Помоги проекту - поделись книгой:
– Признавайся – в Кроссбэнке ты только зря время потерял.
– Да нет, собрал кое-что полезное.
Как минимум одну ключевую цитату: «Все может кончиться в любую минуту». Благочестивость баптистского толка.
– У меня на твой счет есть теория, – заявила Элейн.
– Может, нам лучше просто поужинать?
– Э, нет, от настырной старой кошелки ты так просто не отвертишься!
– Я вовсе не имел в виду…
– Просто помолчи. Пожуй пока булочку. Я сказала, что читала книгу Себастьяна. Твою я тоже прочла.
– Понимаю, что это звучит по-детски, но давай лучше не будем о ней говорить.
– Все, что я хочу сказать – что это хорошая книга. Ты, Крис Кармоди, написал отличную книгу. Провел большую работу и сделал из нее совершенно верные выводы. А теперь ругаешь себя за то, что на них решился?
– Элейн…
– И собираешься смыть свою карьеру в унитаз, делая вид, что работаешь? Срываешь один срок за другим, трахаешь официанток с большими сиськами, напиваешься, чтобы уснуть? Да на здоровье. Думаешь, ты один такой на свете? Слегка не угадал. Жалость к себе – увлекательное хобби!
– Человек умер, Элейн.
– Ты его не убивал.
– Спорное утверждение.
– Нет, Крис, абсолютно бесспорное. Галлиано либо слетел с обрыва случайно, либо это был осознанный акт самоуничтожения. Может быть, он раскаялся в грехах, может быть, нет – но это были
– Я выставил его на всеобщее обозрение.
– Ты выставил на обозрение определенную деятельность – а она была эгоистичной, до крайности неразборчивой в средствах и представляла угрозу для невинных людей. Так получилось, что это была деятельность Галлиано, и так получилось, что Галлиано улетел на мотоцикле в реку Мононгахилу, – но оба этих выбора сделал он, а не ты. Ты написал хорошую книгу…
– Господи, Элейн, по-твоему, чего миру не хватало, так это еще одной
– …
– Я рад все это слышать, однако…
– Однако дело в том, что ты очевидным образом зря потратил время в Кроссбэнке, и меня беспокоит, что ты и здесь не найдешь ничего полезного, решишь, что сам во всем виноват, и не сдашь рукопись в срок – что позволит существенно продвинуть вперед проект по саморазрушению, за который ты с таким энтузиазмом взялся. А это, черт побери, крайне непрофессионально. Каким бы болваном ни был тот же Фогель, он-то свой текст на- пишет.
Крис уже собирался просто встать и покинуть ресторан. Можно вернуться в спортзал, взять интервью у сменных работников, которым все равно некуда податься. По крайней мере, поговорить они не откажутся. Монолог Элейн лишь усиливал его чувство вины.
Прибыл лосось, покрытый затвердевающей корочкой масла.
– Что от тебя требуется… – Элейн осеклась. Над столом навис официант с огромной деревянной перечной мельницей в руках. – Уберите это отсюда, будьте любезны.
Официант поспешно ретировался.
– Прекрати вести себя так, будто ты совершил нечто постыдное. Ты написал книгу. Кто-то проявляет к тебе враждебность из-за нее – встречай их с открытым забралом. Кто-то боится тебя из-за нее – используй их страх. Пусть даже тебя бойкотируют – напиши о том, как тебя бойкотировали и что это такое – быть парией в Слепом Озере. Главное – не упускай возможность. – Она наклонилась вперед, чуть не оказавшись рукавами в масляном соусе. – Понимаешь ли, Крис, это все-таки Слепое Озеро. Неотесанная публика может очень слабо представлять, что здесь происходит, но мы-то с тобой знаем, ведь так? Здесь и сейчас переписываются все учебники. Здесь человечество определяет свое место во Вселенной. Это опорная точка – того, что мы есть, и того, чем мы будем.
– Ты говоришь как по писаному.
Она чуть отстранилась.
– Думаешь, я слишком стара и цинична, чтобы распознать по-настоящему великие вещи?
– Я имел в виду…
– Чтоб ты знал – я сейчас с тобой совершенно откровенна.
– Элейн, я просто не в том настроении, чтобы слушать лекцию.
– Ладно, Крис. Поступай, как знаешь. – Она махнула рукой в сторону тарелки. – Если хочется, принимайся за эту несчастную рыбу.
– Палатка, – напомнил ей Крис. – В пустыне Гоби.
– Ну, в известном смысле – да, палатка. Надувное сооружение, доставленное самолетом из Пекина. Аккумуляторы, обогрев, спутниковое телевидение.
– Прямо как Рой Чепмен Эндрюс.
– Слушай, – сказала она, – я в конце концов журналист, а не мученик науки.
Видеотрансляция за выходные так и не заработала – Маргерит это обеспокоило, а Тесс повергло в крайнее уныние. Аналогичным образом за пределы огороженного периметра Слепого Озера нельзя было ни дозвониться, ни достучаться по сети.
Маргерит могла лишь предполагать, что и без того сложный протокол безопасности Слепого Озера обогатился какими-то новыми запретами. За время ее работы в Кроссбэнке комплекс закрывали подобным образом не один раз. Как правило, это длилось не более нескольких часов, хотя в одном случае (неавторизованный полет над территорией – как потом оказалось, у пилота небольшого частного самолета одновременно вышли из строя навигационное оборудование и передатчики) периметр был закрыт целую неделю, что вызвало небольшой скандал.
Не сказать чтобы карантин в Слепом Озере причинил Маргерит существенные неудобства, во всяком случае, поначалу. Она все равно никуда не собиралась, и снаружи не было никого, с кем бы ей не терпелось поговорить. Отец, живший в Огайо, обычно звонил ей каждую субботу, однако он с уважением относился к вопросам безопасности и не стал бы беспокоиться понапрасну из-за какого-то отсутствия связи. Другое дело – Тесс.
В сущности, она не относилась к тому типу детей, которые способны сутками не отрываться от видеопанели. Ей нравилось играть снаружи – преимущественно в одиночестве, – а Слепое Озеро было одним из немногих мест на Земле, где ребенка можно отпустить на улицу без сопровождения, не опасаясь рисков, связанных с наркотиками и преступностью. Чистое небо прохладного субботнего утра к полудню затянули асфальтового цвета тучи, периодически яростными шквалами налетал дождь. Температура упала ниже десяти по Цельсию, и хотя Тесс даже решилась однажды выбраться наружу – до гаража, покопаться в коробке с куклами, так и не разобранной с переезда, – она очень быстро вернулась, продрогнув насквозь, несмотря на фланелевую куртку.
В воскресенье погода не изменилась, порывы ветра свистели в водосточных желобах и даже задували в дом сквозь вентиляционную решетку в ванной. Маргерит спросила у Тесс, не хочет ли она поиграть с кем-нибудь из школьных подружек. Тесс это предложение озадачило, но в конце концов она назвала девочку по имени Эди Герундт. Как правильно пишется «Герундт», она точно не знала; по счастью, в телефонной книге Слепого Озера на каждую букву было не так уж много фамилий.
Мать Эди, Конни Герундт, как оказалась, работала аналитиком в Видео и без колебаний согласилась привезти Эди к ним поиграть. (Даже не спрашивая у дочки – надо полагать, та изнывала от скуки не меньше Тесс.) Они приехали меньше чем через час. Мама и дочка походили друг на друга, словно две русские матрешки из одного комплекта, отличаясь лишь размерами. Обе были глазастые, растрепанные и чем-то напоминали мышек – правда, во взрослом лице Конни это было не так заметно.
У Эди Герундт было с собой несколько недавно загруженных видеопрограмм, так что обе девочки немедленно расположились перед панелью. Конни задержалась минут на десять, чтобы с явной нервозностью пожаловаться, как затянулся карантин и насколько это неудобно, ведь она как раз собиралась съездить в Констанс, потому что закупаться перед Рождеством лучше заранее. Потом сказала, что ей нужно идти и что она вернется за Эди в пять.
Маргерит понаблюдала за девочками, усевшимися перед видеопанелью. Программа «Приключения девочки-панды» была, по меркам Тесс, немножко детской, но Эди принесла комплекты синхроочков, хотя, как считалось, носить их подолгу вредно для глаз. Иной раз девочки одновременно пытались от чего-то увернуться – надо полагать, из экрана в этот момент на них выпрыгивали трехмерные монст- рики.
Больше, казалось, их ничто не связывало. Они сидели на противоположных концах дивана, откинувшись на мягкие подушки под разными углами. Маргерит сразу же почувствовала неясную жалость к Эди – одну из девочек, самой природой предназначенной, чтобы с ними не водиться. Руки и ноги неуклюжие, точно протезы, замедленная реакция, сбивчивая речь, на лице застыло выражение постоянного стыда.
Какая все-таки Тесс молодец, что решила подружиться с такой девочкой, как Эди Герундт.
Разве что…
Разве что это Эди решила с ней подружиться.
После кино девочки уселись играть в куклы, которых Тесс вызволила из гаража. Куклы были разношерстными, большую часть Тесс собрала на блошиных рынках в те времена, когда Рэй предпочитал на выходных выезжать из Кроссбэнка, чтобы прокатиться через деревушки Нью-Гэмпшира. Некоторые выцвели на солнце, их суставы были странно вывернуты, а юбки не подходили к блузкам, попадались фигурки героев из давно забытых фильмов, с раскинутыми руками и ногами. Тесс попыталась увлечь Эди сценарием («вот мама, вот папа, их ребеночек проголодался, но маме и папе нужно на работу, они позвали сиделку»), однако той быстро надоело, и она ограничилась тем, что промаршировала каждой куклой вдоль кофейного столика под бессмысленный монолог («я девочка, у меня собачка, я красивая, а ты дура»). Тесс, словно ее отстранили, вернулась на диван и, наблюдая за ней, начала ритмично постукивать затылком о подушку. Примерно раз в секунду – пока Маргерит не подошла к ней и не остановила, мягко коснувшись волос.
Это вот постукивание головой, а также то, как поздно Тесс начала говорить, и стали для Маргерит первыми сигналами, что дочка у нее не совсем обычная. Не то чтобы с ней что-то
Маргерит водила Тесс на физиотерапию, чтобы улучшить координацию движений и «проприоцепцию», пробовала курсы лекарств, которые должны были изменить ее уровень серотонина, или допамина, или кью-фактора, однако никаких заметных перемен в состоянии Тесс добиться не удалось. Вероятно, это означало, что Тесс просто не такая, как все, что необычная отстраненность и связанная с этим социальная изоляция так и останутся проблемами, с которыми ей придется жить – или же придется преодолеть их собственным сознательным усилием. Не следует манипулировать ее нейрохимией, решила наконец Маргерит. Тесс еще ребенок, ее личность не вполне сформирована, а лекарства или давление приведут лишь к тому, что эта личность окажется вылепленной согласно чьему-то чужому вкусу.
Обычно можно было распечатать для себя полосы из «Нью-Йорк таймс» (или любой другой крупной газеты), но и этот тоненький канал связи оказался перерезан. Раз уж газет не хватало даже Маргерит, что должны были сейчас чувствовать те, кто давно подсел на новости? Изнывать в неведении относительно судьбы Бельгийских cоглашений или последнего назначения в Континентальный суд? Молчание видеопанели и периодический звук дождевых капель заполнили послеобеденный период томностью и зевотой. Единственное, на что была способна Маргерит – сидеть в кухне и перелистывать старые выпуски «Астробиологии и экзозоологии», ее внимание порхало поверх плотного текста, почти его не касаясь, пока наконец Конни Герундт не вернулась за Эди.
Маргерит отправилась за девочками в комнату Тесс. Эди развалилась на кровати, упершись ногами в стену, и лениво ковырялась в обувной коробке, где Тесс держала свои «ювелирные» украшения, разноцветные расчески и черепаховые заколки для волос. Сама Тесс сидела перед зеркалом.
– Эди, твоя мама пришла, – сказала Маргерит.
Эди моргнула огромными лягушачьими глазами, потом ринулась вниз – искать, где она оставила туфли. Тесс осталась перед зеркалом, наматывая правый локон на указательный палец.
– Тесс?
Завиток волос соскользнул от ногтя к костяшке пальца, потом лениво упал вниз.
– Тесс? Вы хорошо поиграли с Эди?
– Ну да.
– Ты ей об этом сказала?
Тесс пожала плечами.
– Может, все-таки скажешь? Она внизу, мама сейчас ее заберет.
К тому моменту, как Тесс наконец неторопливо добрела до входной двери, Эди и ее мама ушли.
К понедельнику то, что поначалу казалось затянувшимся неудобством, стало больше напоминать полноценный кризис.
Маргерит завезла Тесс в школу по дороге в «Хаббл-Плазу». На парковке было полно родителей – включая Конни Герундт, помахавшую ей рукой из окна машины, – которых буквально распирало от слухов. Внутри явно не произошло ничего такого, что могло вызвать карантин, следовательно, что-то случилось снаружи, что-то весьма существенное, только вот что? И почему никому ничего не го- ворят?
Маргерит отказалась принимать участие в общих домыслах. Связи с окружающим миром не было, однако оттуда продолжало поступать электричество, и там, надо думать, ожидали, что Слепое Озеро продолжит заниматься тем, для чего создано. Поцеловав дочь на прощание, Маргерит смотрела, как та вяло движется через школьный дворик.
Дождь прекратился, однако октябрь прочно вступил в свои права, небо было темно-синим, дул пронизывающий ветер. Маргерит похвалила себя, что заставила дочь надеть свитер. Сама она выбрала виниловую ветровку, и для прогулки от парковки до вестибюля восточного крыла «Хаббл-Плазы» этого оказалось явно недостаточно. Скоро пойдет снег, думала Маргерит, а дальше маячит День благодарения и уже недолго до Рождества. Перемена погоды сделала мысли о карантине неприятней, словно с холодным канадским воздухом в городок пришли одиночество и беспокойство.
Стоя в ожидании лифта, Маргерит заметила своего бывшего мужа Рэя, который как раз в этот момент заскочил в небольшой магазинчик в углу вестибюля, надо полагать, за утренней дозой шоколадных пирожных «Динь-Дон». Рэй всегда отличался исступленным рвением в исполнении ритуалов, и одним из них были «Динь-Доны» к завтраку. Рэй проявлял чудеса изворотливости, чтобы они имелись под рукой даже в отпуске или командировке. В его ручной клади всегда был пластиковый контейнер с «Динь-Донами». Без любимых пирожных на завтрак в нем просыпались самые худшие черты: непрерывная раздражительность, припадки гнева при малейших затруднениях. Пока лифт полз вниз с десятого этажа, Маргерит не спускала глаз с входа в магазинчик. Рэй появился оттуда с бумажным пакетом в руках, как только мелодичный звон возвестил о прибытии лифта. «Динь-Доны», разумеется. И жрать он их будет, закрывшись в кабинете: Рэй предпочитал поглощать сладости без свидетелей. Маргерит без труда вообразила, как он, зажав в каждой руке по «Динь-Дону», вгрызается в них, словно сумасшедшая белка, а крошки сыплются на крахмальную рубашку и галстук, более уместный на похоронах. Вместе с ней в лифт вошли еще три человека, и Маргерит поспешно нажала свой этаж – лишь бы Рэй не успел добежать до двери.
Работа, которой занималась Маргерит – а она ее любила и потратила уйму сил, чтобы ее получить, – иногда заставляла чувствовать себя вуайеристкой. Пусть бесстрастной, пусть получающей за это зарплату – но все же вуайеристкой.
В Кроссбэнке она себя так не чувствовала; однако работа в Кроссбэнке была пустой тратой времени: целых пять лет она процеживала архивные ботанические данные, с чем прекрасно справился бы какой-нибудь усидчивый аспирант. Она и сейчас легко перечислит латинские названия для всех восемнадцати разновидностей бактериальных матов. Где-то через год Маргерит настолько привыкла смотреть на океан планеты HR8832/B, что ей стало казаться, будто она ощущает его запах, запах убийственных концентраций хлора и озона, зафиксированных фотохроматическими датчиками, резкий и чуть маслянистый. В Кроссбэнк она попала только потому, что туда ее привез Рэй – он занимал там административную должность, – и она несколько раз отклоняла предложения о переводе в Слепое Озеро.
Потом она все же набралась храбрости и подала на развод, а вслед за этим приняла предложенную должность в департаменте Наблюдения. И тут же обнаружилось, что Рэй тоже добился временного перевода в Слепое Озеро. Мало того, он переехал на запад на месяц
И тем не менее у нее сейчас была работа, ради которой она училась, о которой мечтала – ничего более близкого к полевой астрозоологии в мире просто не существо- вало.
Маргерит пробралась сквозь лабиринт рабочих мест, здороваясь с программистами и секретаршами. Заглянув в служебную кухню, наполнила свою сувенирную кружку с изображением лангуста кофе со сливками, потом прошла в кабинет и закрыла за собой дверь.
Стол был завален бумагами, рабочий стол компьютера – тоже, только виртуальными. Нескончаемые документы требовали проверки и классификации. Дело важное, но очень нудное и трудоемкое. Впрочем, этим можно будет заняться и дома. Сегодня ей хотелось провести некоторое время наедине с Субъектом. Реальное время, а не просмотр обработанных записей.
Маргерит опустила жалюзи, приглушила крохотные желтые потолочные лампы и включила монитор, целиком занимающий западную стену кабинета.
И как раз вовремя. На UMa47/E начинался семнадцатичасовой день.
Утро. Субъект зашевелился на своем матраце, лежащем на каменном полу лабиринта.
Как всегда, врассыпную от его тела бросились десятки созданий помельче – паразиты, симбионты или, возможно, потомство. Пока Субъект спал, они питались кровью из его сосков. Мелкие зверюшки, размером не больше мыши, многоногие и движущиеся, словно змейки, быстро исчезли в щелях между полом и гранитными стенами. Субъект сел, потом выпрямился во весь рост.
Согласно оценкам рост этот был чуть больше двух метров. Очень представительный мужчина. («Мужчиной» Маргерит называла его про себя. В официальных документах она бы никогда не осмелилась на гендерные термины. Никто понятия не имел, есть ли у инопланетян пол и каким образом они размножаются.) У Субъекта было две ноги и симметричное тело, так что на большом расстоянии силуэт его в принципе можно было принять за человеческий. Этим сходство и заканчивалось.
Кожа Субъекта – вовсе не панцирь, как можно было заподозрить, исходя из дурацкой клички «лангуст», – представляла собой тугую, шершавую красновато-коричневую оболочку. Плотная, хорошо сохраняющая влагу кожа, легочные щели вдоль груди и некоторые прочие подробности – многосуставчатые руки и ноги, а также крошечные конечности для манипулирования пищей по краям челюстей – заставили некоторых ученых умозаключить, что Субъект и его раса эволюционировали из насекомоподобной формы жизни. Согласно одному из сценариев ветвь беспозвоночных смогла сравняться с млекопитающими в размерах и подвижности, поскольку развила хитиновый хребет, в котором спряталась хорда, а внешним панцирем пожертвовала в пользу более легкой и гибкой кожи. Другое дело – что для этой, что для других гипотез доказательств было кот наплакал. Уже экзозоология была крайне нелегким делом, а об экзопалеонтологии ученым приходилось пока лишь мечтать.
Субъекта было прекрасно видно в свете ламп накаливания, гирляндами свисавших с потолка. Маленькие лампочки действительно больше напоминали елочные фонарики, чем привычные лампы, но в остальном выглядели очень знакомо. Нити ламп, как показала спектроскопия, состояли из обычного вольфрама – примитивная и очень надежная технология. Время от времени здесь появлялись другие аборигены, которые заменяли сгоревшие лампочки и проверяли изоляцию на медных проводах. В городе имелась хорошо налаженная инфраструктура коммунальных служб.
По утрам Субъект не одевался и не ел; вообще никто никогда не видел, чтобы он ел у себя в спальном помещении. Однако он задержался, чтобы избавиться от жидких отходов – для этой цели в полу имелся специальный слив. Густая зеленоватая жижа изливалась из отверстия в самом низу живота. Разумеется, картинка шла без звука, однако воображение Маргерит услужливо дорисовало урчание и бульканье.
Она напомнила себе – все это произошло около полувека назад. Так было легче справляться с ощущением того, что она подглядывает. С этим существом ей не удастся ни поговорить, ни как-то еще обменяться информацией. Как именно сюда попадает картинка, оставалось загадкой, однако не было оснований полагать, что она передается быстрее скорости света. А солнце этой планеты, 47-я Большой Медведицы, Ursa Majoris, находилось в пятидесяти одном световом годе от Земли.
(Аналогичным образом если сейчас где-то в глубинах Галактики кто-то наблюдает
Субъект покинул лабиринт, не задерживаясь. Хотя походка его, пусть и на двух ногах, с человеческой точки зрения, выглядела странно, двигался он достаточно быстро. В это время суток вполне могло приключиться что-нибудь интересное. Фактически каждое утро Субъект делал одно и то же – отправлялся на фабрику, где собирал узлы каких-то механизмов, – однако маршрут его почти никогда не повторялся. Накопилось достаточно свидетельств того, что это было культурным или биологическим императивом (иными словами, так же поступали и другие аборигены), возможно, ими руководил атавистический инстинкт, некогда помогавший избегать хищников. А жаль – Маргерит было бы приятнее думать, что это личная привычка Субъекта, его собственная идиосинкразия, осознанный выбор.
Несмотря на все это, программа наблюдения отслеживала перемещения Субъекта со стабильной и внушающей уважение точностью. Когда Субъект двигался, взгляд наблюдателя (или «виртуальная камера», если пользоваться терминологией отдела Видеозаписи) следовал за ним на одном и том же расстоянии. В центре кадра всегда был сам Субъект, но, по мере того как он перемещается, можно было изучать и окружающий его мир. Сейчас он шагал бок о бок с сородичами по освещенным лампочками коридорам своего лабиринта. Все шли в одну сторону, словно коридор был дорогой с односторонним движением, вот только направление этого движения в разные дни было разным. Маргерит уже научилась узнавать Субъекта в толпе не только по центральному положению (время от времени его ненадолго заслоняли другие), но и по яркому желто-оранжевому гребню, тянущемуся через голову и вдоль спины, и по округлости плеч.
Иногда она видела дневной свет – Субъект миновал балконы и ротонды, открывающиеся наружу. Небо сегодня было бледно-голубым. Большая часть осадков выпадала в Лангуста-Сити во время местной мягкой зимы, сейчас же был разгар лета, самая середина того периода, когда солнце на этой южной широте почти не покидает небосвода. Наклон оси планеты был незначительным, а вот орбита вокруг звезды – сильно вытянутой; лето в городе, где живет Субъект, продлится еще два земных года.
Небо чаще затягивали облака пыли, чем дождевые тучи. Атмосфера UMa47/E была суше, чем на Земле; как и на Марсе, здесь случались гигантские пыльные бури, сопровождающиеся электрическими разрядами. В воздухе постоянно висела мелкая пыль. Впрочем, сегодня выдался довольно ясный день, умозаключила Маргерит. И теплый, судя по тому, как Субъект распустил реснички, служившие для теплоотвода. Голубое небо, словно раскрашенное цветным мелком, выглядело совсем по-земному. На секунду закрыв глаза, Маргерит представила себе прижавшиеся к скалам индейские деревушки где-нибудь в Аризоне или Нью-Мексико.
Субъект тем временем наконец достиг одного из широких внешних пандусов, которые по спирали спускались к подножию города.
Первоначальное обследование планеты, проведенное с большой высоты, выявило не менее сорока разбросанных по поверхности UMa47/E крупных каменных городов, в одном из которых и жил Субъект, и примерно вдвое больше – не столь крупных. На столе у Маргерит стоял глобус мира Субъекта, города на нем были подписаны только широтой и долготой. (Никто не рисковал давать им имена собственные из опасения быть обвиненным в антропоцентризме и неуместном нахальстве. «Лангуста-Сити» было лишь прозвищем, причем таким, которое не следовало употреблять в присутствии высокого начальства или прессы.)
В городе было не менее тысячи гранитных зиккуратов, и каждый – огромного размера. Пока Субъект спускался по пандусу – его спальное помещение располагалось в данном здании довольно высоко, – перед Маргерит разворачивалась городская панорама. Башни были похожи друг на дружку – высокие спиралевидные раковины, стоящие на выложенных красными плитами мостовых; промышленные сооружения выделялись лишь трубами на самой вершине, из которых в неподвижный воздух выползал светлый или темный дым. Пандусы и открытые пространства по всему городу были сейчас заполнены недавно пробудившимися жителями. Быстро поднимающееся солнце посылало желтые лучи вдоль восточных каньонов. За пределами города Маргерит могла разглядеть орошаемые сельскохозяйственные земли, а еще дальше – поросшие кустарником равнины и отдаленный горизонт, изрезанный горными вершинами. (Закрыв глаза, она продолжала видеть под веками негативное изображение, словно попавшее туда напрямую, минуя невообразимо сложное технологическое оборудование стоимостью в миллиарды долларов, словно она сама была сейчас там, дышала разреженным воздухом и тонкая пыль забивала ей ноздри.)
Субъект достиг поверхности и направился к промышленному зданию, где проводил каждый день.
Маргерит смотрела, забыв про требующие внимания документы. Наблюдателем как таковым она не была, кроме того, маловероятно, что она заметит нечто важное и при этом ускользнувшее от внимания пяти профильных комитетов. Ей надлежало сводить вместе результаты чужих наблюдений, а не наблюдать самой. Однако это может подождать как минимум до обеда. Карантин означал, что ее отчеты все равно не выйдут за пределы комплекса. Так что можно и посмотреть.
И помечтать, если захочется.
Поделиться книгой: