По дороге в завтра

По дороге в завтра

ДАЛЬ СТЕПНАЯ

Повесть о первой целинной весне

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Из вагона Денисов вышел на незнакомой станции Коскуль.

Никто не встречал, никто не ждал его.

Денисов поднял воротник пальто, глубже надвинул шапку: резкий ветер бросался мелким колючим снегом. Стоял февраль 1954 года, даже для здешних суровых мест необыкновенно морозный и метельный.

Просвистел паровоз, застучали колеса, и поезд скрылся, мигнув последний раз сигнальными огнями. Денисов огляделся, увидел неподалеку желтый свет фонаря, пошел к нему и остановился у одноэтажного кирпичного вокзала, точно такого же, какие встречались в пути до Коскуля на глухих разъездах. Перед ним возник железнодорожник, вероятно дежурный по станции, только что проводивший поезд.

— Не скажете ли, где живет директор «Степного»? — спросил Денисов.

— Вам Истомина? — железнодорожник вытянул руку и прокричал:

— Там, в поселке! Видите огонек?

Денисов крепче сжал ручку чемодана и, тяжело передвигая ноги, пряча лицо от ветра, пошел от вокзала по глубокому снегу к тусклому огоньку. Он не видел ни поселка, ни неба, ни земли. Пропал и огонек, точно его погасило порывом ветра. Приезжий шел в кромешную темень, торопясь к незнакомому человеку, с которым придется ему рука об руку долго работать. Он натолкнулся на высокий сугроб. Не без труда выкарабкался из него. Снова замелькал огонек, с каждой минутой становясь ближе и ближе.

Огонек несмело глядел в ночную мглу через мутные стекла окон приземистого дома. Вместо сеней — небольшой открытый тамбур. Денисов стряхнул с себя снег, ощупью шагнул на обледеневшие ступени низенького крылечка, несколько раз постучал в дверь.

— Входите! — потребовал голос из-за двери.

Денисов толкнул дверь, и на него дохнуло теплом и устоявшимся запахом табачного дыма. Струя морозного воздуха светлой волной потекла по полу от порога.

В тесной комнате, оклеенной выцветшими обоями, на стене горела жестяная керосиновая лампа. Под ней, меж двух низких окон без занавесок, стоял кухонный стол, рядом — железная кровать, в правом углу у входа — печка. Будильник на столе показывал полночь.

Мужчина, сидевший на табуретке у стола, неторопливо поднялся, и его лысая голова чуть не ударилась о потолок.

Денисов поставил чемодан, шагнул от порога:

— Здравствуйте… извините за поздний визит.

Хозяин квартиры кивнул. Его глаза устало глянули на Денисова из-под густых бровей, небрежно брошенных на крупное лицо, добрую часть которого занимал длинный с горбинкой нос.

— Чем могу служить?

— Если не ошибаюсь… — начал Денисов.

— Вы угадали…. — прервал хозяин квартиры. — Я Истомин.

Денисов с минуту растерянно разглядывал Истомина, одетого в шерстяной мохнатый свитер, в толстые ватные брюки, в тапочки на босу ногу, потом сказал, так и не поборов неловкости:

— Вот прибыл к вам с направлением обкома.

Истомин чуть склонился:

— Рад чести… — Он круто повернулся, опустил руки в карманы брюк, сделал несколько шагов по комнате, отчего жалобно заскрипели половицы, остановился перед Денисовым. — Раздевайтесь, присаживайтесь. Как позволите величать?

— Николай Тихонович.

Денисов перенес в угол чемодан, снял шапку и пальто, повесил их на гвоздь рядом с поношенной пыжиковой шубой Истомина, поискал глазами, куда бы сесть, но второй табуретки не обнаружил. Он был среднего роста, с лицом, по которому трудно определить возраст. Ему можно было дать и тридцать, и сорок лет. Прядь русых жестких волос, свесившись, закрыла глаз. Он откинул ее, одернул полы пиджака, достал из верхнего кармана вчетверо сложенный листок бумаги, развернул и передал Истомину.

Директор надел старомодные очки в тонкой металлической оправе, прибавил света в лампе, поднес к глазам документ и стал медленно читать его.

— Значит, секретарствовать… — сказал он наконец.

— Обком рекомендует… — Денисов раскинул руки. — Но изберут ли коммунисты?

— В совхозе пока один коммунист, я! — Истомин передохнул. — Ну вот вы пожаловали.

Денисов смотрел на директора недоумевая. Что-то уж очень взвинчен. Характер, что ли, у него такой колючий?..

Истомин был расстроен. Ему казалось, что слишком долго не едут специалисты, а надо бы уже браться за дело. Приезд Денисова не улучшил настроения. Приехал руководитель. А кем руководить?.. Истомин протянул бумагу.

— Возьмите! — Снял очки, заговорил, глядя сверху вниз: — Скоро за такими вещицами начнут охотиться, как за редкими ископаемыми. Вернетесь в город, заглянете в музей, а там среди экспонатов «Документы первого года освоения новых земель» и ваш мандат. Здорово! А? — Легко повернувшись грузным телом, он поднял табуретку, поставил у ног Денисова, ударив об пол. — Вот и все, секретарь, что числится на нашем балансе! Эта табуретка, я да такой же старый умывальник — все движимое и недвижимое. Все!.. Что вы скажете на это?

— Шикарно устроились, — сказал Денисов, пытаясь улыбнуться.

— Да вы садитесь, чувствуйте себя, как дома, — предложил Истомин.

Он опять заходил по комнате, и скрип половиц неприятно резанул слух Денисова. По дороге в Коскуль Николай Тихонович думал, что директор обрадуется встрече. Как-никак, двое — не один. Теперь он себя чувствовал так, точно его обманули.

— Вот переночевать где, директор? — спросил он после неловкой паузы.

Истомин остановился перед Денисовым, виновато усмехнулся:

— Где же? Конечно, у меня! — Он подошел к столу, нагнулся, вытащил матрац, начал по-медвежьи неуклюже возиться с ним, пока, наконец, раскинул его у печки. — Не обессудьте, секретарь, чем богат…

После этого он разделся, улегся на кровать, проговорил, натягивая на себя одеяло:

— Воет-то, воет-то…

Гость устроился на полу.

Денисов долго лежал с открытыми глазами, смотрел в мутный провал окна, прислушивался к тревожному завыванию ветра. Что там, за стенами дома, что таит для него этот далекий, окутанный темнотой и метелью уголок земли, что ждет его впереди?.. Истомин тоже не спал. Уже забываясь, Денисов услышал, как он чиркнул спичкой, а затем увидел, как на темном стекле окна, за которым, не унимаясь, выл ветер, вспыхнул, заиграл, трепеща, но тут же и погас крохотный огонек, точно мелькнувший из метельной дали.

2

Было тихо. Чистое небо и белый снег дышали покоем, свежестью. Денисов через узоры стекла видел тесно прижавшиеся друг к другу низкие кирпичные и саманные дома, обнаженный, окоченевший от стужи сквер, вокзал, за ним на взгорье, широкий у основания и взметнувшийся к небу прямоугольной вершиной серый каменный элеватор. Если бы не вокзал и элеватор, поселок можно было принять за уединенную деревушку, затерявшуюся вдали от больших дорог. Из труб, торчащих над заснеженными крышами, точно из сугробов, весело струился дым. Где-то за поселком поднималось солнце; дома бросали на снег длинные отчетливые тени.

Уже несколько дней Денисов в Коскуле, но только сейчас так ясно видел поселок. Все это время не утихала метель. Снежная заметь скрывала от глаз постройки, она же загоняла людей под крышу, делала дни скучными, похожими один на другой.

Но минувшей ночью метель стихла, и настроение у Денисова поднялось.

Из-за вокзала показался газик, пробежал мимо сквера, выскочил на улицу и, поднимая снежную пыль, промелькнул было мимо окна, но вскоре вернулся, затормозил у директорского дома и остановился. Из машины стали вылезать, неловко ступая в снег, закоченевшие люди.

Скрипнув, открылась дверь. Порог перешагнул среднего роста человек в валенках, в меховой шашке, в широком и длинном тулупе. Он с удовольствием крякнул, стащил рукавицы и, потирая руки, громко спросил:

— Здесь ли квартируют степняки?

— Допустим, — протянул Истомин, не выразив никакого восторга.

— Ну так привет жителям новых земель! Принимайте пополнение! — так же громко проговорил приезжий, повернулся, крикнул, приоткрыв дверь: — Сюда, хлопцы! — Сбросил с себя тулуп, снял шапку, обнажив взлохмаченные, начинающие седеть густые черные волосы. «Хлопцы» входили, здоровались, сваливали верхнюю одежду в углу на пол, перебрасывались словами относительно дороги, садились кто на чемоданы, кто на порог, на подоконники. То были специалисты, направленные в «Степной» трестом совхозов. Истомин стоял посредине комнаты, широко расставив наги, и раскланивался.

Возбуждение постепенно улеглось. Директор сел на табуретку, опустил большую волосатую руку на стол, откинулся к стене, чтобы всех можно было видеть.

— Что же, земляки… — начал он и сдержанно улыбнулся. — Время подгоняет. Вам, что называется, прямо с колес придется браться за дела. — Директор выждал немного и предложил с хозяйственной важностью: — Давайте для начала знакомиться! — Лицо у него было сурово-спокойное, и от этого казалось, что он равнодушен ко всему происходящему. — Меня директорствовать в «Степной» направило министерство совхозов, утвердил в этом чине и обком. Звали меня раньше Семеном Михайловичем. Возраст? — Истомин похлопал ладонью по лысине… — Расскажите теперь вы о себе.

Никто не отозвался. Тоща Семен Михайлович повернул лицо к двери, сухо сказал:

— Прошу… Вас!

Поднялся с порога агроном. Он сообщил, что пятнадцать лет назад окончил «тимирязевку», последние годы работал а одном из совхозов на Дону. Выслушав его, директор заметил:

— Вам сразу же надо взяться за подготовку семян. Хранятся они на элеваторе. А какие?

Агроном снова сел на порог. Истомин кивнул в угол:

— Вас прошу!

Представился, коротко рассказав о себе, механик.

— Прораб среди вас есть? — спросил директор и ухмыльнулся. — Вынужден вызывать ораторов, как председатель плохого собрания.

Сухопарый, в модных ботинках на толстой каучуковой подошве, в зеленом осеннем пальто, подстриженный под бокс мужчина перенес от печки к столу чемодан, сел на него. Его продолговатое, с впалыми щеками, но пухлыми губами лицо имело серый землистый оттенок. Он, видимо, простудился в пути и беспрерывно сопел заостренным носом, то и дело прикасаясь к нему платком.

— Фамилия? — опросил Истомин.

— Горобец.

— Воробей? — переспросил Истомин, не улыбнувшись. — Так, кажется, в переводе с украинского.

— Горобец, — повторил прораб.

Прораб начал подробно рассказывать о себе. Перед тем, как произнести слово, он беззвучно шевелил губами. Семен Михайлович забарабанил пальцами по столу.

— Воспоминаниями о прожитом поделитесь на свободе, когда возведем поселок или уйдем на пенсию… Давно занимаетесь строительством?

— Двенадцать лет, — ответил прораб. Тут же прибавил: — И находился преимущественно на крупных объектах.

— На крупных?

— Преимущественно, — подчеркнул Горобец, ободренный заинтересованностью директора, и, желая усилить впечатление, сказал: — Мне и научную работу предлагали.

Семен Михайлович изучающим взглядом окинул прораба, будто только увидел его.

— Сельским строительством занимались?

— Вращался.

— Скажите на милость! — удивился Истомин. — А учли вы, в какую даль собираетесь?

— Вполне! — заявил Горобец. — Влечет поэзия целинных степей.

— Бы-ва-ет, — нараспев произнес директор, достал из папки лист бумаги, протянул прорабу. — Для начала я хочу вам поручить… Перепишите поразборчивее… — Это по вашей части, документ относительно строительства поселка. — Пристально глянул на собеседника. — И не удивляйтесь, пожалуйста, придется еще и воду из колодца носить.

Горобец поставил у печки чемодан, опустился на него, сказал, не глядя на директора:

— Воду все же я таскать не буду, не за этим ехал.

Истомин поморщился.

— А мне, к примеру, приходится.

И без того худое лицо Горобца вытянулось. Он посмотрел по сторонам, ничего не ответил.

Закончив столь своеобразное знакомство с прорабом, Истомин сказал с небрежностью человека, уверенного в том, что на его слова откликнутся:

— Не вижу инженера.

К столу выдвинулся мужчина, который первым вошел в дом. Он встал навытяжку, сильно откинув туловище, как перестаравшийся солдат, и громко отрекомендовался:

— Инженер Ананьев! — Его оскорбили допросы, учиненные директором, и он решил разыграть его.

Истомин долго разминал папиросу, закурил, пустил облачко дыма, сказал:

— Хватит маскарада!

— Я сразу так и подумал, что на маскарад попал, — бодро ответил инженер.

Директор остановил на нем взгляд, проговорил:

— Простите, не имею чести знать имя, отчество.

— Павел Андреевич, — с готовностью подсказал Ананьев.