315 Подобная символика могла первоначально быть основанной на определенного рода визионерском опыте, не являющемся чем-то необычным и в наши дни, в ходе психологического лечения. Психолог-медик в этом опыте не обнаруживает ничего мрачного. Контекст сам по себе подсказывает верный путь интерпретации. Данный образ выражает некую пси-хологему, с трудом поддающуюся формулированию в рациональных терминах, а потому неизбежно требующую использования конкретного символа, — как бывает в сновидениях, когда более или менее "абстрактная" мысль посещает нас в состоянии abaissement du niveau mental, случающегося во время сна. Все "шокирующие" сюрпризы, в избытке содержащиеся в сновидениях, всегда надо понимать иносказательно, пусть они даже и будут облечены в чувственную образность, не останавливающуюся ни перед каким шутовством и ни перед какими непристойностями. Такие образы не должны оскорблять наше восприятие, поскольку они не нацелены на это. Они представляют собой как бы запинающиеся попытки выразить некое ускользающее значение, завладевшее вниманием сновидца.[613]
316 Из контекста видения (Иоанн, 3,12) явственно следует, что указанный образ следует понимать не конкретно, а символически; ибо Христос говорит не о земных предметах, но о небесном или же духовном таинстве — "таинстве" не в том смысле, что он прячет что-то или делает из чего-то секрет (в самом деле, что может быть более вызывающим, чем обнаженная непристойность видения!), но потому, что значение этого таинства все еше скрыто от сознания. Современный метод анализа и интерпретации сновидений следует этому эвристическому правилу.[614] Если мы применим его к данному видению, то получим следующий результат:
317 1. Гора означает восхождение, а именно — мистическое, духовное восхождение ввысь, к месту, где происходит откровение, где присутствует дух. Этот мотив настолько хорошо известен, что нет надобности документально подтврждать его.[615]
318 2. Центральное значение Фигуры ХРИСТА для той эпохи доказывается многочисленнейшими аргументами. В христианском гностицизме эта фигура служила визуализацией Бога в качестве Архантропоса (Первоначальный Человек = Адам), то есть сжатой репрезентацией человека как такового: "Человек и Сын Человеческий". Христос — внутренний человек, достигаемый на пути самопознания: он — "цартсвие небесное внутри нас". Как Антропос, он соответствует тому, что эмпирически оказывается наиважнейшим архетипом, а как судья над живыми и мертвыми и как царь славы, он соотносится с реальным организующим принципом бессознательного — кватернионом или квадратом, вписанным в круг, то есть самостью.[616] Утверждая это, я не совершаю насилия: моя точка зрения основана на опытных данных, свидетельствующих, что структуры типа мандалы обладают значением и функцией центра неосознаваемой личности.[617] Четырехсоставность Христа, о которой необходимо помнить в связи с рассматриваемым видением, подтверждается на примере символов креста, rex gloriae и Христа как года.
319 3. Извлечение Женщины из бока Христа подсказывает, что он интерпретируется в качестве второго Адама. Порождение на свет женщины означает, что он здесь играет роль Бога-Создателя книги Бытия.[618] Подобно тому, как в различных традициях допускалась комбинация мужского/женского в Адаме,[619] до сотворения Евы, так и Христос здесь весьма драматически демонстрирует свою андрогинность.[620] Первоначальный человек обычно бывает гермафродитом: в ведической традиции он также порождает собственную женскую половину и соединяется с ней. В христианских аллегориях женщина, возникшая из бока Христа, обозначает Церковь в ее качестве Невесты Агнца.
320 Разделение Первоначального Человека на мужа и жену объясняет собой акт зарождения сознания: такое деление производит на свет парные противоположности, тем самым делая сознание возможным. Для Марии, наблюдавшей это чудо, видение было спонтанной визуализацией или проекцией бессознательного процесса, происходящего в ней самой. Опыт показывает, что бессознательные процессы являются компенсаторными по отношению к определенной ситуации сознания. Раздвоение в видении, таким образом, должно указывать на то, что с его помощью компенсируется некое сознательное условие единства. Это единство, вероятно, относится прежде всего к фигуре Антропос — Богу во плоти, стоявшему тогда на переднем плане религиозных интересов. Он, по словам Оригена, — "Vir Unus"[621], "Единый Человек". Именно с этой фигурой столкнулась Мария в своем видении. Если мы предположим (и небезосновательно), что видение принадлежало действительно женщине, то в чистой, обожествленной маскулинности Христа ей недоставало уравновешивающего женского начала. Отсюда — явленное ей откровение: "Я есмь оба — и мужчина, и женщина". Данная психологема до сих пор входит в католическую концепцию андрогинности Христа в его качестве "Virgo de Virgine" (от девы к деве), хотя она и выступает скорее sententia communis (общее (расхожее) мнение), чем conclusio (обоснованный вывод). Средневековая иконография иногда изображает Христа с женской грудью, в согласии с Песнью песней Соломона, 1,1: "Ибо груди твои лучше вина". (в русском переводе – ибо ласки твои лучше вина) У Мехтхильды Магдебургской имеется замечание, делаемое от имени души: когда Господь поцеловал ее[622], оказалось, что он, против всякого ожидания, лишен бороды. Признаки мужского пола у него отсутствовали. Мехтхильду посетило видение, подобное видению Марии, где та же проблема решалась под другим углом зрения: ей привиделось, что она перенеслась на "скалистую гору", где восседала Благословенная Дева в ожидании рождения божественного младенца. Когда тот родился, она обняла его и трижды поцеловала. Как указано в тексте, гора представляет собой аллегорию "spiritu-alis habitus", то есть "духовной позиции". "По божественному наитию она знала, что Сын есть глубочайшая сердцевина [medulla] 'сердца Отца". Эта medulla "придает силу, исцеляет и является наисладчайшей"; "сила и величайшая сладостность" Бога передаются нам через Сына, "Спасителя и наисильнейшего, сладчайшего Утешителя", но и "глубочайшая [сердцевина] души есть сия наисладостнейшая вещь".[623] На основании сказанного становится ясно, что Мехтхильда приравнивает "medulla" к сердцу Отца, Сыну, и внутреннему человеку. С психологической точки зрения, "сия наисладостнейшая вещь" соответствует самости, неотличимой от образа Бога.
321 Между двумя видениями имеется существенное отличие. Античное откровение отображает рождение Евы от Адама на духовном уровне второго Адама (Христа), из чьего бока появляется, в качестве Христовой дочери, женская пневма, или вторая Ева, то есть душа. Выше уже говорилось, что с христианской точки зрения душа интерпретировалась как Церковь: она — та женщина, которая "обнимает мужчину"[624] и умащает ноги Господа. Видение Мехтхильды служит продолжением сакрального мифа: дочь-невеста стала матерью и рождает Отца в обличий Сына. Близкое сродство Сына с самостью становится очевидным, исходя из акцентирования че-тырехсоставности природы Христа: у него "четырехкратный голос" (quadruplex vox)[625], у его сердца — четыре разновидности пульса,[626] и от его лица исходят четыре луча света.[627] В этом образе высказывает себя новое тысячелетие. Майстер Экхарт, пользуясь другой формулировкой, говорит, что "Бог рождается из души"; а добравшись до "Странника-херувима"[628] Ангела Силезия, мы видим, что Бог и самость совпадают абсолютно. Времена глубочайшим образом переменились: порождающая сила уже не исходит от Бога, скорее Бог рождается из души. Мифологема молодого умирающего бога приобрела психологическую форму, — что служит признаком ее дальнейшей ассимиляции и осознания.
322 4. Однако возвратимся к первому видению: за порождением женщины следует Совокупление. Иерогамия, свершающаяся на горе, представляет собой хорошо известный мотив,[629] — так же как на старинных алхимических рисунках излюбленными местами пребывания гермафродита выступают возвышенности. Кроме того, у алхимиков упоминается Адам, постоянно носящий Еву с собой. Их coniunctio оказывается актом инцеста, но не между отцом и дочерью, а, в согласии с изменившимися временами, между братом и сестрой, либо между матерью и сыном. Второй вариант соответствует египетской мифологеме Амена в его качестве Ка-мутеф, что означает "супруг своей матери", мли Мут, выступающей "матерью своего отца и дочерью своего сына".[630] Идея совокупления с самим собой — тема, постоянно повторяющаяся в описаниях создателя мира: например (если нам нужны литературные прецеденты), Бог разделяется на мужскую и женскую половины,[631] или же сам себя оплодотворяет способом, который без затруднений мог послужить образцом для видения Interrogationes. Соответствующий пассаж гелиопольской истории творения таков: "Я, — даже Я, — соединился со своей рукою, я слился в объятии с моей тенью, я излил семя в мои уста, — мои собственные; я испустил свое порождение в облике Шу, я испустил влагу в форме Тефнут".[632]
323 Хотя идея самооплодотворения в нашем видении не затрагивается, нет сомнения в существовании тесной связи видения с представлением о космогоническом создающем творце. Однако сотворение мира уступает здесь место духовному обновлению. Поэтому, из приятия семени не возникает никакой видимой твари: оно означает питание жизни "дабы мы могли жить". А поскольку сам текст подсказывает, что видение надо понимать в "небесном" или духовном плане, истечение имеет отношение к оплодотвореннмоу логосу который на языке евангелий означает живую воду, "возникающую для вечной жизни". Видение в целом весьма сильно напоминает соответствующую алхимическую символику. Его резкий натурализм, неприятно навязчивый по сравнению с замалчиванием, принятым в церковном языке, указывает, с одной стороны, на архаические формы религии, присущие которым идеи и способы выражения давно уже изжиты, с другой же — прокладывает путь еще очень грубым наблюдениям над Природой, тогда лишь только начинавшей ассимилировать архетип человека. Попытки продолжались вплоть до XVII в., когда Иоганн Кеплер распознал в Троице структуру, лежащую в основе вселенной, — другими словами, когда он ассимилировал данный архетип в астрономическую картину мира.[633]
5
324 После такого экскурса в область фаллических синонимов Первоначального Человека, вернемся к рассказу Ипполита о центральных символах наассенов и продолжим перечень сообщений о Гермесе.
325 Гермес — заклинатель духов, проводник душ и зачинатель душ. Но души были "посланы вниз благословенным вышним Человеком, первочело-веком, Адамантом,... дабы, попав в глиняные формы, они могли служить демиургу сего творения, Есаддаю, огенному богу, четвертому по порядку".[634] Есаддай соответствует Иалдабаофу, высшему архону, а также Сатурну.[635] "Четвертый по порядку" указывает на четвертую Ипостась — дьявола, противостоящего Троице. "Иалдабаоф" означает "дитя хаоса"; так что когда Гете, заимствуя алхимическую терминологию, называет дьявола "странным сыном хаоса", наименование оказывается весьма подобающим.
326 Гермес имеет золотой жезл,[636] "наводящий на бодрых сон, отверзающий сном затворенные очи у сонных". Наассены связывали это с Эфес, 5, 14: "Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос". Как алхимики использовали известную аллегорию Христа — lapis angularis, или краеугольный камень, — для своего lapis philosophorum, так и наассены приняли ее в качестве символа своего первочеловека Адама, точнее, "внутреннего человека", являющегося скалой или камнем, ибо он "послан вниз Адамантом, вышним первочеловеком".[637] Алхимики утверждали, что их камень "оторвался от горы без содействия рук"[638]; то же говорили и наассены о внутреннем человеке, низведенном "в форму забвения"[639]. У Епифания, гора — не что иное, как Христос Архантропос, от которого отколот камень внутреннего человека. Согласно даваемой Епифанием интерпретации, это означает, что внутренний человек зарождается "без участия человеческого семени": "малый камень, который сделался великою горою".[640]
327 Архантропос представляет собой Логос, за которым души следуют "трепеща", подобно летучим мышам [= теням. — Прим. пер.], летящим за Гермесом в nekyia*. Он ведет их к Океану и — по бессмертным словам Гомера — "мимо ворот Гелиосовых, мимо пределов, где боги сна обитают". "Он [Гермес] есть Океан, прародитель богов и людей, вечно подверженный приливам и отливам, то подступающий, то отступающий." Люди порождены отливом, боги — приливом. «И они говорят,что об этом написано: "Я сказал: вы — боги и сыны Всевышнего — все вы".[641]" Здесь родство или тождество Бога и человека выступает в явном виде, и в Священном писании — не меньше, чем в учении Haacceенов.
6
328 Как рассказывает Ипполит,[642] наассены возводили все к триаде, состоящей, во-первых, из "благословенной природы благословенного вышнего Человека, Адаманта", во-вторых, из смертной природы нижнего человека, в третьих — из "рожденной наверху расы, лишенной царя", к которой принадлежат "желанная Мариам, и великий мудрец Иофор,[643] и провидица Сефора (Зиппора) ,[644] и Моисей, порождение которого не принадлежит Египту"[645] Все четыре вместе образут брачный quaternions классического типа[646]:
МУЖ.......—......ЖЕНА
...|.............................|
СЕСТРА …--…БРАТ
МАТЬ…--…ОТЕЦ
ЦАРИЦА…--…ЦАРЬ
НЕЗНАКОМКА…--…ДАЛЬНИЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ
АНИМА…--…АНИМУС
329 Моисей соответствует мужу, Сефора (Зиппора) — жене; Мариам (Мириам) — сестра Моисея; Иофор (Иефрон) представляет архетип мудрого старца и соответствовал бы отцовскому анимусу, если бы quatemio принадлежало женщине. Однако тот факт, что Иофор назван "великим мудрецом", предполагает, что quatemio является мужским. В случае женщины акцент, поставленный здесь на мудреце, пришелся бы на Мариам, которая тогда приобрела бы значение Великой матери. В любом случае, в нашем quatemio отсутствует инцест между братом и сестрой, обычно весьма характерный. Напротив: Мириам отчасти приобретает для Моисея значение матери (ср. Исход, 2, 4, слл.). В своем качестве пророчицы она наделена магическими чертами личности. Когда Моисей взял в жены мавританку — " Ефиопянку" — это привело Мириам в такое негодование, что она "покрылась проказою, как снегом" (Числа, 12, 10). Таким образом, Мириам не лишена возможности играть роль анимы. Наиболее известная ветхозаветная фигура анимы, Суламифь, говорит: "Не смотрите на меня, что я смугла" (Песнь Песней, 1, 5). В "Химической Свадьбе" Христиана Розенкрейца, царственная невеста оказывается наложницей мавританского короля. Негры, в особенности эфиопы, играют существенную роль в алхимии в качестве синонимов caput corvi (голова ворона) и nigredo. В "Страстях Святой Перпетуи"[647] они выступают представителями грешного языческого мира.
330 Триада характеризуется различными именами, многие из которых, вероятно, звукоподражательны: Каулакау, Сауласау, Зеесар.[648] Имя Каулакау обозначает высшего Адама, Сауласау — низшего, смертного человека, Зеесар же назван "текущим вверх Иорданом". Иисус заставил Иордан течь вверх, к истоку; эта прибывающая вода, как уже говорилось, является родительницей богов. "Это, как они говорят, — человеческий гермафродит, присутствующий во всех тварях: невежественные люди зовут его "трехтелым Герионом" ["Истекающий из земли"]; однако, греки именуют его небесным рогом луны". Текст определяет упоминавшееся выше quaternio, которое идентично Зеесару, текущему вверх Иордану, гермафродиту, трехтелому Гериону, и рогу Луны, в качестве космогонического Логоса (Иоанн, 1, 1 слл.), и жизни, "которая была в Нем" (Иоанн, 1,4), как "поколение совершенных людей".[649]
331 Логос, или кватернион, "это чаша, из которой пьет господин мой». И он гадает на ней..."[650], или же, это — кубок Анакреонта. От чаши Ипполит переходит к чуду с вином в Кане, по его словам, "продемонстрировавшему царство небесное", ибо царствие небесное находится в нас, подобно вину в кубке. Дальнейшими параллелями к чаше являются итифаллические Самофракийские боги и Килленийский Гермес, обозначающие Первоначального Человека, а также заново родившегося духовного человека. Последний "во всех отношениях единосущен" Пер-вочеловеку, символизируемому Гермесом. Ипполит утверждает, что именно по этой причине Христос предписал поедание его плоти и испитие его крови — ибо он сознавал индивидуальную природу каждого из своих учеников, а также потребность каждого "прийти к своей особой природе". [651]
332 Еще одним синонимом служит Корибант, спустившийся вниз из макушки головы, из неоформленного мозга, как Евфрат из Эдема, и проникающий повсюду. Его образ (неопознанный) присутствует "в земной форме". Он — бог, обитающий в потоке. Нет необходимости обсуждать здесь этот символ, поскольку я достаточно подробно рассмотрел его в одной из моих работ, посвященной Парацельсу.[652] Что касается Корибанта, параллелизм между ним и Протантропосом объясняется древним воззрением, согласно которому корибанты были первыми людьми.[653] Имя "Корибант" обозначает не конкретную личность, но, скорее, анонимного члена коллективного сообщества, такого как куреты, кабиры, дактилы и т.д. Его этимологию связывали с "макушка головы", хотя такая связь и ненадежна. [654] Корибант в нашем тексте воспринимается как имя одного лица — Килленийского Гермеса, выступающего синонимом Самофракийских Кабиров. В связи с этим Гермесом, текст сообщает: "Его фракийцы... называют Корибантом".[655] В одной из прежних публикаций [656] я предположил, что столь необычная одиночная персонификация может быть результатом контаминации с Корибантом, известным из легенды о Дионисе, поскольку он также представляется неким фаллическим существом, как мы узнаем из схолии к De dea Syria (о сирийской богине) [657] Лукиана.
333 Из центра "совершенного человека" вытекает океан (где, как мы говорили, обитает бог). "Совершенный" человек, по словам Иисуса, есть "истинные врата", сквозь которые "совершенный" человек должен пройти, дабы возродиться. Здесь проблема перевода слова "teleios" приобретает решающее значение: ибо можно спросить: почему тот, кто "совершенен", нуждается в обновлении посредством нового рождения?[658] Можно лишь сделать вывод, что совершенный человек не настолько завершен, чтобы не было возможным дальнейшее совершенствование. С подобным затруднением встречаемся в Послании к Филиппийцам, 3, 12, где Павел говорит: "... не потому чтобы я уже достиг, или усовершился". Однако тремя стихами далее читаем: "Итак, кто из нас совершен, так должен мыслить". Гностическое использование слова zeteioq, по всей видимости, согласуется с манерой Павла. Значение этого слова приблизительно таково же, как у слова "духовный" [659], не связанного с какой бы то ни было определенной степенью совершенства или духовности. Слово "совершенный" передает смысл греческого с достаточной точностью лишь тогда, когда относится к Богу. В применении же к человеку, нуждающемуся в дополнительном втором рождении, оно может означать не более чем "целостный" или "полный", в особенности если, как говорится в нашем тексте, этот целостный человек даже не может спастись, не пройдя сквозь указанные врата.[660]
334 Отцом для perfectus (совершенного) выступает высший человек, или Протантропос, "неясно оформленный" и "лишенный свойств". Далее Ипполит говорит, что фригийцы называют его Папа (Аттис). Он приносит мир и подавляет "войну элементов" в человеческом теле[661], — утверждение, дословное повторение которого мы вновь встречаем в средневековой алхимии, mcfiliusphibsophomm "устанавливает мир между врагами или между элементами".[662] Этот "Папа" называется также veicix; ("мертвое тело"), поскольку он погребен в теле, как мумия в гробнице. Сходная идея обнаруживается у Парацельса; его трактат De vita bnga (о долгой жизни) открывается словами: "Воистину, жизнь есть не что иное, как подобие набальзамированной мумии, когда смертное тело уберегается от смертных червей".[663] Тело живет только благодаря "мумии", посредством коей "peregrinus microcosmus", блуждающий микрокосм (соответствующий макрокосму), управляет физическим телом. [664] Его синонимы — Адех, Архей, Прототома, Идее, Идехтрум и тд. Он - "Протопласт" (первосознанный), и в качестве Идеса, "дверь, сквозь которую вышли все сотворенные вещи". [665] (Ср. выше "истинные врата"!). Мумия рождается вместе с телом и поддерживает его,[666] хотя и не в той степени, в которой это делает "надзвездная мумия".[667] Последняя, должно быть, соответствует вышнему Адаму наассенов. Об Идее, или Идесе, Пара-цельс говорит, что в нем "есть лишь Один Человек,... и это — Протопласт". [668]
335 Мумия Парацельса, таким образом, во всех отношениях соответствует Первоначальному Человеку, формирующему микрокосм в смертном человеке, и в этом своем качестве разделяет все свойства макрокосма. Поскольку нередко ставится вопрос о каббалистических влияниях у Парацельса, не будет лишним в данной связи вспомнить фигуру каббалистического Метатрона. В Зогаре Мессия описывается как "центральная колонна" (имеется в виду система Сефирот), и об той колонне говорится: "Колонна центра есть Метатрон, чье имя подобно имени Господа. Она создана и установлена по его образу и подобию и веключает в себя все градации от Верха до Низа и от Низа до Верха, и связывает [их] воедино в центре".[669]
336 Умерший человек (продолжает Ипполит) восстанет, пройдя сквозь "дверь небес". Иаков видел врата небесные на своем пути в Месопотамию, "но говорят, что Месопотамия представляет собой истечение великого океана, выходящее из средины совершенного человека". Это — врата небес, о которых Иаков сказал: "как страшно сие место! это не что иное, как дом Божий, это врата небесные". [670] Поток, истекающий из Первоначального Человека (врата небесные), интерпретируется здесь как прилив океана, согласно вышесказанному, порождающий богов. Цитируемый Ипполитом пассаж, вероятно, отсылает нас либо к Иоанну, 7, 38, либо к общему для обоих апокрифическому источнику. В соответствующем пассаже Иоанна — "Кто верует в меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой", — содержится ссылка на не-библейский источник, автору, однако же, казавшийся "писанием". Кто бы ни испил этой воды, она в нем станет источником воды, текущей в вечную жизнь, как говорит Ориген[671] Это — "высшая" вода, aqua doctrinae, реки, текущие из чрева Христа, и божественная жизнь, противопоставленная "низшей" воде, aqua abysst (вода пропасти), где пребывает тьма, где обитают Князь сего мира, и вводящий в заблуждение дракон, и его ангелы.[672] Река воды — и есть сам "Спаситель".[673] Христос — река, изливающаяся в мир через четыре евангелия,[674] подобно четырем рекам Рая. Я специально процитировал здесь подробно аллегории церковного происхождения, чтобы читатель смог увидеть, насколько гностический символизм пропитан языком Церкви и, с другой стороны, насколько много общего живые и пространные интерпретации Оригена (его в особенности) имеют с гностическими воззрениями. Так, для него, как и для многих его современников и последователей, была чем-то знакомым идея космического соответствия "духовному внутреннему человеку": в своей первой проповеди на йнигу Бытия он говорит, что Бог прежде всего создал небо — целостную духовную субстанцию — и что парным дополнением к небу служит "наш разум, каковой сам по себе есть дух; то есть наш внутренний духовный человек видит и познает Бога".[675]
337 Надеюсь, этих примеров христианских параллелей к отчасти языческим по своему характеру взглядам гностиков достаточно, чтобы обрисовать перед читателем картину ментальности первых двух столетий нашей эры и показать, насколько тесно религиозные учения той эпохи были связаны с психическими фактами.
7
338 Вернемся теперь к символам, перечисляемым Ипполитом. Первоначальный Человек в своем латентном состоянии — именно так следует интерпретировать термин а^а-рактцркттбд — назван Aipolos, "не потому, что кормит козлов и коз", но оттого, что является deinoXoq, Полюсом, вращающим космос.[676] Это напоминает обсуждавшиеся нами выше представления алхимиков о Меркурии, находящемся на Северном Полюсе. Подобным образом, наассены называли Айпола, на языке "Одиссеи", Протеем. Ипполит приводит следующую цитату из Гомера: "Здесь пребывает издавна морской проницательный старец, равный бессмертным, Протей, египтянин"[677]. У Гомера затем идут слова: "изведавший моря Все глубины и царя Посейдона державе подвластный".[678] Протей — очевидная персонификация бессознательного: [679] весьма трудно "овладеть хитромысленным старцем Так, чтоб не мог наперед он намеренье наше проникнуть. Чтобы заставить его говорить, надо быстро хватать его и крепко держать. Он, хотя и живет в море, но, подобно земноводному, выходит на пустынный берег в священный полуденный час и укладывается спать среди своих тюленей. Необходимо помнить, что тюлени теплокровны, то есть их можно рассматривать как содержания бессознательного, способные перейти в сознание и в определенные моменты спонтанно возникающие в его светлом, воздушном мире. От Протея странствующий герой узнает, как он сможет добраться до дома по "рыбообильному морю"; таким образом, Старец выступает в роли психопомпа.[680] Ои таяраакетш, — говорит о нем Ипполит; лучше всего это переводится французским разговорным оборотом "il ne se laisse pas rouler" (его не проведешь). "Но он, — говорится далее в тексте, — оборачивается вокруг самого себя и меняет форму". Он, таким образом, ведет себя как вертящийся образ, который не удается схватить. То, что он говорит, говорится им, "воистину" безошибочно; он — "истинный предсказатель". Неудивительно, что наассены утверждали: "знание человека в его полноте в самом деле глубоко спрятано и трудно постижимо".
339 Далее Протей сравнивается с зеленым колосом пшеницы Элевсинских мистерий. К нему обращено восклицание участников празднества: "Владычица родила божественного мальчика, Бримо родила Бримоса!" Как сообщает Ипполит, "нижним" соответствием высшему посвящению, происходящему в Элевсине, является темный путь Персефоны, похищенной богом подземного мира; этот путь ведет "в рощу почитаемой Афродиты, вызывающей любовную болезнь". Мужчинам следует придерживаться этого нижнего пути, дабы стать посвященными "в великие небесные мистерии".[681] Ибо эти мистерии суть "врата небес" и "дом Бога", где единственно обитает благой Бог, предназначенный лишь для духовных людей. Они должны совлечь с себя одежды и все стать уодфин, "женихами", "лишенными своей мужественности девственным духом".[682] Это — не что иное, как намек на Откр., 14, 4:"... ибо они девственники; это те, которые следуют за Ангцем, куда бы Он ни пошел".[683]
8
340 В числе объективных символов самости, я уже упомянул имевшуюся у наассенов концепцию, неделимой точки. Данная концепция полностью согласуется с понятиями "Монады" и "Сына Человеческого" у Моноима. Ипполит сообщает:
"Моноим... считает, что существует такой Человек, как Океан, о коем поэт говорит нечто вроде следующего: "Океан, родитель богов и людей"[684] Выражая это другими словами, он говорит, что Человек есть Все; исток вселенной, нерожденный, непорочный, вечный; и что есть еще Сын вышеназванного Человека, рожденный и способный страдать, чье рождение — вне времени, и не было ни желаемо, ни предопределено... Этот Человек есть одиночная Монада, не составная [и] неделимая, [тем не менее] составная [и] делимая; любящая и пребывающая в мире со всеми вещами [и, тем не менее,] воюющая со всеми вещами и находящаяся в состоянии войны с собой во всех вещах; неподобная и подобная [себе], как бы музыкальная гармония, содержащая в себе все вещи... производящая на свет все вещи и всем вещам дающая рождение. Она сама себе мать и отец, кои суть два бессмертных имени. Эмблемой совершенного человека, как говорит Моноим, служит йота или точка над буквой.[685] Эта единая точка и есть не-составная, простая, несмешанная Монада, не состоящая вообще из ничего, но в то же время состоящая из многих форм и многих частей. Эта единая и неделима йота многолика, мно-гоока и многоименна, она — точка йоты. Это — эмблема вышеназванного совершенного, неделимого Человека... Сын Человеческий есть единая йота, единая точка, текущая с высоты, полная и наполняющая все вещи, содержащая в себе все, что есть в Человеке, Отце Сына Человеческого."[686]
341 Столь парадоскальным представлением о Монаде у Моноима описывается психологическая природа самости, как ее понимал мыслитель II века, находившийся под влиянием христианского откровения.
342 Параллельная концепция обнаруживается у Плотина, жившего несколько позже (ок. 205-2701). Он говорит в "Эннеадах":
"Самопознание обнаруживает тот факт, что естественное движение души — если оно и в самом деле не подверглось некоему отклонению — не является прямой линией. Напротив, оно происходит по кругу, вокруг чего-то внутреннего, вокруг центра. Центр же есть то, из чего развивается круг, то есть душа. Душа, таким образом, должна будет двигаться вокруг центра, то есть вокруг начала, из коего развивается; и, отклоняясь в его сторону, она прикрепится к нему, как и в самом деле подобает вести себя душам. Души божеств всегда направлены к нему — в этом и состоит секрет их божественности; ибо божественность заключается в прикрепленности к центру... Всякий, уклоняющийся от него, представляет собой человека, остающегося не-воссоединенным, или же того, кто представляет собой грубое животное".[687]
343 Здесь точка выступает центром окружности, создаваемой как бы круговым движением души. Но эта точка — "центр всех вещей" , образ Бога. Подобная идея стоит и за символами мандалы, встречающимися в сновидениях современных людей.[688]
344 Не менее значима также получившая распространение у гностиков идея искры.[689] Она соответствует scintilla vitae(искре жизни), "малой искре души" у Майстера Экхарта[690], встречающейся уже в довольно ранний период в учении Сатурнина.[691] Подобным же образом "физик" Гераклит, говорят, понимал душу как "искру звездной сущности".[692] Ипполит рассказывает, что, согласно доктрине сетиан, тьма удерживает " в рабстве сияние и искру света"[693] и что "эта весьма малая искра" тончайшим способом примешана к темным водам[694], находящимся внизу.[695] Также и Симон Маг[696] учит, что в семени и в молоке присутствует весьма малая искра, "разрастающаяся и превращающаяся в безграничную неизменную силу".[697]
345 Символ точки встречается и в алхимии, где он представляет сокровенную субстанцию: у Михаила Майера[698] он обозначает "чистоту или однородность эссенции". Это — точка солнца [699] в яичном желтке, из которой вырастает цыпленок. У Кунрата этот символ представляет мудрость в форме "соляной точки";[700] у Майера он символизирует золото[701]. Для комментатора "Tractatus aureus" это — срединная точка, "cireulus exiguus" (малый круг) и "mediator" (посредник), примиряющий враждующие элементы и "посредством непрерывного вращения преобразующий угловатую форму квадрата в круговую, подобную ему самому"[702]. Для Дорна, «едва заметная точка» оказывается отправной точкой творения.[703] Подобным образом и Джон Ди говорит, что все вещи произошли от точки и монады.[704] В самом деле, Бог одновременно — и окружность, и ее центр. У Милия точка именуется птицей Гермеса.[705] В "Novum lumen" (новый свет) она — дух и огонь, жизнь сокровенной субстанции, подобная искре.[706] Такое понимание точки приблизительно совпадает с концепцией гностиков.
346 На основании приведенных цитат мы может видеть, как Христос ассимилировался в символах, означавших также царствие Божье; это, например, горчичное зерно, потаенное сокровище и ценнейшая жемчужина. Он сам и его царство обладают одинаковым значением. Всегда выдвигались возражения против такого растворения личности Христа, однако же при этом не осознавалось, что оно в то же время означает ассимиляцию и интеграцию Христа человеческой психе.[707] Ее результаты дают себя знать в росте человеческой личности и развитии сознания. Эти столь специфические достижения находятся в наш антихристианский век под большой угрозой, исходящей не только от иллюзорных социально-политических систем, но и, прежде всего, от рационалистического самомнения, отрывающего наше сознание от его трансцендентных корней и ставящего перед ним исключительно имманентные цели.
XIV. СТРУКТУРА И ДИНАМИКА САМОСТИ
1
347 Приведенных в предыдущей главе примеров должно быть достаточно для описания прогрессирующей ассимиляции и усиления архетипа, лежащего в основе эго-сознания. Вместо того, чтобы без необходимости увеличивать их число, я попытаюсь просуммировать их, дабы в результате получилась некая общая картина. Из различных намеков, рассеянных у Ипполита, несомненно видно, что многие из гностиков были своего рода психологами. Так, он передает их высказывания о том, что "душу трудно отыскать и постичь",[708] и что столь же трудным является познание целостного человека. "Ибо познание человека есть начало целостности (teXeicoaiq), но познание Бога есть совершенная целостность (апцртюцеуц теХеиоак;)". Климент Александрийский говорит в Paedagogus (III, 1): "Следовательно, представляется, что познать самого себя есть величайшее научение; ибо когда человек знает себя, он знает Бога". А Моноим пишет в письме к Феофрасту:
"Ищи его, исходя из себя, и узнай, кто завладевает всем в тебе, говоря: мой бог, мой дух, мое разумение, моя душа, мое тело; и узнай, откуда приходят горе и радость, и любовь и ненависть, и бодрствование, когда ты его не хочешь, и сон, хотя ты его не хотел бы, и гнев, когда ты не хотел бы гневаться, и влюбленность, хотя ты и не хочешь влюбляться. Если ты вблизи рассмотришь все это, то найдешь Его в себе, — Единое и Многое, подобное сей малой точке [керша]; ибо в тебе он берет происхождение и получает избавление".[709]
348 Читая этот текст, нельзя не вспомнить индийское представление о Самости как брахмане и атмане, встречающееся, например, в Кена-Упанишаде:
"Чьей волею направляется летящий ум? По чьему повелению происходит первый вдох? Кто посылает нам дар речи, коим мы здесь пользуемся? Что за бог направляет глаз и ухо? Способность уха слышать, способность ума мыслить, свойство речи быть произносимой... То, чего речь не может выразить, то, в чем сама речь получает выражение... то, чего ум не в состоянии помыслить, то, посредством чего мыслит ум, — знай, что сие и есть Брахман".[710]
349 Яджнавалкйя дает соответствующему понятию косвенное определение в Брихадараньяка-Упанишаде:
"Он, обитающий во всех существах, но отдельный от всех существ, неведомый ни единому существу, он, чье тело — во всех существах, тот, кто изнутри руководит всеми существами, — он есть твоя Самость, внутренне направляющая тебя, бессмертная... Нет другого видящего, кроме него, другого слышащего, кроме него, другого воспринимающего, кроме него, другого знающего, кроме него. Он — твоя Самость, внутренне направляющая тебя, бессмертная. Все прочее — одна лишь печаль".[711]
350 Нет ничего невозможного в присутствии индийских влияний у Моноима, которого называли "арабом". Его высказывание немаловажно, ибо оно свидетельствует о то, что уже во II веке[712] эго рассматривалось в качестве представителя всеобъемлющей целостности, Самости: мысль, даже в наши дни далеко не для всех психологов ставшая привычной. На Ближнем Востоке и в Индии подобные прозрения являлись продуктом интенсивной интроспекции, которую можно характеризовать только как психологическую. Гносис, несомненно, представляет собой психологическое знание, содержание коего производно от бессознательного. Его прозрения достигались концентрацией на "субъективном факторе",[713] эмпирически состоящем во вполне доказуемом влиянии коллективного бессознательного на сознательную психику. Так можно объяснить озадачивающий параллелизм между гностической символикой и открытиями психологии бессознательного.
351 Мне хотелось бы проиллюстрировать этот параллелизм суммарным обзором обсуждавшихся выше символов. Для осуществления такой цели нам прежде всего необходимо будет вкратце рассмотреть факты, заставившие психологов предположить существование архетипа целостности, то есть самости. Прежде всего, это — сны и видения; на втором месте идут продукты активного воображения, в которых возникают символы целостности. Важнейшими из них являются геометрические структуры, содержащие элементы круга или кватерниона;[714] это, с одной стороны, круговые и сферические формы, могущие выступать в чисто геометрическом виде или в качестве каких-либо объектов; с другой стороны, это — квадратные фигуры, поделенные на четыре части или приобретающие форму креста. Эта также могут быть четыре объекта или лица, соотносящиеся друг с другом либо по значению, либо по способу упорядочения. Число "восемь" наделено тем же значением, будучи удвоением числа "четыре". Особым вариантом мотива четырехсоставности оказывается дилемма 3+1. Число "двенадцать" (3x4) представляется входящим в тот же ряд в качестве разрешения дилеммы и символа целостности (зодиак, год). Число "три" можно считать относительной целостностью, поскольку обычно им представлена либо духовная целостность, являющаяся порождением мысли — как, например, Троица[715], — либо целостность инстинктивная, хтоническая, подобная триадической природе богов подземного мира — "нижней триаде". Однако в психологическом плане число "три" — если контекст указывает на его связь с самостью — следует понимать как неполный кватернион либо как средство, ступень на пути к нему.[716] Эмпирическим дополнением к триаде является троичность противоположного характера. Дополнением к четырем является единство. [717]
352 Производным от мотивов круга и кватерниона выступает символ геометрически сформированного кристалла и чудодейственного камня. Отсюда, аналогия ведет к городу,[718] замку, церкви,[719] дому,[720] и сосуду[721]. Еще один вариант символа — колесо (wta). Первый из указанных мотивов подчеркивает включенность эго в самость с большим числом измерений, второй из них акцентирует вращение, проявляющееся также и в виде ритуального хождения по кругу. Психологически, вращение обозначает сконцентрированность на центре и особый интерес к нему, при том, что центр понимается как центр круга и, поэтому, формулируется как точка. Отсюда нетрудно прийти к связи с небесным Полюсом и звездным кубком неба, вращающимся вокруг него. Параллелью служит гороскоп, в качестве "колеса рождений".
353 Образы города, дома и сосуда привлекают наше внимание к их содержимому: к обитателю города или дома, к воде, налитой в сосуд. Обитатель дома или города, в свою очередь, соотносится с кватернионом, а также с пятым элементом как единством четырех. Вода в современных снах и видениях выступает в виде голубой поверхности, в которой отражается небо, в виде озера, четырех рек (например Швейцария как сердце Европы, с реками Рейном, Тичино, Роной и Инном, или же — сад Эдема, с реками Тихоном, Писоном, Хиддекелем и Евфратом), в виде исцеляющей воды, освященной воды и т.д. Иногда вода ассоциируется с огнем или даже комбинируется с ним, как огненная вода (вино, алкоголь).
354 От обитателя квадратного пространства путь ведет к человеческой фигуре. Наряду с геометрическими и арифметическими символами, она — распространеннейший символ самости. Это либо — бог, либо — богоподобное человеческое существо, князь, священник, великий человек, историческая личность, возлюбленный отец, обожаемый пример и образец, преуспевающий старший брат, — короче говоря, фигура, выходящая за рамки эго-личности сновидца. Соответствующие персонажи женского пола присутствуют и в психологии женщины.
355 Как крут контрастирует с квадратом, так и кватернион контрастирует с мотивом 3 + 1, а позитивная, прекрасная, добрая, достойная любви и восхищения человеческая фигура — с демоническим, незаконорожденным существом, негативным, уродливым, злым, достойным презрения и служащим объектом страха. Самость, наравне со всеми архетипами, обладает парадоксальным, антиномичным характером. Она — и мужчина, и женщина, и старец, и дитя, она и сильна, и беспомощна, и велика, и мала. Самость представляет собой подлинное "complexio oppositorum"[722], хотя это не означает, что в ней самой содержится что-либо противоречивое. Вполне может оказаться, что кажущийся парадокс — не более чем отражение энантиодромических перемен, происходящих в сознательно занимаемой позиции и способных благоприятно или неблагоприятно повлиять на целое. То же самое верно и для бессознательного вообще; ибо его устрашающие фигуры могут быть вызваны к жизни именно тем страхом, который сознание испытывает перед бессознательным. Не следует недооценивать важность сознания; а потому, рекомендуется хотя бы в некоторой степени устанавливать причинную связь противоречивых проявлений бессознательного с сознательной позицией. Однако же, сознание не следует и переоценивать, поскольку опыт дает в наше распоряжение слишком многие неопровержимые доказательства автономности компенсаторных бессознательных процессов, лишающие нас права искать источник подобных антиномий исключительно в сознании. Между сознанием и бессознательным имеется своего рода "соотношение неопределенности", ибо наблюдатель неотделим от предмета наблюдения и всегда вносит в него возмущения самим действием своего наблюдения. Иными словами, строгое наблюдение за бессознательным наносит ущерб наблюдению за сознанием; столь же верно и обратное.
2
356 Итак, самость способна выступать во всех формах, от высочайшей до наинижайшей, при условии, что эти формы будут, в виде некоего даймониона, выходить за рамки эго-личности, трансцендировать ее. Незачем и говорить, что самость также обладает собственным териоморфным символизмом. Насколько мне подсказывает опыт, наиболее распространенные образы такого рода в современных сновидениях — слон, лошадь бык, медведь, белая и черная птицы, рыбы и змеи. Иногда попадаются также черепахи, улитки, пауки и жуки. Основными растительными символами оказываются цветок и дерево. Из числа неорганических объектов, наиболее распространены гора и озеро.
357 При наличии недооценки сексуальности, самость символизируется фаллосом. Недооценка здесь может состоять как в обычном подавлении, так и в открытой девальвации. У определенным образом дифференцированных индивидов к таким же следствиям может вести чисто биологическая интерпретация и оценка сексуальности. Все концепции подобного рода проходят мимо духовных и "мистических" аспектов, подразумеваемых сексуальным инстинктом. [723] Как психические факты, эти аспекты существуют и существовали с незапамятных времен; однако, они постоянно подвергаются недооценке по рационалистическим либо философским соображениям. Во всех таких случаях можно, в виде компенсации, ожидать появления бессознательного фаллоцентризма. Хорошим примером может послужить большей частью сексуализированный подход к психе, который обнаруживается у Фрейда.
358 Если теперь мы перейдем к гностическим символам самости, то увидим, что наассены, чье учение описано у Ипполита, сильнее всего акцентировали человеческие образы; из геометрических же и арифметических символов важнейшими выступали кватернион, огдоада, троица и единство. В основном, мы уделим здесь внимание четверичному символу целостности, и прежде всего, упомянутому в 6 разделе предыдущей главы символу, который я, для краткости, буду называть кватернионом Моисея. Затем мы рассмотрим второй кватернион наас-сенов, в который входят четыре реки Рая и который я буду называть Райским кватернионом. Хотя два эти кватерниона составлены по-разному, оба они выражают приблизительно одну и ту же идею, и в последующем изложении я постараюсь не только психологически соотнести из друг с другом, но и выявить их связь с позднейшими (алхимическими) четверными структурами. В ходе такого исследования мы увидим, насколько характерны два указанных кватерниона для гностической эпохи и в какой мере их можно соотносить с архетипической историей человеческой психики в христианскую эру.
359 Четырехсоставность кватерниона Моисея,[724] очевидно, конструируется по следующей схеме:
Рис 1 Кватернион Моисея (к XIV главе)
360 "Низший Адам" соответствует обыкновенному смертном человеку, Моисей — культурному герою и законодателю и, таким образом, "отцу" на личностном уровне; Зигатора, в качестве дочери царя и священнослужителя, соответствует "высшей матери". Для обычного человека, эти двое репрезентируют "царственную пару", [725] которая для Моисея соответствует, с одной стороны, его "высшему человеку", с другой — его аниме, то есть Мириам. "Высший" человек синонимичен "духовному, внутреннему" человеку, в кватернионе представленному Иофором. Таково значение кватерниона, если посмотреть на него из положения, занимаемого Моисеем. Но, поскольку Моисей соотносится с Иофором так же, как низший
Адам, или обыкновенный человек, соотносится с Моисеем, кватернион нельзя понимать просто как структуру личности Моисея; его следует рассмотреть также, исходя из позиции, занимаемой нижним Адамом. Тогда мы получим следующий кватернион:
МОИСЕЙ..............................ЗИППОРА
(Как культурный герой).(как высшая мать)
НИЗШИЙ АДАМ..................ЕВА
(как обычный человек).(как обычная женщина)
361 На его основании видно, что кватернион наассенов в некотором смысле асимметричен, поскольку ведет к появлению шестерного построения (сенария, гексады) с исключительно верхней направленностью: Иофор и Мириам должны добавляться к указанным выше четырем персонажам как бы в качестве третьего этажа, будучи дополнениями высшего порядка к Моисею и Зиппоре. Таким образом, мы получаем градуальную прогрессию или серию ступеней, ведущих от нижнего Адама к верхнему. Очевидно, именно такая психология стоит за усложненным перечнем сизигий у валентиниан. Следовательно, и низший Адам, или телесный человек, выступает самой нижней изо всех ступеней, с которой может начинаться только путь восхождения. Но, как мы видели выше, четыре персонажа кватерниона наассенов подобраны столь искусно, что в нем остается место не только для мотива инцеста [Иофор-Мириам], в коем никогда не бывает недостатка внутри брачного кватерниона, но и для расширения психической структуры обычного человека вниз, в направлении темной, злой, до-человеческой стороны, представительницей которой является тень. А именно: Моисей женится на "эфио-пянке", а Мириам, пророчица и мать-сестра, покрывается "проказой" — очевидное доказательство того, что ее отношение к Моисею приняло негативный оборот. Далее это подтверждается тем фактом, что Мириам "высказалась против" Моисея и даже стала подстрекать против него его брата Аарона. Соответственно, мы получаем следующий сенарий:
НИЗШИЙ АДАМ.................ЕВА
МОИСЕЙ..............................ЖЕНЩИНА ЭФИОПЯНКА
ИОФОР, небесный жрец.....МИРИАМ, "белая" прокаженная
362 Хотя библейская история не сообщает ничего отрицательного об Иофоре, "великом мудреце", тем не менее он, будучи мадиамским священником, не служил Яхве и не принадлежал к избранному народу, но ушел от этого народа "в землю свою".[726] Кажется, он также носил имя Регуэль ("друг Бога"), и помог Моисею обрести высшую мудрость. Соответственно, он является нуминозной личностью, воплощением архетипа, по всей видимости — архетипа "мудрого старца", в мифах и фольклоре персонифицирующего дух. Как я показал в другой моей работе,[727] дух имеет двойственную природу. Как Моисей в данном случае реализует репрезентацию собственной тени, взяв в жены чернокожую дочь земли, так и Иофор, в своем качестве небесного жреца и чужестранца, должен включаться в кватернион на правах "нижнего" аспекта самого себя, обретая при этом магическое, зловещее значение (хотя оно и не задается текстом).[728]
363 Я уже объяснял, что кватернион Моисея представляет собой индивидуалъный вариант обычного брачного кватерниона, встречающегося в фольклоре.[729] Следовательно, его с тем же правом можно заполнить и другими мифологическими именами. Базовая схема кросс-кузенного брака такова:
МУЖ..................КУЗИНА В КАЧЕСТВЕ ЖЕНЫ
? ?
СЕСТРА МУЖА........БРАТ ЖЕНЫ
У схемы имеется множество вариантов; например, сестра может заменяться матерью, а брат жены — фигурой, играющей роль отца. Однако характернейшей чертой остается мотив инцеста. Поскольку схема, приведенная здесь, является исходной, характеризующей психологию как любовных отношений, так и переноса, она, подобно всем характерологическим схемам, будет проявлять себя и в "благоприятной", и в "неблагоприятной" формах, ибо такую же амбивалентность демонстрируют и сами эти отношения: все, что человек делает, имеет позитивный и негативный аспекты.
364 А потому, читателю не стоит поддаваться отвращению,.которое могут у него вызвать несколько шутовские имена, используемые гностиками. Имена эти случайны, но схема обладает универсальной значимость. То же самое верно и для "кватерниона тени", где я сохраняю все те же имена, поскольку в биографии Моисея присутствуют определенные черты, весьма подходящие для иллюстрации тени.
Рис 2 Кватернион тени
365 Нижний сенарий достигает надира не в "низшем Адаме", а в его темной, териоморфной предвестнице — змее, созданной прежде человека, или гностической Наас. Сообразно этому, получаем структуры, изображенные на следующей странице.
366 Данная схема — отнюдь не пустая салонная игра, поскольку тексты не оставляют сомнения в том, что гностикам были знакомы темные аспекты их метафизических фигур, причем настолько, что именно это знакомство и выглядело наиболее раздражающим. (Достаточно лишь вспомнить об отождествлении доброго Бога с Приапом,[730] а Антропоса — с итифаллическим Гермесом). Более того, именно гностики задались целью исчерпывающего обсуждения проблемы зла "откуда берется зло?" Змееподобная форма, которую приобретают Нус и Агатодаймон, не означает, что змея имеет один только благой аспект. Как змея Апофис была традиционным врагом египетского солнечного бога, так и дьявол, "древний змий", выступает врагом Христа — "novus Sol" (новое солнце). Доброму, совершенному, духовному Богу противостоит несовершенный, тщеславный, невежественный и некомпетентный демиург. Имелись некие Силы ("архонты"), давшие человечеству испорченное "chirographum" ("рукописание") от которого Христос должен был теперь избавлять его.
367 С началом второго тысячелетия, акцент стал все более смещаться в направлении темной стороны. Демиург превратился в дьявола, создавшего мир, а немногим позже алхимия начала разрабатывать свою концепцию Меркурия как отчасти материального, отчасти нематериального духа, пронизывающего собой и поддерживающего все объекты, от камней и металлов до наиболее высокоразвитых живых организмов. В облике змеи, он обитает внутри земли, имеет тело, душу и дух; считалось, что он также имеет человеческую форму — как гомункулус или homo altusr (высокий человек) при этом на него смотрели как на хтонического Бога. Отсюда ясно видно, что змея была либо предшественницей человека, либо отдаленным подобием Антропоса; видно также, насколько оправданным является приравнивание Наас=Нус=Логос=Христос=Высший Адам. Как я уже говорил, средневековое распространение этого уравнения на теневую сторону уже было подготовлено гностическим параллелизмом. Подобное распространение появляется не позднее XV века, в алхимическом Codex Ashburnham 1166, а в XVI веке Меркурий был отождествлен с килленийским Гермесом.
3
368 Знаменателен тот факт, что гностическая философия нашла свое продолжение в алхимии. Mater Alchimia — одна из прародительниц современной науки; современная же наука дала в наше распоряжение беспрецедентные знания о "темной" стороне материи. Наука проникла также в секреты физиологии и эволюции и сделала объектом изучения самые корни жизни. Так человеческий ум оказался глубоко погруженным в подлунный мир материи, повторив гностический миф, в котором Нус рассматривавший свое отражение в расположенных под ним глубинах, погрузился в них и был поглощен объятиями физис. Вершина этого развития отмечена в XVIII веке французской революцией, в XIX веке — научным материализмом, а в XX веке — политическим и социальным "реализмом", повянувшим колесо истории на полных два тысячелетия назад и заставившем нас вновь увидеть рецидивы деспотизма, ущемление индивидуальных прав, жестокость, унижение человеческого достоинства и рабство дохристианского мира, в котором "проблема рабочей силы" решалась с помощью лагеря для каторжников. "Переоценка всех ценностей" происходит прямо у нас перед глазами.
369 Вкратце очерченный здесь ход развития, кажется, предвосхищался в средневековом гностическом символизме, так же как приход Антихриста — в Новом Завете. Далее я постараюсь описать, как это произошло. Мы видели, что как высший Адам соответствует низшему, так и низший Адам соответствует змее. С точки зрения ментальности Средних веков и поздней античности, первой из двух двойных пирамид — кватернионом Антро-пос — представлен мир духа или метафизики, тогда как вторая пирамида, кватернион тени, репрезентирует природу подлунного мира, в частности, инстинктивные склонности человека, "плоть" (как она именуется в гностико-христианских терминах), корни которой залегают в животном царстве, точнее — в царстве теплокровных животных. Точку надира в этой системе занимает холоднокровное позвоночное, змея, ибо на змее заканчивается психический контакт, достижимый практически со всеми теплокровными животными. То, что змея, против всех ожиданий, способна выступать аналогом Антропоса, подтверждается тем особо значимым для Средневековья фактом, что она, с одной стороны, представляет собой широко известную аллегорию Христа, а с другой — считается наделенной даром мудрости и высшей духовности. Как сообщает Ипполит, гностики отождествляли змею со спинным мозгом и мозжечком. Это — синонимы функций рефлексов.
370 Второй из двух указанных кватернионов является негативным дополнением к первому, его тенью. Под "тенью" я имею в виду низшую личность, самые низменные уровни которой неотличимы от инстинктивной жизни животного. Подобные взгляды можно встретить уже в очень раннее время, в виде идеи яроафищ \\fv%r\, "отростка души"[731] у Исидора.[732] Эту идею встречаем и у Ори-гена, который говорит о животных, содержащихся в человеке.[733] Поскольку тень сама по себе бессознательна у большинства людей, змея должна соответствовать тому, что совершенно не осознается и не может быть осознано, но что, в качестве коллективного бессознательного и в качестве инстинкта, представляет наделенным своей особенной мудростью и знанием, вызывающими зачастую ощущение чего-то сверхъестественного. Это нечто — сокровище, охраняемое змеей (или драконом), а также — причина, по которой змея обозначает, с одной стороны, зло и тьму, а с другой — мудрость. Независимость змеи, ее холоднокровность и опасность, исходящая от нее, выражают инстинктивность, с грубой безжалостностью навязывающую свою волю, идущую вразрез со всеми моральными соображениями и прочими желаниями человека, тем самым оказывая воздействие, столь же зачаровывающее и устрашающее, как и внезапный взгляд ядовитой змеи.
371 В алхимии, змея является символом Mercurius поп vulgi (меркурий не принадлежащий толпе) который ставился в один ряд с богом раскрытия тайн Гермесом. Оба они обладают пневматической природой. Serpens Mercurit (змей меркурия) — хтонический дух, живущий в материи, в особенности же в той частице первоначального хаоса, что сокрыта в творении: massa confusa или globosa (нерасчлененныая (или шарообразная) масса) . Алхимический символ змеи служит указанием на исторически более ранние образы. Поскольку opus понималось алхимиками как повторение или имитация сотворения мира, змея Меркурия — этого хитрого, обманчивого бога — напоминала им о змее сада Эдема, то есть о дьяволе — искусителе, по их собственному признанию, проделывавшем с ними всевозможные трюки в ходе их трудов. Мефистофель, "Племянник змеи", представляет собой гетев-скую версию близкого знакомца алхимии, Меркурия. Подобно дракону, Меркурий оказывается скользким, неуловимым, ядовитым и опасным предшественником гермафродита и, по этой причине, он должен быть преодолен.
372 У наассенов Рай представлял собой кватернион, параллельный кватерниону Моисея и подобный ему по значению. Его четырехсоставная природа представлена четырьмя реками: Пи-соном, Тихоном, Хиддекелем и Фратом.[734] Змей книги Бытия является иллюстрацией персонифицированного древесного божества; поэтому, его традиционно изображают либо на дереве, либо обвившимся вокруг дерева. В версии Лютера, именно голос дерева убедил Еву, что "хорошо будет отведать от древа, и приятно будет увидеть, что это — древо сладострастия". В сказке о "Духе в бутылке" Меркурия также можно интерпретировать как древесное божество".[735] В "Свитке" Рипли, Меркурий предстает как змея, в облике Мелюзины спускающаяся с верхушки Философского древа ("древа познания").[736] Дерево означает развитие фазы процесса трансформации,[737] а его плоды либо цветы обозначают завершение делания.[738] В сказке Меркурий спрятан в корнях большого дуба, то есть в земле. Именно во внутренней части земли обитает змея Меркурия.
4
373 Для алхимиков Рай был излюбленным символом albedo [739] в состояния возвращенной невинности, а источник райских рек — символом aqua permanens.[740] Для Отцов Церкви этим источником выступает Христос,[741] а Рай обозначает почву души, из которой пробивается наружу четырехкратная река Логоса.[742] Тот же символ находим у алхимика и мистика Джона Пордеджа: божественная Мудрость есть "Новая Земля, небесная Страна... Ибо из этой Земли выросли все Деревья жизни... Так Рай... возник из Сердца и Центра этой Новой Земли, и так утраченный Сад Эдема расцвел в зелени".[743]
374 Символ змеи подводит нас к образам Рая, дерева и земли. Это равнозначно эволюционной регрессии от животного царства назад к растениям и неорганической природе, в алхимии сокращенно представляемой в виде секрета материи, lapis. Здесь lapis понимается не как конечный продукт opus, но скорее как исходный материал. Сокровенную субстанцию алхимики также называли lapis. Описываемый нами сейчас символизм может быть отображен на диаграмме как еще один кватернион или двойная пирамида.
Рис. 3 Кватернион
375 Lapis мыслился как единство, а потому он часто выступает представителемprima materia вообще. Но поскольку последняя является частью первоначального хаоса, считаясь скрывающейся где-то в металлах, в частности в ртути, и сама по себе она — отнюдь не простая вещь (что доказывается названием massa confusa), то и lapis состоит из четырех элементов или должен быть составлен из них.[744] В хаосе элементы не соединены, они просто сосуществуют в нем и подлежат объединению посредством алхимической процедуры. Они даже враждебны друг другу и не могут соединиться сами по себе. Таким образом, ими представлено исходное состояние конфликта и взаимоотталкивания. Данный образ служит иллюстрацией раскола первоначального единства или его развертывания в множественность видимого мира. Посредством opus, из состояния расколотой кватерности воссоздается единство lapis в неорганическом царстве. В своем качестве filius macrocosmi и живого существа, lapis представляет собой не просто аллегорию, но и прямую параллель Христу[745] и высшему Адаму, равно как и небесному Первоначальному Человеку, и второму Адаму (Христу), а также и змее. Следовательно, надир этого кватерниона служит еще одним дополнением для Антропоса.
376 Как уже указывалось, состав lapis опирается на единство четырех элементов,[746] коими, в свою очередь, представлено неведомое исходное состояние хаоса. Это — prima materia, сокровенное вещество, у Парацельса и его последователей именуемое increatum (несотворенная) и считающееся совечным Богу — точная интерпретация "Тоху" (Tehom)(символ первой бесформенной материи. В сефер Ецира – линия извивающаяся вокруг мира) в Книге Бытия, 1, 2: "[несотворенная] Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою". Эта первичная субстанция кругла (massa globosa, tvtundum, axoixeiov arpoyyuXov) подобно миру и мировой душе фактически, она — одновременно и мировая душа, и мировая субстанция. Это — "камень, имеющий душу", говоря современным языком, элементарнейший строительный кирпичик в архитектонике материи, атом, представляющий собой интеллектуальную модель. Алхимики описывают "круглый элемент" то как первоначальную воду, то как первозданный огонь, то как пневму, или как первоначальную землю, или "corpusculum nostrae sapientiae", "малое тело нашей мудрости".[747] В качестве воды или огня, это — универсальный растворитель; в качестве камня и металла — нечто подлежащее растворению и преобразованию в воздух (пневму, дух).
377 Подобную символику lapis можно визуализировать в виде еще одной двойной пирамиды:
Рис. 3 (а) Кватернион lapis
Зосима называет rotundum "элементом омега", что, вероятно, означает голову.[748] В сабейском трактате "Platonic liber quartonum"[749] также упоминается череп как сосуд преобразования, а "Философы" именуют себя "детьми золотой головы";[750] по всей видимости, это синонимично "filii sapintiae". Vas (сосуд) часто бывает синонимом lapis, так что исчезает различие между сосудом и его содержимым; иными словами, речь идет о все той же тайне.[751] Согласно древним воззрениям, душа кругла,[752] и сосуд также должен быть круглым, как небеса или мир.[753] Кругла и форма Первоначального Человека. Соответственно, Дорн говорит, что сосуд "должен создаваться своего рода квадратурой круга, дабы дух и душа нашего материала, будучи отделены от его тела, могли увлечь тело с собой к высотам их собственного неба".[754] Анонимный автор комментариев к "Tractatus aureus" также пишет о квадратуре круга и приводит изображение квадрата, углы которого образованы четырьмя элементами. В центре его находится небольшой круг. Автор замечает: "Сведи свой камень к четырем элементам, очисть их и соедини в одно, и получишь полнейшее мастерство. Это Единое, к коему должны быть сведены элементы, и есть небольшой круг посредине нашего квадрата. Это — посредник, примиряющий врагов, то есть элементы".[755] В одной из последующих глав он изображает сосуд, "истинного философского Пеликана",[756] изображенного ниже.[757]
Рис 4 сосуд истинного философского Пеликана
