Помоги проекту - поделись книгой:
Итак, с одной стороны, мы имеем изменчивость речи одного автора, а с другой – межавторские отличия.
И вот в чем сложность с теорией о лингвистическом отпечатке пальца: предположим, что мы ведем расследование, в котором один из авторов демонстрирует сильную изменчивость, и предположим, что отличия между разными авторами незначительны. Ясно, что обнаружить значимые отличия между этими разными авторами будет очень нелегко.
Так как же эти наблюдения связаны с предположительно предсмертной запиской и письмами, написанными Сандрой Уэдделл и Гэрри Уэдделлом?
В данном случае некоторые факторы действительно влияют на изменчивость речи. Например, не все тексты каждого из этих авторов относятся к одному и тому же типу, не все они обращены к одному и тому же адресату. Какие-то письма мистера Уэдделла – электронные, некоторые написаны в стиле отчета, некоторые являются деловыми письмами. Среди этих писем было и личное, к родственнику.
Что касается текстов миссис Уэдделл, то они отличаются разнообразием адресатов и типов. Однако личных писем среди известных текстов миссис Уэдделл не было, а поскольку предсмертную записку можно считать личным сообщением, это является фактором, затрудняющим оценку ее стиля.
Часто в судебном деле мы располагаем очень немногими образцами речи кандидатов на авторство. Например, в деле о похищении у вас может быть всего одно или два письма. Лица, намеревающиеся совершить преступление, обычно стараются как можно меньше доверять бумаге.
Время от времени поднимается интересный вопрос о «сближении стилей». Склонны ли женатые пары с течением времени перенимать языковые привычки друг друга? Это, опять же, во многом зависит от ранних влияний на речь: если супруги примерно одного возраста и происхождения, то, возможно, сильное сходство уже присутствует. Однако я не встречал подтверждений тому, что женатые пары начинают писать в похожем стиле. С годами они могут перенять друг у друга некоторые фразы и какие-то речевые привычки, но сближение стиля письменной речи – совсем другое дело. В увиденных мной примерах языкового стиля Сандры я не нашел свидетельств того, что она писала как Гэрри или что Гэрри писал как она, хотя они сколько-то лет и состояли в браке.
На самом деле, несмотря на упомянутые выше возможные источники изменчивости, заметно, что некоторые основные черты текстов каждого автора весьма устойчивы. Кому бы ни писала Сандра, она склонна использовать одну и ту же крепко сцепленную, хаотичную структуру предложений, которую мы видели выше, и, точно так же, кому бы ни писал Гэрри Уэдделл, мы видим, что он всегда пишет короткими, отрывистыми предложениями. В этом отношении он похож на типичного управляющего компании или другого высокопоставленного служащего – он говорит, что́ ему нужно, не ходит вокруг да около, не отступает от темы.
Важно то, что эти свойства обнаруживаются во всех письмах: короткие отрывистые предложения у Гэрри и длинные, хаотичные предложения у Сандры. Каков бы ни был тип общения, мы всегда это обнаруживаем.
Я сообщил об этих наблюдениях полиции. У них были и другие доказательства, и Гэрри Уэдделл был арестован в июне 2007 года.
К сожалению, мистер Уэдделл нашел себе поручителя и был отпущен из-под стражи с условием, что он будет держаться подальше от тех мест, где жили его родственники. Однако он, по-видимому, хотел отомстить кое-кому из них и, судя по всему, застрелил свою тещу Траут Максфилд, после чего застрелился сам. Таковы были выводы коронеров в марте 2008 года. Нет почти никаких сомнений в том, что это он убил свою жену и потом пытался сымитировать ее суицид.
Есть еще одна интересная подробность – я о точке после имени Гэрри в первой строке письма. Судебным экспертам было необходимо сличить чернила, которыми было отпечатано письмо, с чернилами в принтере, подключенном к компьютеру супругов. Для того чтобы это сделать, им пришлось взять с письма образец чернил. Для образца они выбрали именно эту точку. К счастью, перед ее удалением были сделаны очень качественные фотографии текста письма, но все равно я порой задаюсь вопросом, смогла бы защита воспользоваться этой точкой или нет, если бы дело дошло до суда.
Глава 17
Неприметный педофил
Порой меня просят сравнить два набора писем (обычных или электронных), и, глядя на эти документы, я обнаруживаю, что не могу сказать совершенно ничего содержательного по той простой причине, что стиль речи подозреваемого, на первый взгляд, кажется совершенно безликим. Так случилось несколько лет назад с делом одного бизнесмена, обвиненного в скачивании из интернета изображений, содержащих детскую порнографию. От этого высокообразованного, умного человека пятидесяти с небольшим лет трудно было ожидать, что он сделает глупую ошибку, но люди порой совершают неожиданные поступки. Его ошибка состояла в том, что когда фотографии и изображения, скачанные им с определенного сайта, ему не понравились, он написал жалобу в компанию, предоставляющую порнографические услуги.
Обычно полиция не разглашает сведений о своих источниках, но я полагаю, что эта компания, вместо того чтобы выполнить требование и вернуть деньги, заявила в полицию (анонимно, надо полагать) о том, что мистер Соуэрби скачивал незаконные материалы. Ранним утром несколькими неделями позже мистеру Соуэрби нанесли визит, и компьютер был конфискован. На нем были обнаружены незаконные изображения и копия жалобы. Защита мистера Соуэрби была основана на том, что изображения были скачаны его другом, который без ведома мистера Соуэрби воспользовался для оплаты его кредитной картой. На вопрос о найденном письме мистер Соуэрби сказал, что его друг, должно быть, запаниковал, поняв, что мистер Соуэрби в конце концов обнаружит факт оплаты. Думая вернуть деньги на счет, его друг, очевидно, состряпал жалобу. В ответ на вопрос об имени этого «друга» мистер Соуэрби назвал имя местного водопроводчика, который недавно умер. Чего нельзя было доказать, так это того, что мистер Соуэрби и водопроводчик были знакомы. Однако следствие выяснило, что ни один из друзей и членов семьи водопроводчика не предполагал, что тот умееет пользоваться компьютером, в частности, отправлять и получать электронные письма, совершать оплату через интернет и скачивать изображенияи видео. Более того, никто из членов семьи водопроводчика не смог припомнить, чтобы тот писал письма. Все считали его в лучшем случае полуграмотным. Но в конце концов примеры переписки водопроводчика были добыты, и они, вместе с другими текстами, имеющими отношение к делу, приведены ниже.
Образец текста 1: первое электронное письмо в деле о детской порнографии (установление авторства)
Это письмо было найдено на домашнем компьютере мистера Соуэрби, и его он приписал водопроводчику. В отношении общих языковых способностей оно несколько контрастирует с известными письмами водопроводчика:
Образец текста 2: известный образец переписки водопроводчика
Приведенный пример демонстрирует ряд грамматических ошибок, в том числе «меня держать» вместо «меня держат» и прерывание предложения перед «и». Вдобавок к этому, водопроводчик путает превосходные и сравнительные степени прилагательных («наихуже»). Таким образом, видно, что он испытывает затруднения трех разных типов: грамматические, пунктуационные и лексические. Стиль его письма, по крайней мере при поверхностном рассмотрении, трудно даже сравнивать с тем, как написано электронное письмо, обнаруженное в компьютере мистера Соуэрби. Бизнесмен все же демонстрирует несколько большую языковую компетентность, как можно видеть из следующего текста:
Образец текста 3: известный образец переписки бизнесмена
Я начал с поиска признаков маркированности в известных текстах. На первый взгляд, тексты мистера Соуэрби показались мне очень формальными, местами даже претенциозными. Однако на данном этапе это было лишь впечатление, которое следовало проверить. В своем исследовании маркированности как лингвистического явления Баттистелла (1996) отмечает, что точным показателем маркированности речевого оборота является его относительная частота. Иными словами, чем реже встречается конструкция, тем больше вероятность ее маркированности. Некоторые формы маркированности – чисто стилистические, к ним, например, относится чрезмерное использование повторов. Как таковые они плохо поддаются измерению и могут использоваться только для субъективного установления авторства. В данном случае я решил предпринять корпусное и интернет-исследования словосочетаний, встречающихся в известных и вызывающих сомнения текстах, и оценить их частоту. Все словосочетания были проверены в крупном интернет-поисковике, а часть из них затем перепроверена с помощью Британского национального корпуса, составленного учеными Оксфордского университета. Дальнейшая проверка некоторых образцов была проведена с помощью еще одного корпуса текстов – корпуса Кобилда, составленного учеными университета Бирмингема.
Я обнаружил, что лучший способо поиска признаков маркированности состоит в том, чтобы распечатать копию текста и подчеркнуть в нем столько словосочетаний, сколько возможно. Я стремился выбрать примерно одно словосочетание от трех до пяти слов длиной на каждые десять слов текста. Некоторые словосочетания просто не подходили из-за ограниченности контекста, особенно содержащие имена собственные и персонализированные знаковые упоминания. Важно избежать искажений и выбирать только то, что кажется необычным или маркированным.
Выбрав словосочетания для поиска, я затем стал искать альтернативные формулировки, передающие то же значение. Обычно я меняю по одной черте за раз, стараясь придерживаться регистра текста, то есть если текст формальный или деловой, то я стараюсь делать так, чтобы любые изменения это отражали. В таблице 17.1 приведен пример из текста мистера Соуэрби. В этой таблице мы видим фрагмент письма мистера Соуэрби, а именно: словосочетание «вероятной причиной могли быть». Существительное cause («причина») является довольно редким по сравнению с глаголом cause («быть причиной», «вызывать»). В этом можно убедиться самостоятельно, поискав в интернете разные словосочетания. Кроме того, наречие «вероятно» встречается куда чаще прилагательного «вероятный»[44]. Это подтверждается Google, Кобилдом и БНК. Таким образом, проанализировав словосочетание «вероятной причиной могли быть», мы узнаём, что оно обладает двумя чертами, маркированными на фоне остального текста корпуса. Самым часто встречающимся из трех приведенных вариантов является словосочетание «вероятно, причиной были».
Следующим шагом стала проверка частоты каждого из выбранных словосочетаний и придуманных мной альтернативных примеров. Снова было важно выбирать не только те варианты, которые кажутся маркированными. И я обычно составляю таблицу наподобие таблицы 17.2.
Затем я взглянул на текст водопроводчика и обнаружил, что обычно его примечательные обороты связаны с нормативностью, главным образом с правописанием, а также с грамматикой (being keep вместо being kept ~ «держать» вместо «держат», worse of all вместо worst of all ~ «наихуже всего» вместо «хуже всего»). Ошибки этого типа также маркированы и могут быть количественно измерены с помощью корпуса текстов и поисковых машин (хотя составители корпусов склонны приводить текст в порядок, исправляя ошибки). Мне не удалось найти примеров маркированных фраз, что показано в таблице 17.3. А текст, вызывающий сомнения, также содержал ряд маркированных оборотов, примеры которых приведены в таблице 17.4.
Следующим шагом было составление сравнительной таблицы типов маркированности (таблица 17.5). Как можно видеть из этой таблицы, плотность маркированных и немаркированных оборотов в текстах примерно одинакова у обоих известных авторов и у автора исследуемого текста. Однако второй известный автор, водопроводчик, демонстрирует маркированные обороты совершенно иного типа по сравнению с теми, которые встречаются у бизнесмена. Текст мистера Соуэрби, в отношении демонстрируемой в нем маркированности, а также регистра, куда больше походит на исследуемый текст. Маркированность же текста водопроводчика связана с компетентностью в использовании языка. В своем отчете я заключил, что весьма вероятно, что из двух кандидатов исследуемое электронное письмо написал бизнесмен, а не водопроводчик. Говоря проще, водопроводчик был практически полуграмотен, в то время как предприниматель был хорошо образован. Это отражали различия их известных текстов, а сходство известных писем мистера Соуэрби с электронным письмом-жалобой было значительно сильнее, чем между письмами покойного водопроводчика и этим же электронным письмом. Это свидетельство было представлено суду, после чего бизнесмен признал свою вину в скачивании и хранении изображений, содержащих детскую порнографию. Он избежал тюремного заключения, но был помещен в реестр лиц, совершивших преступление сексуального характера, на десять лет.
Глава 18
Признание иска недобросовестным из-за прокурорского меморандума
По словам Мэри Смит[45], она вела свою машину по улице с двусторонним движением в городке Чоборо, когда на минуту отвлеклась, свернула и пересекла разделительную линию. Офицер полиции, находившийся в патрульной машине позади нее, среагировал и подал ей знак остановиться.
Офицеру показалось, что от мисс Смит пахнет спиртным, поэтому он потребовал пройти с ним до полицейской машины, где он мог провести тест на алкоголь. Она села на заднее сиденье полицейской машины, ей дали мундштук. Однако, несмотря на несколько попыток, ей так и не удалось дать удовлетворительный образец. В результате офицер арестовал мисс Смит и отвез ее в полицейский участок Чоборо, где ее вновь тестировали на наличие алкоголя, в этот раз при помощи местного устройства марки Lion Intoxilyzer 6000. Мисс Смит опять не смогла выдать образец. По словам полицейских, было сделано несколько попыток провести анализ дыхания мисс Смит, но она никак этому не содействовала. Как пояснила мисс Смит, с образцом ничего не получилось из-за того, что она пребывала в состоянии гипервентиляции и паники.
Офицеры оштрафовали мисс Смит за непредоставление образца для анализа. Это даже серьезнее, чем штраф за управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения.
Дело дошло до мирового суда Чоборо и было выслушано тремя мировыми судьями. В Соединенном Королевстве альтернативой для слушаний подобного рода является слушание, проводимое окружным судьей (ранее эта должность называлась «оплачиваемый судья»). В данном случае дело выслушивали мировые судьи.
Среди свидетельств, представленных обвинением, были заявления двух офицеров, пытавшихся провести анализ дыхания мисс Смит. Перед судом адвокат защиты удивился сходству этих двух полицейских заявлений, выдержки из которых приведены ниже:
Выдержка из заявления 1
В связи с этим делом я хочу заявить, что на протяжении работы с X она… не жаловалась на какие-либо проблемы с дыханием… и не демонстрировала каких-либо невербальных признаков, на это указывающих. По моему мнению, X в это время не пребывала в состоянии какой-либо формы панической атаки или гипервентиляции.
Выдержка из заявления 2
X в моем присутствии не выказывала ни жалоб на какие-либо проблемы с дыханием, ни невербальных признаков, связанных с дыхательной процедурой… У X не было какого-либо рода панической атаки или гипервентиляции.
Адвокат задал вопрос о сходстве заявлений первому офицеру. Тот настаивал на том, что сходство является чистой случайностью. На вопрос, может ли он объяснить подобное «совпадение», офицер ответил, что не может. На вопрос, не показывал ли он свое заявление другому офицеру, первый офицер ответил, что нет, не показывал и что другой офицер никак не мог видеть его, первого офицера, заявление. Сказать, что адвокат был преисполнен решимости, – ничего не сказать. Он давил на офицера, требуя от него удовлетворительного ответа. В конце концов офицер сказал, что единственное объяснение этого сходства, которое приходит ему в голову, – это памятка, полученная им от прокурора. Адвокат спросил, что это за памятка, отметив при этом, что защите ни о какой памятке ничего не известно. Со стороны адвоката это было хитростью, так как меморандумы прокурора обычно не разглашаются.
Офицер повторил, что он получил меморандум от прокурора. Адвокат защиты попросил суд потребовать от прокурора оглашения меморандума. Прокурор сказал, что он ничего не знает ни о каком меморандуме. Он просмотрел пачку документов перед собой, но, по-видимому, никакого меморандума не нашел. Адвокат защиты предложил ему свою помощь. Его предложение было отклонено, однако глава судейской коллегии спросил, не может ли свидетель просмотреть документы сам, поскольку ему, без сомнения, будет легче узнать этот меморандум. Пачка прокурорских документов была передана офицеру полиции, стоящему у кафедры для свидетелей, и он тут же нашел меморандум. С документа были сняты копии, которые затем раздали всем участникам судебного заседания.
Меморандум оказался запросом от прокурора к офицеру предоставить некоторые предметы, которые защита требовала для проведения слушания дела. В этот список входили мундштук, любые заметки, сделанные офицерами в ходе задержания мисс Смит в полицейском участке, и, главное, требование к офицерам предоставить заявления свидетелей, касающиеся процедуры анализа дыхания мисс Смит. Именно об этих заявлениях адвокат и расспрашивал офицера, когда впервые было упомянуто о наличии меморандума.
Этот меморандум был крайне унизителен для подсудимой и ее судебных представителей, и на самом деле в нем задача по сбору этих свидетельств была представлена как «морока», то есть неприятная для офицеров и прокурора работа.
Защита немедленно ухватилась за этот документ и попросила перерыв для того, чтобы с меморандумом и двумя заявлениями смог ознакомиться эксперт. Прошение о перерыве и эксперте было немедленно удовлетворено судом.
Мне дали взглянуть на эти документы.
Выдержки из меморандума прокурора
По итогам анализа этих документов я сделал следующие наблюдения:
1. Данный меморандум является скорее не запросом о разглашении, а требованием, чтобы разглашение было проведено согласно указаниям прокурора. Например, в меморандуме от офицеров требуется предоставить заявления «о том, что мисс Смит не страдала от какой-либо формы гипервентиляции или панической атаки». Я счел, что это не объективный и беспристрастный запрос, а указание, чтобы офицеры заявили, «что мисс Смит не страдала от какой-либо формы гипервентиляции» и так далее. Подобным же образом в меморандуме содержится просьба к офицерам предоставить подробности касательно их опыта в обращении с оборудованием для тестирования дыхания, также сформулированная в виде требования. Прокурор пишет: «Я хочу показать, что вы опытный оператор [этого оборудования]». Но на момент написания прокурор никак не мог знать, так это или нет. Меморандум также содержит предположение о выводах врача: «Могу я получить объяснение, почему был вызван врач, чтобы опровергнуть предположение защиты о том, что это было связано с шоком и гипервентиляцией?» Лингвист сочтет это вопросом, содержащим заявление о намерении: 1) Могу я получить объяснение, почему был вызван врач? И 2) союз «чтобы», который можно развернуть до «[для того], чтобы опровергнуть предположение защиты о том, что это было связано с… гипервентиляцией». Иными словами, при правильном прочтении в меморандуме говорится: «Могу я получить объяснение, почему был вызван врач, [потому что я хочу] опровергнуть предположение защиты…» С точки зрения закона прокурору не следовало разглашать офицеру доводы защиты, так как тот был одним из свидетелей. С точки зрения лингвистики прокурор сообщал офицеру о том, как он собирался опровергать аргументы защиты, но делал это в запутанной и двусмысленной манере, призванной скрыть этот факт от внимания самого офицера.
2. Также в данном меморандуме прокурор говорит офицеру, что тот должен ожидать вопросов касательно того, действовал ли он необоснованно, отказывая подсудимой в возможности дать еще один образец.
3. Кроме того, прокурор сообщает офицеру излишние сведения касательно доказательств защиты.
4. Наконец, о подсудимой и ее защитниках в меморандуме говорится в самых пренебрежительных и оскорбительных выражениях, и офицеру, который, как мы помним, является одним из свидетелей обвинения, фактически предлагается разделить эти взгляды. Например, прокурор пишет: «В приложении имеются копии заявления защиты по делу, полученные от представителя подсудимой (много чуши в безнадежной попытке избежать неизбежного), на которое мы, к сожалению, должны ответить». Здесь под вопросом несколько моментов: 1) прокурору не следует, кроме как в исключительных обстоятельствах, разглашать свидетелям заявление защиты по делу. К сожалению, данный офицер не только свидетель, но и ответственный за оглашение материалов дела., Это не лучшая практика, о чем и было заявлено; 2) на лингвистическом уровне прокурор пользуется инклюзивным местоимением «мы», предлагая таким образом офицеру разделить свои взгляды насчет того, что доводы защиты являются «чушью» и что задача по сбору доказательств – это «морока». Вкупе с излишними сведениями, которые прокурор сообщает в связи с доводами и доказательствами защиты, это провоцирует офицера отнестись к защите враждебно и предупреждает его о том, как она будет себя вести, что может создавать возможности для того, чтобы ей противостоять.
Слушание было возобновлено в мировом суде Чоборо перед теми же судьями, что и прежде. Меня пригласили и попросили дать свой комментарий по поводу меморандума. Я очертил доводы, изложенные в моем отчете, и выдержал перекрестный допрос на этот счет. Я не проходил предварительной проверки на пригодность в качестве свидетеля, так как обвинение не возражало против появления лингвиста.
Я изложил лингвистические аспекты дела, а именно:
1. Лингвистический анализ меморандума был обоснован, так как 1) важно не только то, что было сказано, но и тот контекст, в котором это было сказано. Так, возможно, прокурор не был бы не прав, воскликни он в частной беседе с коллегой (не являющимся одним из свидетелей) за пределами слышимости остальных участников дела, что «доводы защиты – полная чушь». Также прокурор не был бы не прав, скажи он в ходе перекрестного допроса: «Мадам, это полная чушь», – или скажи он судьям: «Сэр, на мой взгляд, доводы защиты – полная чушь». Однако прокурор писал к свидетелю дела и навязывал этому свидетелю свой взгляд на вещи, используя инклюзивное местоимение «мы». Это второй лингвистический довод: говорящий может включать или исключать других людей, используя местоимение «мы». В данном случае и у прокурора, и у свидетеля есть определенные обязанности, которые им по закону следует исполнять. Местоимение «мы» использовано, конечно, обоснованно. Однако прокурор вышел за рамки строгого перечисления обязанностей свидетеля и навязал ему свой уничижительный и, что самое главное, пристрастный взгляд. Прокурор мог контактировать со свидетелем до суда, но в своем общении со свидетелем он обязан быть беспристрастным. В особенности это касается замечаний о подсудимых. Прокурор не должен пагубно влиять на рассмотрение дела подобными замечаниями в присутствии свидетеля.
2. Я также заявил, что то, как прокурор затребовал доказательства, было мало похоже на запрос – скорее на требование представить доказательства определенным образом. Это касалось придаточного предложения с союзом «чтобы», о котором я говорил раньше, и статуса офицера как «опытного оператора». Никто не спорит с тем, что офицер, вероятно, был опытен, но прокурору следовало быть более осторожным с формулировкой и, например, сказать: «Не могли бы вы предоставить мне сведения о вашем опыте в качестве оператора данного оборудования?» – или более прямо: «Каков ваш опыт в качестве оператора?» В суде лингвист утверждал, что предложение прокурора: «Я хочу показать, что вы опытный оператор» – было равносильно наводящему вопросу. Редко какой судья или магистрат позволит адвокату сказать нечто вроде: «Констебль Икс, расскажите нам о вашей квалификации пользователя данного оборудования для анализа дыхания, так как я хочу показать суду, что вы опытный оператор».
3. Также было отмечено, что прокурор, употребляя осуждающие выражения в разговоре с официальным лицом, ниже его по рангу и потому не имеющим возможности ему перечить, оказал на свидетеля давление. Это было в некотором смысле равносильно тому, как если бы младший сотрудник вынужден был смеяться над расистскими или сексистскими шутками начальника. Все это вместе свидетельствует об оказанном на офицера давлении, чтобы тот определенным образом выполнил ряд указаний, а значит, собрать доказательства беспристрастным, объективным образом он не мог.
4. Представители защиты спросили, не указывает ли лексическое и фразеологическое сходство двух заявлений на существование причинно-следственной связи, иначе говоря, на то, что заявления, в которых присутствовали фразы, имеющиеся и в меморандуме, а также ряд идентичных фраз (одна или две из которых встречаются очень редко), были написаны под влиянием меморандума. Я ответил, что, по моим ощущениям, присутствует очень сильное сходство, но наличие причинно-следственной связи в данном случае является вопросом юридическим, а не лингвистическим. Однако, поскольку
Следует отметить, что прокурором по этому иску «о непредоставлении образца» и прокурором – автором меморандума – были разные люди.
Прокурор поднял несколько очень интересных вопросов:
1. Он отметил (в форме «Согласны ли вы со мной в том, что…»), что много сходных фраз в заявлениях могут объясняться тем фактом, что офицеры полиции говорят и пишут на неком «слэнге», то есть пользуются полицейским регистром.
2. Он заявил, что поскольку офицеры полиции – публика трудолюбивая, то вполне возможно, что свидетель-офицер может также представлять доказательства в суде. Он предположил, что офицеры полиции могут составить собственное мнение о подобных вопросах и не обязательно склонны подчиняться чужому влиянию.
3. Мне показалось, что это хорошие доводы, но я не вполне мог с ними согласиться:
4. Верно, что работники разных профессий вырабатывают своего рода жаргон, или регистр, и это особенно верно в отношении представителей таких крайне институциализированных профессий, как полицейские. Тем не менее, это не может объяснить совпадения нескольких предложений длиной более шести слов, а также двух крайне необычных словосочетаний, например «невербальные признаки». Офицер, оказавшийся на свидетельском месте, пользовался не словосочетанием «невербальные знаки», а выражением «язык тела». Более того, у двух заявлений было чрезвычайно много общего лексического содержания.
5. Конечно же, я не мог давать комментарии на тему уместности или неуместности выполнения свидетелем обязанностей по представлению доказательств, поскольку это процессуальный или даже юридический вопрос, а не лингвистический. Также я не мог высказываться насчет того, могут ли офицеры полиции в большей или меньшей степени составлять собственное мнение о деле, подсудимых и их законных представителях. Однако я все же отметил, что в нашем распоряжении есть меморандум, что этот меморандум написан в определенных выражениях, что заявления следуют структуре меморандума почти в точности, что они содержат многие сходные и тождественные фразы и, наконец, что эти два заявления столь схожи, что вероятность их независимого составления оказывается крайне низкой.
На основании свидетельств лингвиста защита заявила ходатайство о процессуальном нарушении. Защита описала, как этот вопрос изложен в британском Законе о полиции и доказательствах по уголовным делам 1984 года, раздел 78. Этот раздел допускает исключение доказательств, если их использование ведет к недобросовестности суда в отношении подсудимого. Адвокат защиты заявил, что принятие заявлений полиции будет противоречить положениям раздела 78 и приведет к недобросовестному суду. Это означает, что официальные лица не должны злоупотреблять своей ролью при обвинении и, главное, что они не должны вести себя недобросовестно. Кодекс государственных прокуроров гласит, что прокурор «обязан быть честным, независимым и объективным», что он должен обеспечивать «консультативную помощь следователям» и представлять «все имеющие отношение к делу доказательства… перед судом». Однако прокурор «должен… сообщать… полиции, если он полагает, что некие дополнительные доказательства могут усилить базу обвинения». Доказательный этап является важной фазой процесса принятия решения, так как суд, согласно ряду правил, может выяснить, следует исключать некое доказательство или нет. Рассматривая заявление по разделу 78, суд сначала изучает вопрос о том, как доказательства были получены. Нарушение не влечет за собой автоматическое исключение доказательства. Для этого нарушение должно быть «значимым и существенным».
В деле «R против Королевского суда Дерби» лорд Ормонд определил недобросовестный иск как дело, в котором «сторона обвинения манипулирует или злоупотребляет судебным процессом для того, чтобы лишить ответчика защиты закона».
На самом деле признание иска недобросовестным – редкое событие. Согласно Дилхорну (DPP против Хамфрис, 1977), судопроизводство приостанавливается только «в исключительных обстоятельствах». Этому заявлению вторил лорд Лейн, занимавший пост генерального прокурора в 1990 году– тогда лорд-судья Стюарт-Смит отметил, что «этой прерогативой не следует пользоваться часто». Решение одного канадского суда гласило, что для решения в пользу приостановки судопроизводства должны быть нарушены «фундаментальные принципы правосудия, лежащие в основе общественного чувства справедливости и порядочности».
В данном случае стоял вопрос о том, имело ли место должностное преступление, подрывающее верховенство права, и представляло ли оно собой оскорбление правосудия.
Обвинение возразило, что любой подобный вопрос должен решаться в ходе судебного заседания и что меморандум, хоть и содержит неудачные формулировки, не делает иск недобросовестным, так как нет способа установить, как именно он повлиял на поведение офицеров. Прокурор также упомянул судебную практику, заключающуюся в том, что иск может быть признан недобросовестным, а свидетельское показание исключено только в том случае, если это свидетельство еще не было представлено в суде. Однако поскольку офицер уже начал представление этого свидетельства, данная мера здесь неприменима.
Защита сумела ответить на эти замечания и показать меморандум в куда более ярком свете, особенно после его лингвистического анализа. Адвокат защиты повторил уже упомянутые лингвистические замечания о контексте, включающем «мы», заявленных требованиях и множестве подразумеваемых сообщениях. Он, как и секретарь суда, отметил некорректность заявления стороны обвинения о том, что свидетельство может быть исключено лишь до того, как оно было представлено, поскольку это само по себе противоречит естественному праву.
Судьи-магистраты рассмотрели заявку в течение двух-трех часов и при решении данного вопроса воспользовались услугами секретаря суда. Вернувшись в зал заседаний, они постановили, что существование меморандума делает иск недобросовестным и что имело место оскорбление правосудия. Иск был отклонен, возмещение судебных издержек было возложено на подсудимую – мисс Смит.
Это постановление значимо для судебной лингвистики по ряду причин. Во-первых, считается, что это было первое лингвистическое доказательство недобросовестности судебного иска. Также это дело продемонстрировало, что мы, когда пишем и говорим, также совершаем
Что касается мисс Смит, то я не знаю, была ли она нетрезвой за рулем. Я, конечно, надеюсь, что это было не так. Возможно, будь прокурор не столь усерден, полиции удалось бы выиграть дело и мисс Смит была бы осуждена за вождение в состоянии алкогольного опьянения. Мне показалось, что прокурор проявил в этом деле чрезмерную активность, это и воспрепятствовало работе полиции – необдуманная речь человека, облеченного властью, разрушила версию обвинения, возможно, совершенно складную.
Глава 19
Анонимные письма
Мэри Смайт была сорокалетней женщиной с умственным развитием двенадцатилетней девочки. Дружелюбная и общительная, она нравилась соседям своей матери, которая жила в северном городке Мурхид. К несчастью, ее дружелюбие обернулось против нее: однажды она вернулась домой и пожаловалась, что пожилой сосед грубо приставал к ней или даже ее изнасиловал. Несколько человек действительно видели, как она входила в дом к Джо Брауну, но им было трудно поверить, что этот пожилой любитель кошек мог совершить такое. Тем не менее, о случае сообщили в полицию, и мистера Брауна допросили. В конце концов ему было предъявлено обвинение. Вскоре соседи, рассказавшие о том, что видели, как Мэри входила в его дом в день предположительного нападения, стали получать письма с угрозами. Они сообщили об этих письмах в полицию. Были и те, кто не входил в число свидетелей, но тоже знал о нескольких посещениях жертвой дома подозреваемого либо располагал информацией, дискредитирующей подозреваемого или кажущейся ему таковой. Эти люди также получили анонимные письма. Все они содержали заявления, предположительно высказанные «другом» подозреваемого, о том, что подозреваемый не насиловал жертву.
Поделиться книгой: