Помоги проекту - поделись книгой:
Здесь по-прежнему используются дистанцирующие стратегии, например, слова «я должен заключить» указывают на то, что автор сделал все, что в его силах, хотя этому отчасти противоречат слова «больше ничего не можем добавить к разрешению этого вопроса», указывающие на то, что главный врач не знает в точности, что могло бы этот вопрос решить. Однако мистер Энтони абсолютно ясно указал, как решить вопрос: показать ему всю историю болезни.
В письме от 8 октября главный врач пишет:
Меня удивило, что автор говорит «
Мистер Энтони также запросил копию видеозаписи собрания по урегулированию споров, так как предполагал, что на этой пленке содержатся важные сведения о его лечении. Говоря об этой видеозаписи, главный врач утверждает, что она предназначена для упрощения подготовки заметок по встрече и что впоследствии такие записи подлежат удалению.
Вот что он пишет:
Главный врач не утверждает, что пленки действительно были стерты, но лишь что такова практика. Как и словосочетание «отсутствовал в связи с отпуском», словосочетание «стираются и используются повторно» избыточно. Зачем «стирать» пленку, если она будет «использоваться повторно»?
В завершение этого вопроса автор зачем-то добавляет:
Но это уже и так ясно из сказанного выше. Возможно, это означает, что пленки либо их копии все же существуют. Я выдвигаю такое предположение, будучи знакомым с любопытной областью лингвистики под названием «максимы речевого общения Грайса»[20].
Эта занятная теория рассматривает вопрос о том, сколько сведений предоставляет говорящий/пишущий и каково качество этих сведений. Говоря неформально, в отношении этих пленок мне кажется, что главный врач возражает чуть больше необходимого (количественно), в то время как качественный аспект слабоват. «По завершении работы с материалом пленки, согласно принятой практике, стираются и используются повторно. К сожалению, мы не можем предоставить вам копии записей». На мой взгляд, было бы более естественным, если бы главный врач начал с выражения сожаления и продолжил объяснением, например: «К сожалению, мы не можем предоставить вам копии пленок, так как они были использованы повторно, как это обычно делается». Мне кажется, что главный врач подбирает слова слишком тщательно.
Однако мы можем видеть, что мистер Энтони так и не получил всю историю болезни, так как в своем письме от 16 октября главный врач пишет:
Это указывает на то, что существуют записи, которых мистер Энтони не получил; он получил только «соответствующие». Без сомнения, существует некая директива больницы или министерства здравоохранения, регулирующая, что и каким обстоятельствам соответствует, но откуда мистеру Энтони об этом знать? Слова главного врача указывают на то, что, возможно, существуют документы, ему, мистеру Энтони, не выданные, поскольку эти документы не соответствуют «данным обстоятельствам». Но он не указывает ни того, что это за документы, ни того, что это за обстоятельства, а главное – не сказано, как мистеру Энтони получить документы помимо тех, что у него уже есть. Более того, фразу «Ваш запрос на получение других записей в любой физической, электронной и иных формах, разрешенных Законом о защите данных, был рассмотрен…» можно истолковать в том смысле, что Закон о защите данных запрещает, в случае мистера Энтони и «в данных обстоятельствах», доступ к определенным записям, в то время как на самом деле это предложение (как я его прочел) означает всего лишь то, что Закон о защите данных вводит ограничения относительно форм этих записей (физической, электронной и так далее). В сочетании со словами «…мне сообщили, что вы уже получили полный доступ ко всем документам, соответствующим данным обстоятельствам» это добавление может ввести читателя в простительное заблуждение насчет наличия в Законе о защите данных неких ограничений: может показаться, что автор пишет о соблюдении им Закона о защите данных и что этот закон обязывает его ограничить доступ мистера Энтони к остальным записям.
Нет сомнений в том, что мистер Энтони столкнулся с волокитой и обтекаемыми формулировками главного врача упомянутой больницы, использовавшего языковые стратегии, призванные скрыть правду, которую мистер Энтони имел полное право знать, и записи, которые он имел полное право просмотреть, что не позволило своевременно решить жизненно важные вопросы, касающиеся здоровья и благополучия мистера Энтони. По меньшей мере, этому учреждению недостает прозрачности. Крупные организации умеют прятаться за правилами, предписаниями и процедурами, непрозрачными для посторонних. Даже процесс общения с ними затрудняется современными технологиями (например, телефонными системами со сбивающим с толку набором вариантов ввода: «Если вы хотите то-то, пожалуйста, нажмите 1, 2, 3» и так далее). Организации могут темнить, задерживать, запутывать, прибегать к специальному языку, звучащему как повседневный, и вообще играть в корпоративные игры, почти не боясь быть привлеченными к ответственности. К счастью, подробный лингвистический анализ позволяет выявить лингвистические стратегии, используемые некоторыми корпорациями. В данном случае стратегия складывается из четырех составляющих: 1) использование обычного языка, который также является техническим в контексте деятельности организации; 2) подталкивание с помощью двусмысленности к ложным выводам о существовании законодательства, регулирующего или ограничивающего то, к каким сведениям потребитель имеет право доступа; 3) определение категорий с помощью семантических терминов, неизвестных потребителю и 4) попытки избежать подразумеваемого значения путем буквального толкования терминов. Эти стратегии изложены в таблице 10.1.
Распространенные лингвистические приемы достижения указанных выше стратегических целей включают: двусмысленность лексики и выражений, отчасти с использованием полисемии, бессубъектного страдательного залога, употребление длинных многосоставных предложений, нередко с опущенными глаголами или дополнениями, а также придаточными предложениями с неоднозначным подчинением.
Ясно, что больница нарушила все основные правила использования простого английского языка и применила лингвистические средства институционального злоупотребления.
Мистер Энтони подал в суд на больничный трест, и в последнюю минуту больница согласилась разрешить спор полюбовно. Надеюсь, что судебная лингвистика сыграла в этом свою небольшую роль.
Глава 11
Стратегия шифрования: дилемма заключенного
Какого рода стратегиями воспользуется человек, намеренный совершить преступление, но при этом скрыть его от других? Большинство профессиональных преступников знают, как держаться тихо, поэтому их этот вопрос обычно не касается, но если в совершаемом преступлении некую роль играет язык, то сделать это становится сложнее.
Около восьми лет назад в одной тюрьме где-то в Соединенном Королевстве некий мужчина отбывал наказание за преступление на сексуальной почве в отношении несовершеннолетней, которую я буду называть Икс. Я не могу приводить никаких личных сведений о нем и стану называть его мистером Абертенотом, поскольку необходимо сохранить в тайне личность жертвы. Будучи в тюрьме, мистер Абертенот часто писал письма, адресованные тринадцатилетней Икс. Чтобы сохранить свою переписку в тайне, он прибегнул к нескольким лингвистическим стратегиям. Для начала ему в голову пришла идея адресовать письма не самой Икс, а своему реально существующему другу (назовем его «Майк») И хотя поначалу это был удивительно действенный способ, автор, вероятно, подозревал, что кто-нибудь помимо самой Икс прочитает письма дальше слов «Дорогой Майк!» или «Привет, дружище!» и поймет, кому они на самом деле адресованы. Более того, ответные письма Икс становились все более откровенными и, в свою очередь, требовали все более откровенных ответов от него. Заключенным всего мира известны способы тайного общения друг с другом, и, согласно Мэйр (2004)[21], использование шифров в языке заключенных – явление, вероятно, повсеместное. Но мотивация автора писем, пытающегося скрыть преступление от цензуры тюремного начальства, отличается от мотивации обычного заключенного, просто желающего продемонстрировать непокорность или, например, проявить солидарность со своими сокамерниками.
Заключенному – автору нелегального письма – необходимо быть уверенным в том, что оно будет непонятным ни одному читателю кроме адресата, в противном случае автора ожидает суровое наказание вплоть до увеличения тюремного срока. Но из-за овладевшего им желания сохранить сексуальный контроль над своей жертвой мистер Абертенот пошел на серьезный риск: казалось, он готов на все, лишь бы сохранить эту половую связь на расстоянии.
Первый намек на шифры обнаруживается в письме самой Икс. Мистер Абертенот в своем ответе поначалу был озадачен: «Что это за жаргон?» – написал он. Далее, на той же странице до него, кажется, дошло, и он перешел на этот шифр сам. Икс использовала «поросячью латынь» – шифр, ставший вновь известным благодаря мультсериалу «Симпсоны». Выучить его очень легко. Чтобы зашифровать слово, первую его букву следует переставить в конец, после чего прибавить суффикс -ay. Так, в слове say («говорить») первую s нужно переставить в конец, что дает ays, а затем прибавить -ay: aysay. Happy birthday («с днем рождения») на поросячьей латыни будет appyhay irthdaybay. С некоторыми словами все не так однозначно, например в слове I («я») всего одна буква, поэтому никакой перестановки не происходит, и оно превращается просто в Iay. Слово you («ты») – тоже неудобное: если следовать правилу в точности, оно должно бы превращаться в ouyay. Чтобы упростить дело, пользователи поросячьей латыни часто пишут eway вместо ouyay[22]. Подобным образом to («к») нередко превращается в ewtay.
Письма Абертенота содержат много примеров поросячьей латыни, включая «lay ishway Iay asway akingway upay extnay ewtay eway everyay ayday». Это зашифрованное «I wish I was waking up next to you every day» – «Я бы хотел каждый день просыпаться рядом с тобой». Номинально письма всегда были адресованы «дорогому Майку», но было ясно, что действительным адресатом является не «Майк», а кто-то другой, если только Абертенот не имел в виду, что хочет просыпаться каждый день рядом с «Майком».
Заключенному – автору нелегального письма – необходимо быть уверенным в том, что оно будет непонятным ни одному читателю кроме адресата, в противном случае автора ожидает суровое наказание вплоть до увеличения тюремного срока.
Любитель музыки, мистер Абертенот часто ссылался в письмах на свои любимые песни – сплошь о любви. Таким способом он на самом деле скрывал факт использования шифра. Так, например, он писал: «У меня есть для тебя песня». За этим следовал шифрованный текст. Иногда он говорил о «песне» после кодированного текста, например спрашивая: «Тебе понравилась эта песня?» или нечто подобное. Благодаря этому читатель, бегло просматривающий письмо, скорее всего сделает вывод, будто шифрованная часть является текстом некой песни. Учитывая то, как наш мозг сопротивляется незнакомым языковым формам, как устным, так и письменным, наличие шифра могло отбить у проверяющего желание вчитываться в письма внимательно. На самом деле, если человек, читающий письмо, не увлекается той же музыкой, что и мистер Абертенот, то он, вероятнее всего, пробежит глазами по этой части текста, не задумываясь. Но все эти сообщения, конечно, были вовсе не текстами песен. Это были весьма откровенные описания фантазий мистера Абертенота.
Спустя некоторое время мистер Абертенот, должно быть, начал понимать, что расшифровать поросячью латынь слишком легко, и поэтому придумал новый шифр. В нем шифруемое слово без первой буквы присоединяется к постоянному префиксу glob-. Так, например, love («любовь») превращается в globove. Однако подобно многим авторам SMS-сообщений и пользователям прочих цифровых средств связи, он часто прибегал к упрощенным написаниям; слово love он писал как luv, и в его шифре слово «любовь» превращалось в globuv, а не в globove. I love you («я люблю тебя») превращалось в globi globuv globu – I luv u. Как и в поросячьей латыни, при шифровании слова из одной буквы, например слова I («я»), к префиксу присоединяется слово целиком. Таким образом, glob-шифр на самом деле является лишь вариантом поросячьей латыни. В то время как в поросячьей латыни первая буква переставляется в конец слова, после чего к нему добавляется суффикс -ay, в glob-шифре к постоянному префиксу glob– присоединяется слово, в котором пропущена первая буква (если в слове более одной буквы). Поэтому glob-шифром очень просто писать, а читается он лишь немногим сложнее поросячьей латыни. Искусственный суффикс в обоих случаях мог бы быть любым. Glob– и -ay используются в этих шифрах безо всякой причины. Вместо суффикса точно так же мог бы быть использован любой префикс.
В некоторых случаях glob-шифр оказывается неоднозначным, например в предложении globat globime globot globastin globi globime globuvin globu слово globime встречается дважды. То, что они расположены близко друг к другу, указывает на то, что они, вероятно, играют разную грамматическую роль и поэтому имеют разное значение. Расшифровав сперва самые легкие слова, мы получаем globat globime not («не») globastin globi globime luvin u («люблю тебя»). Теперь мы видим, что первое globime стоит перед отрицательной частицей not – это позволяет сделать вывод о том, что оно может оказаться стяжением местоимения со вспомогательным глаголом, в данном случае – I’m («я [есть] ») в искаженном написании Ime. Отсюда следует, что слово после not, globastin, – это глагол в форме длительного времени, состоящей из основы глагола и окончания -ing (здесь сокращенного до -in), в данном случае wasting («терять», «тратить попусту»). Есть основания полагать, что за местоимением, вспомогательным глаголом, отрицательной частицей и глагольной формой следует грамматическое дополнение, и если предположить, что i это на самом деле my («мое»), написанное как mi, то, вероятно, за ним идет существительное. Это существительное из четырех букв заканчивается буквами ime, и слово time («время») оказывается наиболее уместным из набора возможных слов, отвечающих этому критерию: dime, lime, mime, time («четвертак», «лайм», «мим», «время»). Слово time часто сочетается с глаголом wasting (или wastin’), так что скорее всего перед нами предложение that I’m not wasting my time loving you («что моя любовь к тебе – не пустая трата времени»). Другой способ декодирования glob-шифра заключается в убирании префиксов: at ime ot astin i ime uvin u. При чтении вслух каждое слово здесь начинается с гортанной смычки[23], которую затем легко заменить на уместную фонему, так как зачастую слово оказывается узнаваемым и в отсутствие первой фонемы (особенно если эта фонема согласная). Когда звучания отдельного слова недостаточно, часто ключ к его толкованию находится в звучании всей фразы. Как уже ясно читателю, этот шифр довольно легко взломать, несмотря на некоторую его неоднозначность, так как она обычно разрешается на основе грамматического контекста и окружающего содержания.
Даже используя glob-шифр, мистер Абертенот сталкивался со сложностью в отношении того, как обращаться к Икс в своих письмах. Иногда, обращаясь к ней по имени, он писал его с маленькой буквы. Таким образом, случайный читатель мог упустить такое обращение из виду, потому что имена собственные, написанные со строчной буквы, меньше бросаются в глаза. Однако в определенный момент мистер Абертенот, очевидно, осознал рискованность подобного обращения и с тех пор перестал называть Икс ее настоящим именем. Но он уже поступил крайне беспечно, все же упомянув ее имя в начале их переписки – видимо, был чересчур уверен в своем везении и способностях.
Перестав упоминать ее настоящее имя, мистер Абертенот начал обращаться к Икс в третьем лице. Он стал использовать такие обороты, как «твой ребенок», «известная тебе», «сам знаешь кто» и так далее. Учитывая, что он будто бы писал «Майку», хотя на самом деле писал Икс, это порой делало текст менее понятным. Из-за необходимости притворяться, что он пишет «Майку», мистер Абертенот выработал новые тактики, включая следующие:
• Брань. Мистер Абертенот часто использовал в своих письмах бранные слова. Хотя в современном обществе, особенно в возрастной группе моложе сорока, брань распространена среди женщин не меньше, чем среди мужчин (см. Holliday et al., 2004: 18[24]), вероятно, ее главной функцией в подобном контексте является укрепление связей между собеседниками одного пола[25]. По всей видимости, брань и уничижительные замечания о других мужчинах должны были завуалировать интимное содержание писем и создать у случайного читателя впечатление, что они написаны типичным слэнгом, который обычно используется в мужской компании.
• Неоднократные упоминания алкоголя. По-видимому, они тоже эксплуатируют стереотипы о совместном его употреблении мужчинами. Примеры: «Пожалуйста, не пиши мне больше о барах, я бы сейчас с удовольствием выпил пива…», «…пинта сейчас не помешала бы», «Опять, да? Все о бухле и пабах. Я тоже хочу».
• Использование слова mate («приятель»). В определенном контексте мужчины часто используют слово mate как дружелюбное по отношению к другим мужчинам. Примеры: «Надеюсь, у тебя выдались хорошие каникулы, приятель».
Также привязанность выражалась в упоминаниях верности, когда автор заявлял, что «может рассчитывать» на адресата. Примерами этого являются фразы: «Где-то там у меня все еще есть друзья, и я знаю, что могу на тебя рассчитывать», «Как я говорил в своем последнем письме, я знаю, что могу рассчитывать на тебя, приятель». В некоторых письмах их неоднозначная адресованность начинает сказываться на сосредоточенности мистера Абертенота, и порой становится ясно, что «ты» – это на самом деле «она». Так, например, он начинает одно из писем обращением к «Майку», но первый же абзац заканчивает словом «она»: «Я уже говорил, но только ты меня по-настоящему знаешь, я это серьезно, я пойду ради тебя на край света и обратно, лишь бы она была счастлива, приятель». В этом случае автор, по-видимому, забыл, что в первой половине предложения написал «ты», и впоследствии говорит о «ней». Или, возможно, мистер Абертенот надеялся на то, что официальное лицо, читающее письмо, поленится и сосредоточится только на первой части предложения. В длинных предложениях с несколькими местоимениями и другими отсылками порой весьма легко запутаться и под конец забыть, о ком там шла речь.
В письмах не раз говорится о сексе, встречаются и очень откровенные описания.
Подобное явление вновь встречается в более позднем письме, в котором мистер Абертенот рассказывает о своей драке с двумя другими заключенными и добавляет: «… спорим, что Икс это разозлит?» В своем следующем письме он пишет: «Я знал про то письмо, что ты на него рассердишься». Поскольку в обоих письмах это единственные упоминания неприязни адресата к автору, мистер Абертенот, видимо, забыл, что он должен создавать впечатление, будто обращается к номинальному, а не действительному адресату. Поэтому он и обращается к Икс на «ты», а не упоминает ее в третьем лице.
В письмах не раз говорится о сексе, встречаются и очень откровенные описания. Я же приведу здесь одно из наиболее невинных: «Я не лгал, когда говорил, что у меня не было секса с марта 98 года, ты должна знать, какой я, это должно быть с правильным человеком»[26]. Было ли это действительно адресовано Майку? Мистер Абертенот также пишет: «Боже, если бы я вышел завтра, то ты знаешь, с кем я увиделся бы в первую очередь, не сомневайся в этом, но только учти, я мог забыть, как это делается». В этом отрывке мистер Абертенот, по-видимому, признается в своей половой связи с кем-то, в том, что он «хранит» себя для этого человека и что он хочет встретиться с этим человеком из сексуальных побуждений.
Когда письма были расшифрованы и в них обнаружилось все это разнообразие лингвистических стратегий, офицеры допросили мистера Абертенота в тюрьме. Не предупреждая его о письмах, детектив высказал предположение о том, что мистер Абертенот испытывает половое влечение к Майку. Мистер Абертенот стал это горячо отрицать. Тогда детектив сказал: «Но вы, конечно, хотите просыпаться рядом с ним каждое утро?» Он процитировал и другое письмо: «Glodi globant globait ewtay globiss globu globon globour…»[27] Детектив спросил: «Так куда именно вы собираетесь поцеловать Майка?» Учитывая, что Майку было сорок семь, что весил он 143 килограмма и не всегда регулярно мылся и брился, со стороны детектива это была, конечно же, издевка. Мистеру Абертеноту не удалось его перехитрить.
Глава 12
Геноцид в Руанде
Многие читатели помнят, что в 1994 году центральноафриканскую страну Руанду захлестнул ужас геноцида; всего за несколько месяцев в этой области погиб почти миллион человек. Большинство жертв принадлежали к этнической группе тутси. Мир оказался бессилен предотвратить истребление этих мужчин, женщин и детей. В число нарушителей входили многие государственные чиновники, впоследствии сбежавшие в Европу, в том числе и в Соединенное Королевство.
Со временем правительство Руанды составило список подозреваемых, собрало показания у пострадавших и свидетелей и стало требовать у правительств Европы выдачи подозреваемых в геноциде на родину в Руанду. Одним из них был мистер У, живший в то время в Соединенном Королевстве. Как всегда, перед судебной лингвистикой стоял вопрос не о том, виноват ли обвиняемый в данном преступлении, а о том, насколько весомыми являются свидетельства с точки зрения лингвистики. Главным образом, это означает: насколько эти свидетельства качественны в лингвистическом аспекте? Независимы ли они, точны ли, беспристрастно ли добыты? Являются они свидетельскими показаниями или в них передаются слухи? Предпринята ли в этих показаниях попытка воспроизвести устную речь свидетелей или же они выглядят переписанными? Есть ли в них настоящие наблюдения или это только пересказ чьих-то мнений?
Правду сказать, мне совершенно неведомо, участвовал ли мистер У, хуту из Руанды, бывший мэр (бургомистр) руандского города К, в убийствах своих соседей и друзей из народности тутси[28] в 1994 году. Может быть, да. С другой стороны, возможно, он совершенно невиновен. Я могу лишь прокомментировать статус лингвистических свидетельств, представленных против него, и в частности – многочисленных свидетельских показаний, полученных Министерством внутренних дел Великобритании от руандских властей.
Показания, полученные МВД, были написаны по-французски, и меня сразу насторожило очень низкое качество перевода. Переводчики – люди добросовестные. Обычно Министерство внутренних дел нанимает самых лучших переводчиков, и у них редко встретишь серьезную ошибку.
Вот одно из показаний на французском языке:
Вот перевод, сделанный Министерством иностранных дел[29]:
Помимо того что автор исходного французского документа, вероятно, не был носителем французского языка, меня обеспокоил подчеркнутый фрагмент: «они были поддержаны». Здесь совершенно искажен смысл. Во французской версии сказано: «сообщалось, что они провели переговоры с…» Перевод, сделанный переводчиком Министерства внутренних дел, был попросту неверным. Либо министерский переводчик имел сильные личные или политические предубеждения, либо попросту сделал ошибку, либо был абсолютно некомпетентен.
Тот факт, что автор показаний не был носителем языка, также обеспокоил меня: были ли показания переведены с киньяруанда местным носителем киньяруанда или они были даны носителем киньяруанда по-французски? Первый вариант с последующим переводом кажется более вероятным. Более того, некоторые показания были неполными и порой начинались с многоточия, например: «…после смерти президента Хабьярима». Показания явно несколько раз подвергались редакторской правке разными людьми (например, присутствовали франкоязычные запросы дополнительных сведений). Итак, в итоге казалось, что пишущий, скорее всего, был носителем киньяруанда и опрашивал свидетелей по просьбе носителя французского языка. Сначала руандец записал ответы на киньяруанда, а затем перевел их на французский. После этого носитель французского, вероятно, отредактировал перевод.
Показания не перестают быть надежными, независимыми описаниями увиденного свидетелем только по причине такой процедуры их получения. Но любой, кто принимает показания в ситуации последствий такого масштабного события, как геноцид, должен ясно и четко указывать, кто принимал показания, на каком языке, когда и кем они были переведены, имела ли место дальнейшая редакторская правка и так далее.
К тому же показания были написаны языком, очень далеким от устной речи и во многом обладающим качествами письменной. Где-то в этих показаниях была речь первоначальных свидетелей, но насколько аккуратным был переход от устной речи к письменной и перевод с одного языка на другой? Также поскольку там не были приведены имена свидетелей (возможно, из соображений их личной безопасности), не было никакой возможности проверить точность показаний. Есть и такой момент. Принимавший показания человек, возможно, был представителем властей, занимавшим, скорее всего, более высокое положение, чем сами свидетели. А люди слишком легко поддаются влиянию того, кто облечен властью. Мы можем также задаться вопросом: возможно ли, что человек, принимавший показания, знал мистера У, и не испытывал ли он к мистеру У неприязни личного или политического характера.
В показаниях встречались и изложения слухов. Например:
Свидетель не утверждает, что сам посещал этот митинг или что он знает кого-то, кто его посещал. Соединение словосочетаний «убивать тутси» и «после митинга» подразумевает связь, которая, возможно, всего лишь временна́я, но здесь приводится как причинно-следственная. В этом отрывке есть и другие лингвистические нестыковки. Например, что значит «при содействии властей»? Откуда свидетель знает, что Интерахамве кто-то «содействовал»? Кто именно из властей? В этом отрывке большое количество информации сконцентрировано в небольшом количестве слов. Очень похоже на то, что свидетелю был задан ряд вопросов, ответы на эти вопросы были записаны, а в дальнейшем переписаны в сжатом виде.
Тот же свидетель утверждает: «Я помню недавнее дело об изнасиловании и убийстве Беатрис». Я полагаю, что слово «помню» в данном случае не означает, будто свидетель сам видел изнасилование или убийство, и поэтому его отчет можно истолковать как слухи.
В показаниях другого свидетеля говорится: «Прочие местные лидеры согласились содействовать Калликсте в массовых убийствах тутси… а именно, Чарльз У». Как и прежде, я считаю, что эти показания полагаются на слухи; по меньшей мере, конкретный источник сведений здесь не упоминается. Степень грамматической проработки и сложности словарного запаса указывают на письменную, а не на устную речь, возможно в формате вопросов и ответов. Со словом «соглашаться» в криминальном контексте следует быть особенно осторожным (фр. accepter). Что на самом деле значит «соглашаться»? Откуда свидетелю известно, что это согласие имело место, и в какой форме оно было дано?
Еще одни показания начинаются так: «Я посетил тот митинг… о проведении которого в Доме прогресса было объявлено через громкоговорители». Из этого неясно, был ли текст отредактирован, так как свидетель начинает словами «я посетил
Постепенно я прочел все показания, находя все больше и больше ссылок на слухи: «Они говорили, что получили от бургомистра приказ убивать…» Имена нескольких свидетелей пропущены, а имена людей, якобы получивших этот приказ, не упоминаются. Тот же свидетель говорит[31] в отношении нескольких человек, считающих себя потенциальными жертвами: «Указанные люди, желая бежать, первым делом спросили совета у бургомистра, уверившего их, что…» Это тоже, по-видимому, слухи, так как здесь не говорится, что свидетель слышал и видел все это сам. Ничто не указывает на прямое свидетельское признание. Далее в этих показаниях, в начале последнего абзаца поставлено многоточие, указывающее на то, что показания были купированы. Не сразу понятно, как этот абзац связан с предшествующим текстом.
Я заметил, что некоторые показания схожи между собой, возможно, чуть сильнее, чем если бы они были даны совершенно независимо. Рассмотрим, к примеру, две цитаты:
• Во время геноцида бургомистр реквизировал в больнице машину скорой помощи, в которой сотрудников возили на работу. Он пользовался ей в ходе геноцида.
• Во время геноцида машина скорой помощи, на которой нас возили на работу, была реквизирована бургомистром для транспортировки членов Интерахамве и патрулирования районов К.
Притом что и те и другие показания были получены в один и тот же день и учитывая предыдущие замечания о том, что свидетели могли давать показания группами, возможно, что эти два свидетеля находились в пределах слышимости друг от друга. Такое сходство двух свидетельских показаний ставит надежность их содержания под еще большее сомнение.
Эти показания не только, по всем признакам, основаны на слухах, но и представляют собой скорее мнения, а не собственно свидетельства. Например, в нескольких образцах высказываются суждения о том, что было известно мистеру У, мэру (бургомистру): «Я убежден, что этот инцидент не ускользнул от внимания бургомистра», «Бургомистр… не мог не знать о существовании…» Эти примеры наводят на мысль, что свидетелям задавали конкретные вопросы, а именно: «Знал ли об этом бургомистр?» или «Как по-вашему, заметил ли бургомистр, что?..» и так далее. В суде общего права вопросы подобного рода сочли бы наводящими. Безусловно, свидетель высказывает свое собственное мнение о том, что бургомистр мог или не мог знать. Но свидетели должны высказывать не свое мнение, а сообщать о том, что наблюдали лично и что знают наверняка.
В одно из показаний вкралось слово «слух»:
Здесь меня беспокоит слово «слух». Как нам узнать, организовал ли бургомистр митинг именно в результате этого слуха, если он вообще его организовывал? И что значит «организовал»? Свидетель не утверждает, что он побывал на этом митинге. В этих показаниях, как и в нескольких других, встречаются многоточия, указывающие на купюры и возможные правки.
На этом основании я пришел к твердому убеждению: дело против мистера У недостаточно хорошо задокументировано. Показания должны быть прозрачными не только в отношении их содержания, но и в отношении способов их получения. Должно быть ясно, когда свидетель высказывает предположения или обращается к слухам. Должно быть также ясно, когда мнение высказывается в ответ на конкретный вопрос, а когда – спонтанно. Если были заданы вопросы, они должны быть отражены в показаниях. Предпочтительно записывать весь процесс дачи показаний на видеокамеру или на диктофон. В общем, лингвистический аспект улик против мистера У показался мне слабым.
На слушании его дела в Суде по делам предоставления убежища и эмиграции судьи постановили, что вышеприведенные лингвистические возражения являются недостаточно вескими для отмены решения Министерства внутренних дел отказать мистеру У в праве оставаться в Соединенном Королевстве. Министерство внутренних дел должно было лишь продемонстрировать, что существуют «серьезные причины» полагать, что мистер У принимал участие в акте геноцида. Это куда меньший уровень доказательности, чем «равные шансы» и «вне всякого сомнения».
Я полагаю, что после слушания дела об убежище и эмиграции мистер У был депортирован обратно в Руанду, где встретился с ответственностью за геноцид лицом к лицу. Виновен ли он? На основании вышеприведенных свидетельств невозможно ответить определенно. В любом случае это не тот вопрос, на который следует отвечать судебному лингвисту. Однако качество свидетельств было очень слабым с точки зрения лингвистики.
Глава 13
Смертельные угрозы в тропиках
Я должен кое в чем признаться. Дело, которое я собираюсь вам представить, всегда озадачивало меня и оставляло во мне ощущение неловкости. Это одно из тех дел, результаты которого вынужденно предварительны, и ни в чем нет полной уверенности. Поэтому тексты, составляющие данное дело, я приведу почти целиком. Я просто предоставляю их на ваше рассмотрение. Не потому что это дело таит в себе потрясающие открытия. Напротив, я даю его как пример нередкой, вопреки расхожему мнению, ситуации в судебной работе, когда судебный лингвист оказывается в неизведанных водах. Однако я уверен, что кто-нибудь из моих читателей сможет увидеть в этих текстах то, что я упустил.
Дело касалось заместителя руководителя благотворительной организации, работающей в тропиках. Борис Обломов (имя изменено), русского происхождения, вырос в Соединенном Королевстве, учился в сельскохозяйственном колледже и вскоре после выпуска отправился работать в Индию в продовольственной программе ООН. Вскоре он набрался опыта в сельском хозяйстве развивающихся стран, особенно в области животноводства. Проведя там несколько лет, он переехал в другую тропическую страну.
Хотя многие воображают, что работники благотворительных организаций роскошно проводят время в самых солнечных уголках мира, на самом деле жизнь большинства из них довольно тяжелая. Они занимаются чем-то посложнее сидения в офисе по нескольку часов в день, подписи пары чеков и походов на пляж. Некоторые из них по-настоящему рискуют своими жизнями, помогая людям в бедных странах, и порой полностью зависят от коррумпированных чиновников, совершенно не заботящихся о положении тех людей, которым работники общественных организаций посланы помогать. На самом деле многие работники общественных организаций подвергаются арестам по малейшему предлогу, а некоторым из них угрожали конфискацией имущества, похищением их родственников и расправой.
Поделиться книгой: