Сокровища Черного Острова (СИ)

Они надели рюкзаки, взяли раздутые сумищи и грузно потопали на выход.

Назад идти было много тяжелее. Во-первых, вверх по склону, во-вторых, с тяжелым грузом, а в-третьих, и это самое главное, начала вдруг наваливаться усталость. В голове звенело, мысли путались, ноги были ватные.

Выбрались, наконец, наверх, на террасу, спустились к берегу, доплыли на плоту до катера, перебрались на него, и тут оказалось, что неведомый излучатель пробудился и вовсю набирает обороты. Отсюда и усталость. А не было бы защиты?

Друзья втащили плот наверх, Шоммер поднял якорь и направил катер прочь от острова.

Впрочем, отошли они недалеко, мили на две, ибо кто же уходит далеко от бесхозного богатства? Здесь они переоделись, выпили чаю и залегли спать, однако не прошло и минуты, как что-то оглушительно ударило в палубу, заставив заплясать катер. Это был внушительный булыжник, оставивший в настиле вмятину. Прилетел еще один, плюхнулся в воду по правому борту, взметнув кучу брызг.

К этому времени друзья были на ногах. Каменюги прилетели со стороны острова, как будто кто-то могучий обнаружил пропажу своих сокровищ и мстил похитителям, швыряя в них, находящихся от него в двух милях, тем, что попалось под руку. Попались булыжники.

Следующий камень угодил в рубку, разнеся вдребезги боковое стекло.

Шоммер врубил двигатели и начал выводить катер из-под обстрела противолодочным зигзагом. Увидеть бы этого силача, этого суперголиафа, способного заменить армейский миномет. Впрочем, нет, лучше не надо. Хорошо, что тот не проснулся раньше, когда они еще находились на острове.

Об оставленных сокровищах теперь можно было забыть. Это существо, это нечто, отпугивающее воров от своих богатств каким-то сверхъестественным излучателем, делающем людей идиотами, убивающее их при личной встрече на месте, наверняка завалило проход в пещеру. Попробуй теперь сунься, вколотит в землю по самую шляпку. Там не кулаки, а кузнечный молот.

Однако, грех было жаловаться. И без того уже друзья наши были миллионерами.

Глава 4. Модель Мироздания

Уф, наконец-то оно, драгоценное несравненное любимое логово. Отощавший Стагер на пороге, удрал, видать, от Стокеров, к которым его да Грея на время пристроил Робинсон. Ждет хозяина, положив голову на лапы и оттопырив одно ухо. Любопытно, что это за порода? Но чу, насторожился, уставился на подъехавший «Бьюик» Робинсона, а едва хозяин начал вылезать, налетел вихрем, принялся тыкаться мокрым носом, хлестать хвостом, вставать на задние лапы, царапая передними джинсы хозяина.

Дворовый-то он, конечно, дворовый, мелковатый, но есть в нем что-то и от спаниеля, и от овчарки, и от бультерьера, и от… На всех похож, бродяга. Но это не беда, главное, что страшно сообразительный.

Из кустов важно вышел Грей, подходить не стал. Нажрался уже, поди, какого-нибудь мяса, его тут много ползает, прыгает да шныряет, лес-то рядом. В дом, однако, умудрился войти первый.

Робинсон перенес из машины в прихожую рюкзак и сумку, закрыл дверь на ключ. Теперь можно было расслабиться.

Капитану на ремонт катера был презентован перстень с бриллиантом, так он после этого пристал, как банный лист: с какого боку сподручнее подойти к Черному Острову, да какими приметами пользоваться, чтобы не угодить в ловушку, и вообще — где они, эти побрякушки, лежат? Безделушки эти красивенькие? Прямо пожалели, что не расплатились деньгами. Просто-напросто нужных денег не было, оставалась лишь мелочь на вертолет. Авиарейсом лететь не рискнули — там нужно было сдавать багаж.

Сокровища жгли, всё чудились косые и алчные взгляды, всё казалось, что окружающие так и ждут момента, чтобы наброситься, смять, отобрать. Было, было этакое лихорадочное возбуждение, ожидание какой-то гадости, держащее в постоянном напряжении. Ибо не заработано было — похищено. Но теперь всё позади.

Грей вёл себя странно, шипел на сумку, щетинился, выгибал спинку. Стагер также обходил баулы стороной, подозрительно косясь. Чуют что-то, зверюги.

Робинсон расстелил на полу в гостиной кусок полиэтилена, опорожнил на него рюкзак, затем сумку. Получилась внушительная куча.

Сел рядом на низкую скамеечку и начал разбирать: перстенек к перстеньку, браслет к браслету. Камни и занимающие много места кубки, сосуды, вазы не брали, поэтому куча была плотненькая, без пустот, максимально набитая предметами. И каждый такой предмет наверняка стоил сумасшедших денег, так как сделан был филигранно. Да, это были настоящие произведения искусства, за которые любой антиквар отвалит столько, сколько попросишь.

Скажем, вот это бриллиантовое колье. Миллион долларов, не меньше, но отдать придется за три четверти, иначе перекупщик не возьмет. Ему ведь, барыге, нужно сунуть кому надо в лапу, чтобы придать товару официальный статус, и самому не остаться в накладе.

Увы, часть капитала придется потерять, но и то, что останется, тянет на сотни миллионов. «Хватит тебе четырехсот миллионов? — спросил себя Робинсон и сам же себе, довольно жмурясь, ответил: — Пожалуй что хватит». Будем сбывать помаленьку, по мере надобности, чтоб комар носу не подточил. Работу, вероятно, придется бросить. Да, да, именно так. Тут уж надо выбирать: или работа, или сбыт.

Золото приятно холодило пальцы, цепочки ссыпались песочной струйкой и сворачивались как змейки, пластиночки кулонов складывались причудливой кольчужкой.

В руки попалось жемчужное ожерелье. Жемчуг был крупный, ровный, чистый, с розовым отливом. Отделан кружевным серебром так искусно, что невозможно оторваться. Трудно поверить, что это сделано человеком.

Грей вновь зашипел, Стагер гавкнул.

Ожерелье сделалось ощутимо теплым, шевельнулось. Робинсон машинально отшвырнул его от себя, как отшвырнул бы ядовитую змею. Упав на кучу драгоценностей, ожерелье задвигалось, заворочалось, будто бы разминаясь, и вдруг, сложившись, превратилось в сферу размером с детский мячик. Сфера эта переливалась, становясь то серебристой, то серой, то розовой, и о чем-то тихонечко бормотала детским голоском.

— Интересненько, — сказал Робинсон, понимая, что перед ним какая-то сложная игрушка, какой-то электронный трансформер. — А вот мы тебя под микроскоп, посмотрим, из чего ты сделана.

Он потянулся к сфере, но она, взмыв в воздух на пару дюймов, легко ускользнула.

Грей уже не шипел, он подкрадывался, уставившись немигающими глазами на серебристый шарик.

— Не надо меня исследовать, — сказала сфера голосом печального малыша. — Не надо меня резать и кромсать. Меня нужно изучать.

— Да уж, — озадаченно протянул Робинсон, поправляя очки. — А как же, скажи на милость, я тебя изучу, если не буду кромсать? Каждая игрушка должна быть разборной, мало ли что у неё полетит. Разобрал, заменил микросхему, собрал. Что тут такого?

— Я не игрушка, — заявила сфера голосом капризного малыша. — Я — Модель Мироздания.

— А я — Папа Римский, — пробормотал Робинсон. — Очень приятно.

После чего, протянув длинную руку, ловко схватил за шкирку прыгнувшего на зазевавшуюся Модель Грея.

— Это не мясо, — назидательно сказал он отводящему глаза Грею. — Понял? Или по ушам надавать, чтобы понял?

Грей зажмурился и прижал уши.

— Вижу, что понял, — Робинсон опустил кота на пол.

Тот, не уходя далеко, принялся облизывать свою шерстку. Делал он это нервно, с каким-то внутренним раздражением, чувствовалось — не понравилось ему перенесенное унижение.

— Давай рассказывай, что ты за модель такая? — сказал Робинсон сфере, которая сделалась полупрозрачной, наполненной клубящимся дымом. — А я тем временем золотишком займусь…

Слова Робинсона «рассказывай, что ты за модель такая?» были подвергнуты сферой уничижительной критике. Первое: что такое «рассказывай»? Как можно рассказать о том, чему в человеческом языке нет определений? Тут нужно не просто рассказывать, нужно показывать, внушать, втаскивать в другие измерения. Второе: «что ты за модель такая?» Моделей Мироздания, как известно, строго учтенное количество, они являются отображением Планов Прошлого, Настоящего, Будущего и их вариантов. Принцип таков: в каждом Прошлом воссоздается Настоящее и Будущее, в каждом Будущем воссоздается Прошлое и Настоящее, в каждом Настоящем воссоздается Прошлое и Будущее. То есть, всё закольцовано, всё взаимосвязано. Можно сказать, что Прошлое, Настоящее и Будущее происходят одновременно. Стало быть, каждая Модель хоть и отличается от другой учетным номером, по сути адекватна любой другой Модели, посему вопрос «что ты за модель?» бестактен и глуп.

Далее. Если мистер Робинсон желает узнать о месте рождения Модели, то не дождется. Этого трехмерным сапиенсам знать не дано.

Таковы основные факты биографии. Ответ, так сказать, на глупый и бестактный вопрос.

Всё это было изложено непререкаемым детским голоском.

Робинсон, сортирующий драгоценности, ухмыльнулся.

Это ж надо умудриться столько наговорить и ничего конкретного не сказать. Оказывается, демагогия не чужда и Высшим Сферам, откуда по намекам Модели она появилась.

— Ладно, — сказал Робинсон. — Тогда будем задавать конкретные вопросы. Согласна?

— Согласна, — отозвалась Модель. — Задавай.

Глава 5. Бабочка не птица

Шоммер ничего не стал сортировать, а засунул рюкзак и сумку в бронированный несгораемый сейф и запер на ключ. Сейф он по случаю оприходовал в одном из проворовавшихся казино, имущество которого было выставлено на продажу. Оприходование, само собой разумеется, произошла до объявления о продаже.

В сейфе удобно было хранить оружие, деньги, документы — душа не болела. Даже если в квартиру заберется вор, двухотсечный стальной сейф ему упереть не под силу. Сейф его размажет по полу. Так же и в случае пожара: всё сгорит, а он останется торчать, как печная труба. Главное, что замок до того хитрый, что и ключом-то не всегда откроешь.

Золотишко было весьма кстати — Шоммер сидел на мели. Свободных денег оставалось месяца на два. Связанных денег, то есть тех, что в обороте, в акциях, на спецсчетах, Шоммер не трогал, это был задел на беззаботную, благополучную, счастливую старость.

Теперь о работе, об этой унижающей достоинство кабале, когда идиот-начальник, брызгая слюной, обзывает тебя козлом и учит тому, что ты делаешь лучше его в тысячу раз, о такой дурацкой работе можно было больше не думать.

Зато можно было раскинуть мозгами по поводу собственного сыскного агентства. Со своим офисом, со штатом детективов, с секретаршей. Бандюг, ворюг и насильников, особенно тех, которые способны «замочить», Шоммер ненавидел даже больше, чем ослов-начальников.

Прихватив из сейфа пару колечек поскромнее, Шоммер перекусил в ближайшей забегаловке, после чего направился к знакомому скупщику. Скупщик, выходец из Одессы, большой ценитель ювелирных изысков, восхищенно поцокал языком и предложил за оба колечка 30 тысяч. Шоммер согласился.

Он накупил продуктов, спиртного, выпил бутылку пива и залег поспать где-нибудь на часик. Часа через три его безмятежный сон прервал громкий и противный телефонный звонок, способный поднять мертвого. Звонок в телефоне специально был настроен так, чтобы звучать громко и противно, ибо нежные трели в ночной тишине могли не разбудить спящего полицейского и он по этой причине мог проворонить внезапное задание, а это по разумению кретина-начальника было равносильно дезертирству в военное время.

— Френк, — сказал на другом конце провода Робинсон. — Нужно срочно сбывать безделушки.

— Какие безделушки? — не понял со сна Шоммер. — А — эти. Я уже парочку сбыл. А в чем дело?

— Сможешь сейчас приехать?

Шоммер посмотрел на часы, было семь вечера. Сиси должна была прийти в девять, еще уйма времени.

— Смогу, — ответил он.

— Жду, — сказал Робинсон и положил трубку.

За десять минут «Мустанг» домчал Шоммера до расположенного в пригороде логова. Там уже был Галахер, которому до Робинсона было поближе. Его «Олдсмобиль» стоял у крыльца.

Дверь была открыта. Из прихожей бросилась в глаза внушительная куча драгоценностей на полу в гостиной. Сокровища караулил Стагер, который, увидев Шоммера, дружелюбно завилял хвостом.

— Эй, — позвал Шоммер. — Ау.

— Давай сюда, — раздалось со второго этажа.

— Я дверь запру, — предложил Шоммер. — А то тут у вас всё как на блюдечке разложено.

— Запри, если не лень, — отозвался Робинсон.

Ну, орлы, подумал Шоммер, защелкивая замок.

— Вы что, ребята? — сказал он, поднявшись на второй этаж. — В округе садист работает, мародеров полон лес, а у них дверь чуть не нараспашку.

— Тебя ждали, — коротко ответил расхаживающий по кабинету Робинсон и взял со стола, на котором стоял включенный компьютер, некий круглый серебристый предмет. — Как думаешь, что это такое и откуда?

— Яйцо птеродактиля? — предположил Шоммер. — Из Атлантиды?

— Пальцем в небо, — Робинсон подмигнул бесстрастному Галахеру. — Это Модель Мироздания с Черного Острова.

— Обалдеть, — сказал Шоммер. — Ты меня ради этого яйца пригласил?

— Ага, — ответил Робинсон, положив шарик на стол. — Ты не думай, Френк, что мы тут сбрендили, но это не просто Модель, а говорящая Модель. И весьма строптивая. Любит говорить загадками. Я её называю Мо. Спроси у неё: «Мо, сколько будет дважды два?»

— Мо, сколько будет дважды два? — повторил Шоммер.

— Четыре, дурачок, — миленьким детским голоском прощебетала Модель.

— Почему дурачок? — спросил Шоммер.

— Умные такие вопросы не задают, — ответила Модель. — Умные возьмут арифметику за первый класс и найдут там чего надо.

— В общем, понял, да? — сказал Робинсон. — Но на серьезные вопросы отвечает серьезно. Только ответы с разбегу ни черта не поймешь. Сплошные тайны и символы. Мне кажется, когда Нострадамус писал свои «Центурии», он подключался к нашей Модели. Верно, Мо?

— Возможно, — отозвалась Модель.

— Повтори, пожалуйста, свой ответ, Мо, — попросил Робинсон. — Почему на острове нас не тронули?

Модель помолчала, потом совсем другим голосом, уже не детским, а приятным женским сказала:

— Бабочка не птица. Время длится долго, а пролетает, как миг.

— И что сие значит? — спросил Шоммер.

— Что-то типа этого, — Робинсон подсел к компьютеру, открыл текстовый редактор и прочитал текст на электронном листе:

— Объект классифицирован, как имеющий другие, нетипичные характеристики. Во втором предложении, возможно, иносказательно подразумевается жизнь, отпуск, период созерцания.

— То есть, нас приняли за других, — сказал Шоммер. — А у Цербера был отпуск. Так, что ли?

— Так, — согласился Робинсон. — Я думаю, всё дело в экранирующей сеточке. Цербер не уловил излучений, характерных для сапиенса. Он принял нас за животных. Кроме того, у Цербера был не отпуск, а мертвый час. Поэтому не было фона. Я прав, Мо?

Модель промолчала.

— Разумеется, прав, — самому себе ответил Робинсон и посмотрел на экран монитора. — Вот еще расшифровки. Модель, резвясь, превратилась в ожерелье. Почему «резвясь», по какому поводу «резвясь» — непонятно. Далее: катер каменюгами обстреливал Мамаут. Кто есть Мамаут, не нам знать. Ну и, наконец, самое главное: сокровища меченые. Счастья тому, кто ими обладает, они не принесут.

Он откинулся в кресле и зевнул, пробормотав вслед за этим: «Придет громила Мамаут, рога поотшибает».

Шоммер угнездился на старинном диване рядом с безмолвным Галахером. В зад ему сейчас же, тренькнув, впиявилась твердая пружина. Робинсон сволок в своё логово всё старье от бабушек-дедушек и категорически не хотел с этим расставаться.

— В смысле, нужно сдать всё оптом? — нарушил молчание Галахер. — Тогда потеряем 50 %.

— А эта Мо не врёт? — недоверчиво спросил Шоммер. — Всё-таки, казачок засланный, считай — шпион. Может, её закопать, чтоб не стучала?

— Что скажешь, Мо? — сказал Робинсон. — Может, тебя закопать где-нибудь на свалке? Или в выгребной яме утопить?

В недрах Модели загорелся ядовито-зеленый огонек.

— Попробуй, — проквакала она голосом простуженного гномика и вдруг стремглав унеслась вверх, с легким треском прошив деревянный потолок.

Все посмотрели на потолок, там зияла черная дырка.

Секунды через три, прошив панельную стену, Модель влетела в кабинет и застыла в дюйме над столом — точно в том месте, где находилась ранее.

Эта тварь была почище пули, попробуй догони пулю. Попробуй останови пулю — ладонь прошибет.