— И вы серьезно думаете, что его память не в порядке после того как он в течении получаса рассказывал нам все подробности обеда двухнедельной давности?..
— У меня сложилось впечатление, что его память достаточно избирательна. Он болтал только про блюда и все, что с ними связано. Христо рассказывал, что знавал одного математика, умнейшего человека, который по памяти восстанавливал целые тома виденных когда-то вычислений, причем с абсолютной точностью, однако же регулярно ночевал на улице из-за того, что забывал собственный адрес!
— Проверим?
— Конечно. Ланселот, какая погода была третьего числа прошлого месяца?
Ланселоту потребовалось время чтоб ответить, но этого времени не хватило бы мне даже для того чтоб почесать ухо.
— Ясная, прохладная. Температура от двух градусов по Цельсию утром до семи к полудню. К вечеру легкая облачность и северо-восточный ветер.
— Ага! — я показала язык Марку и тот фыркнул. — Так-то!
Но только тот, кто знал Марка слишком плохо, предположил бы, что на этом он сдастся.
— Какими были первые слова твоего хозяина, когда он тебя увидел?
— «Это и есть тот самый серв? Какой странный, однако, цвет!..»
— Сколько понедельников уже прошло в этом месяце?
— Один.
— Какое общее число ножек у стульев на первом этаже дома твоего хозяина?
— Пятьдесят две.
— А за вычетом тех стульев, которые скрипят?
— Тридцать шесть.
— Теперь мы знаем еще и то, что господину Иоганесу стоило бы задуматься о смене мебели, — улыбнулась я. — Не хватит ли?
— Погодите, — отозвался Марк, кажется даже немного запыхавшийся от этой смешной словесной баталии, — он еще расскажет мне… Прочитай стих, который декламировал твой хозяин!
Серв отозвался сразу же, точно книга была перед его двумя парами глаз:
После этого он внезапно замолк. Его голова качнулась, но на этот раз это не было похоже на какой-то осознанный человеческий жест.
— Дальше! — быстро приказал Марк, напряженно вглядываясь в серва.
Но серв молчал.
— Это весь стих?
— Нет.
— Почему ты не прочел его до конца?
— Я не помню окончания.
— Ну? — не скрывающий своего удовлетворения Марк повернулся ко мне. — Годится? Он все отлично помнит, кроме разве что событий того рокового дня.
— Но он в таких подробностях описывал меню!.. Ланселот, ты помнишь стихи, которые читали остальные?
— Да.
— Произнеси первый, — приказала я, но спохватилась. — Я имею в виду, ты помнишь тот, который прозвучал раньше?
Серв мог бы ограничиться привычным «Да» — постановка заданного наспех вопроса не обязывала его к более пространному ответу, однако он продекламировал немного нараспев, насколько это возможно для голоса, лишенного человеческих модуляций:
Марк только скривился — он терпеть не мог классическую поэзию.
— В какой костюм был в тот вечер одет господин Евгеник?
— Европейский темно-серый костюм голландского сукна, — отозвался серв без промедления. — Двубортный пиджак, отложной воротник, пониже правого локтя пятно сигаретного пепла.
Марку ничего не оставалось делать кроме как развести руками.
— Впервые такое вижу. Склероз, но частичный.
— Возможно, господин Иоганес так ужасно декламирует, что серв счел за лучшее все позабыть?
Но Марк не поддержал шутку.
— По крайней мере мы уже можем утверждать, что с его церебрусом не все чисто. Сервы не забывают просто так, даже плохих стихов. Однако боюсь, что больше мы ничего полезного не узнаем, если не разживемся подходящими вопросами. У вас что-то есть на примете?
— Кажется, нет.
— Вот как? И что же будет делать госпожа адвокат?
— Ждать эксперта.
Эксперт не счел нужным сдерживать себя.
— В жизни не встречал двух столь выдающихся великовозрастных оболтусов, — заметил он, плюхаясь в кресло. — Нет, я понимаю, что Христо держит вас при конторе больше из жалости, признаться у меня бы у самого не поднялась рука чтобы вас уволить — ведь на улице вы несомненно погибнете, не в силах даже спрятаться во время дождя под крышу… Нет, я не говорю вам, что вы плохо работаете. Честно говоря, за все время с вами я так и не понял, в чем заключается ваша работа, поэтому не могу судить, плохо вы с ней справляетесь или хорошо… Ладно, допустим Таис Христо нанял для того чтобы целыми днями сидеть перед рациометром и раскладывать пасьянсы — в наше время еще встречаются клиенты, которые падки на такой тип женщин… Таис, я вынужден сообщить, что твои глаза не способы на такой тип излучения, который мог бы повредить мне… Зачем нужен Марк я вообще не знаю, он просто шатается из одной комнаты в другую, лежит временами под своим спиритоциклом, из-за чего весь дом периодически воняет какой-то гадостью, и играет в шахматы с Ясоном. Нет! Я не собираюсь лезть в вашу работу, в чем бы она не заключалась. Но отчего тогда вы считаете себя вправе лезть в мою?
Кир обвел нас негодующим взглядом. Он был по обыкновению взъерошен, самоуверен, полон негодования и разил тем самым ядом, секрет которого до конца времен останется предметом зависти для королевских кобр. Единственной уступкой человеческому обществу, с которым он вынужденно обитал под одной крышей, был относительно пристойный костюм, состоящий, впрочем, из порядком потрепанных брезентовых штанов «джинс», стянутых на его тонкой почти девичей талии широченным армейским ремнем, и какой-то нелепой кофты с воротником. Глаза его сверкали так, точно на лице у него помещалось два небольших окна, ведущих в грозовую ночь, озаряемую время от времени вспышками молний.
Таков был Кир — тот Кир, которого мы знали и к которому мы привыкли.
Поэтому Марк сказал, спокойно пропустив мимо ушей всю тираду:
— Признаю, мы добились немногого. Однако ты забыл, что ни я, ни Таис не являемся чародеями. Так что даже крупица полезных сведений, добытых…
— Немного? — Кир рассмеялся. — Немного? Нет, Марк, «немного» — это то слово, которым можно охарактеризовать вас самих, но никак не результат вашей плодотворной деятельности! Например, ты немного недалек, а Таис…
— А Таис сейчас немного свернет тебе шею! — пообещала я, изображая соответствующий жест. — Если ты, конечно, не заткнешься и не скажешь нам, что смог узнать.
Кир хмыкнул, глядя на меня. Все-таки на него было сложно сердится, хотя иногда его характер делал юного чародея совершенно невыносимым. Когда он улыбался, только его нелепое и нарочито мужское облачение выдавало в нем существо сильного пола. Будь с нами в комнате посторонний наблюдатель, он не задумываясь дал бы руку на отсечение за то, что в кресле сейчас, болтая ногами и ядовито остря, развалилась девушка, причем достаточно миловидной внешности.
Может, поэтому Кир и терпел нас — только в доме Христофора Ласкариса он был совершенно лишен посторонних наблюдателей.
— Значит, вы узнали только то, что наш Галахад подвержен странному склерозу, — подвел итог Кир, когда мы с Марком, перебивая друг друга, закончили говорить. — Он прекрасно помнит все, что с ним было с момента так называемого рождения, но насмерть забыл некоторые детали того самого вечера. Забавно! Какие же выводы вы сделали из этого необычайного факта?
— Серв не в порядке, — буркнул Марк, несколько уязвленный. Результат нашего допроса в устах Кира и в самом деле звучал не очень внушительно. — Вот и все. Какое-то нарушение в церебрусе, которое повлекло дополнительно сбой кратковременной памяти.
— О, конечно. Таис?
— Я пока не делала выводов, — сообщила я спокойным тоном. — Да, у серва есть какие-то странные проблемы по части стихотворчества, но я не думаю, что на основании этого уже можно что-то утверждать.
— Уже можно утверждать, что вы — сущие олухи, бесцельно тратящие время… — пробормотал Кир. Если бы он хотел чтоб эта реплика не достигла наших ушей, он мог бы произнести ее и потише — за полчаса обычного анализа его контуров я узнал куда больше. При этом не строя каких-то смутных теорий, заметьте.
— Пока я замечаю только самодовольного гордеца, валяющегося в кресле, — парировала я. — Может, ты сообщишь нам, что же тебе удалось узнать?
— И начни с «Ониса», — вставил Марк.
— Отчего это?
— Нам интересно, с чем или кем мы имеем дело. Такие сервы нам ни разу не попадались.
— Ладно. — Кир сорвал с себя кофту и швырнул ее в угол, оставшись в одной футболке, что против его ожиданий совершенно не отразилось на мужественности его облика. — Только не знаю, зачем вам это… «Онис» — это малоизвестная, но перспективная фирма, о ней много говорили в свое время. Кажется, из Киликии… даже не говорили, а писали — в специализированных журналах, конечно, — прозвучало это достаточно громко, но мы с Марком судя по всему не выглядели удовлетворенными и Кир, задрав ноги на подлокотник кресла, продолжил. — Ее основали энтузиасты, не имевшие даже лицензий имперских чародеев — какие-то самоучки, экспериментаторы. У них было множество смелых замыслов, при описании которых дипломированные чародеи или хохотали или обвиняли их в сумасшествии. Последний раз я слышал об «Онисе» месяцев пять-шесть назад, тогда они, помнится, грозились выйти на рынок со своей первой моделью и сразу же завоевать его. Вот уж не думал, что познакомлюсь с ней при таких обстоятельствах!
— А подробности? — жадно спросила я.
Кир лишь фыркнул.
— Подробности не пишут в журналах, дорогая Таис. Впрочем, в тех журналах, что читаешь ты, вообще не пишут ничего полезного кроме описания каких-то тряпок и… Ладно уж, нечего так смотреть! Нет, подробности мне неизвестны, никто не раскрывает свои карты просто так. Я знал лишь, что этот «Онис» имеет на своем счету некоторое количество смелых, а пожалуй и революционных идей, с которыми надеется выйти на рынок домашних сервов. Потом про «Онис» вспоминали все реже и реже, кто-то говорил, что у них возникли сложности юридического характера или финансовые проблемы… В общем, перспективная звезда закатилась, так толком и не разгоревшись. Признаться, я думал, что «Онис» так и канул в Лету вместе со всеми своими амбициозными проектами. Но судя по тому, что я сегодня увидел, перед этим он все-таки отметился.
— Заказчик сказал, что фирма очень быстро закрылась под каким-то нелепым предлогом.
— Меня это не удивляет. Если твой первый серв учиняет убийство, причем хладнокровное и намеренное, это можно считать некоторым ущербом торговой репутации, знаешь ли. Не думаю, что гвардия стратига взяла их за жабры, скорее всего они сами разбежались, вовремя сообразив, чем пахнет дело. Теперь уж, конечно, про них врядли что-то напишут…
— Интересно, сколько сервов они успели выпустить… — протянула я.
— О, не думаю, что много. Если верить штампу на ноге вашего Галахада, вся серия не наберет и дюжины экземпляров. И понятно — не в сельской кузнице же их клепать, нужны деньги, нужно профессиональное оборудование и целые сборочные линии, квалифицированные работники, да что уж там… Одного энтузиазма мало. По-моему это вообще чудо — что они выпустили хоть что-то.
— Одним бы таким чудом меньше — и человек остался бы жив. — Марк придерживался другого взгляда. — Так, значит, ты говоришь о том, что устройство этого серва нестандартно?
— Еще как! — чародей стянул с себя тяжеленные кожаные сапоги и не глядя швырнул их в куда-то в угол. — По сравнению с ним все наши предыдущие сервы не сложнее трухлявого комода. Когда я в первый раз коснулся его внутренних контуров, решил, что сошел с ума — настолько все вокруг непривычно устроено. Даже нихонские сервы куда понятнее. Пришлось двигаться практически наощупь…
Марк посмотрел на меня.
— Как замечательно, правда? Экспериментальный, не доведенный до ума серв, получивший доступ к яду… Это обычный, скучный как комод — извиняюсь, трухлявый комод — серв даже помыслить не может о том чтоб лишить своего хозяина жизни. А если в церебрусе вместо таких скучных вещей — смелые эксперименты недипломированных недоучек-чародеев, это куда как интереснее!
— А ладно тебе, — заметил Кир. — Ты сгущаешь тучи. «Онис», конечно, в своем роде первопроходцы, но ты же знаешь, что любой серв, выпущенный в Империи, должен иметь стандартный блок-ограничитель. Который физически не даст ему возможности поднять на кого-то руку.
— А поднять банку с ядом?..
Кир задумался.
— Видишь ли, если бы речь шла об обычной модели, я бы конечно сказал, что это совершенно исключено. Церебрусом правит логика, а она не терпит недосказанностей или вольных допущений. Церебрус — лишь цифры, формирующие у человекоподобной куклы нечто, что мы называем поведением. В мозгу серва убийство выглядит так. — Кир выставил вперед три пальца с неровно обгрызенными ногтями. — Один. Серв совершает действие. Два. Действие производит физические изменения в окружающем мире. Три. Последствия. Все. Если пункт три неприемлем и ведет к ущербу для человека, пункт один невозможно выполнить. Это как… Не знаю, цепь что ли. Цепь в другую сторону. Непонятно?
— Понятно — в общих чертах, — сказала я. — Давай вернемся к нашему Ланселоту. Что ты скажешь о нем?
— У него ужасный цвет и он похож на глупое учебное пособие из музея.
— Нет. Я хочу знать, что ты скажешь о его церебрусе.
Кир утомленно вздохнул.
— Кто бы сказал мне, отчего я трачу столько…
— Кир. — Марк подошел к нему и посмотрел прямо в глаза, не испугавшись вспышек грозовой ночи. — Ты нам нужен. Погиб человек и мы должны узнать, почему. Без тебя ничего не выйдет. Пожалуйста. Будь умницей, хоть сейчас.
И это подействовало. Глаза Кира потеплели. Гроза прошла, оставив после себя безмятежную гладь солнечного дня. Даже черты в это мгновенье как-то изменились, сгладились. Кир улыбнулся — не презрительно, не высокомерно, не как обычно.
«Как иногда мало надо для счастья», — подумала я, исподтишка наблюдая за этой сменой эмоций на знакомом лице. Впрочем, поймав мой взгляд, Кир беззвучно фыркнул и отвернулся.
— Да что уж… — пробормотал он смущенно, отчаянно стараясь говорить безразлично. — Я и так начал… Договорить дайте, неучи. В общем, стандартные связи церебруса у него настроены как обычно. Контуры линейных выводов и все такое. Но у него… как бы сказать… в общем, у вашего остолопа куда объемнее глубина мышления. Понятно?
— Не совсем.
— Там, где обычный серв видит цепочку — действие-последствия — Ланселот ощущает объем, вариативность поведения. В некотором роде он… звучит, конечно, глупо, но он разумен.
В столовой не было даже часов, которые своим размеренным тиканьем заполнили бы образовавшуюся пустоту. Я глядела на Марка, Марк глядел на меня, а Кир глядел в пол.
— У него есть разум? — осторожно уточнила я. Прозвучало нелепо, по-детски, но Кир не отпустил какую-нибудь остроту на этот счет.
— А что такое разум? — спросил он, усмехнувшись, на этот раз невесело. — Только не приводи мне высказываний каких-нибудь классических философов, старики только у имели что греть лысины на солнце, дуть вино и разглагольствовать.
— Ну, — вопрос и в самом деле застал меня врасплох. — Это возможность думать…
— Думать… Кофеварка тоже думает!
— Чувствовать, воспринимать.
Кир закатил глаза, получилось красноречиво.
— Выбор, — сказал он, поняв, что добиться от нас хоть какого-нибудь ответа определенно невозможно. — Наш разум — это наша возможность делать выбор. Выбор, не подчиненный внешним условиям. Когда ведущий раскручивает зачарованный барабан и ждет шарик с цифрой, который выскочит и займет случайную ячейку, это тоже момент выбора, но выбора вынужденного, отчасти предопределенного. Единственное, на что толком способен наш мозг — совершать выбор. Именно поэтому мы разные — каждую секунду мы осуществляем выбор — в какую сторону посмотреть, что подумать, что сказать. И именно то, что выбираем мы разные варианты, и делает нас несхожими.
— Как-то просто, — пробормотала я.