ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ К ДЕСЯТИ
Я — инженер на сотне рублей, И больше я не получу. Мне двадцать пять, и я до сих пор Не знаю, чего хочу. И, мне кажется, нет никаких оснований Гордиться своей судьбой, Но, если б я мог выбирать себя, Я снова бы стал собой. Мне двадцать пять, и десять из них Я пою, не зная, о чем. И мне так сложно бояться той, Что стоит за левым плечом. И пускай мои слова неясны — В этом мало моей вины. А что до той, что стоит за плечом — Перед нею мы все равны. Может статься, что завтра стрелки часов Начнут вращаться назад. И тот, кого с плачем снимали с креста, Окажется вновь распят. И нежные губы станут опять Искать своего Христа. Но я пел, что пел. И хотя бы в том Совесть моя чиста. И я счастлив тем, как сложилось все, Даже тем, что было не так, Даже тем, что ветер в моей голове, И в храме моем — бардак. Я просто пытался растить свой сад И не портить прекрасный вид, И начальник заставы поймет меня, И беспечный рыбак простит. В 1980 году, когда «Аквариум» играл на рок-фестивале в Тбилиси, Миша выплясывал на сцене вместе с Борисом. Они взялись за руки и стали выделывать в общем-то безобидные «па», которые впоследствии «кое-где» были расценены как «скандальные» и «антисоветские»… Соответствующие письма были направлены в Ленинградский горком партии. В них членов группы называли «антисоветчиками», а Бориса, лидера, — «самым злостным из них». По возвращении в Ленинград Гребенщикова выгнали из комсомола, а на работе уволили с должности программиста. «Аквариуму» запретили выступать. Борис сказал: «Самое лучшее, что было со мной, это когда меня уволили с работы. Я стал свободен и отдавал музыке все свое время». Чтобы обойти закон и избежать обвинения в «паразитизме», музыканты группы нанялись разнорабочими на несколько часов в неделю. Борис стал ночным сторожем. Дюша, флейтист, продавал арбузы в ларьке. Сева, виолончелист, срезал сорняки на железнодорожных путях. Миша, с достаточным доходом, остался в геологическом институте…
«Виллидж войс», Нью-Йорк, 1989. 
НА НОВОМ ПОСТУ
Осенний день, полседьмого, Мать-земля сегодня сыра. На ней стоят хорошие парни, Хотя, должно быть, пьяны с утра. Но как не пить при такой работе? — И я храню для них водку в пальто. И мне хотелось бы петь об этом, Но этот текст не залитует никто. Иван спешит на работу; Он спешит на работу, не торопясь. Похоже, что ему все равно, Успеет ли он к девяти часам. Осенний парк, опавшие листья — Такая прекрасная грязь! Он был инженером, теперь он сторож — Он выбрал себе это сам. И его «Беломор» горит на лету. И это новая жизнь на новом посту, Новая жизнь на новом посту. Когда я смотрю в окошко, Я вижу, как кто-то идет по крыше — Может быть, это собака (кошка), А может быть, это крот. Я вижу не слишком ясно: Мешает крутой наклон той крыши — Может быть, это букашка, А может быть, это слон. Над ними ясное небо, Под ними — хрупкий карниз. И я не знаю, как сделать, чтобы Помочь им спуститься вниз. И я сижу у окна и гляжу в пустоту. И это новая жизнь на новом посту. Новая жизнь на новом посту. 
— Что позволяло вам «держать удар?» Насколько я знаю, судьба ваша долгое время складывалась отнюдь не гладко?
БГ: — А я никогда никому не противостоял… Какой толк опускаться до драки на таком уровне? Ну, выгнали меня из комсомола, так он изначально был не нужен: меня записали туда вместе со всеми в школе, потому что тогда было положено… Ну, прогнали меня с работы, так мне она была совсем неинтересна. Да простят меня мои учителя, но я никогда толком не мог взять интеграл. А математиком-теоретиком оказался только потому, что считал это более честным по отношению к Советской власти, чем становиться инженером. Все-таки без математиков-теоретиков она преспокойно могла обойтись…
И так — во всем остальном. Ну, не хочет меня Система — и слава Богу! Я очень благодарен нашей Системе: будь она гибче, я рисковал бы стать конформистом в гораздо большей степени…
Вообще, каким бы безнадежным и отчаянным ни казалось положение человека, но, если он сохраняет силу духа, он выстоит. Только сила духа — это не когда ты можешь ребра ломать, а когда веришь, что твое собственное хорошее отношение к людям никуда не пропадает… Я даже не буду говорить очевидное, что Бог за своими присматривает. Это всегда так. Но просто, если еще самому не поддаваться на провокации, на искушение стать мелким, злым, гадким…
СТОРОЖ СЕРГЕЕВ
Зеленая лампа и грязный стол. Правила над столом. Сторож Сергеев глядит в стакан И думает о былом. Но вот приходят к нему друзья, Прервав его мыслей ход, И быстро вливают портвейна литр Сторожу прямо в рот. Друзья пришли к нему неспроста, Пройдя не одну версту: Они желают видеть его На боевом посту. И сторож Сергеев, забыв свой долг, Ловит беседы нить И ставит стулья друзьям своим, Поскольку им негде пить. И он говорит с ними до утра, Забыв обойти свой двор. Он пьет, не глядя совсем на дверь, Куда мог забраться вор. Но ночь проходит, приходит день — Так в мире заведено. И сторож Сергеев упал под стол, Допив до конца вино. Зеленая лампа горит чуть-чуть. Сменщик уж час как здесь. А сторож Сергеев едва встает, Синий с похмелья весь. И он, трясясь, выходит за дверь, Не зная еще куда. Желает пива и лечь поспать Скромный герой труда. — Допустим, вы так счастливо устроены, что никакие внешние обстоятельства не влияют на ваше творческое самоощущение. Это еще не снимает проблему, как таковую. На пути творческой реализации многих людей стоят и неустроенный быт, и формализм… Да мало ли! Как быть им?
БГ: — Получается, что мы, не решив своих проблем, начинаем решать проблемы других людей, которые, кстати, нас об этом не просили. При массовом охвате теряется суть проблемы. Мне вспоминается разговор в Харькове людей, неудовлетворенных своей работой: «Что же всем в сторожа идти? Вот я инженер, и таких, как я, много. А сторожей в городе всего сто. Ну, может быть, для меня и найдется сто первое место, а как быть остальным?» Это не подход.
— Это не подход, потому что человек ищет убежище от жизни, вместо того, чтобы искать возможность активного и творческого участия в ней.
БГ: — Я про это и говорю. Если человек хочет чем-то заниматься — он будет этим заниматься. Если у рабочего есть призвание — он станет хорошим рабочим, несмотря на формализм и прочее. На крайний случай человек может создать новую профессию, выбить не существовавшую ставку. В Новгороде, например, есть человек, который реставрирует гусли. Не было до него такой профессии. Я знаю людей с высшим образованием, которые работают лесниками. Все зависит от того, насколько сильно человек хочет.
ПОКОЛЕНИЕ ДВОРНИКОВ И СТОРОЖЕЙ
Поколение дворников и сторожей Потеряло друг друга в просторах бесконечной земли — Все разошлись по домам… В наше время, когда каждый третий — герой, Они не пишут статей, они не ждут телеграмм. Они стоят, как ступени, Когда горящая нефть хлещет с этажа на этаж. И откуда-то им слышится пенье, И кто я такой, чтобы говорить им, что это — мираж? Мы молчали, как цуцики, пока шла торговля всем, Что только можно продать, Включая наших детей. И отравленный дождь падает в гниющий залив, А мы все еще смотрим в экран, Мы все еще ждем новостей. И наши отцы никогда не солгут нам — Они не умеют лгать, Как волки не умеют есть мясо, Как птицы не умеют летать… Скажи мне, что я сделал тебе, За что эта боль? — Но это без объяснений, — Это, видимо, что-то в крови… Но я сам разжег огонь, Который выжег меня изнутри; Я ушел от закона, но так и не дошел до любви. Но молись за нас, молись за нас, если ты можешь. У нас нет надежды, но этот путь — наш. И голоса звучат все ближе и строже. И будь я проклят, если это — мираж. От «Синего альбома» к «Равноденствию»
ДЕСЯТЬ СТРЕЛ
Десять стрел на десяти ветрах, Лук, сплетенный из ветвей и трав — Он придет издалека, Меч дождя в его руках. Белый волк ведет его сквозь лес, Белый гриф следит за ним с небес. С ним придет Единорог, Он чудесней всех чудес. Десять стрел на десяти ветрах, Лук, сплетенный из ветвей и трав — Он придет издалека, Он чудесней всех чудес. Он войдет на твой порог, Меч дождя в его руках. 
Боб любил всякие превращения. Однажды превратился в Единорога и пошел гулять в Летний сад. Глядь, а навстречу десять стрел летят. Он от них наутек, но одна стрела все же попала в бедро.
…Проснулся Боб в холодном поту. С тех пор всегда пел: «Девять стрел…». А иногда даже: «Восемь…» — страховался.
Приехали древние кельты в Питер своего земляка БГ послушать. Послушали, пошушукались и решили: «Наш!» И подарили ему Единорога, да не простого, а какой-то гигантской древнекельтской породы. Призадумался Боб, куда его девать (тем более, что у него один уже есть), чем кормить? Решил в Зоопарк определить, да Майк не берет — ему и женщин по горло хватает. Проклял тогда БГ всех древних кельтов с их подарком и к раннему пигмейству обратился. Там хоть все маленькое…
ГЛАЗ
Дайте мне глаз, дайте мне холст, Дайте мне стену, в которую можно вбить гвоздь, — Ко мне назавтра вы придете сами. Дайте мне топ, дайте мне ход, Дайте мне спеть этих пять нелогичных нот — Тогда меня можно брать руками. Как много комнат, полных людей — Прозрачных комнат, полных людей — Служебных комнат, полных людей — Но, пока нет твоей любви, Мне всегда будет хотеться чего-то еще. Дайте мне день, дайте мне час, Дайте мне шанс сделать что-то из нас — Иначе все, что вам будет слышно, Это «Что вам угодно»? Может быть, «нет». Может быть, «да». На нашем месте в небе должна быть звезда — Ты чувствуешь сквозняк оттого, Что это место свободно… Как много комнат, полных людей — Прозрачных комнат, полных людей — Служебных комнат, полных людей — Но, пока нет твоей любви, Мне всегда будет хотеться чего-то еще. 
БГ: — …вспомните время создания этой песни… 1983 год… В этой ситуации с нашей стороны было вполне логично обратиться к «властям» (разумеется, только на таком — метафизическом уровне): мы вам вреда приносить не собираемся. Я говорил как бы: да, меня можно «брать руками», только неизвестно, что из этого выйдет…
Как видите, все повернулось само собой: и руками нас не взяли, а мы остались, какими были.
БГ: — Та или иная идея может быть замечательной, плохо ее применение, которое тормозит движение вперед. При этом мы должны держать в поле зрения высокий ориентир, свою звезду.
— И бороться против окостенелых форм, которые уже не способны не только излучать, но и пропускать свет?
БГ: — Нет. Свету ничто не может преградить путь. Он — внутри человека. Только сам человек и может в себе его погасить, поддавшись, например, омертвелой традиции..
ПОЛЯРНИКИ
Боже, помилуй полярников С их бесконечным днем, С их портретами партии, Которые греют их дом, С их оранжевой краской И планом на год вперед, С их билетами в рай На корабль, идущий под лед. Боже, храни полярников, Тех, кто остался цел, Когда охрана вдоль берега, Скучая, глядит в прицел. Никто не знает, зачем они здесь, И никто не помнит их лиц, Но во имя их женщины варят сталь, И дети падают ниц. Как им дремлется, Господи, Когда ты даришь им сны, С их предчувствием голода И страхом гражданской войны, С их техническим спиртом И вопросами к небесам, На которые ты отвечаешь им, Не зная об этом сам. Так помилуй их, словно страждущих, Чьи закрома полны, Помилуй их, как влюбленных, Боящихся света луны. И когда ты помилуешь их И воздашь за любовь и честь, Удвой им выдачу спирта И оставь их, как они есть. ХОЗЯИН
Хозяин, прости, что тревожу тебя; Это несколько странный визит. Я видел свет в окнах твоего этажа; Дверь открыта, вахтер уже спит. У новых жильцов вечеринка. Они, выпив, кричат, что ты — миф, Но я помню день, когда я въехал сюда, И я, действительно, рад, что ты жив. Хозяин, я просто шел от друзей, Я думал о чем-то своем. Они живут в этих модных домах И по-детски довольны жильем. Но я вспоминаю свой прокуренный угол, Фонарь в окне, купол с крестом. И мне светло, как в снежную ночь, И я смеюсь над их колдовством. Хозяин, я веду странную жизнь, И меня не любит завхоз. Твои слуги, возможно, — милые люди, Но тоже не дарят мне роз. И я иду мимо них, как почетный гость, Хотя мне просто сдан угол в наем. Но, Хозяин, прости за дерзость — Я не лишний в доме твоем. Хозяин, да, я плачу́ не как все, Но я плачу́ тем, что есть. Хозяин, моя вера слаба, Но я слышал добрую весть. Хозяин, я — никудышний фундамент И, наверно, плохое весло. Но, Хозяин, когда ты захочешь пить, Ты вспомнишь мое ремесло. * * * Если б каменный уголь умел говорить, Он не стал бы вести беседы с тобой, И карарский мрамор не стал бы смотреть тебе вслед. Но ты занят войной, Ты стреляешь на тысячу верст и тысячу лет, И я ничего не отвечу, когда Меня спросят, как продолжается бой. В эротических снах молодого дворника Ты будешь пойман в трубе, И надменные девы привяжут тебя к станку; И они коронуют тебя цветами И с песнями бросятся прочь, На бегу забывая самое имя твое, И никто никогда не вспомнит здесь о тебе. И когда наступит День Серебра, И кристалл хрусталя будет чист, И тот, кто бежал, найдет, наконец, покой, Ты встанешь из недр земли, Исцеленный, не зная, кто ты такой. Я хотел бы быть рядом, когда Всадник протянет тебе еще не тронутый лист. Боб мечтал о Дне Серебра — ждал его каждое утро. Но День Серебра, как назло, не наступал. И вот однажды Боб проснулся в холодном поту. Смотрит, а рядом с ним Хозяин лежит и смеется-заливается. Боб у него спрашивает: «Не наступил еще День Серебра?» Но не отвечает ничего Хозяин, только смеется пуще прежнего и за ухом Боба щекочет. А, впрочем, может, это и не Хозяин был…
* * *Решил Боб прочитать Коран. Только подумал об этом, глядь — Хозяин тут как тут и пальчиком грозно качает: «Богохульствуешь, язычество приветствуешь!» Смутился Боб: «Да я, да я…» А Хозяин уже замахнулся красной книжицей и бах Боба по макушке! Очнулся Боб, смотрит: да это же материалы последнего съезда. Задумался крепко — было, о чем задуматься…
ТРАМВАЙ
Близилась ночь. Рельсы несли свой груз. Трамвай не был полон — фактически он был пуст. Кроме двух-трех плотников, которых не знал никто, Судьи, который ушел с работы, И джентльмена в пальто. Судья сказал: «Уже поздно, нам всем пора по домам, Но Будда в сердце, а бес в ребро, — Молчать сейчас — это срам. Скамья подсудимых всегда полна: Мы, по крайней мере, в этом равны, Но если каждый возьмет вину на себя, То на всех не хватит вины». Плотник поставил стаканы на пол И ответил: «Да, дело — труба. Многие здесь считают жизнь шуткой, Но это — не наша судьба. Лично я готов ответить за все (А мне есть, за что отвечать), Но я пою, когда строю свой город. И я не могу молчать!» Судья достал из кармана деньги И выбросил их в окно. Он сказал: «Я знаю, что это не нужно, Но все-таки: где здесь вино? Едва ли мы встретимся здесь еще раз Под этим синим плащем, И я прошу прощенья за все, что я сделал. И я хочу быть прощен». Когда вошел контролер (скорость перевалила за сто), Он даже не стал проверять билеты — Он лишь попросил снять пальто. В вагоне было тепло, и ночь подходила к концу. И трамвай уже шел там, где не было рельсов, Выходя на прямую к кольцу. — Затронула ли вас как-то бардовская песня?
БГ: — Я пел всего Окуджаву, почти всего Высоцкого, Клячкина и Вертинского, что удавалось найти. В силу свойств своей натуры никогда не любил песни, в которых присутствовал сырой, мрачный, подвальный элемент. Их атмосфера меня удручала. Я и в жизни этого не любил и всегда отталкивался от этого. Та музыка, которая мне нравилась, была освобождением. Благодаря ей я понял, что я нормальный человек. Вообще же рок и бардовская песня долгое время сосуществовали во мне, никак не пересекаясь. Рок был мое.
— Ваше отношение к Петербургу?
БГ: — Я воспитанник этого города. Другого не мыслю. Город света и тьмы. Мечтаю разделить эти компоненты и жить во свете.
— Что бы вы подарили другому человеку, если были бы всемогущим?
БГ: — Радость.
— Чему вы радовались в последний раз?
БГ: — Любви к миру, в котором живу.
— Ваша мечта?
БГ: — Приносить радость.
— Ваше отношение к любви. И есть ли она?
БГ: — Извините, а что еще есть?
ГОРОД ЗОЛОТОЙ
(А. Волохонский, А. Хвостенко) Под небом голубым есть город золотой С прозрачными воротами и яркою звездой. А в городе том — сад — всё травы да цветы; Гуляют там животные невиданной красы. Одно — как желтый огнегривый лев, Другое — вол, исполненный очей; С ними — золотой орел небесный, Чей так светел взор незабываемый. А в небе голубом горит одна звезда. Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда. Кто любит, тот любим. Кто светел, тот и свят. Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад. Тебя там встретят огнегривый лев И синий вол, исполненный очей; С ними — золотой орел небесный, Чей так светел взор незабываемый. БГ: — Если жить с любовью, то самый маленький шаг будет доставлять радость. Можно поскандалить, даже подраться с обидчиком, а можно поговорить по-человечески, и тогда все будет нормально. Со злом нужно бороться не злом, а отрицанием зла. И от этого получаешь удовольствие не меньше, чем от написания самых прекрасных песен. Потому что с кем-то обошелся по-человечески, потому что победил зло в себе…
ПЛОСКОСТЬ
Мы стояли на плоскости С переменным углом отраженья, Наблюдая закон, Приводящий пейзажи в движенье, Повторяя слова, лишенные всякого смысла, — Но без напряженья, без напряженья. Их несколько здесь — Измеряющих время звучаньем, На хороший вопрос Готовых ответить мычаньем, И, глядя вокруг, я вижу, что их появленье Весьма не случайно, весьма не случайно. КОЗЛОДОЕВ
Всползает по крыше старик Козлодоев, Пронырливый, как коростель. Стремится в окошко старик Козлодоев К какой-нибудь бабе в постель. Вот раньше, бывало, гулял Козлодоев, Глаза его были пусты, И свистом всех женщин сзывал Козлодоев Заняться любовью в кусты. Занятие это любил Козлодоев И дюжину враз ублажал. Кумиром народным служил Козлодоев, И всякий его уважал. А ныне — а ныне попрятались, суки, В окошки отдельных квартир. Ползет Козлодоев; мокры его брюки; Он стар. Он желает в сортир. 
…«Б.Г.» — это, конечно, давно уже не только человек. Это цельное, сегодня почти академическое, культурное понятие, знакомство с которым, даю вам слово, обещает восхитительное путешествие в уникальный мир личности. Наличие которого одно и определяет древнее и прекрасное звание — поэт.
Сергей Соловьев, кинорежиссер БГ: — У меня нет никакой ответственности за идущих следом, есть ответственность за собственную душу перед Богом. Кстати, я думаю, из-за этого за нами кто-то и шел. Но мы никого никуда не обещали привести. Никогда.
— Так куда же вы идете?
БГ: — Я даже не могу сказать, что иду. Я чувствую в любой момент, что мне следует делать, я знаю, где мои долги. Но я не плачу́ по чужим счетам.
КОЗЛЫ
Стоя по стойке «смирно», танцуя в душе брейк-дэнс, Мечтая, что ты — генерал, мечтая, что ты — экстрасенс, Зная, что ты — воплощение их вековечной мечты; Весь мир — одна декорация, — И вот появляешься ты… Козлы! Козлы! Мои слова не особенно вежливы, Но и не слишком злы. Я лишь констатирую факт: Козлы! В кружке «умелые руки» всё говорят, как есть. Но кому от этого радость? Кому от этого честь? Чем более ты скажешь, тем более ты в цене И в работе мы, как в проруби, И в постели мы, как на войне… Козлы! Козлы! Увязшие в собственной правоте, Завязанные в узлы. Я точно такой, только хуже, И я говорю то, что знаю: Козлы! Пока я не стал клевером, пока ты не стала строкой, Наши тела — меч, в наших душах — покой, Наше дыхание свято, мы движемся, всех любя. Но, дай нам силы, Господи, Мы все подомнем под себя. Козлы! Козлы! Мои слова не слишком добры, Но и не слишком злы. Я лишь констатирую факт: Вот идем мы, козлы! К ДРУЗЬЯМ
(А. Гуницкий) Друзья, давайте все умрем! К чему нам жизни трепетанье? — Уж лучше гроба громыханье И смерти черный водоем! Друзья, давайте будем жить И склизских бабочек душить! Всем остальным дадим по роже: Ведь жизнь и смерть — одно и тоже. — Борис, вас ленинградские хиппи, «системные люди» считают одним на своих вождей. Как вы относитесь к их мнению?
БГ: — Отрицательно. Они утверждают, что только ведя их образ жизни, можно оставаться честным. Конечно, когда бездельничаешь, когда зависишь только от самого себя, делать это гораздо легче. Со мной на факультете математики ЛГУ учился парень, который впоследствии стал «пророком» хиппи. Живет где-то в Пскове, ходит грязный, нечесаный. Кто он по сути? Неудачник. Ему уже трудно войти в колею нормальной жизни. Внутри них духовная пустота. Ошибаются те, кто утверждают: «Таких людей затягивает болото хиппи». Нет, их затягивает собственное внутреннее болото.
— Как вы оцениваете нынешнюю молодежь?
БГ: — Людям во все времена свойственно было стремление к гармонии. Но сейчас происходит дикая расбалансировка духовного начала в человеке. Особенно это отражается на молодежи. Причин много. Результат: у большинства отсутствует внутренний стержень, который позволяет «держать себя в рамках».
ИЗ АЛЬБОМА А. К
Верю я, что сбудется предвестье, Мной предвосхищенное в мечтах. И пройдет по тихому предместью Лев Толстой в оранжевых портах, И Тургенев, дурь смешавши с дрянью, Дружески прошепчет в ухо мне: «Чу! Смотри, — Есенин гулкой ранью Поскакал на розовом слоне!» РОК-ПОЭМА «ИННОКЕНТИЙ»
ИННОКЕНТИЙ ЕДЕТ В ТРАМВАЕ Иннокентий садится в последний трамвай Где кондуктора нет и в помине. Семь голодных мужчин там едят каравай, Увязая зубами в мякине. Иннокентий рассеянно смотрит вокруг, В рукаве его теплится свечка. Семь раздетых мужчин примеряют сюртук; На лице у седьмого — уздечка. Пожилая ткачиха желает сойти, Гневно машет большими руками. Семь бегущих мужчин на трамвайном пути Затевают дуэль с ездоками. Иннокентий стреляет в пустое окно, Прижимаясь к прикладу предплечьем. Одному из мужчин прострелили сукно, Шесть отделались легким увечьем. Пожилая ткачиха без чувства лежит. Иннокентий задумчиво дремлет. Над трамвайным путем черный ворон кружит И искре электрической внемлет.
