Трамп и эпоха постправды

На каждом из основных уровней развития (и на самом деле в каждом из основных компонентов AQAL-матрицы) есть шаги, которые можно предпринять, но здесь мы занимаемся исследованием основной движущей силы произошедшего кризиса. Таковой является коллапс зеленого передового края в результате самодеконструирования — этой попытки самокоррекции и перенастройки себя, целью которой является нахождение более надежного базиса для продолжения процесса самоорганизации через самотрансценденцию (то есть процесса трансценденции и включения — или превосхождения и интеграции — всех предыдущих стадий).

Если говорить о дисфункциональном зеленом авангарде — первичном источнике проблемы (сосуществующем с сотнями вторичных), — то есть два основных способа движения вперед. Каждый может вселить в нас надежду на облегчение затора на передовом крае эволюционной магистрали. Первый путь более вероятен и менее эффективен. Он включает в себя исцеление расколотого и дисфункционального зеленого авангарда — шаг, который должен быть осуществлен им применительно к себе с целью исцелить и скорректировать себя. Янтарный и оранжевый и так пытаются делать более-менее то, что они и должны делать, оперируя в рамках ограничений (нередко очень жестких) структуры их уровня развития (хотя при этом и тот и другой тоже страдают — не только от не­достатков, присущих их уровням, но и от излишнего вторжения раздробленного зеленого; эта ситуация обязательно должна быть исправлена в процессе исцеления зеленого). Однако, как мы видели, зеленый нешуточно «понесло». В своем интенсивном аперспективном безумии он усилил и разжег собственную болезнь и распространил ее на все сферы общества, какие возможно. Главный симптом — широко встречающееся осуждение и порицание всего янтарного и оранжевого (всего не зеленого). Зеленый вообще не выказывает ни малейшего понимания, почему и как каждый из этих уровней бытия и сознавания выступает необходимой стадией в рамках общего процесса роста и развития человека. Иными словами, у него нет понимания, что человек добирается до зеленого только потому, что прежде прошел в своем развитии янтарный, а затем и оранжевый. Убери их — не станет и зеленого. Видите ли вы теперь самоубийственное безумие того факта, что зеленый ненавидит янтарный и оранжевый?

Имеет смысл напомнить, что для зеленого эти два крупных блока (янтарный и оранжевый, которые обычно воспринимаются им как нечто единое, ведь у него нет никаких концепций стадий индивидуального развития) представляют собой величайший источник сил угнетения, превращающих зеленых повсюду в жертвы. Зеленый пытается искоренить эти силы и положить конец их существованию, прибегая ко всевозможным средствам начиная с агрессивной политкоррект­ности и криминализации всевозможных форм микроагрессии и заканчивая превращением каждого квадратного сантиметра страны в способствующее усилению этноцентризма безопасное пространство и неспособностью отличить необходимое дифференцирующее различение от притеснения.

Зеленый ощущает, что любые признаваемые какими-либо из групп различия автоматически становятся источником дискриминации и притеснения. Поэтому он считает, что прежде всего нельзя признавать существование различий. Дескать, это все равно «социальные конструкции». И это правда: некоторые из них действительно представляют собой конструкции, однако другие нет; а действия зеленого лишь плодят повсюду воображаемых жертв. Он не винит жертв, но уж слишком часто их создает.

Проявлением здравомыслия в ответ на президентство Трампа было бы создание открытого пространства — и осо­знанное укрепление более дружественных связей — между всеми основными стадиями развития, обнаруживаемыми у каждого из взрослых индивидов без исключения. Это можно считать призывом к подлинному всевключению, а не зеленому варианту такового, который состоит в том, чтобы агрессивно исключать все, что не относится к зеленому (и рассматривается в качестве «отбросов общества»). Зеленый хочет быть всевключающим; в своих теориях он порицает маргинализацию; некоторые его сторонники даже объявляют зеленый интегральной культурой. Но на деле он ненавидит оранжевый; он ненавидит янтарный; он вдвойне ненавидит второпорядковый интегральный (ведь тот вновь вводит в обращение здоровые варианты всех тех явлений, против которых бился зеленый, включая и здоровые холархии роста, рассматриваемые зеленым как самая суть доминирования). У его сторонников и противников начиная с самого верха в голове полнейшая путаница, выражающаяся в неспособности отличить иерархии доминирования от иерархий роста. Различие между ними открывается и исцеляется именно на интегральной стадии. Однако сейчас мы рассматриваем возможность, что зеленый все же исцелится и реконфигурируется, тем самым возобновив свою деятельность в качестве подлинно передового авангарда эволюции.

Можно с почти полной уверенностью утверждать, что такое исцеление будет включать многие по-настоящему интег­ральные идеи, но они станут применяться без фактической трансформации к второпорядковому интегральному уровню. Подобная трансформация как раз и есть второй из возможных вариантов решения проблемы.

Известный исследователь общественного мнения Фрэнк Лунц утверждает: «[Победа Трампа] — призыв к тому, чтобы очнулись все на каждом правительственном уровне. Губернаторы, сенаторы, мэры — все должны взять паузу на обсуждение, как они могут вступить друг с другом в сотрудничество, чтобы привести американский народ к состоянию мирного сосуществования. Важно, что речь не о том, чтобы члены правительства друг с другом договорились. Разумеется, это важный шаг. Однако важнее, чтобы они примирили друг с другом те слои населения, которые представляют. Я говорю о необходимости объединить людей, сгладить различия, обработать и перевязать раны. Вот что значит подлинное лидерство».

И вправду, в дополнение к определению эффективного образования первичной задачей передового края должно быть осуществление фактического лидерства. В мире аперспективного безумия (где нет никакой истины, а следовательно — и настоящей базы для сколь-нибудь подлинного лидерства) только проявления лидерства (противостоящие доминирующим и ведущим в никуда тенденциям) могут обеспечить реальный способ выхода из кризиса. Настоящее лидерство смотрит в лицо миру, лишенному истины, направления и ценностей, и говорит: «Неправда, что истины нет; истина совершенно точно есть, и она лежит в этом направлении». Такая позиция столь ярко сияет своей искренностью и привлекательностью, что открывает перед нами убедительный путь через неопределенное будущее и вдохновляет широкие массы на то, чтобы последовать за ней.

Сейчас в эволюции и развитии сознания лидерство, дабы быть по-настоящему эффективным и базироваться на действительной реальности, должно учесть лишь частич­но верные истины и самого постмодернизма (равно как и традиционализма с модернизмом). Однако оно должно это сделать умеренными, эффективными, исходно не экстремаль­ными и не противоречащими себе способами, что с самого начала подразумевало включение действительно эффективных способов повышения количества учитываемых перспектив и снижения степени маргинализации. Это действительно необходимо, и можно расширить аргументацию, сказав, что зеленый способен по-настоящему исцелиться, только подружившись с ныне глубоко расколотыми ценностными системами. Особенно это касается трех основных систем ценностей: традиционного янтарного, модернового оранжевого и самого постмодернового зеленого. Но теперь они должны быть взяты в здоровых формах: все три системы уже являются действующими лицами, причем преисполненными гнева и даже озлобленности и участвующими в культурных войнах друг с другом, разгоревшихся до термоядерных масштабов. Только обратившись к подобному в фундаментальном смысле сострадательному охвату, который искренне обнимает каждую из систем ценностей, опираясь на отношения подлинной доброжелательности, заменив ею глубокое презрение, зеленый сможет действительно исцелиться. Только тогда передовой эволюционный край будет способен вернуться к своей функции: быть реальной направляющей системой для эффективной самоорганизации.

Мы подробнее рассмотрим этот вопрос далее. Пока же позвольте мне ненадолго отклониться от основного вектора обсуждения и затронуть вопрос трех центральных теоретических принципов постмодернизма: контекстуализма, конструктивизма и аперспективизма. Каждый из них когда-то начал свое существование в качестве истинной, но лишь частично концепции, а затем был доведен до крайности, напрямую приведшей зеленый к перформативному противоречию. Вот почему, собственно, мы остались наедине с аперспективным безумием и его близнецами-братьями — нарциссизмом и нигилизмом. Мы вкратце обсудим, как каждый из этих принципов можно восстановить в более умеренных, эффективных, непротиворечивых и частично истинных формах. Эти формы могут — и должны быть — всецело приняты в качестве системообразующей грани текущего процесса исцеления зеленого и его возвращения к более здоровой и функциональной позиции.

Идея в том, что в рамках общего требования к зеленому, чтобы он сострадательно объял в себе каждую из основных стадий человеческого развития (янтарную, оранжевую и зеленую), ему нужно начать с включения своих ценностей. Просто сначала их необходимо очистить от экстремальных, противоречащих себе и агрессивно деконструирующих проявлений. В конце концов, зеленый никогда не сможет изменить глубинные свойства своей структуры: ему придется жить с собою таким, какой он есть. Он может только принять более здоровые и функциональные формы и отказаться от расколотых, экстремальных и даже патологических отклонений. Это то, что зеленому предстоит сделать в любом случае, даже если он захочет лишь упорядочить и направить свои действия (не попытавшись объять другие ценностные системы в более широком сострадательном охвате). Если он не сможет навести порядок в своем доме — который уже почти развалился на части, — он никого не сможет продвинуть вперед. Ни других, ни, что особенно важно, себя.

Ему придется это сделать, прежде чем он сможет эффективно перейти к объятию янтарной и оранжевой систем, до сих пор столь глубоко презираемых его нездоровыми формами. Так что после краткого академического исследования этой проблемы я простым языком объясню, что все это значит. Если вам не нравятся теоретические экскурсы, потерпите; вам не нужно что-либо из этого запоминать, и я обещаю, что этот раздел будет очень кратким.

Итак, вот три основных принципа постмодернизма — и краткое обобщение того, как можно объять их более здоровые варианты (тем самым превзойдя и включив).

Контекстуализм: универсальных истин не существует; все истины зависят от контекста.

Действительно, вся истина зависит от контекста, НО некоторые контексты сами по себе универсальны, поэтому универсальная истина существует. Сам факт, что «всякая истина контекстуальна», являет собой универсальный контекст! Алмаз разрезает стекло независимо от того, какие слова мы используем для обозначения «алмаза», «разрезания» и «стекла». Перестаньте относиться к кросскультурным реалиям как к чему-то притесняющему, а начните искать многообразные общие паттерны-узоры, которые все связывают и укажут пути выхода из все более раздробленного и расколотого мира. Все три основных утверждения постмодернизма, рассматри­ваемые нами сейчас, втайне притязали на звание универсальных истин; они и правда таковыми являются.

Конструктивизм: всякая истина есть не некая простая данность; она соконструируется.

Истинно так, НО эта совместная сконструированность, как тем не менее признал философ-аналитик Уилфрид Селларс, имеет разные неотъемлемые свойства, приземляющие эту конструкцию на определенный фундамент. Селларс — один из самых успешных критиков мифа о данном: мифа, согласно которому мир фактов существует сам по себе и в себе, ожидая, когда он будет нами открыт (сам постмодернизм, на своем наиболее фундаментальном уровне, родился именно как критика мифа о данном; он предложил перспективу, согласно которой реальность контекстуально зависима и соконструиру­ема, и эти идеи в дальнейшем приняли крайние формы). Селларс считал, что существуют неотъемлемые свойства мира, служащие универсализирующей почвой: тот самый префикс «со-» в термине «соконструкция». Если вкратце, «социальное конструирование реальности» не значит, что «настоящей истины не существует»; но это значит, что природа и контексты (от гендера до культуры) познающего — неотъемлемая часть процесса познавания. Более того — что самое главное, — это открывает перед нами необычайно утонченное видение мира, в котором каждый из генеалогических уровней развития соконструирует свой, отличный от других мир (например, красный, янтарный, оранжевый, зеленый, интегральный и т. д.). Этот факт требует включения мировоззрений всех стадий развития в рассмотрение в рамках любой всеобъемлющей познавательной деятельности.

Основное следствие этого состоит в том, что стоит пытаться создавать свой соконструируемый мир — а следовательно, и свое лидерство — с позиций наивысшего уровня развития, который вам доступен. Ведь каждый более высокий уровень содержит в себе не отсутствие истины, а больше истины, ибо каждая более высокая стадия превосходит и включает предыдущие.

Эти три утверждения постмодернизма сами по себе не являются исключительно социальными фабрикациями или вымыслом. Вдобавок они помещены на фундамент из различных неотъемлемых свойств реального мира, заземляющих эти имплицитные (неявные) утверждения в истине. Интегральная метатеория утверждает, что эти три истины возникают главным образом на зеленом уровне эволюции и вскоре становятся стойкими привычками и неотъемлемыми свойствами. В действительности именно эти реалии, раскрываемые зеленым и его перспективами, устанавливают контекст и помогают соконструировать истинность упомянутых утверждений. Да, эти истины недоступны для постижения на красном и янтарном уровнях. Но то, что более высокий уровень, зеленый, раскрывает их, делает эти утверждения не менее, а более истинными. Именно в этом состоит суть феноменов контекста и соконструирования в генеалогической холархии.

Аперспективизм: нигде не существует внеисторических, предзаданных, привилегированных перспектив.

Это истинная часть принципа аперспективизма, а его «частичная» часть (согласно принципу, выражаемому в словах «истинный, но лишь частично») состоит в том, что каждый новый уровень развития, как было доказано, демонстрирует рост количества перспектив (точек зрения), которое может принимать сознание на этом уровне: от первого лица на красном до второго лица на янтарном, потом третьего на оранжевом, затем четвертого на зеленом, далее пятого на раннем интегральном и шестого на позднем интегральном; есть и более высокие стадии. Каждая из них превосходит и включает предыдущую. Такие трансценденция и включение становятся общей движущей силой, или Эросом эволюции; это стремление к самоорганизации через самотрансценденцию. Как следствие, никакой из перспектив не отдается предпочтение, поскольку каждая новая эмерджентно возникшая стадия эволюции производит все более глубокую способность к принятию большего количества перспектив. Поэтому, если перефразировать Гегеля, каждая стадия адекватна; каждая более высокая стадия более адекватна. Каждая стадия истинна, но каждая более высокая «более истинна» или содержит в себе больше перспектив, которые раскрывают большее количество истин. В итоге мы имеем не отсутствие фактов, а большее число фактов. Вот почему благодаря генеалогическому или эволюционному/развитийному подходу можно прийти к столь мощным ответам на вызовы аперспективного безумия, в которое погружен сейчас хаотичный зеленый постмодернизм. Следовательно, нельзя отрицать «истинные, но лишь частично» истины постмодернизма. Поэтому, как и в случае со всеми предыдущими стадиями, они должны быть включены — даже если мы так же радикально их трансцендируем (выходим за их пределы, или превосходим) в даже еще более высоких формах интегрального развития, позволяющего включать все более глубокие и всевключающие перспективы.

Один способ обобщить практически весь постмодернизм (в дополнение к указанию на принцип «истины нет, есть только социальные конструкции») — утверждение «есть только история». Это также часть воззрения, будто истины нет, ведь расширенная точка зрения звучит так: «Нет предзаданной, стабильной истины, поскольку нет ничего, кроме истории». В янтарно-мифическую эпоху эволюции человечества мифы утверждались как источники истин, которые извечно и бесконечно реальны и важны, даже фундаментальны. «Когда-то давным-давно» означало «всегда и вовеки веков». Когда начала возникать рациональность, «навеки истинный» поиск стал вотчиной метафизики, и целью последней (­которая, по сути, включает всю западную философию) было предоставить объяснение реальности, для которого можно логически доказать, что оно является Истиной в Последней Инстанции по теме: изложением, которое по-настоящему истинно на все времена. Нечто вроде: «Вот такова подлинная структура реальности; вот что истинно, вот что есть благо, вот что есть прекрасное; и это объяснение — единственная по-настоящему реальная картина истинной природы мира». Весь смысл философствования заключался в попытке выявить такую картину раз и навсегда — прийти к Истине в Последней Инстанции. Ни один философ не писал что-либо, думая, что его текст будет истинным лишь в течение года-двух, а затем навеки канет в небытие. Метафизика была поиском того, что истинно навеки, Истина в Последней Инстанции для выбранной темы. Даже если философы и не считали, что это возможно, они все об этом мечтали.

Это продолжалось до тех пор, пока на сцену не вышла сущая мелочь под названием «эволюция». Мир так и не оправился от этого события. «Все, на что можно опереться, растворяется в воздухе»[35]. Начиная с немецких идеалистов философия превратилась в эволюционную, или философию развития. Отныне она не опиралась на допущение, что реальность — фиксированный, предзаданный и неизменный набор истин. Теперь она рассматривалась как нечто развертывающееся, развивающееся и эволюционирующее. Дарвин применил эту идею к биологии, Фрейд — к психологии, Маркс — к социологии; в итоге вся почва начала растворяться у нас под ногами. Современность модерна начала все переосмыслять в терминах эволюции, а постсовременность, или постмодерн, довела все до логического заключения… а затем выплеснулась за свои границы, в свои алогичные крайности, где потерпела крушение в том, что можно назвать землей без истины.

Основная идея состояла в том, что, начиная с Большого взрыва, все сущее проходило процесс эволюционного развертывания и ничто не является предзаданным или навеки истинным. Нет ничего, кроме эволюции; «нет ничего, кроме истории». Один постмодернист за другим черпали вдохновение в обращении своего взора в прошлое, хотя бы на несколько сотен лет назад, и выявлении всего, во что когда-то люди истово верили, только чтобы впоследствии то же воспринималось лишь как ерунда (и это, если честно, включает практически все, во что человечество когда-либо верило). Мишель Фуко, наряду со многими другими, вывел «генеалогию» (историю развития) основных убеждений вокруг таких явлений, как безумие, наказание, зло, сексуальная мораль и образование. Он получал искреннее удовольствие от выявления их глубинно иррациональных, глупых и даже злонамеренных истоков — в дополнение к демонстрации их невразумительности в сегодняшнем мире. Один психиатр, прочитав труд Фуко о безумии, сказал: «Если эта книга содержит истину, вся наша профессия [психиатрия] бесполезна». В ней нет истины, на которую можно было бы положиться, как четко показывает ее история. А там, где есть только история, попросту нет реальной истины.

«Структура научных революций» историка и философа науки Томаса Куна стала последним доводом, который потребовался постмодернистам для завершения своей аргументации «нет ничего, кроме истории» (из чего следовало: нигде нет никакой реальной истины). Кун показал не то, что наука есть только условная социальная фабрикация — как бросились это интерпретировать постмодернисты, — а то, что наука в своем движении вперед частично зависит от конвенциональных социальных практик (он назвал эти образцовые практики парадигмами, и под ними он имел в виду не супертеории, изобретающие факты, а практики-образцы, помогающие факты раскрывать). Но, конечно, постмодернисты постоянно интерпретировали смысл концепции Куна крайним образом: мол, Кун показал, что наука открывает не устойчивые истины, а только лишь историю (а следовательно, и только исторические фабрикации). Сама наука рассматривалась ими в качестве лишь одной из условных интерпретаций наряду со многими другими (она, дескать, базировалась на парадигмах, которые не открываются, а допускаются). И, по их мнению, не было никакого способа доказать, что изобретенная наукой интерпретация сколь-нибудь лучше или предпочтительнее других. Таким образом, стандартное постмодернистское утверждение очень быстро обернулось позицией, будто «нет разницы между наукой и поэзией», между фактом и фикцией — короче, «нет никакой истины». Если уж сама наука не открывала ничего подобного истине, тогда, разумеется, истины не существует. И это положило конец всякой возможной аргументации в глазах постмодернистов: «отсутствие истины» стало неоспоримым догматом постмодернизма.

Сам Кун был настолько рассержен подобным неверным прочтением его работы, что вообще перестал использовать термин «парадигма», заменив его термином «образец». Он четко выразил свою позицию по этому вопросу: «Я глубоко убеж­ден в реальности научного прогресса», — иными словами, в том, что наука постепенно раскрывает реальную истину. Но безум­ного кота уже вынули из мешка, и для постмодер­нистов со всех концов света «нет ничего, кроме истории» стало означать «истины вообще нет, и точка».

Существовал, однако, и менее экстремальный, более сбалансированный и рассудительный взгляд на позицию «нет ничего, кроме истории». Эта альтернативная точка зрения всегда присутствовала, пусть и в качестве фоновой идеи, у большинства постмодернистов, в том числе и Фуко. Как сказал бы Чарльз Пирс (часто называемый величайшим философским гением Америки), вполне нормально будет, если мы скажем, что не существует законов природы — то есть извечно данных, никогда не изменяющихся и жестких законов Вселенной. А есть, как он выразился, привычки природы. И даже если нет ничего, кроме истории, значительная ее часть включает в себя повторение регулярных паттернов, которые стали привычкой — тем, что непрерывно себя воспроизводит. В конце концов, такие единицы, как атомы, существовали и повторяли себя уже 13 миллиардов лет. Такая привычка будет даже похуже, чем курение!

Стало быть, когда мы окидываем взором человеческую историю и видим все более ранние идеи и убеждения, которых так часто придерживались наши предки, вместо того чтобы воспринимать их как исключительно хаотичные и случайные происшествия-события в рамках «ничего, кроме истории», мы и вправду можем проследить их генеалогию — реально рассмотреть исторический процесс в поисках повторяющихся паттернов. Когда такая задача выполняется со всем тщанием, как, например, в трудах гениев вроде Жана Гебсера, то обнаруживается разворачивающаяся последовательность генеалогических паттернов, сохраняющихся в качестве привычек и по сей день. А именно выявляются стадии, которые Гебсер назвал архаической, магической, мифической, рациональной, плюралистической и интегральной[36]. Да, это все те же воспроизводящиеся стадии, которые психологи, изучающие развитие, обнаружили в результате эмпирических исследований, проводившихся порой в более чем 40 различных культурах, включая племена из амазонской сельвы, австралийских аборигенов, домохозяек из Индианаполиса и профессоров из Гарварда. И не было найдено никаких значимых исключений из общего принципа. Эти стадии, как я уже упоминал, стали базисом сотен различных моделей развития, при рассмотрении которых вы вновь и вновь видите повторение одного и того же паттерна из шести-восьми этапов. Ничто из этого не нарушает принципы концепции «нет ничего, кроме истории», но данные и вправду указывают на то, что значительные фрагменты истории действительно повторяют себя: «нет ничего, кроме истории и ее привычек».

Эти повторяющиеся, надежные, регулярно воспроизводящиеся паттерны реальности — скрыто существующие элементы (неотъемлемые свойства), которые и вправду могут стать опорой для истины: и в человеческой сфере, и в биологической, и в физической, и в социологической, и в технологической, и в экономической, и в географической и т. д. Каждый уровень развития / исторического процесса этих привычек обеспечивает нас своим, отличным от прочих контекстом и уникальной соконструкцией феноменологи­чески отличающегося мира, с его особыми реалиями и особыми истинами. Необходимо учитывать каждую из них, чтобы получить по-настоящему всеобъемлющее и точное видение истины (чем мы здесь и занимаемся). В этом-то и заключается подлинный вывод из принципа «нет ничего, кроме истории и ее привычек».

Разумеется, бывает и бесконечное число спонтанных, свежих и неповторяющихся событий. Но ни одно из них, коль скоро они не повторяются, не может быть утверждено в качестве устойчивой истины. Также возможно и почти бесконечное количество новых, новаторских, эмерджентных событий — которые (в целом или частично) проявляют себя впервые в истории. Они представляют трансцендирующий аспект в принципе трансценденции и включения. Если же эти события будут воспроизводиться, то они перейдут в область устойчивых привычек (о которых говорил Чарльз Пирс) и, как следствие, могут начать приземлять в себе реальные истины. И тогда, если вы скажете то, что точно отражает какой-то аспект этого повторяющегося паттерна, вы получите вполне законную репрезентативную истину.

Есть и другие типы утверждений о достоверности, или критерии достоверности[37]: они, помимо прочего, включают правдивость, благо и эстетику, — и они попросту отражают различные измерения продолжающихся и повторяющихся паттернов эмерджентной эволюции. Другими словами, есть пути восстановления в правах всех легитимных притязаний на достоверность. Так что даже в случае с «нет ничего, кроме истории» есть легитимные критерии достоверности. Например, есть не только истина сенсомоторного мира[38] — есть и красные истины, янтарные, оранжевые, зеленые, бирюзовые и т. д. Именно наличие этой расширенной реальности серьезно усложняет вопрос, как нам поступать с явлениями вроде фальшивых новостей: недостаточно указывать на сенсо­моторные факты и пытаться все заземлить в грубых материальных сущностях. Это просто показывает, насколько велика значимость того, чтобы мы применяли к этой проблеме по-настоящему интегральные, всеобъемлющие подходы, находя в них место частичным истинам постмодернистских контекстуализма, конструктивизма и аперспективизма.

Такой подход помогает нам освободиться от любых попыток сотворить типичную метафизику: он ищет не Истину в Последней Инстанции, не Последнее Слово, а всего лишь Первое Слово. Он также спасает нас от крайнего постмодернизма (с его «нет никакого Слова!»), потерпевшего крушение из-за своих перформативных противоречий (если принцип «нет ничего, кроме истории» применяется в крайней форме, даже само это утверждение является исключительно историческим случаем и не может притязать на статус устойчивой истины как таковой; как следствие, нет ни малейшей убедительной причины в него верить; тем самым постмодернизм, как обычно, сам себя деконструирует). Описанный выше подход мы в интегральном движении называем интегральной постметафизикой. Весь смысл ее в том, что действительно есть пути к принятию и объятию центральных положений постмодернизма — контекстуализма, конструктивизма и аперспективизма — без доведения их до крайних деконструктивных форм, когда они используются исключительно для растерзания мира на куски (что происходит в итоге и с их собственными притязаниями). Иными словами, мы можем превзойти и включить постмодернизм; именно это в реальности и осуществляет интегральная стадия второго порядка.

Можно выразить это и иначе. Нам на самом деле есть на что надеяться, и это истина!

Глава 8. Иерархии доминирования и иерархии роста

Вернемся к реальному миру. Самый простой из возможных выводов таков: чтобы зеленый перешел из крайнего, дисфункционального, нездорового и патологического состояния к здоровым, полным жизни и истинно передовым способностям, совершенно необходимо, чтобы он исцелился от катастрофического непонимания того, чем отличаются иерар­хии доминирования от иерархий актуализации. Иерархии актуализации (или роста) не являются чем-то исключающим и доминирующим; напротив, они включают в себя и интегрируют. В иерархии же доминирования чем выше уровень, тем больше он может притеснять и доминировать (как в случае с кастовой системой или криминальными организациями, например мафией). Что до иерархий роста (или холархий), дело обстоит прямо противоположным образом. В холархии роста целостность каждого из уровней становится включенной частью целостности следующего, более высокого уровня. Так, в эволюции целый кварк становится частью атома; целый атом — частью молекулы; целая молекула — частью клетки; целая клетка — частью организма и т. д. Каждый уровень представляет собой одновременно и целое, и часть — холон. Непрестанно возрастающая глубина включения — подлинное всевключение — холонов и холархий указывает на то, что природе неотъемлемо присуща направленность движения, которая действовала с самого первого мгновения Большого взрыва. Это направленность на самоорганизацию посредством самотрансценденции, являющаяся основным движителем самой эволюции.

Еще один способ говорить о трансценденции и включении (превосхождении и вовлечении) — обращаться к понятию дифференциации и интеграции. Каждая стадия развития дифференцирует предыдущую, а затем интегрирует нововозникшие различенные части в более высокоуровневый порядок (тот, как правило, становится очень устойчивой привычкой). Так, скажем, одноклеточная зигота вначале делится на две дифференцированные клетки, далее на четыре, затем на восемь, потом на шестнадцать, тридцать две и т. д. После дифференциации эти клетки интегрируются во включающие системы — нервную, мышечную, пищеварительную и т. д.; все это, в свою очередь, интегрируется в целостном организме. Каждая из стадий процесса развития выходит за пределы предыдущей, но также включает или обертывает ее путем дифференциации и интеграции.

Достижение зеленого состояло в том, что, введя в обиход перспективу четвертого лица, способную к рефлексивному осмыслению (а потому и критике) систем оранжевой стадии (включая множество ее научных дисциплин в их ранних формах), выстроенных с позиции третьего лица, он начал процесс дифференциации между оранжевыми монолитическими, статичными, непроницаемыми системами. Это привело к возникновению не одной отдельной мировой системы, а богатой мультикультурной панорамы, содержащей практически бесконечное многообразие дифференцированных систем. Таков истинный аспект, обнаруженный зеленым.

Частичный же аспект состоит в том, что, хотя зеленый и мог дифференцировать множество этих систем, он все еще не был способен их интегрировать. Он не видел ничего, кроме беспорядочного шествия культурной дифференциации, а поскольку он не способен увидеть какую-либо холархию или по-настоящему возрастающую глубину включения (­интеграции), он просто воображал себе, что все эти различные культурные проявления совершенно равны друг другу. Отсюда и эгалитаризм, на самом деле воплоща­ющий неспособность к обнаружению более глубоких (или высоких) связующих паттернов: интегрирующих холархий, соединяющих различные системы мира и действительно обеспечивающих процесс их взаимодействия.

И еще одно, последнее замечание академического свойства (ограниченное лишь этим абзацем). Для нас было очевидно, что зеленый на самом деле не верил в идею равенства, ведь он точно чувствовал: его видение ситуации намного лучше, чем любое другое. Иными словами, зеленый считал свое воззрение лучшим в мире, где, согласно его точке зрения, ничто вроде бы не должно быть лучше другого. Вот и весь его эгалитаризм. Но зеленый официально не мог признать, что его воззрение выше, чем, скажем, воззрение оранжевого модерна, если сам он открыто отрицал все иерархии — не только доминирования, но и развития. Это приводило к перформативному противоречию: зеленый напрямую выражал иерархическое воззрение, одновременно отрицая любые иерархические воззрения. Лишь с монументальным скачком к интегральному второму порядку холархии актуали­зации (или роста) смогли стать стандартной и признанной частью неотъемлемых свойств реального мира. Внутренне присущее второму порядку признание того, что холархии роста существуют, стало истиной бирюзового — истиной, которая впервые возникает лишь на интегральном уровне. Поэтому никакое зеленое новостное агентство попросту не способно точно сообщить об этом открытии, как бы оно ни старалось. В итоге мы получаем картину подлинной деликатности в вопросе о том, что же такое фальшивые новости, при условии, что мы живем в холархическом мире генеалогически разворачивающихся уровней, где каждый более высокий видит больше истин — причем тех, которые более низкие уровни не способны увидеть. А значит, как можно ожидать точных описаний высоких истин от более низких уровней? Как зеленое новостное агентство может точно сообщать о бирюзовых истинах? Ответ прост: никак. Не может. Поэтому, например, мы постоянно видели, как зеленый вновь и вновь искажает сведения о проявлениях иерархий, утверждая, будто они всегда являются доминирующими и притесняющими, хотя чаще всего иерархии оказываются актуализирующими и способствуют развитию. Вот вам и живой пример фальшивых новостей. Бирюзовый уже несколько десятилетий страдает от фальшивых новостей, порожденных зеленым, причем по-настоящему злонамеренных. Это, разумеется, также означает и то, что, скажем, янтарное новостное агентство само не способно увидеть или описать зеленые истины, — знаете канал Fox News[39]? Но теперь вы можете воспринять всю ту деликатность, которая связана с вопросом определения, что же такое фальшивые новости, в условиях, когда существует множество постадийно развивающихся уровней истин и фактов. Причем каждому более высокому свойственно не отсутствие истины, а больше истины: янтарный видит больше, чем красный; оранжевый — больше, чем янтарный; зеленый — больше, чем оранжевый; бирюзовый — больше, чем зеленый. И у нас в распоряжении есть поразительное количество свидетельств: фактов, это доказывающих. Избежать фальшивых новостей возможно, лишь приняв на рассмотрение все холархические уровни развития и тщательно их взвесив. Нет надобности говорить, что это необычайно сложный вопрос, которого в рамках настоящей работы мы не касаемся. Рекомендую обратиться к любой из книг по интегральной метатеории. Здесь же мы затрагиваем гораздо более фундаментальный и простой вопрос: проблему отрицания истины и фактов вообще. Именно эту катастрофу мы и исследуем. Мы сосредоточены на самом феномене отрицания истины — всех фактов в целом: высоких, низких, занимающих промежуточное положение. Это и есть бедствие мира постправды, рассматриваемое нами в первую очередь.

Но вернемся к нашему повествованию. Важно понимать, что даже зеленый — здоровый — способен не путать актуализационные холархии со всеми действительно мерзопакостными иерархиями доминирования, существующими в мире (даже если ему постоянно приходится об этом себе напоминать). Но насколько на самом деле тяжело уловить разницу между иерархией доминирования и иерархией роста? Вообще-то это совсем не трудно, когда на нее уже указали. Однако это не предотвратило ситуацию агрессивного отвержения зеленым абсолютно всех существующих форм холархической глубины (и всех типов иерархий). Из-за этого он лишился понимания подлинной направленности движения: в его глазах никакая перспектива, или точка рассмотрения, не находится выше и не может включать больше, чем другие, а потому доступа к истине вообще, мол, быть не может. Из-за такой позиции передовой край — зеленый — претерпел полнейший коллапс, жестоко сбитый со своего курса перформативным противоречием, утопившим его в аперспективном безумии. Оставалось лишь наблюдать, как мир потихоньку сходит с ума. Введение идеи холархий роста — буквально во всех областях, где действительно наблюдаются процессы роста и развития (то есть в большинстве сфер) — позволило бы зеленому вновь обрести хоть какое-то реальное понимание, что значат слова направление движения. Ведь настоящее движение состоит не просто в горизонтальном расширении навыков, но в вертикальном росте высоты сознания.

Есть очень простая причина, почему введение понимания холархий роста оказывается ключевым моментом для любого эффективного продвижения вперед. Зеленый совершенно справедливо беспокоится по поводу иерархий доминирования, но исследования необычайно ясно показывают, что активно создают иерархии доминирования только люди, располага­ющиеся на очень низких ступенях иерархий роста и развития. Только кого-то на гиллигановской стадии своекорыстия (эгоцентрической) или стадии заботы о своей выделенной группе (этноцентрической) может посетить желание над кем-то доминировать или кого-либо угнетать. Соответственно, те, кто критикует и отрицает иерархии доминирования (и исторически сражался за то, чтобы положить им конец), оказываются представителями более высоких уровней иерархий развития (оранжевого, зеленого и интегрального). На стадии универсальной заботы по Гиллиган (мироцентрической) вы проявляете заботу обо всех людях, независимо от их расы, цвета кожи, пола или вероисповедания (это еще более выражено на интегральной стадии). Стало быть, когда зеленый отвергает любые иерархии (и доминирования, и роста), он таким образом точно диагностирует болезнь, но тем же самым движением всецело уничтожает лекарство от нее.

Короче говоря, фальшивые новости зеленого обо всех иерархиях вообще разрушают не только их действительно мерзкие и доминирующие формы, но и подлинно развива­ющие и актуализирующие. Это культурная катастрофа высшей степени. И вина за нее лежит исключительно на дисфункциональном зеленом.

В итоге мы получаем одно из величайших, самых распространенных и губительных бедствий, вызванных аперспективным безумием. Когда зеленый в общем — социальные воины, освободители угнетенных, феминисты всех мастей, либералы в целом и всевозможные неправительственные организации — врывался во все сферы человеческой деятельности и агрессивно призывал «положить конец всем иерархиям!», то многие случаи культурного угнетения и вправду вначале выявлялись и деконструировались. Но это происходило наряду с искоренением всех по-настоящему эффективных способов роста и развития, с помощью которых можно было бы заново отстроить подвергшуюся притеснению сферу. Убивая все холархии развития, зеленый изничтожил всякое развитие на корню. Иными словами, он убрал морфогенетическую основу в виде внутренних процессов все углубляющихся роста и развития, оставшись в итоге лишь с пустыми заявлениями об особенности всех притесненных групп. Но простое много­кратное повторение «смотрите, какой я особенный, какой я особенный» вообще не способствует искоренению реального источника сил угнетения. Вот он, еще один провал передового края, приведший к катастрофическим последствиям.

И дело никоим образом не обстояло так, что только притесненным группам был необходим доступ к средствам для подлинно трансформирующих процессов роста. Все основные движители притеснения особенно нуждались в доступе к способам открыться процессам непрерывного развития, чтобы перейти от эгоцентричности к этноцентричности, а затем мироцентричности и интегральности (воспользовавшись любой из буквально сотен методик, упражнений и практик, которые, как было выявлено, ускоряют процессы внутреннего роста и эволюции). Вместо того чтобы заняться реальным источником притесняющей силы, а именно внутренними (левосторонними) измерениями задержанного развития, зеленый атаковал лишь симптомы, то есть внешнее (право­стороннее) поведение притеснителей. Это не способствовало искоренению реальной проблемы, а попросту загнало ее в подполье, где она смогла видоизмениться, регенерировать и вновь проявиться повсюду.

Совершенно ясно, что любой по-настоящему эффективный подход будет атаковать притеснение во всех четырех квад­рантах его проявления, равно как и на всех уровнях, — исходя из понимания всей AQAL-матрицы. А попросту игнорировать половину факторов — причем более важную, то есть сам источник, внутренний движитель притеснения, — означает рано или поздно прийти к состоянию впечатляющей неэффективности.

Ранее мы уже говорили о реальных проблемах, которые возникают вследствие рассмотрения только внешних факто­ров и непринятия во внимание внутренних измерений, особенно если речь идет о таких явлениях, как притеснение или угнетение, злобное противостояние по типу «мы против них», преступления на почве ненависти и любого рода расистские, сексистские, гомофобские и ксенофобские убеждения. Это справедливо для любого уровня развития, но в настоящем труде особое внимание уделяется зеленому, поэтому приведу следующий пример. Представим, что некие зеленые активисты созвали на собрание 100 жителей некого городка. Активисты хотят, чтобы люди из этого городка выражали взгляды, по-настоящему приветствующие многообразие и всевключение. Они проводят обучающие курсы, читают лекции, ведут семинары, посвященные тому, как можно себя вести, дабы отражать реальное равенство. Людей активно знакомят с такими концепциями, как предупреждения о возможной негативной реакции, безопасные пространства и микроагрессия. Зеленые активисты говорят народу: мол, чтобы всему этому научиться, предстоит потратить какое-то время, но «мы будем за вами следить и отчитывать вас за проявления всякого рода неуместного поведения, так что вскоре вы сами всему научитесь». Вариации подобного подхода встречаются по всему миру среди активистов, борющихся за социальную справедливость.

И дело не в том, что эти подходы неверны в корне. Они просто во многом неверны. Или, по крайней мере, во многом неполны. Давайте взглянем на эту ситуацию, не просто тщательно наблюдая за сотней биологических организмов и их внешним поведением; рассмотрим и примем во внимание их внутренние измерения. По данным исследований Роберта Кигана, в среднем трое из пяти американцев находятся на этноцентрической или более низких стадиях развития. Это значит, что из представленной нами группы горожан из 100 человек 60 будут находиться на этноцентрической стадии или ниже. И эти люди на самом деле не хотят иметь ничего общего с идеей равенства. Они не желают относиться ко всем как равным независимо от их расы, цвета кожи, пола или вероисповедания. Они придерживаются определенных глубоко укорененных этноцентрических убеждений: таковые могут иметь расистскую окраску, или сексистскую, или фундаменталистско-религиозную, или политически фанатичную, крайнюю неонацистскую, или крайнюю феминистскую, или сциентистскую, или крайнюю патриотическую. Эти люди хотят, чтобы к их избранной группе относились по-особенному, и они будут изо всех сил противостоять любым попыткам распространить те же права и распределить те же ресурсы на всех. Если их поймают на этом и накажут за поведение, подтверждающее, что они придерживаются подобных убеждений, они быстро научатся маскировать свои взгляды, изменяя поведение, но в то же время продолжат с новыми силами придерживаться этноцентрических убеждений.

Увы, все это оказывается выше разумения зеленых активистов. Они не способны ничего из этого увидеть; хуже того, они ничего из этого не ищут, поскольку сами во многом пребывают в неведении относительно этих стадий внутреннего развития (их неведение вызвано в большей степени тем, что они спутали холархии роста с иерархиями доминирования, всецело и полностью отринув и то и другое).

Стало быть, 40 человек из 100 будут находиться в значительном резонансе с этими борющимися за социальную справедливость активистами, но 60 человек ничего подобного не ощутят. Скорее, они втайне сохранят свою приверженность этноцентрическим убеждениям и фанатичным идеям, выработав глубокий и повсеместно распространенный настрой злобного негодования, направленного на элиты, которые пытаются их поучать. Чем больше элиты вкладывают в это усилий, тем сильнее озлобленность. Все катится в никуда на огромных скоростях, и это усугубляется презрением к этноцентрическим индивидуумам, которое присуще зеленым плюралистам. Так что вскоре складывается ситуация, в которой одна половина собравшихся глубоко ненавидит другую. И эта ненависть взаимна.

Итак, если мы зеленые активисты и хотим приветствовать многообразие, жаждем быть совершенно всевключающими, значит ли это, что мы должны дать право равного голоса 60 ра­систам из нашей группы в 100 человек? Или 60 сексистам? Или каким-то нацистам, куклуксклановцам и оголтелым фа­шистам? Вы уже видите здесь фундаментальную проблему? Если под многообразием и всевключением мы понимаем просто количественный подсчет индивидуумов, а также равенство голосов, ценностей и равное включение всех, кто пришел на собрание, — не зная и не стремясь понять, жаждут ли они многообразия и всевключения или хотят отринуть их, — и если мы присваиваем равную ценность всем этим голосам, тогда быть большой беде. Мы даже не сможем проследить за мироцентрическими активистами, чтобы удостовериться, что они не регрессируют к той или иной форме этноцентрического фундаментализма (как произошло со слишком многими зелеными идеями за последние несколько десяти­летий, например с усиливающей этноцентричность политикой идентичности). Если всякий раз, когда вы оперируете словами «многообразие» и «всевключение», вы имеете в виду «давайте убедимся, что мы включили сюда нацистов и куклукс­клановцев»… что ж, тогда продолжайте делать все то, что вы уже делаете. Следите лишь за внешними проявлениями и полностью игнорируйте внутренние феномены, и тогда в мгновение ока мы окажемся в обществе, которое в полной мере ценит и включает расистов, сексистов и эгоцентричных и этноцентричных исключателей всех мастей.

Как оказывается, в условиях демократии мы делаем следующее: мы даем каждому организму один голос (если эта особь не совершала преступных действий). Я никоим образом не призываю перестать так делать (претворять в жизнь принципы «один человек — один голос» и «никто не выше закона»… и не ниже его). Однако я действительно выступаю за то, чтобы мы перестали полностью игнорировать внутренние реалии. По меньшей мере нам стоит учитывать эти внутренние сферы в наших образовательных системах и стремиться реально помогать индивидуумам расти, развиваться и эволюционировать от эгоцентризма к этноцентризму, далее к мироцентризму, а затем и к интегральным потенциалам. Не просто указывать на всю совокупность из 100 человек и считать их всех равными перед лицом закона и демократии, а помнить о том, что необходимо смотреть на происходящие в них внутренние процессы, когда мы решаем, чему в нашей культуре хотим аплодировать и что хотим воспевать. Если же мы просто возьмем 100 человек и скажем: «Давайте включим их всех, без оговорок», — мы на равных включаем и тех 60 граждан, которые категорически не желают включать других. В какой-то момент это нам жестко и сильно аукнется и серьезно подорвет наши глубочайшие чаяния и высшие идеалы.

В демократической системе это прямо приводит к тому, что государственный деятель и 4-й президент США Джеймс Мэдисон назвал тиранией большинства. Если 60% населения находится на этноцентрическом уровне, демократическая страна с радостью голосует за Трампа. Гитлер на самом деле был избран демократическим путем.

Это также объясняет полнейший затор во всех устремлениях активистов, борющихся за социальную справедливость. Их официальная позиция — стремление к тотальному многообразию и полнейшему всевключению. Однако в своих протестных акциях они громогласно порицают любых открыто проявляющих себя расистов, сексистов и т. д. Их официальная позиция гласит, что не существует взглядов, которые лучше других: «то, что истинно для тебя, истинно для тебя, а для меня истинно то, что истинно для меня». Но очевидно, что сами они в это не верят, причем категорически. Ведь если они в это верят, с чего бы им так громко кричать на расистов и сексистов, имеющих, так сказать, свои истины, «истинные для них самих»?

Эти зеленые активисты так поступают, потому что у них все же есть иерархия ценностей. В лучших случаях это не иерархия доминирования, а подлинная иерархия роста, которая ставит мироцентрическое всевключение выше этноцентрического притеснения и исключения. И все же на официальном уровне они отрицают любые иерархии и любое «мерзкое ранжирование». Куда ни глянь, всюду они проявляют перформативное противоречие: делают и говорят именно то, что, по их утверждениям, вы не можете делать и обязаны не делать, а именно отрицают аперспективное безумие и придерживаются того, что, как они совершенно твердо верят, представляет собой более верное воззрение. Они не говорят: «То, что истинно для вас, истинно для вас, а для меня истинно то, что истинно для меня». Вместо этого они заявляют, причем довольно громогласно: «Нет, в данном случае то, что истинно для меня [мироцентрическое воззрение], уж лучше пусть будет истинным и для тебя, расист [этноцентрик], а не то огребешь проблем!» Однако нигде в своей системе убеждений зеленый не может обосновать эту позицию, поскольку официально допускаются только аперспективное безумие и идея отсутствия истины (иерархий, рангов, суждений). Ведь, дескать, если даже наука не более истинна, чем художественный вымысел, то у этих «высших ценностей» и вовсе нет ни малейшего шанса.

Очень важно понять, насколько глубоко проблемной и безнадежно запутанной позицией выступает перформативное противоречие. Оно всерьез отрицает какую-либо реальность вашего существования. Когда вы от всего сердца говорите: «Нельзя утверждать, что какие-то ценности лучше других», — само это утверждение отрицает основания для того, чтобы быть убедительным (если ни одно из убеждений не лучше других, то само утверждение об этом не лучше, чем другие, а потому нет ни малейших оснований для того, чтобы ему верить). Тут не понадобится и двух предложений, прежде чем сама позиция начнет себе противоречить. Достаточно одного — и утверждение подрывает себя же. Оно заявляет, будто лучше имеющихся альтернатив, но само это утверждение о превосходстве над другими есть именно то, что оно же и отрицает. Его существование отрицает его же существование. Так что человека, который придерживается подобного убеждения, можно назвать ходячей машиной по самоотрицанию, вечным двигателем самодеконструирования, мучимым глубокой экзистенциальной неуверенностью в себе. Вот почему, как я постоянно отмечаю, постмодернисты, разделяющие данные взгляды, на самом деле в них не верят. Тот факт, что они придерживаются подобных воззрений, по сути, есть заявление о том, что эти воззрения на самом деле представляют собой нечто истинное. Ведь из-за этого они и стали сторонниками таких взглядов, так что они подрывают свои же убеждения, как только называют их вслух. Но учтите: несмотря на всю очевидность ситуации, которая предстает перед нашими взорами сейчас, целая эпоха философии и наук о человеке рьяно посвящала себя воплощению как раз подобных перформативных противо­речий. В результате произошло множество катастроф, включая и царящую ныне культуру постправды.

Давайте сохраним предельную ясность в этом вопросе. С мироцентрической и интегральной точки зрения мы и вправду хотим, чтобы существовало реальное много­образие, подлинное всевключение. Но для его воплощения недостаточно указать на толпу из 100 человек и провозгласить: «Мы все едины! Мы все любим друг друга! Мы даем друг другу место! Всем добро пожаловать! Америка встретит всех с распростертыми объятиями!» Требуется нечто большее, чем простое указание на внешние факторы и эмоциональная декларация всеобщего единства. Нужно, чтобы внутренние процессы роста, развития и эволюции прошел каждый из этой условной толпы в 100 человек; каждому нужно продвинуться от своих базовых эгоцентрических и нарциссических влечений (с которыми все мы рождаемся на свет) через этноцентрические и эксклюзивистские, или исключающие, побуждения (эту фазу все мы проходим на пути своего развития, причем многие на ней и остаются) к мироцентрическим и интегральным потенциалам, отражающим глубочайшие чаяния и высшие идеалы (которые уже эволюционно развились), связанные с благом всех людей. Этот процесс внутреннего развития — в сознании и культуре — на самом деле представляет собой путьдостижения столь желанных целей подлинного многообразия и истинного всевключения. Что-либо меньшее, чем это, не производит ничего, кроме малоприятных вариантов «недомногообразных» и «недовсевключающих» голосов. Если слепо включать подобные голоса в «диалог за круглым столом», мы никогда не воплотим наши идеалы в жизнь. Проблемны здесь не сами идеалы или цели, а полнейшее отсутствие каких-либо реальных внутренних путей к этим целям. И речь даже не о реальном отсутствии таких путей, а об агрессивных нападках на все реально существующие пути с мотивацией, что якобы они есть не что иное, как иерархии доминирования! Кто там говорил о суицидальном поведении?

В общем, дело не в том, что основополагающие убеждения, которых придерживаются зеленые активисты, неверны. Дело в том, что сами эти активисты не в курсе внутренних реалий тех, кого они так пытаются развивать. Конечно, они невежественны и касательно собственных внутренних измерений развития, и это точно не помогает в сложившейся ситуации. Но моя основная мысль такова: чтобы зеленый снова взял на себя подлинно передовую, авангардную роль, ему необходимо по крайней мере перестать путать иерархии роста с иерархиями доминирования. Еще лучше, конечно, если он признает, что внутренние реалии действительно существуют, а затем начнет изучать совокупность имеющихся исследовательских данных о стадиях внутреннего развития. Тогда зеленый сможет обрести подлинную экспертизу в области создания путей реальной помощи людям в их росте и движении ко все более всевключающим, приветствующим многообразие, заботливым и любящим уровням развития. Ничто, кроме подобного внутреннего развития, не приведет к реальному прекращению этноцентрического притеснения и разделения. На худой конец, хотя бы перестаньте подвергать нападкам и злобно порицать всех, кто пытается что-то сделать в этом направлении!

Одна из парадоксальных причин, почему столь важно, чтобы наша культура в целом начала понимать общие основы воззрения, учитывающего процессы развития, состоит в том, что такое понимание прежде всего позволит людям увидеть, насколько ограничены они в своих способностях прийти к согласию друг с другом. Все стадии первого порядка (багровая, пурпурная, красная, янтарная, оранжевая и зеленая), как мы уже видели, считают, что их истина и ценности — единственно реальные и важные из всего, что есть на свете. Вряд ли это когда-нибудь сколь бы то ни было фундаментально изменится (за последние 100 тысяч лет существования этой особенности данное обстоятельство никак не изменилось). Но сила, с которой люди придерживаются этих убеждений, и агрессивность, вкладываемая в их поддержку, и вправду могут быть смягчены, ослаблены, дозированы при помощи некоторой доли доброты и сочувствия. И пример здесь должен подать именно передовой край. Такова одна из функций эволюционного авангарда: будучи по сути высшим уровнем текущей эволюции, он ведет за собой все другие уровни — то есть создает направленность движения, напитывающую энергией народные массы. Когда же авангард перестает выполнять эту функцию, он не может и вести за собой. Именно в этом и состоит одна из проблем, рожденных коллапсом зеленого: все другие ценности были встречены не с позиции открытого сострадания, а с позиции их агрессивного деконструирования, списывания со счетов и выбрасывания в «корзину с отбросами общества»; любой, кто придерживался этих убеждений, подвергался жестокому, громогласному и неослабевающему высмеиванию. Да, это одно из проявлений культурных войн (современные культурные войны — это именно битвы между янтарным, оранжевым и зеленым, иными словами, между традиционной мифической религией, современными модерновыми наукой и бизнесом и постмодерновым мультикультурализмом). Но под «мудрым руководством» зеленого эти войны разрослись до термоядерных масштабов.

Печальнее всего то, что зеленый на своем примере обучал всю нашу культуру изощренным способам презирать (и деконструировать) всех несогласных. Оппоненты обвиняются не просто в том, что они неправы, а в том, что они первоисточник всех основных сил угнетения, несправедливости, рабовладения и чего похуже. Тогда вы не стремитесь объять их своей добротой и подойти к ним с пониманием; вы пытаетесь их деконструировать, захлебываясь в собственном аперспективном безумии, с каждой новой победой громко кашляя, пытаясь набрать в легкие воздуха (причем победа выражается в заражении других бациллой аперспективного сумасшествия). Мы отчаянно нуждаемся в понимании, через опору на перспективу развития и эволюции, что каждая из основных стадий развития потенциально может становиться станцией жизни для всех, кто хочет на ней остановиться. И с этим ничего не поделать… кроме как удостовериться, что людям доступны все средства, необходимые для дальнейшего развития, настолько широко, насколько возможно (в этом-то и заключается основополагающая задача эволюционного авангарда). Столь же важно и создавать в обществе пространство для людей, обосновавшихся на каждой из станций жизни (красной, янтарной, оранжевой, зеленой или интегральной). И все это нужно делать, приправляя огромными порциями любящей доброты — и демонстрируя ее на собственном примере.

Сможет ли зеленый снова повести за собой, на своем примере воплощая эти здоровые принципы? Все мы по факту в этом кровно заинтересованы. Нравится нам это или нет, и неважно, является ли президентом, скажем, Обама или, как сейчас, Трамп, — факт в том, что это наш нынешний президент. А зеленый остается нашим нынешним передовым краем, нравится нам это или нет. И то, как он будет выполнять эту свою роль в ближайшем будущем, окажет колоссальное влияние на жизнь каждого из нас, и никто из нас не защищен от этого влияния. Стало быть, чтобы по-настоящему понять, какие у зеленого шансы на то, чтобы начать компетентно вести все общество за собой по пути к процветанию, давайте вкратце рассмотрим несколько явлений, которые им отрицались или деконструировались. Посмотрим, нужно ли нам учесть и включить в рассмотрение и какие-то другие действительно важные факторы.

Что еще нужно понять зеленому, чтобы эффективно возобновить движение в качестве наполненного жизнью и пышущего здоровьем передового края эволюции? И как это может непосредственно повлиять на тех, кто сейчас просто сопротивляется и борется против Трампа?

Глава 9. Уроки для зеленого, которые тот должен выучить

На самом деле возникло умеренное, но заметное количество представляющих зеленый голосов, которые, по-видимому, уловили центральное послание. Я сам был свидетелем того, как многие основательно укорененные в зеленом говорили, что главный урок прошедших выборов состоял не в том, насколько сильно они ненавидят Трампа и презирают его последователей (хотя это крайне распространенная реакция, проявляемая, вероятно, большинством), а в том, что они хотят протянуть руку огромной группе людей, которые поддержали Трампа и сделали его президентом. Они говорили, что осознали, как они всю жизнь смотрели свысока на этих людей, подвергали их насмешкам, хотя вместо этого нужно было искренне попытаться их понять, включить в общий диалог, постараться увидеть мир с их точки зрения и создать пространство для вмещения их позиций. Это как раз является примером по-настоящему целительного отношения, претворяющего в жизнь ту самую самокоррекцию, к которой сейчас стремится эволюция. Передовой край не может вести за собой, если презирает тех, для кого он, по идее, должен выступать авангардом. Он не может сделать ни шага вперед, если у него нет ни малейшего представления, что же означает подлинное движение вперед (а не знает он этого потому, что не верит в существование истины как таковой). Он не может начать движение к более светлому будущему, если отрицает, что есть что-то более или менее хорошее (то есть отрицает холархии роста), воспринимая все ценности как совершенно равнозначные (и мы видели, что на деле сам зеленый по-настоящему не верит в это, ибо по факту проявляет убежденность в превосходстве своих ценностей над чужими).

Зеленому особенно важно понять, что способность придерживаться своих ценностей возникает у него в результате прохождения нескольких стадий развития. Это продукт холархии роста, поэтому, даже если он просто хочет видеть в мире больше зеленого многообразия и всевключения, он категорически обязан признать тот факт, что генеалогия, или холархия роста, является по-настоящему достоверным — и истинным — способом продвижения вперед в постсовременном плюралистическом мире.

Такое движение также будет подразумевать и необходимость очиститься от экстремальных и вышедших из строя зеленых элементов, которые заполонили все остальные первопорядковые стадии (красную, янтарную, оранжевую и саму здоровую зеленую). На этой стадии необходимо переосмыслить и отринуть болезнь аперспективного безумия во всем многообразии ее проявлений. Как мы уже обсуждали в нашем небольшом академическом отступлении, приведенном ранее, вполне верно утверждение, что всякое знание зависит от контекста (но некоторые контексты универсальны, поэтому некоторые формы знания тоже универсальны); также верно, что всякое знание сконструировано (но оно соконструируется в сочетании со скрыто существующими неотъемлемыми факторами реального мира, следовательно, не является просто фабрикацией); наконец, верно и то, что ни одна перспектива не занимает привилегированного положения (это на самом деле означает, что чем больше точек зрения вы включаете, тем более адекватной и точной становится ваша карта). С технологической точки зрения информационная эпоха слишком быстро оказалась заражена аперспективным безумием; как мы видели, она утратила алгоритмы, позволяющие выделять то, что представляет собой Благое, Истинное и Прекрасное, вместо этого, посредством механизма обратной связи, подкрепляя лишь собственные нарциссические тенденции. Вот как это сформулировали в журнале Time.

Обитающая в интернете личность претерпела изменения. Раньше завсегдатаем сети был компьютерщик с возвышенными идеалами о свободном распространении информации. Теперь же, если вы хотите повысить скорость закачки, сеть с радостью даст вам технические инструкции; но если вы сообщите ей, что страдаете от депрессии, она попытается подтолкнуть вас к самоубийству. Психологи называют это эффектом онлайн-расторможенности, когда такие факторы, как анонимность, невидимость, отсутствие контролиру­ющего авторитета и коммуникация не в реальном времени, отчуждают людей от морально-нравственных принципов, которые выстраивались обществом на протяжении многих тысячелетий. Это исходит из наших смартфонов и проникает во все аспекты нашей жизни.

Обстоятельства настолько ухудшились, что способствуют регрессии не просто к этноцентрическим формам поведения, но и к глубоко эгоцентрическим и нарциссическим устремлениям (причем под нарциссизмом здесь понимается не здоровая и преисполненная достоинства уверенность в себе, а то, что человек ценит только себя и действует исключительно в своих интересах за счет всех остальных).

Совершенно свободное распространение всей информации и равный доступ к ней — благородные идеалы. Но это именно что идеалы и ценности. В дополнение к свободному распространению данных необходимо составить перечень и других ценных способностей — связанных с такими понятиями, как степень глубины, широта охвата перспектив (и, следовательно, количественная мера истины), холархии развития и прочие ценностные суждения (например, о Благе, Истине и Красоте). Необходимо распространить свободный доступ к этим способностям в не меньшей степени, чем доступ к якобы ценностно нейтральным системам. Мы убедились, что Google ищет информацию преимущественно на основе ее популярности, поэтому сведения, которые предоставляет эта поисковая система, в сущности, отражают предрассудки большинства. Можно для начала хотя бы позволить сортировать результаты поиска по критерию наименьшей популярности в дополнение к наибольшей популярности. Но необходимо все активнее заниматься вопросом о путях, с помощью которых сетевой мир фактически вмещает и передает очень обширные — и ограниченные — системы ценностей. Когда медиавед и публицист Дуглас Рашкофф находит основания для того, чтобы сесть и написать книгу под названием Throwing Rocks at the Google Bus («Кидаясь камнями в автобус Google»), вы понимаете: что-то явно пошло не так.

Итак, зеленому нужно позаботиться о себе и исцелить свое экстремистское, деконструирующее, мерзостное аперс­пективное безумие (например, путем выражения трех своих основных принципов в более умеренных и здоровых формах, а также введения различия между иерархиями доминирования и холархиями роста, что позволит нащупать направление движения и воплотить подлинное лидерство). Какие еще меры он может предпринять, чтобы исправить ущерб, на­несенный более низким стадиям?

Если говорить об оранжевой экономике, то, хотя анализ ситуации требует одной или двух отдельных книг (что, впрочем, справедливо и для остальных рассматриваемых факторов), можно начать с экономической концепции гарантированного годового дохода. Как мы уже отмечали, в технологическом смысле мир движется по направлению к по-настоящему утопической, но вполне реалистичной ситуации освобож­дения человека от необходимости в труде, когда всем людям будет так или иначе гарантировано получение всех фундаментальных (материальных) ресурсов для хорошей жизни. И чем скорее это произойдет, тем лучше для всех нас. Но для этого потребуется провести значительную перестройку и экономических теорий, и экономических практик. Ведь фундаментальная проблема большинства ныне существующих экономических теорий заключена в том, что они все еще, по сути, отражают воззрения научного материализма XVIII и XIX веков — времен, когда они впервые были созданы. Если вкратце, такие воззрения способны отслеживать только внешние факторы — деньги и материальные блага, — но не внутренние реалии (сознание и культуру). Проблема с деньгами состоит в том, что на них можно купить почти любой из артефактов, созданных в правосторонних квадрантах (все это материальные объекты), но на них буквально ничего не купишь из реалий внутренних, или левосторонних, квад­рантов (ни сознание, ни любовь, ни заботу, ни сочувствие, ни интеллект, ни ценности, ни смысл, ни предназначение, ни видение, ни мотивацию, ни духовность, ни эмоциональные блага, ни ментальные идеи). В общем, когда подсчитывается валовой национальный продукт — часто считающийся основным показателем успешной жизни людей, — ни одна из этих по-настоящему важных вещей вообще не учитывается, даже хотя бы отдаленно. Сегодня нарастает волна громкого недовольства тем, что нынешние экономические индикаторы не включают такие моменты, как реалии заботы о ближнем, родительства или семейной жизни/отношений, равно как и какие-либо ценности (и это лишь верхушка интегрального перечня вещей, ими не учитываемых). Когда придет время решать, что отныне общество станет обеспечивать своих членов всем необходимым для полноценной жизни (а у нас уже есть теории, модели и статистические выкладки, начинающие отслеживать все эти компоненты), что именно окажется включено? Раздробленный зеленый — последняя волна, к которой стоит обращаться за ответом на подобный вопрос.

Когда средняя продолжительность жизни человека достиг­нет, а затем и перевалит за столетний рубеж, чем будут заниматься люди, если им не надо работать? Каждой культуре придется найти по-настоящему эффективный ответ на этот вопрос… или она столкнется с катастрофой. Моя основная мысль здесь такова: наихудший сценарий — позволить аперспективному безумию взять в свои руки поиск ответов на эти вопросы.

Мое мнение, которое я впервые опубликовал в своей книге «Бумерит»[40], таково. Когда люди будут обеспечены всеми право­сторонними материальными благами, каких они пожелают, чего им еще останется хотеть, особенно если продолжительность жизни увеличится до 100 или 200 лет? Что вообще они могут захотеть делать со всем имеющимся в их распоряжении временем? Мой ответ: перейти от исследования исключительно внешнего мира к изучению обширных миров внутренней реальности и ее безграничных горизонтов: вкушению всевозможных благ, связанных с реалиями левосторонних квадрантов. Иными словами, любое общество, способное эффективно обеспечивать существование людей, живущих сотни лет, должно будет давать им доступ к знаниям о множестве уровней внутреннего развития и состояний сознания, чтобы люди могли начать изучение необычайно обширных и невероятно разнообразных внутренних миров, вид на которые открывается с почти безграничного числа точек обзора, представленных различными более высокими состояниями и стадиями бытия и сознавания. Тогда человечество получит возможность наслаждаться колоссальным ростом доступных ему сознания, блаженства, сознавания, любви, сострадания, радости и счастья, которые могут принести более высокие состояния и стадии. Все это обычно открывается при вступлении на территорию интегрального воззрения (которое мы вскоре обсудим), однако начальный доступ к нему может быть получен благодаря здоровому и открытому зеленому.

В любом случае небольшой технический компонент, который теперь может использовать оранжевый бизнес, — снижение строгости множества норм и регуляций, которые введены гиперчувствительным зеленым. Сегодня особенно серьезные трудности испытывает малый бизнес, поскольку попытки зеленого сделать так, чтобы среди сотрудников не было жертв, во многом парализовали способность бизнеса к здоровому функционированию. Это один из общих примеров ситуации, которую мы здесь обсуждаем, а именно различия между здоровой зеленой заботой и гиперчувствительной манией, которая в попытке искоренить все страдание из всех условий жизни эффективно уничтожает сами условия. Непреднамеренным следствием этого становится преумножение страдания, порой в геометрической прогрессии (что окончательно запутывает зеленый).

Необходимость уделять больше внимания вредным аспектам обезумевшей гиперчувствительности, безусловно, распространяется и на крайние формы политкорректности. Столкновение оранжевого стремления к свободе слова с зеленым тяготением к равенству привело к слишком большому превосхождению и явно недостаточному включению: индивидуальная свобода и свобода получения знаний были принесены в жертву во имя групповых прав и общего равенства, которое не превосходит и включает свободу, а превосходит и выбрасывает ее, отвергает и даже криминализирует. Что до лекарства от этого недуга… это настолько очевидно, что я приведу лишь один пример. Можно будет считать эту проблему должным образом решенной, когда лучшие американские комики снова захотят выступать в университетских кампусах. То же касается и микроагрессии, триггеров и безопасных пространств: им нужно позволять существовать только в том случае, если они могут напрямую выдержать воздействие освобожденного юмора.

В контексте влияния аперспективного безумия зеленого на янтарные этноцентрические стадии можно сказать следующее: янтарный — уровень, который действительно нуждается в сознательном внимании зеленого, если последний желает исцелиться от своих неприятных аспектов (того, что интегральные теоретики, как мы видели, называют злобным зеленым мемом), дабы вновь обрести те качества, которые позволят ему быть передовым краем. Здесь требуется не соглашаться во всем с янтарным, не воздействовать на него, не принимать все его действия, но по-настоящему протянуть ему руку в попытке по-человечески его понять, отнестись к нему с сочувствием и добротой (в то же время сохраняя строгий контроль, запрещая любые янтарные этноцентрические действия, которые нарушают мироцентрическое благополучие, путем введения различных санкций). Это включает и смягчение широко распространенного воззрения, будто представители янтарной волны непременно являются «отбросами общества».

Подобный взгляд («они, мол, отбросы») можно было бы принять, если бы решения янтарного были результатом активного свободного выбора. Но в большинстве случаев это не так: человек не выбирает свою стадию развития или ее свойства — все это попросту приходит вместе с территорией, раскрываемой данной стадией. Все эти свойства будут устойчиво проявляться — нравится вам это или нет, — пока человек не перейдет с этой стадии на следующую. Как нам упражнять свою способность к суждению? Используя различающую стадии развития мудрость, чтобы обеспечить людям доступ ко всем возможным условиям, необходимым для дальнейшего роста, и ограничивая любые экстремальные формы поведения (расизм, сексизм, гомофобию, женоненавистничество), исходящие непосредственно от подобных этно­центрических стадий. Но это не подразумевает осуждение тех, кто пребывает на этноцентрической стадии, словно они добровольно и с радостью выбрали эти черты, приняв осо­знанное морально-нравственное решение. И речь не о том, что кто-то сказал такому человеку: «А давай-ка ты выберешь что-то из двух: либо можешь справедливо относиться только к своей группе людей, либо ко всем группам, независимо от расы, цвета кожи, пола или веро­исповедания, даже если они не принадлежат твоей избранной группе», — а он, обладая полной свободой выбирать из двух вариантов, преднамеренно заявил: «А, ну я-то хочу отождествиться только с моей избранной группой, а все остальное человечество мне абсолютно по барабану». В девяти случаях из десяти все обстоит иначе. Человек, имеющий предрасположенность к этноцентризму, не стоит перед таким сложным выбором. Он не имеет доступа к мироцентрическому пространству и не делает намеренный выбор в пользу этноцентрических предубеждений (если бы кто-то так поступал, его действительно можно было бы отнести к категории «отбросов»). В большинстве своем такие люди — выходцы из эгоцентрической позиции, только-только начинающие перемещаться в направлении расширенной заботы, в рамках которой приветствуют не только себя, но и целую группу людей. Они переходят от своекорыстия к заботе (и далее движутся к универсальной заботе и интегрированной стадии), — а ведь это серьезное восхождение по вертикали развития!

Уместным откликом на такого индивида будет не все­пожирающее чувство морального превосходства, а глубокое сострадание к тому, кто живет в невероятно ограничивающих, удушающих и рождающих страдание условиях ранних стадий. С интегральной точки зрения сострадание — единственное отношение, которое нам дозволено в наших суждениях. Единственное.

Но раздробленный зеленый ярко продемонстрировал именно нехватку сострадания, заботы и понимания (в академической науке, СМИ, индустрии развлечений и либеральной политике). И как раз такое отношение со стороны злобного зеленого мема в большей мере, чем что-либо иное, привело к сотворению гигантских резервуаров озлобленности и негодования. Это и обеспечило Трампу победу, ранее немыслимую. Почти 81% из всех, кто отнес себя к категории озлобленных, проголосовал за него. Восемь человек из десяти! Это, вне всяких сомнений, самая крупная демографическая группа, выступившая в поддержку Трампа. Группа озлобленных намного крупнее, чем такие категории, как «белые», «мужчины», «малообразованные», «низшие слои общества». И на кого же они злы? Что ж, неприятно об этом говорить, но, вероятно, на вас.

Хорошо-хорошо, наверное, и на меня тоже. Короче, на нас. Смысл в том, что половина населения страны озлоблена на другую половину, так что можете выбирать свою сторону. Я уже многократно упоминал, что эта ситуация не может долго продолжаться, иначе страна буквально расколется пополам.

Наконец, как я уже упоминал, эгоцентрические проявления говорят сами за себя. Здесь просто хочу упомянуть идею, предложенную мной вместе с концепцией бумерита. В книге «Бумерит» я указываю: хотя поколение беби-бума и вправду известно как «поколение “я”» и «культура нарциссизма», это не поколение ребят, характеризующихся исключительным нарциссизмом. Представители этого поколения в целом имели очень высокий уровень развития, просто он стал инфицирован аспектами низких уровней. Это был зеленый плюрализм, зараженный красным нарциссизмом/­эгоцентризмом. Такое состояние характеризовало преимущественно поколение бумеров, вот почему они и получили название «поколения “я”»; но оно не стало уделом исключительно этих людей. Возникло же оно в результате масштабного до/над-заблуждения (или путаницы «до» и «над»). Эта ошибка возникает из-за того, что и доконвенциональные реалии (такие как эгоцентризм), и постконвенциональные (автономия и индивидуализм) всецело неконвенциональны, поэтому их легко спутать и приравнять друг к другу. В до/над-заблуждении происходит либо возвышение доконвенциональных реалий до ранга постконвенциональных истин (тогда нарциссические и эгоцентрические позиции начинают считаться очень высокими проявлениями полностью автономной индивидуальности), либо низведение постконвенциональных реалий к статусу доконвенциональных детских проявлений (тогда неконформные постконвенциональные личности несправедливо обвиняются в нарциссизме и самопотакании). Бумерит, таким образом, есть разновидность первой формы рассмат­риваемого заблуждения, которую можно назвать возвышенчеством (элевационизмом). В нем — именно вследствие плюралистической/релятивистской позиции аперспективного безумия — все перспективы считаются равно приемлемыми, отчего весьма низкий нарциссизм может маскироваться в форме очень высокого автономного индивидуализма.

Мы упоминали в связи с этим в качестве примера некоторые массовые протесты против войны во Вьетнаме. Во время одной из акций протеста в Беркли студенты в один голос заявляли, что их возражения против войны основаны на универсальных моральных принципах (война, по их утверждениям, безнравственна, поэтому против нее нужно протестовать). Но среди участников протестов провели тести­рование на определение уровня морального развития, и было выявлено следующее: хотя некоторые из них и вправду находились на универсальных постконвенциональных (или мироцентрических) стадиях, значительное большинство — более 70% — в действительности пребывали на доконвенцио­нальных и эгоцентрических стадиях (они не хотели войны, но не потому, что она безнравственна, а потому, что «мне никто не указ!»). В этом и суть бумерита: культура нарциссизма скрывалась под сенью продвинутых высокоуровневых идеалов. Это был не просто красный, а зеленый, зараженный красным.

Уже тогда патологические аспекты зеленого начинали дисфункционально инфицировать все на своем пути. И мы видим, что эта скрытая нарциссическая часть творила с культурой с тех пор, как зеленый занял место передового края. Он повсеместно патологически активировал нарциссизм и эгоцентризм. Особенно досталось образованию, которому был нанесен серьезный удар подводным течением нарциссизма; с тех пор эта сфера так и не оправилась. И дело даже не столько в конкретных экстремальных проявлениях бумерита в образовательной сфере — таких как отмена оценок и награждение всех учащихся «золотой звездой»; или проведение спортивных мероприятий без выделения победителей и проигравших, когда всем, кто участвует в соревновании, даются одинаковые медали, независимо от достижений; или принятие в университеты абитуриентов, которые буквально не умеют читать (дескать, кто мы такие, чтобы их судить?). Скорее, дело вообще в эпидемическом инфицировании системы образования на всех ее уровнях. Классический пример — движение за укрепление самооценки, согласно которому не надо учить способности узнавать истину (мол, истины-то нет); напротив, надо учить лишь тому, «какой же я особенный», «какое же я чудо». Результатом этой политики стало то, что сегодняшние выпускники продемонстрировали наивысший уровень нарциссизма среди всех годов выпуска с тех пор, как началось тестирование.

Вера зеленого в то, что, если никакие ценности не являются по-настоящему реальными и, следовательно, все они равно истинны (ведь они равно ложны), есть аперспективное безумие, которое должно быть вылечено, а различающая мудрость должна быть восстановлена в своих правах. Никому не будет пользы от того, что мы введем повсеместно бесплатное образование для всех желающих. В результате это приведет к массовому производству самопотакающих нарциссистов. И это рецепт социальной катастрофы огромных масштабов. Она будет надвигаться на нас тем стремительнее, чем больше людей мы станем вовлекать в эту производящую нарциссизм махину.

Если учесть, что зеленый — это нынешний (псевдо)авангард, составляющий около 25% населения США, уже сам факт его представленности таким большим количеством людей по меньшей мере дает шанс, что он все-таки сможет самостоятельно претворить в жизнь требуемые изменения. Он теперь повсеместно осознает: с тем, что он до этого момента делал, что-то не так (избрание Трампа президентом укрепило эти подозрения: на каждого представителя зеленого, кто просто обвиняет и ненавидит его, приходится по одному представителю зеленого уровня, который начинает задаваться вопросом, что же из его действий способствовало созданию такой ситуации). Постепенно на представителей зеленого нисходит осознание, что Трампа на пост президента привели не только янтарные этноцентрические сельские жители, но и сама проживающая в городах зеленая элита (практически никто не распознал эту динамику, отсюда и повсеместный шок от избрания Трампа; причем эту динамику зеленому особенно трудно понять или, точнее, признать… к этому вопросу мы вернемся через минутку).

Одним из прямых следствий самокорректирующегося движения, произведенного самой эволюцией, стало то, что спустя всего несколько недель после того, как Трамп занял пост президента, практические реалии, связанные с убеждением в отсутствии истины, стали шокирующе очевидны почти каж­дому на планете. Всевозможные моменты — от фальшивых новостей до альтернативных фактов — повысили до уровня тревоги осознание у всех представителей зеленого (равно как и у остальных), насколько на самом деле глупа сама идея отсутствия истины. Особенно когда собственные истины зеленого постоянно и громко обвинялись в том, что они представляют собой фальшивые новости. Одно дело — обучать ничего не подозревающих студентов идее отсутствия истины в академической «башне из слоновой кости», разлученной с какой-либо практической реальностью, но совсем другое — видеть ее в действии. Мир окутала громогласная тишина, зародившаяся, по сути, во всех университетах. И отныне никто, поверьте, никто, не скажет: «Истины нет, есть только социальные фабрикации». Идея отсутствия истины отныне не высказывается, не изрекается, не описывается в текстах, не постится в интернете, не публикуется… ее даже шепотом не упоминают — кроме как в случаях, когда аргументируется, что эта идея совершенно ложна. Кажется, последние четыре десятилетия интенсивного постмодернистского философствования были выброшены на свалку истории: Деррида, Фуко, Лиотар, Лакан — все они сгинули! По крайней мере что касается данного конкретного принципа. Когда некто вроде Трампа постоянно заявляет, что истины нет, и все СМИ, возражающие против этого, продуцируют фальшивые новости, ни один уважающий себя исследователь не станет повторять эти слова. Сама идея, что истины нет, стала предметом колоссального стыда. Вместо этого — и независимо от того, в какой мере значительная часть остальных их убеждений все еще продолжает опираться на скрепы отсутствия истины, — комментаторы повсюду теперь изо всех сил утверждают, что «журналистика как профессия посвящена истине, вот чем мы тут занимаемся, вот почему мы здесь!». Все они единогласно порицают идею отсутствия истины и высмеивают концепцию, будто возможны какие-то альтернативные факты. Газета New York Times тут же заплатила миллион долларов за телевизионную рекламу, в которой гордо заявила: «Истина никогда не была так важна, как сегодня!» Основополагающий аспект отсутствия правды, который характеризует раздробленный зеленый, за считаные недели стал резко отброшен. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Сама идея — мол, истины нет — выступает теоретическим фундаментом, на котором зиждутся все другие чествуемые зеленым формы экстремизма, включая эгалитаризм, политкорректность, абсолютистское социальное равенство, отрицание свободы слова и т. д. Остается лишь дивиться тому, что высказывание, будто истины нет, само не истинно. Этот факт и вправду стал ясен, особенно когда его неоспоримая и самоочевидная смехотворность проявляла себя практически в каждом слове, слетавшем с языка Трампа. Того, в чем за последние четыре десятилетия не преуспел ни один философ, каким бы великим он ни был, — ни Хабермас, ни Тейлор, ни кто-либо еще, — Дональд Трамп смог добиться за какой-то месяц. Господи правый, если уж эволюции понадобилось скорректировать себя, это всем коррективам корректива!

Однако остальным экстремистским проявлениям зеленого почти точно потребуется больше времени на исцеление, если таковое вообще когда-либо произойдет. Здесь мы обсуждаем то, как можно выйти на путь исцеления, пройдя дальше простого признания ныне очевидной глупости положения об отсутствии истины. Необходимо предпринять шаги еще и к тому, чтобы увидеть, что многие связанные с этим положением крайние убеждения не менее глупы. Это поможет зеленому вернуться к своей роли передового края эволюции. Он будет в той мере передовым, в какой увеличится количество вычеркнутых экстремистских проявлений злобного зеленого мема, много лет приколотых друг к другу той самой булавкой отсутствия истины (список того, что необходимо вычеркнуть, включает экстремальные формы политкорректности, исключительно внешне ориентированный эгалитаризм, абсолютистское социальное равенство, отрицание свободы слова, подавление юмора в университетских кампусах, насильственно и слепо устанавливаемые безопасные пространства, предупреждения о возможной негативной реакции и т. д.). Думаю, этот процесс будет намного более медленным, чем в случае с положением об отсутствии истины, но есть основания считать, что дело хотя бы сдвинулось с мертвой точки.

Можно привести всего один пример. И это будет пример медленно, но верно и обширно растущего осознания, что зеленый способствовал избранию янтарного этноцентрического Трампа. Также можно считать это еще одним признаком того, что самокорректирующаяся тенденция эволюции и вправду заявляет о себе. В статье афроамериканца Джереми Флада (сооснователя проекта At the Margins), озаглавленной «Революция должна быть ощутима» и опубликованной в интернете, сам автор вначале акцентирует внимание на том, что избрание Трампа стало победой сильного этноцентрического течения, а затем с большой проницательностью признается в следующем.

Однако схожим образом мы [либералы] должны признаться, что то, как мы относились к электорату Трампа, как мы подчеркивали, что он получает поддержку от не име­ющих высшего образования; то, как мы вообще подходим к вопросу белого американского населения, проживающего в сельской местности, опирается на то же предрассудочное допущение: наша ненависть к этим людям — по сути классовый предрассудок [выделение полужирным сделано самим автором; под классовым предрассудком, или классизмом, он подразумевает этноцентрическую ненависть этноцентризма]. Невозможно преувеличить значение этого. Неприязнь к белым сельским жителям вшита в ткань современного либерального лексикона. Мы выставляем все так, будто они выступают машиной всех притесня­ющих конструктов, которые университетский либерализм стремится демонтировать [иными словами, как мы уже обсудили выше, им приписывается вина за все формы угнетения] — от фундаменталистской религии до неизбежного национализма и общего недоверия к науке. Мы создали карикатурный образ этих людей как варваров и невежд. А затем мы стучимся в их двери и просим проголосовать за нас, словно они не заметили всего этого. Принимая голоса этих людей за некую данность, при этом без зазрения совести озвучивая наше враждебное отношение к ним, мы подтолкнули их еще ближе к краю пропасти, а затем в изумлении наблюдали, как они в нее прыгнули.

Да уж, злости тут хоть отбавляй!

Флад продолжает: «И если наши классовые предрассудки мешают нам позаботиться об эмоциональных потребностях тех, кого мы высмеиваем как “отбросы общества”, мы на самом деле далеки от того, чтобы считаться прогрессивными». Далее он поясняет свою мысль.

Быть может, вы возражаете против такой трактовки? Может, у вас язык чешется вставить сентенцию о том, как же неверны их взгляды, являющиеся, мол, производной сексизма, несправедливо распределенного внимания СМИ и двойных стандартов? У меня тоже. Но это не имеет значения. Именно такую историю мы продавали миллионам людей. А они сообщили нам, что они об этом всем думают. Мы проиграли в Мичигане. Мы проиграли в Пенсильвании. Мы проиграли в Огайо. Свою роль сыграли те самые списанные со счетов отбросы страны союзных штатов. И как только мы докатились до жизни такой?

И вправду — как? Флад продолжает.

Эксперты могут до бесконечности спорить о том, вызван ли этот взрыв экономической или расовой тревожностью. Но главный вывод таков: левые потерпели крах [выделение автора статьи]. Мы провалились не потому, что у нас не было фактов на нашей стороне, и не потому, что предлагаемые нами политические программы были хуже для рабочего класса, и не потому, что, дескать, красношеие негодяи из трамповой орды — слишком большие расисты, чтобы прислушаться к голосу разума. Левые потерпели крах, потому что история, которую они продавали, была недостаточно сильной, чтобы победить все эти вовсе не являющиеся чем-то новым волны озлобленного негодования.

Озлобленное негодование — довольно точная характеристика. Флад отмечает, что «солидарность — это история. Она состоит из наших действий и нашей искренности. Она про коллективную [мироцентрическую] идентичность и коллективную борьбу. Мы не становимся “сильнее вместе” в обстоятельствах, когда половина из нас считается “отбросами общества”». Аминь, брат! На протяжении всего текста мы непрестанно повторяем: невозможно идти вперед единой нацией, когда одна половина народа ненавидит другую. «Мы воору­жились академическим и безличным стилем политики [постмодернистским постструктурализмом], и вследствие нашего тона и избранного нами нарратива Демократическая партия начала воплощать в себе как раз ту самую иерархию избранных, в борьбе с которой она когда-то возникла».

Все в точку! Зеленый должен был положить конец иерар­хии доминирования, а не иерархии роста. Последняя как раз и дает возможность преодолеть иерархию доминирования. Как мы видели, одна из первоочередных причин, почему произошел этот провал левых, связана со следу­ющим фактом: всегда, когда мы отвергаем иерархии роста, то автоматически, неизбежно и по умолчанию усиливаем иерархии доминирования. Вообще больше ничего и делать не надо для этого: все мы появляемся на свет с врожденной склонностью к формированию иерархий доминирования. Без какого-либо противостоящего этому движения, которое гнет и развивает нас, генерируя тренд в направлении наших высших мироцентрических и интегральных потенциалов, мы скатываемся к самому низкому из общих знаменателей, а именно к нашим эгоцентрическим и этноцентрическим влечениям к обретению власти и силы.

А ведь когда изначально мироцентрические концепции ре­грессируют к этноцентрическим проявлениям, они принимают оттенок всех производных янтарной стадии: абсолютистское, фундаменталистское, подразумевающее только один правильный путь отношение, на которое мы покупаемся с религиозным пылом, готовы расстреливать на месте и не брать пленных. Мы видели, как это происходило с самой наукой, когда она скатилась к янтарному научному материализму и редукционистскому сциентизму; с феминизмом — когда тот скатился к статусу абсолютистской религии, малейшее несогласие с которой рассматривается теперь как нечто глубоко и демонически сексистское. То же мы видели и в случае с марксизмом, де факто превратившимся в религию, которой были фанатично привержены миллионы людей. Независимо от того, является ли религия опиумом для народа, марксизм уж точно стал опиумом для интеллектуалов. То же справедливо и в отношении многих политических идеологий: даже те, кто исходит из оранжевой или зеленой позиции, когда они оперируют на основе лишенного сомнений рвения и абсолютистского энтузиазма, скатываются к низшим этноцентрическим и даже эгоцентрическим формам поведения, стоящим в шаге от стихийного бедствия.

В подобной ситуации соскальзывание из холархий роста в иерархии доминирования фактически неизбежно… и ведет к катастрофе, если это происходит с эволюционным авангардом. Стоит ли удивляться, что эволюция схлопнулась?

Некоторые люди, ранее представлявшие дисфункциональный зеленый (такие как сам Флад), начинают понимать, какой вклад они внесли в возникновение вала озлобленного негодования, приведшего Трампа в Белый дом. Но лишь немногие из них уже полностью понимают необходимость формирования холархий роста, которые реально обратили бы этот тренд вспять. Отвержение иерархий в целом — тенденция плюралистической/релятивистской волны: она попросту бьется в ужасе при одной мысли о том, что какие-то позиции могут быть лучше, выше или более ценными, чем другие. (Как мы уже видели, зеленый расправляется со всеми иерархиями, какими бы они ни были, путем производства собственных фальшивых новостей.) Всякое подобное суждение и ранжирование рассматривается зеленым как корень всех притеснений, несправедливостей и патологических влечений к обретению власти. Клэр Грейвз считал, что, так как зеленый представляет собой наивысшую из стадий первого порядка — и поскольку вложенные друг в друга по матрешечному принципу иерархии, или холархии, снова возвращаются в качестве неотъемлемого свойства всех интегральных стадий второго порядка, — в зеленого изначально встроена гиперчувствительность к любым иерархиям. Поэтому только при переходе на интегральные стадии формируется в уместной мере заботливое и осторожное отношение к второпорядковым иерархиям. Коль скоро иерархии доминирования поистине стали источником многих, если не всех социальных притеснений и несправедливостей, зеленому нужно научиться сохранять бдительность в отношении любых суждений, ранжирования и тенденций к оцениванию, и он глубоко мотивирован искоренять эти проявления всюду, где с ними сталкивается.

Но подобное воззрение в бездумной и экстремистской форме не представляет собой ничего, кроме гипертрофированной, рефлекторной и неосознанной реакции зеленого. Причем, как мы видели, сам он по факту не верит в свою позицию. Он может прийти к выводу, что, скажем, суждения о ценности чего-либо плохи, только произведя серию ценностных суждений о сложившейся ситуации. Зеленый сам имеет систему ценностного ранжирования, которая присуждает неранжированию более высокий ранг как чему-то более хорошему и ценному, нежели ранжирование. Это само по себе, безусловно, оказывается актом ранжирования. У зеленого на самом деле очень сильная иерархическая система суждений, размещающая все иерархии на нижних ступенях и «неиерархию» на вершине. Это не что иное, как иерархия. Зеленый верит, что его взгляды безусловно лучшие в мире, где, по идее, ничто не должно быть лучше другого. Что может быть дальше от отсутствия суждений: это самое что ни на есть четкое суждение, которому рьяно следует зеленый! Я повторяюсь, но основные мои мысли таковы: 1) цели зеленого — результат очень высокого развития; 2) сам зеленый лишен легитимных средств убедительного обоснования своих целей; 3) что еще хуже: у него вообще нет пути достижения своих целей. Если все это суммировать, мы получим колоссальный провал зеленого, связанный с его неспособностью показать, куда нам двигаться.