Час волка

Уолтер Йон Уильямс

Час волка

Рисунок Алексея Филиппова

Динамики в потолке палаты монотонно выводили одну и ту же последовательность негромких шуршащих нот, способствующих, как доказала наука, расслаблению. Разглядывая парнишку на больничной койке, Риз почувствовала, что у нее сводит нутро.

Парнишку звали Стюарт, и пулю из него вынули не далее как сегодня утром. В последние несколько дней, одержимый путем воина и суицидальной идеей личной чести, он заделался камикадзе и подорвал всю сеть. Гриффит мертв, Джоржан мертв. Спасски мертв. Никто не остановил Стюарта, пока все в Лос-Анджелесе не рухнуло окончательно. Федералам он пока ничего не выдал — это еще впереди. Риз потянулась за пушкой. Внутренности свело снова.

Стюарту солгали. Стюарта одурачили. Стюарта бессовестно использовали, а он того и не подозревал. Стояла за всем этим его друг Риз. Поэтому, пожалуй, нельзя его винить, что он взорвался, когда узнал истину.

А теперь вот это.

Риз выключила монитор капельницы, чтобы тот не запищал, когда пациент умрет, и тут Стюарт открыл глаза. Во взгляде его было узнавание, а еще — понимание того, что сейчас произойдет. Так она и знала: от него только и жди неприятностей.

— Прости, — произнесла она, поднимая пушку. Что еще, черт побери, она могла сказать? «Может, когда все будет позади, мы останемся друзьями?»

Стюарт пытался выдавить какие-то слова. В желудке у Риз снова что-то сжалось.

Выстрелив в него трижды из пистолета с глушителем, она ушла. Полицейские даже и смотреть на нее не стали, увидев больничный халат и бэдж. Тщательно выверенные документы всегда были ее коньком.

Спасай задницу.

Риз направлялась в Японию по запасному паспорту. Как всегда, взяла умением добывать наилучшие документы. Заказав на шаттле «Звездного зверя», она вставила контакт встроенного в кресло интерфейса в слот у себя в основании черепа. Закрыв глаза, послала беззвучный приказ спроецировать линейки последних новостей в оптические центры мозга, и тут ее губы скривились от гнева: она впервые узнала, что именно рухнуло в Лос-Анджелесе, в чем именно она принимала участие.

Инопланетные фармацевтические препараты тоннами перевозили на Землю под нелегальным прикрытием. Сеть распространителей была огромной, много большей, чем, обладая ограниченной информацией, подозревала Риз, а теперь полиция Лос-Анджелеса заполучила все до последней капли. Полицейские и секьюрити повсюду, даже на космических хабитатах, буквально с ума посходили.

И все это время она думала, что просто друзья помогают друзьям, но друзья одурачили ее так же, как она дурачила Стюарта. Вся поездка в Лос-Анджелес не имела смысла: глупо было ее посылать. Убийство Стюарта не могло остановить происходящего: слишком крупный разразился скандал. Единственный способ для Риз не загреметь самой — спрятаться.

Надо выпить, и она заказала еще один коктейль. Динамики шаттла выводили все те же синтезированные, без мелодии аккорды, что и динамики в больнице. От воспоминаний о Стюарте снова свело нутро.

Откинув голову на подголовник, она смотрела, как рвется огонь из сопел на крыльях шаттла.

Ее карьера в кикбоксинге оборвалась, когда удар ногой с разворота сломал ей нос, и Риз вернулась к легкому спаррингу и кунг-фу. Измочаливать себя на тренировке только ради того, чтобы тебя потом измочалили на ринге, — это не жизнь. Ей уже тридцать шесть, и пора признать, что существуют виды спорта, какими ей не следует увлекаться, пусть даже у нее есть для этого нужное нейроволокно. Эта мысль настроения ей не улучшила.

Из окна съемной квартиры Риз было видно, как холодный северный ветер гонит по мелкому Аральскому морю белую пену, завывания ветра глушили усиленный репродукторами зов муэдзинов на молитву. За прошедшие месяцы ни вид, ни ветер не изменились. Поглядев на ветреную узбекскую весну, Риз включила интервид и стала размышлять о своем полугодовом изгнании.

Волосы у нее сейчас были черные, и она давно уже не стриглась коротко. Отпечатки пальцев теперь были другие и костяк лица тоже. Изменились и серийные номера на искусственных глазах. Пусть погода здесь и дрянь, но в Узбекистане свое дело знают.

Последним, насколько она знала, здесь прятался Стюарт. Незадолго до того, как прилетел в Лос-Анджелес и расколошматил все вдребезги.

Молодой человек на экране, надев пуленепробиваемый комбинезон, распихивал по карманам оружие и патроны. Вот он взял обрез. Из колонок лилась тревожно-захватывающая музыка. Приглушив звук, Риз села перед интервидом.

Она подумывала, не вернуться ли ей к работе, но было слишком рано. Линейки новостей и передачи по сей день пестрели репортажами об инопланетянах, инопланетных обычаях, инопланетном импорте. О реструктуризации в поликорпорациях, торгующих с Силами. Странно было смотреть новости по интервиду: люди ныряли в укрытие, отказывались выступить с заявлением, за новостями следовала реклама инопланетных фармацевтических препаратов. Кто-то пошел под суд — те, кто выжил. Многие сотрудничали с полицией. Вся история была еще слишком жареной.

К счастью, проблем с деньгами не возникало. У нее их имелось столько, что хватило бы надолго, возможно, даже навсегда.

Стрельба на экране. Перестрелка инопланетян и молодого человека, который поливал Силы (как стали называть представителей инопланетных держав) очередями из обреза. Риз вся похолодела внутри.

Молодой человек, сообразила вдруг она, это ведь, наверное, Стюарт. Вскочив с места, она щелчком выключила интервид. Гады, блевать тянет.

Стюарт никогда в жизни не стрелял по инопланетянам. Кому, как не Риз, это знать.

Сволочи! Поганые медиапаразиты!

Схватив клетчатую куртку, она направилась к двери. Проклятая квартира словно давила на нее.

Она толкнула дверь так, что та, распахнувшись, ударилась о стену, и какой-то темнокожий мужчина, оказавшийся на площадке, отскочил на добрый фут. Повернувшись, он неуверенно улыбнулся эксцентричной особе.

— Вы меня напугали.

По-английски он говорил с анонимным акцентом, не позволявшим определить, откуда он родом, просто смутное ощущение чего-то чужого. Лет тридцати с виду. На ногах — замшевые туфли с липучками на подошвах, чтобы «приклеиваться» к поверхностям в невесомости. Руки глубоко засунуты в карманы серой пластиковой куртки, вся куртка усеяна карманами, и все как один — на липучках. Риз предположила, что в одной руке у него — оружие. Он дрожал не то от холода, не то от нервов. Наверное, только что спустился по гравитационному колодцу: слишком много на его одежде липучек, такой на Земле не купишь.

Мимо просвистели на скейтбордах несколько наследников Золотой орды, одетые по завезенной из Берлина моде «летчиков». Науши кожаных летных шлемов хлопали на ветру.

— Давно в городе? — спросила Риз.

Он сказал, что его имя Сардар Чандрасекар Вивекенанда и что он революционер с космической станции Принц. Друзья зовут его Кен. Через два дня после их первой встречи она условилась выпить с ним в баре «Земная жизнь», на последнем этаже крупного банка. Обслуживали здесь изгнанников, а маркой бара было обилие красного дерева, за огромные деньги импортированного из Центральной Америки.

Проверив Кена (осторожность никогда не помешает), Риз выяснила: он действительно тот, за кого себя выдает. Его имя часто мелькало в линейках интерновостей с Принца. От его выступлений отмежевывались даже политические союзники.

— Рэм пытается свалить на нас вину за Февральские Бунты, — объяснил Кен. — Чини решил, что мне стоит исчезнуть, тогда в беспорядках обвинят меня, а он сам сможет продолжать борьбу.

Глядя вниз через стеклянную стену на металлические крыши и спутниковые тарелки узбеков, Риз отхлебнула «Звезды Матаглапа», чувствуя, как алкоголь огнем бежит вниз по горлу.

— Поэтому Чини сделал из тебя козла отпущения, — усмехнулась она. — Вот уж точно: друг человечества.

— Чини знает, что делает, — в голосе Кена звучало раздражение.

— Конечно, конечно. Подставляет друзей. Вопрос в том, ведаешь ли ты сам, что творишь?

Кен сделал странный жест, будто отмахиваясь от ее вопроса.

— Отсюда я могу вести пропаганду. Чини посылает мне пособие. Я купил первоклассную коммуникационную систему.

— В этой вашей революции солдаты не понадобятся?

Он покачал головой. Ресницы у него были густые и темные.

— Думаю, нет. Станции Принц уже сто лет, она — на орбите Луны, где облегчен доступ к минералам, но мы не можем успешно конкурировать с новым оборудованием на других хабитатах. Рэм хочет протянуть как можно дольше: его политика — разграбить, а не восстановить экономику. Он заручился лояльностью акционеров, выплачивая внушительные дивиденды, но экономика не может их больше поддерживать, и бунты показали, что он утратил контроль над ситуацией. Мы думаем, смена власти обойдется без насилия — во всяком случае, без боевых действий.

— Жаль. Место в каком-нибудь иностранном легионе мне сейчас не помешало бы.

Риз подняла глаза, когда в бар вошла группа людей, среди которых она узнала знаменитого мошенника с Цереса по имени да Вега, лицо и руки его были покрыты дорогими светящимися имплантами ювелирных украшений, будто флуоресцентной слизью. Шествовал он под прикрытием телохранительниц: да Вега нанимал только женщин, которым полагалось заслонять его от любой команды группы захвата, какую могли бы послать с Цереса, дабы отдать в руки правосудия. Все как одна телохранительницы были высокими и европеоидными, других женщин да Вега не признавал. Он пытался завербовать Риз, когда они только познакомились. Европеоидные женщины были редкостью, и потому плату он посулил щедрую, но в обязанности входили и сексуальные услуги.

«Та еще работенка», — кисло подумала Риз. Ее охватило искушение скормить да Веге его собственные носки. В конечном итоге она сказала, что привыкла к работодателям более высокого класса.

Увидев ее, знакомец улыбнулся. Узбекистан внезапно показался Риз совсем маленькой страной.

Допив свою «Звезду Матаглапа», она встала.

— Пойдем погуляем.

— Структура равных прав, — говорил Кен. — Вот к чему мы стремимся. Тебе следует почитать мысли Чини на эту тему.

Порывы ветра проносились по ночной улице, будто волны в час прилива. В металлическом сплаве мостовой отражались яркие голограммы, вышагивающие вверх-вниз по темным витринам магазинов, рекламируя товары, не видимые за мертвым стеклом. Ветер завывал среди спутниковых тарелок в шипастом лесу нацеленных в небо антенн. Минарет, подсвеченный красными мигалками прожекторов, пронзал небо, светящееся едко-желтым натриевым светом.

— Равные права, — повторила Риз. — Ну да, конечно.

— Слишком много замкнутых систем, — продолжал Кен, пожимая плечами, обтянутыми новой, купленной уже в городе круткой. — Вот общая проблема всех космических хабитатов: они стремятся создать замкнутые экологические системы, а потом пытаются по возможности замкнуть и экономику. Недостаточно доступа. Я специалист по макроэкономике, — работаю с моделями, пытаясь понять, как все складывается в единое целое, — и самым сложным препятствием обычно оказывается отсутствие доступа к данным. У нас имеется Солнечная система, набитая плутократами от корпораций, и все они конкурируют друг с другом, закрывая свободный доступ ко всему, что бы ни делали. Они имеют колонии в других солнечных системах, а из них без ведома поликорпораций вообще никаких данных не поступает. Откуда нам знать, что там творится? Вся ситуация в целом слишком нестабильна: невозможно спрогнозировать, что и когда произойдет, потому что данные попросту недоступны. Все строится по схеме бывшего Советского Союза: даже те, кому информация действительно необходима, не получают к ней доступа.

Главная отрасль экономики станции Принц — добыча и переработка минералов, устоявшееся, стабильное предприятие. Но цены на минералы подвержены колебаниям, которые зависят от разработки новых месторождений в Поясе астероидов или еще где-нибудь, и для того, чтобы идти в ногу с новыми технологиями, нужны массированные капиталовложения. Для стабилизации экономической ситуации на Принце следовало бы создать еще одну постоянную статью экспорта. Скажем, бионика. Или преконфигурированные базы данных. Оптоволокно. Программируемые импланты. Генетика. И многое другое. Но чтобы запустить новое производство, потребуются уже не только ресурсы, но и время, — скажем, пять лет, — а ведь есть и другие поликорпорации, специализирующиеся в этих областях. Мы можем продублировать работу другой группы, а узнаем об этом, только когда на рынке вдруг появится новый продукт, и пять лет наших вложений пойдут псу под хвост. Вся эта секретность порождает нестабильность политических ситуаций, вот почему внезапно терпят банкротство поликорпорации.

— Так ты хочешь, чтобы поликорпорации поделились своими засекреченными технологиями?

— Я хочу вообще исключить само понятие «засекреченные технологии». В идеале я хотел бы создать совершенно новую структуру хранения и извлечения данных. Структуру эффективную и доступную.

Риз рассмеялась, и ее смех эхом прокатился по холодной металлической улице.

— Мечтатель!

— Ты, конечно, права, — Кен слабо улыбнулся. — Пришлось бы вернуться на двести лет вспять, к самым истокам искусственного интеллекта, и переписать все с нуля. Тогда, быть может, у меня появился бы шанс. — Он пожал плечами. — К счастью, у нас с Чини есть более практичные планы.

Она повернулась к нему.

— Ты мне напоминаешь одного человека, которого я когда-то знала. Он, как и ты, хотел знать правду. Хотел доступа.

— И?

Холодный ветер пробрал ее до костей.

— Он умер, — сказала Риз. — Его застрелили в больнице.

— Странное он выбрал место быть застреленным.

Ей вспомнился последний понимающий взгляд Стюарта. Северо-восточный ветер погладил ее кожу, обдал холодом сердце. Пустынная улица, по которой они шли, внезапно показалась ей бесконечной, не просто улицей, но Улицей, бесконечной стальной магистралью, по которой Риз все брела и брела в студеном одиночестве меж неоновых стен с рекламой фантомов, несбыточных «счастливых концов»… Поежившись, она взяла Кена за руку.

— Вы были близки? — Кен произнес это тихо, и слова почти потонули в ветре.

— Да. Нет, — она тряхнула головой. — Я хотела, чтобы мы остались друзьями, но это было бы плохо для бизнеса.

— Понимаю.

Во рту у нее возник привкус желчи, а перед глазами — бесконечная мерцающая Улица и темные фигуры людей, которые соприкасались ненадолго и расставались вновь. «Интересно, что хотел сказать напоследок Стюарт», — подумала Риз.

Над дверью квартиры Кена горела голая желтая лампочка. Когда они вошли, свет, полившийся за ними в дверь, высветил потертую мебель и новенькое коммуникационное оборудование.

— Надо же, — сказала Риз, — диспетчерская «Агитпропа».

Она была рада уйти с ветреной улицы.

Комната то скрывалась в темноте, то появлялась снова, словно пульсировала в такт красным огням на верхушке минарета. Риз остановила руку Кена, накрыв ее на выключателе своей, а рот — когда он попытался заговорить — губами. Ей было решительно все равно, есть ли у него кто-то на Принце, в таких делах она предпочитала молчание. Состояние у нее было взвинченное, как перед полевой операцией, и она послала нервам приказ ускорить восприятие. И тут же все потекло неспешно, будто действия происходили в замедленной съемке: его руки, скользящие по ее телу, шелест ее собственного дыхания, бесконечный красный ритм прожектора, прорисовывающий черты его лица в теплой темноте… Ей слышен был рев северо-восточного ветра за стеной; тот все стучался в оконное стекло, визжал на углу, несся по долгой и пустой Улице. Двери надежно заперты, по крайней мере, на это замедленное и тягучее, убаюкивающее мгновение.

День спустя на станции Принц сорвало резьбу шлюзового люка в отсеке техобеспечения, шестнадцать человек погибли. Кен был доволен.

— Это нам на руку. Поможет продемонстрировать, что прихвостни администрации не способны справиться даже с самой простой работой.

Риз стояла у окна, глядя на дальний бурый горизонт. Она устала от драных обоев и продавленной мебели Кена. Вдали туристы на двугорбых верблюдах делали вид, будто везут в Ташкент шелка.

— Администрации? — переспросила она скептически.

Он сидел по-турецки, напряженно уставившись в экран.

— Да, это могли быть и мы. Если так, небольшая эффективная акция.

— А ведь те, кто погиб, добровольцами не были. Это же не ваши люди.

Он недоуменно улыбнулся.

— Ну, разумеется, нет.

Скрестив руки на груди, Риз отвернулась от окна.

— Вот что меня пугает в вас, идеалистах. Вы выбрасываете шестнадцать человек в вакуум, но все о’кей, раз это во благо победы революции и — подумать только — человечества!

Кен прищурился, глядя на нее против света.

— Думаю, это не слишком отличается от того, чем занимаешься ты.

— Я солдат. Ты идеолог. Разница в том, что это ты решаешь, кто и где будет убит, а я совершаю само убийство. Не будь людей вроде тебя, такие, как я, не понадобились бы.

— И ты всерьез полагаешь, что твоя ответственность меньше?

Риз покачала головой.

— Нет, но те, с кем я воюю, такие же добровольцы. Как и я, они работают за плату. Все чисто, без красивых слов. Я беру деньги, выполняю работу. Чаще всего не знаю, из-за чего сыр-бор. И если уж на то пошло, даже не хочу знать. Спроси я, работодатели мне все равно солгут.

Она устроилась в потертом плюшевом кресле, подобрав под себя ногу.

— Когда-то я сражалась за человечество. В Войне Артефактов. Я была на Архангеле в батальоне «Дальний Смагарад», мы зачищали планету перед приходом свободной экономики. Использовали инопланетные технологии, если доводилось на них случайно наткнуться, все эти биохимические штуки, которыми так славятся Силы. Звучит как славное приключение, на деле мы грабили развалины инопланетной цивилизации и крали, что могли, у других поликорпораций. Война обернулась против нас, и вдруг я обнаружила, что торчу под землей, в туннелях инопланетян, а передо мной — управляемые дроны-чистильщики и специально выведенные вирусы-убийцы, и от смерти меня отделяет только плохонький бронескафандр. А потом я умерла.

Кен недоуменно поглядел на нее, склонив голову набок.

— У тебя страховка клонирования? Это новое тело?

Гнев жег Риз, она чувствовала, как он затопляет ее мышцы, гоня волну по вживленному боевому нейроволокну. Вспомнила темные туннели, горы трупов, запах страха, въевшийся в ткань ее боевого скафандра, вонь, которую не вывести никакой чисткой.