. Примерно к пятидесяти годам алефси созревают физически, и после рождения первого ребёнка перестают считаться детьми. Но, как правило, одним ребёнком они не ограничиваются, а заводят троих-пятерых. Обзаведясь внуками, алефси считается совершеннолетним — это обычно происходит в возрасте ста лет с небольшим. Однако по-настоящему взрослым алефси считается лишь в том случае, если хотя бы двое его детей доживают до совершеннолетия — что случается не всегда. Примерно с пятидесяти до ста лет у алефси очень активно работают гормоны и родительские инстинкты, так что дети растут окружённые вниманием и заботой, но потом на первое место начинают вылезать личные желания и амбиции. Несовершеннолетние алефси очень мало пересекаются со взрослыми, что немного снижает шанс их гибели в разборках «взрослого мира». Учитывая столь раннее рождение и столь длительную жизнь, можно было бы ожидать, что народ алефси окажется многочисленным, но уже упомянутый абсолютный эгоизм, наглядно продемонстрированный Кэтлин, приводит к тому, что половина алефси погибает, не достигнув и двухсот лет, а те единицы, которые прожили хотя бы пять веков, по праву считаются воплощениями хитрости, коварства и предусмотрительности, так что впору удивляться не малочисленности алефси, а тому, что они до сих пор ещё сами себя не истребили. Впрочем, это было бы фатально для них всех, и, я так думаю, их видение «будущего, которое должно быть воплощено», уберегает их от самоистребления. В общем, не та компания, в которую я хотел бы попасть…

* * *

На четвёртый вечер Виль всё-таки сжалилась над Кэт, каждую ночь молча лежавшей связанной на соседней лавке. В старом мире мне ни разу не довелось заняться групповым сексом — я как-то не стремлюсь делиться столь личными переживаниями, и полученный опыт убедил меня в правильности этого подхода. Получив вожделенное разрешение, Кэт не давала нам уснуть практически до самого рассвета, продемонстрировав поразительную фантазию, изобретательность и настойчивость. К стыду своему должен признать, что испытал изрядное облегчение, когда основное её внимание переключилось на Виль, ибо даже выносливую другр она заездила буквально до полуобморочного состояния.

Глава 15, в которой команду настигают откровения

Наутро я проснулся вторым, незадолго до обеда. Первой встала Куросакура, а Виль с Кэт так и спали вповалку, насилу из них выпутался — всё-таки, жена у меня хорошая, большая — полных два центнера с четвертью, да и Кэт тоже «ничо так» — обвилась на манер змеи, хорошо, что вокруг Виль, а не меня.