Княжич

В один из дней зашел к Лыковым попрощаться Васька Скурыдин. Пришел черед его и товарищей сменить донковских сторожей на Воргле реке. Днем, старший, тридцатипятилетний боярский сын Савин, опытный ратник, с пятнадцати лет бывший в сторожах, проверил готовность своих подчиненных к выезду на службу. Поворчав на казаков за плохонькую одежду и малые припасы, он остался доволен вооружением сторожей и состоянием основных и запасных коней. Заметил, что едут все назначенные, не придется платить по полуполтине в день на человека в пользу заменившего его товарища, как это было прошлый раз. Не забыл Савин предупредить о том, что за самовольный уход до смены, повлекший проникновение противника, нарушителям грозит смертная казнь, а за плохое исполнение своих обязанностей, наказание кнутом. Объявив всем собраться для похода возле его дома сразу после заутрени, Савин распустил сторожей.

Прощаясь, Васька по очереди обнял Евдокимовну, которая его расцеловала, Лыкова и Андрея.

— Может со мной? — лукаво посмотрев на Евдокимовну, предложил он княжичу.

— Я хоть сейчас! — согласился Андрей.

— Куда ты его! — не поняв шутки, набросилась на Ваську Евдокимовна. — Посмотри на него, человек еще от болезни как следует, не отошел, а ты на коня хочешь посадить!

— Я пошутил Арина Евдокимовна! — ответил, улыбаясь, Васька. — Но в следующий раз обязательно!

У ворот, Скурыдин еще раз обнял Андрея:

— Выздоравливай! Что-то ты грустный! Что-нибудь с Ксюшкой?

Андрей уклонился от прямого ответа.

— Нет! Возвращайся целым и невредимым! — изобразив подобие улыбки, ответил он.

Евдокимовна на прощание перекрестила его, произнеся напутствие в дорогу:

— Пусть Бог хранит тебя!

А Мартыныч молча пожал руку.

Сторожа выехали после третьих петухов[28], когда первые лучи новой зари еще прятались за посветлевшей линией горизонта в степи за Доном. Отъезд сопровождался звуками нетерпеливого коровьего мычания раздававшегося из дворов стрелецкой слободы. Животные, торопили заспавшихся хозяек на дойку. Половину пути, дорога шла по правому берегу Дона, заросшего лесом, прерываясь открытыми пространствами. Людей, сел и деревень не было видно, но следы человеческой деятельности присутствовали. То внезапно появившееся ржаное поле, то почти незаметная землянка с тропинкой ведущей от нее к пруду. Земля эта, когда-то была вотчиной рязанских князей. Стояли здесь укрепленные города Романцев и Тешев с княжеской администрацией собиравшей оброки в окружавших их селениях. В 1483 году вассальное от Рязани Елецкое княжество, а в 1517 году и само княжество вошли в состав Московского государства. Отдавая приоритет бесконечным войнам с Литвой и Швецией на западе, Москва незаметно теряла эти земли на юге и юго-востоке. Маленькие городки-крепости, когда-то защищавшие не только Рязань, но и Москву от набегов кочевников были покинуты гарнизонами удельных князей, ставших воеводами, стольниками, стряпчими и дьяками[29] Великого князя Всея Руси. Городки как будто перестали существовать. Их названия исчезли из официальных летописей, а память о событиях, отражаемая в городских писцовых книгах, сгорала в огне пожаров вместе с этими городками. Почти ежегодные нападения татар на русские окраины делали жизнь в таких населенных пунктах невыносимой. Татары внезапно появлялись, опустошали городки и быстро уходили. С 1507 года, когда крымские татары совершили первое нападение на Московское государство по 1583 год, то есть за 76 лет было совершено 29 набегов на эти земли.

Особенно разрушительным было нашествие 60-тысячного войска Девлет-Гирея летом 1555 года. В это время были разорены все подонские населенные пункты: Елец, Тешев, Лебедянь, Романцев и другие. В 1571 году, татарами, была сожжена Москва, уведены в рабство 60 тысяч человек.

Но год, в который новик Скурыдин ехал на свою первую сторожевую службу был относительно спокойным. Не последнюю роль в достижении этого спокойствия сыграли безвестные сторожа и станичники. Когда в июне 1572 года, 120-тысячное полчище (в том числе 7 тыс. янычар) Девлет-Гирея вновь пошло на столицу Руси, поход закончился полным крахом. По сообщениям станичников и сторожей удалось правильно определить направление движения крымчаков. Боярин Михаил Воротынский встретил врага за Окой, у Серпухова. У села Молоди, в 60 км южнее Москвы, войско крымского хана было полностью разгромлено 50-тысячной русской ратью. Остатки войска бежали с поля сражения. С ханом в Крым вернулись около 20 тыс. человек. Турецкие янычары погибли все. После столь жестокого урока крымские татары в течение 20 лет такими силами не тревожили русские окраины.

Солнце уже поднялось над горизонтом, когда всадники проехали развалины лебедянского городища. Два казака, проскакав вперед, осмотрели берег Дона. Здесь, через всю реку, за островом посередине реки, шла мель, удобная для преодоления водной преграды кочевниками. Не найдя ничего подозрительного они присоединились к основной группе. За городищем дорога вывела ратников к броду через небольшую, но глубокую, с почти невидимым течением реку Красивая Меча, берега которой были покрыты лугами и лесом. Достигнув места впадения реки в Дон, сделали первый привал. На следующий день, с рассветом снова тронулись в путь. Наступил полдень, а Савин все молчал, ни слова не говоря о привале. Вскоре дорога пролегла по открытому пространству высокого берега реки, с которого открывался вид на «Дикое поле» — бескрайнюю степь, начинающуюся сразу за редким лесом на противоположном берегу. Слева, река голубой лентой огибала ее, отделяя высокий лесистый берег от заиленного степного. Справа, внизу в лощине, шумел бор, и слышалось журчание какой-то речушки, впадающей в большую реку.

— Привал! — объявил Савин казакам. Все спешились. Выбрав поляну, завели коней в тень. Двое казаков, достав, из притороченного мешка казан, пошли вниз за водой, а третий, взяв топор, пошел собирать и рубить сушняк.

Васька, было, собрался помочь ему, но Савин остановил его:

— Без нас все сделают! Пойдем-ка, я тебе что покажу!

Они подошли к самому краю обрывистого берега. Василий посмотрел вниз. Глубоко внизу, в саженях одиннадцати, набегая на отвесный, сложенный известняками берег, на быстром течении, заворачивалась в воронках поверхность реки. У него захватило дух. Василий шагнул назад и запрокинул голову вверх. Высоко над ними парил, высматривая добычу, орел. Юноша посмотрел по сторонам. Из противоположного отвесного берега речушки, с выступающими плитами известняка поднимался вверх заросший кустарником крутой вал заброшенного городища, на вершине которого виднелись истлевшие остатки крепостной стены.

— Елец[30]! — пояснил Скурыдину Савин. — Старинный русский город!

Елец!!! В горле Василия запершило, к глазам подступили слезы. Из поколения в поколение в роду Скурыдиных передавалось предание о том, что их предок в рядах Елецкого полка сражался на Куликовом поле. Вот оно место, откуда пошел воинский род Скурыдиных!

— А что за река внизу — украдкой смахнув рукавом слезу, спросил юноша.

— Река называется Быстрая Сосна, а та, что впадает в нее, Ельчик! Гору, на которой мы стоим, Аргамачьей зовут.

— Странное название!

— Лет двести назад, этот город осадили многочисленные войска Темир-аксака[31], мудрого и жестокого завоевателя. Они взяли крепость в кольцо, вырубив леса окружавшие его. Один из знатных воинов Темир-Аксака, решив устрашить своей удалью жителей осажденного города, пустил вскачь своего аргамака вдоль отвесного берега горы. Скакун не удержался на обрывистом берегу и рухнул в воды реки вместе с всадником. Лошадь и наездник утонули в реке, а гора с тех пор стала называться Аргамачьей.

— Что стало с городом?

— На третьи сутки Темир-Аксак взял город не оставив никого в живых. После разгрома Ельца Темир-Аксак дошел до верховьев Дона, направляясь к Москве. Войск у Московского князя не было. За пять лет до этого, в битве на Куликовом поле погибли лучшие из лучших защитников земли Русской. Страна была обречена. Но орды завоевателя внезапно повернули назад и навсегда ушли за пределы Руси!

— Почему?

— Разное люди говорят! Я тебе потом расскажу. Пойдем, руки вымоем, скоро еда будет готова!

По крутому берегу, они спустились к Ельчику. Даже в жаркий летний день его вода обжигала холодом кисти рук. Умывшись, они поднялись наверх. У костра хозяйничали казаки. В подвешенном над огнем казане варилась пшенная каша с мясом. Аромат поспевающей каши собрал у казана голодных людей, с нетерпением ожидающих ее готовности. Наконец, Филька Григорьев, добровольно взявший на себя обязанности повара, положил в деревянную миску немного дымящейся каши и произнес, обращаясь к Савину:

— Сними пробу боярин!

Савин, достал из-за пояса ложку и зачерпнул ею дымящееся варево.

— Горяча кашка! — обжегшись, сгримасничал он. — Разноси!

Получив от Фильки порцию каши и кусок хлеба, ратники, наложив на себя крестное знамение и наскоро пробормотав «Очи все на тя, Господи, уповают…», приступили к еде.

Отдых был недолог. Собравшись, сторожи, снова двинулись в путь. Всадники спустились вниз и проехали мелководный Ельчик. Дальше дорога вела на вершину холма с заброшенным елецким городищем. В заросшем редким леском валу едва угадывались очертаниях стоявшей здесь когда-то крепости. Свернув на почти невидимую с дороги тропинку, въехали в лесок. Тропинка оборвалась на небольшой поляне. Посреди нее стоял почерневший от старости, покосившийся прямоугольный четырехстенный сруб под двускатной крышей над которой возвышался крест.

— Часовенка! — произнес кто-то из всадников.

Часовней это строение никак нельзя было назвать. Оно было настолько мало, что входная дверь заняла всю ее западную стену, и у строителей даже не хватило высоты, чтобы устроить потолок. Воины осенили себя. крестным знаменем. Ни души.

— Варфоломей! — громко крикнул Савин и прислушался.

Ему никто не ответил. Тишина.

— Варфоломей! Ты еще жив! Не бойся, свои! — опять прокричал боярский сын, пояснив товарищам:

— Глухой он!

Долго ждать старца не пришлось. Небольшого роста ветхий старик, седой как лунь, с клюкой в руке неожиданно появился из леска. Волосы до плеч, борода до пояса, скромная одежда, состоящая из домотканой рубахи и портов выбеленные солнцем до бела, простенькие лапотки на ногах, говорили о его аскетическом, неприхотливом образе жизни. Благообразное лицо, умные выцветшие стариковские глаза, ласково глядящие на мир, вызывали уважение.

— Ванюшка! Как я рад тебе! — прошамкал Варфоломей, беззубым ртом. Савин спешился и обнял подошедшего старика:

— Давно мы с тобой дядя Варфоломей не виделись! Переживал я за тебя!

— Ну, как же? Месяца три, не больше! — ответил старик. — Я здесь не скучаю. Меня не только ваши, но и с Усть-Талицкой сторожи, ребятки проведывают!

— А все же, дядя Варфоломей, татарва не наведывалась?

— Нет, милый Ванюшка, в этом году ни разу. Да, что мне сделается?

Савин знал, что дряхлый старик татарам не нужен, да и взять с него нечего. Помучают, поиздеваются, а до смерти может, не убьют. Лет пятнадцать живет Варфоломей в скиту под горой. Говорят, раньше был богат и знатен, в Думе государственные вопросы решал! Очень большие заслуги перед отечеством имел. Только в опричнину кто на это смотрел? Вырезали кромешники всю его семью и родственников. Самого до поры не тронули. Есть у государя забава, смотреть, как жертва сама от страха медленно умирает. Бросил все опальный боярин, постригся в монахи под именем Варфоломея и ушел в скит на берег Быстрой Сосны. Забыли палачи про него. А ему уже идти некуда. Так и замаливает здесь в глуши грехи свои и чужие!

— Я тебе дядя Варфоломей четь мучицы ржаной и пуд копченого мясца с сальцем привез. Наверное, хватит до ноября! А там, кто в последнюю смену поедет, на зиму тебе припасы и подвезет!

— Спасибо! Что бы я без вас делал? — с благодарностью произнес Варфоломей. Раньше, когда у него были силы, он сам сеял и собирал урожай. Но теперь, без чужой помощи, он мог быть обречен на голодную смерть.

— Смотрю я Ваня, у тебя новик объявился? — спросил старик, увидев Василия. — Прошлый раз ты был вроде с Тимиром Старыниным?

— Какая у тебя хорошая память дядя Варфоломей! На Усть-Талицу Тимира расписали! Вместо него боярский сын Васька Скурыдин! Богатырь! Подойди к нам Василий!

Скурыдин поздоровался за руку с Варфоломеем.

— Дядя Варфоломей! Васька парень любознательный, хочет знать, по какой причине Темир-Аксак неожиданно ушел восвояси. Расскажи ему, пока мы с казачками припасы тебе в землянку отвезем! — попросил Варфоломея Савин.

Савин и казаки, поехали по тропинке к скиту Варфоломея, а Ваську, взяв под руку, старик повел к часовне. Скурыдин помог открыть ему скрипучую перекошенную дверь.

— Сала нет смазать петли! — оправдываясь, пояснил старик. — Если Ваня привез, обязательно смажу!

Внутри на полке у восточной стены, стояла всего одна икона, из-под которой спускался плат с вышитым крестом, а рядом и ниже были развешаны полотенца, также с вышитыми крестами. Старик и Василий перекрестились.

— Ваня привез из Донкова, — объяснил наличие полотенец, старик.

На иконе была изображена Богоматерь с сидящим на Ее правой руке младенцем. Обхватив Богоматерь за шею, младенец щечкой припал к Ее руке. Богоматерь с нежностью смотрела на младенца и в то же время была грустна, словно предвидела страдания Сына на Его земном пути.

— Это икона Владимирской Божией Матери, главной святыни Руси — приступил к рассказу отшельник. — Настоящая Владимирская икона написана апостолом Лукой на доске от того стола, за которым трапезовали Иисус Христос, дева Мария и Иосиф Обручник. Сначала она находилась в Иерусалиме, потом в Константинополе, Киеве, Вышгороде, Владимире и, наконец, попала в Москву.

Варфоломей замолчал, чтобы передохнуть.

— А кто эту икону написал? — спросил, возобновляя разговор, Васька.

— Имени не знаю, но говорят, что она руки одного из учеников Андрея Рублева.

Подождав некоторое время, старик продолжил рассказ:

— Разгромив Елец, Темир-Аксак направился к Москве. Князь Василий Дмитриевич спешно собрал войско, вышел на берег Оки, где и остановился. Сил для отражения нашествия явно не хватало, и тогда князь послал гонца к митрополиту с просьбой принести из Владимира икону Божьей матери. Десять дней несли икону до Москвы. Люди шли и постоянно повторяли: «Матерь Божия, спаси Землю Русскую!» И молитва народа была услышана. Темир-Аксак бежал, гонимый силою Пресвятой Девы! Погибших в сражении с Темир-Аксаком ельчан похоронили в братской могиле на месте сражения, а над ней поставили эту часовню, за которой присматриваю я. Придет время и меня не будет. Найдется тот, кто будет ухаживать здесь вслед за мной. Потом, другой! И так веками пока существует Россия. Память о погибших в битве воинах и защитнице Земли Русской Матери Божией будет вечна!

Старик закончил рассказ и, перекрестившись, закрыл дверь часовни:

— Ну, тебе пора отрок!

Действительно, из леска послышались голоса возвращающихся ратников.

— Все уложили на место! Землянку подновить не мешало бы! Может на обратном пути? — спросил отшельника выехавший на поляну Савин.

— Спасибо тебе Ваня и вам добрые люди за заботу о старике! — поблагодарил сторожей Варфоломей! — Ничего не надо. На мой век хватит!

— Тогда попрощаемся дядя Варфоломей! Нам пора! — сказал Савин. Нагнувшись с коня, он обнял голову старика. — Прощай, старче!

Сворачивая с тропинки на дорогу, Скурыдин обернулся назад. На фоне часовенки виднелась фигурка старика, осеняющего крестным знаменем удаляющихся от него ратников.

По лесной дороге, проходящей вдоль берега Быстрой Сосны, очень скоро всадники достигли реки Воргол. С покрытого луговой растительностью плато перед ними открылся вид на глубокое горное ущелье по дну, которого протекала река. Над берегом реки с двух сторон на высоту 15–18 саженей поднимались серые скалы, образуя красивую, утопающую в зелени долину. Прямо напротив них, на другом, крымском берегу Воргла была видна вышка, окруженная земляным валом, с фигуркой дозорного на ней. Один из казаков громко свистнул. Дозорный повернулся к ним и приветливо замахал рукой.

— Спит Емеля! — беззлобно заметил один из казаков и тоже помахал ему. Все спешились и, взяв коней под уздцы, повели их к обрыву, чтобы спуститься вниз по знакомой им тропинке. От реки уже тянуло вечерней прохладой, когда они, осторожно обходя известковые выросты, выбрались на вершину другого берега. Здесь их встретил старший сменяемых сторожей боярский сын Гридчин Ждан. Он обнял каждого, хваля прибывшую смену:

— Молодцы! Вовремя приехали! А мои, наверное, только к утру соберутся!

Сторожа на реке Воргол выставлялись не зря. Через нее проходил так называемый Муравский шлях. По нему, Кальмиусскому и Изюмскому шляхам приходили грабить Русь татары. Во время своих набегов татары старалась обходить трудные переправы через реки, глубокие овраги, болота и другие препятствия, хотя вместе с тем и полноводные реки их не пугали. Эти препятствия были для них неудобны на обратном пути, когда обремененные добычею и пленными, они спешили уйти от погони. Поэтому и Муравский шлях, как и другие, шел, изгибаясь, между верховьями рек по водоразделу бассейнов Северского Донца и Днепра. Муравскийй шлях был известен всем, но никто не знал все его извороты! Он был не дорогой, а направлением, по которому следовали татары. Это была широкая, местами, суживающаяся полоса земли, в зависимости от рек, болот, трудно проходимых лесов, и ведшая от Крымского Перекопа в самое сердце Poccии, к Туле. Поэтому, хотя всем было известно, где пролегал шлях, никто не мог знать, где именно по нему будут пробираться татары, на какой пойдут «перелаз». Особенно это относилось к немногочисленным чамбулам, которые нападали на русские окраины по два раза в год. Целая орда, если ее вел сам хан, не соблюдала особой осторожности. Войска растягивались в ширину на несколько верст.

Река Воргол, была естественным препятствием, на пути татар, тайком пробирающихся внутрь России. Пройдя в брод «перелаз» через реку Сосну в районе впадения в нее Полевой Ливны, они встречали на своем пути Воргол, переехав который, поднимались вверх по водоразделу в верховьях рек Плава, Зуша и Красивая Меча, к Туле. Последние из сменяемых приехали почти в полночь. Ночь обе смены, выставив дозорных, провели у костра. Смена расспрашивала старожилов о службе, а те о своих близких, которых не видели полмесяца. Утром новые сторожа заступали на дежурство. Двойкам были распределены маршруты. Забравшись на вышку, вместе со сторожевыми головами, уточняли ориентиры, сигналы для связи. Скурыдина с собой оставил сам Савин. В течение двух недель он будет патрулировать с ним окрестности в нижнем течении Воргла, учить службе. Сменяемые спешили. Наконец все вопросы утрясли и отстоявшие службу сторожа, попрощавшись, повели своих коней к тропинке в ущелье.

Савин, проинструктировав старших казачьих двоек, отправил их на маршруты. Одну, вверх по течению Быстрой Сосны, другую в верховье Воргла. Договорились о встрече каждые три дня на посту у вышки.

Проводив взглядом отъехавших казаков, Савин, тяжело вздохнув, произнес:

— Теперь наша очередь!

Пришпорив коня, он направил его вдоль ущелья вверх по течению Воргла. Скурыдин последовал за ним.

Вначале служба не казалась Скурыдину тяжелой и утомительной. Было даже интересно. Его удивляли и вызывали любопытство возникающие из ущелья причудливых форм скалы, у каждой из которых, оказывается, были свое название и своя история. О некоторых из них ему рассказал Савин.

— Вот посмотри! — остановив коня, показывал он на другой берег Воргла. — Скала, а внутри ее пещера. Называется «Копченый Камень». Внутри пещеры длинные ходы. Никто не знает, куда они ведут. Наши казаки там были. Но далеко идти не решились.

— А это «Ворон-Камень»! — подъехав к самому краю ущелья, рассказывал он Ваське про лежащую у их ног скалу. — Здесь также есть пещера. Сказывают, лет сто назад, преследовали татары наших казаков с атаманом Вороном. Обложили враги их со всех сторон. Предпочтя плену, смерть, храбрецы решили увлечь татар к вершине скалы и незаметной с поля пропасти. Ворон и его казаки на скаку бросились в пропасть, а за ними сорвались и погибли увлеченные враги. С тех пор скала и пещера получили название «Ворон-Камень».

За полдня они доехали до верховьев Воргла. Широкое лесистое ущельем с берегами, поднимающимися на 15–18 саженей вверх, переходило в пологие холмы, между которыми вилась небольшая река.

— Это граница нашего участка, — пояснил молодому сторожу опытный Савин. — Дальше сторожат казаки Филька Григорьев и Евсейка Печенкин. Наше дело местность с вышки обозревать и Воргол с прилегающими землями сторожить, овраги и лощины, где басурманы могут спрятаться, осматривать. Делать это нужно осторожно, скрытно, чтобы враг не заметил. А, обнаружив его сразу послать гонца к воеводе Вельяминову. Самим продолжать наблюдение за врагами и по возможности взять «языка» для того, чтобы узнать их намерения. Татарин хитрый! Может специально обнаружить себя малыми силами на ложном направлении, а большими совершить набег!

Немного рассказал Савин начинающему сторожу о тактике татар. После того, как князь Воротынский разбил в бою у села Молоди 120-тысячную армию крымских татар, большими силами на Россию они уже давно не приходили. Но жителям пограничных городов от этого стало не легче. Татары стали нападать отдельными чамбулами численностью до семисот человек. Каждый всадник в чамбуле имеет с собой по 2–3 запасных лошади. Уставшую лошадь наездник меняет на ходу на новую. Лошадь, натренированная хозяином, освободившись, послушно бежит вслед за ним. За ночь, на своих лохматых низкорослых лошадках татары могут преодолевать до 80 верст. Днем прячутся в лощинах, оврагах и лесах. Через реки крымцы переправляются без судов, держась за гривы коней, а к хвостам привязывают мешки с провиантом, положив их на деревянные брусья или на связки камыша. Вооружение татарина составляют колчан с длинными стрелами, кривая и длинная татарская сабля, турецкий или персидский, короткий и широкий кинжал и иногда короткое копье. Некоторые берут с собой также пики, похожие на рогатины.

Рядовой татарский воин, не носит других доспехов, кроме своей обычной одежды, черной бараньей шкуры, надеваемой днем шерстью вверх, а ночью внутрь, и такой же шапки. Но знатные татары, мурзы, подражают туркам и в одежде, и в вооружении.

Провиант, хранят в кожаных мешках, которые привешиваются к лошади или носятся с собой. Припасы эти состоят обычно из пшена, высушенного на огне, или толченого и поджаренного, или смолотого (у них есть и мельнички), которое разводят водой. В таком виде оно служит иногда пищей, иногда питьем. Кроме того, татары берут в поход сыр, мясо, в том числе и лошадиное, копченое, или вяленое, или сушеное, изрезанное на мелкие кусочки и лишенное костей, которое они набивают в мешки. Пищей им служат также кобылий сыр, молоко и род кислого молока, которое они особенным образом приготовляют и считают лакомством.

Савин, наслышанный о подвигах новика в стычке с разбойниками, все равно счел нужным его предупредить:

— В рукопашном бою татары половчее наших. Сам понимаешь, все время только знай, и воюют, ничем другим не занимаются! Хитрее, чем подумаешь, глядя на них. Сражаются до конца, смерти не боятся! Но эти их качества не мешают нашим казакам в поле смело выезжать в одиночку навстречу четырем таким воинам.

Учил так же Савин новика, как по ширине сакмы, глубине следа пробитого в травяном покрове почвы копытами лошадей или по вихрям пыли, определить численность врага, как прятаться от него в укрытиях.

Объезд лощин и оврагов утомлял своей однообразностью. Кожа, особенно на шее и руках чесалась от укусов комаров и слепней, постоянно хотелось спать. Интерес и любопытство первых дней сменились равнодушием и скукой. Казалось, что вся служба в сторожах будет такой. Но на шестой день обстановка резко изменилась.

Утром, когда Скурыдин стоял на вышке, высматривая едущих к месту сбора казаков, на взмыленном коне прискакал Бардаков Ромашко, казак из сторожи направленной вверх по берегу Сосны.

— Татары, сотен десять, не меньше, у Ливенки в брод Сосну переходят. Алешка Леонтьев за ними следит! — торопливо сообщил он.

Савин, опросив казака про Леонтьева, отправил его в Донков к воеводе.

— Доложишь ему! — приказал он.

Вскоре, он скрылся с их глаз в ущелье и вновь показался на ровном плато, высокого берега Воргла. Доехав до леса, казак пропал из поля зрения.