Изумительный Морис и его ученые грызуны

Морис втянул голову обратно в окно.

– Что думаете? – промолвил он. – Дилижанс, четверка лошадей, вероятно, в мешках с почтой найдется что-нибудь ценное. Эх, глядишь, целая тысяча долларов, а то и больше. Паренек может сесть за кучера. Попытка не пытка?

– Морис, это же кража, – отозвалась Персики. Она устроилась на сиденье рядом с мальчишкой. Персики была крысой.

– Ну, не то чтобы прямо кража, – запротестовал Морис. – Скорее… находка. Возница сбежал, так что это все равно что… о, спасение имущества! Точно, мы можем вернуть его за вознаграждение. Так гораздо лучше. Законно опять же. Ну что, согласны?

– Люди начнут задавать слишком много вопросов, – напомнила Персики.

– Если мы просто-напросто бросим все это добро на дороге, его все равно сопрет какое-нибудь мур-р-рло, – взвыл Морис. – Какой-нибудь ворюга все приберет к рукам! Может, пусть лучше оно нам достанется, а? Мы-то не воры.

– Морис, мы ничего не возьмем, – отрезала Персики.

– Ну тогда давайте украдем лошадь грабителя, – предложил Морис, так, словно для достойного завершения этой ночи необходимо было похитить хоть что-нибудь. – Если крадешь у вора, это не кража, потому что одно отменяет другое.

– Мы не можем просидеть здесь всю ночь, – заявил парнишка Персикам. – Тут он прав.

– Точно! – с энтузиазмом подтвердил грабитель. – Вы же не можете просидеть здесь всю ночь!

– Точно, – подхватил хор голосов изнутри его брюк, – мы не можем тут всю ночь просидеть!

Морис вздохнул и снова высунулся в окно.

– О’кей, – протянул он. – Вот как мы поступим. Ты стоишь неподвижно, глядишь прямо перед собой, и чтоб мне без фокусов, а то мне стоит только словечко сказать…

– Не говори словечка! – взмолился грабитель.

– Идет, – согласился Морис. – В наказание мы заберем твою лошадь, а тебе достанется карета, потому что это кража, а воровать позволено только ворам. Согласен?

– Как скажешь! – откликнулся грабитель, но тут же, подумав, поспешно добавил: – Но только, пожалуйста, ничего не говори!

Бедолага по-прежнему глядел прямо перед собою. Он видел, как из дилижанса вышли мальчишка с котом. За спиной его слышались разнообразные звуки: эти двое забирали его лошадь. Грабитель подумал о мече. Ну да, ему, конечно, достанется целый почтовый дилижанс, но ведь есть еще такая штука, как профессиональная гордость!

– Ладно, – снова раздался кошачий голос. – Мы уходим, а ты пообещай, что с места не двинешься, пока мы не скроемся из виду. Обещаешь?

– Слово вора, – отозвался грабитель, медленно опуская ладонь на рукоять меча.

– Хорошо. Мы тебе, безусловно, доверяем, – откликнулся кот.

Грабитель почувствовал, как штаны его стали значительно легче – крысы высыпали наружу и порскнули прочь. Звякнула упряжь. Он выждал мгновение, затем стремительно развернулся, выхватил меч и кинулся вперед.

Ну, чуть-чуть вперед. Он бы, конечно, не грянулся оземь с таким грохотом, если бы кто-то не связал вместе шнурки его ботинок.

Все говорили, он просто изумителен. Изумительный Морис, вот как его прозвали. Но он вовсе не собирался никого изумлять. Просто так вышло.

Когда в один прекрасный день, сразу после обеда, он посмотрел на свое отражение в луже и вдруг понял: «Это ж я», он сразу догадался: что-то тут не так. Прежде он себя не осознавал. Конечно, вспомнить, что он там про себя думал до того, как стал изумительным, было непросто. Кажется, прежде в голове его плескалось что-то вроде супа.

А потом еще эти крысы, которые жили под мусорной кучей в углу его законной территории. Морис понял, что крысы учености не чужды, когда напрыгнул на одну такую, а крыса возьми и скажи: «Послушайте, а может, сперва поговорим?» – и какая-то часть его изумительно нового сознания подсказала: нельзя жрать того, кто владеет даром речи. По крайней мере, не выслушав сперва до конца.

Крысой этой была Персики. Она оказалась совсем не такой, как все прочие крысы. Равно как и Фасоль Опасно-для-Жизни, Пончик Вход, Гуталин, Гуляш, Большие Скидки, Токси и все остальные. Но, в конце-то концов, и он, Морис, больше не был таким, как прочие коты и кошки.

Внезапно оказалось, что прочие коты и кошки ужасно глупые. Так что Морис теперь предпочитал держаться крыс. С ними хоть поговорить можно. Он отлично с ними ладил, пока помнил, что ни в коем случае нельзя жрать их друзей-знакомых.

Крысы постоянно изводились насчет того, с чего это они вдруг поумнели. Морис считал это пустой тратой времени. Как вышло, так вышло, чего уж там. Но крысы все судили да рядили, – может, они чего с мусорной кучи съели? – и даже Морис понимал, что это все равно не объясняет, с какой стати изменился он сам, ведь он-то никогда не ел никакой помоечной гадости. А с той мусорной кучи – тем более, памятуя о том, откуда она взялась…

Про себя Морис решил, что крысы, откровенно говоря, твари тупые. Ладно, пусть умные, но – тупые. Морис – дело другое, Морис – ушлый, он прожил на улице четыре года, нос его покрыт шрамами, а от ушей почитай что ничего не осталось. Он выступал так вальяжно, что, если бы не сбавлял шаг, того гляди опрокинулся бы. Когда он распушал хвост, прохожим приходилось обходить его по широкой дуге. Да уж, не будучи ушлым, поди продержись на улице четыре года – тем паче когда вокруг рыщут все эти собачьи своры и предприимчивые скорняки! Чуть зазеваешься – и станешь обедом и парой перчаток. Приходится быть ушлым, без этого – никак.

А еще надо быть богатым. Ему пришлось долго объяснять крысам, что это такое, но Морис исходил город вдоль и поперек и знал, как в нем все устроено. Деньги, втолковывал он, это ключ, отпирающий все двери.

И вот однажды он повстречал глуповатого на вид парнишку, который играл на дудочке, перед ним лежала кепка, а в кепке – монетки, – и Морису пришла в голову идея. Изумительная идея. Вот так нежданно-негаданно, бац! – и его осенило. Крысы, дудочка, глуповатый на вид парнишка…

И Морис сказал:

– Эй ты, глуповатый парнишка! Хочешь сколотить целое состоя… не туда смотришь, малыш, я тут, внизу…

Уже занимался рассвет, когда конь разбойника вышел из лесу, преодолел перевал и остановился в удобной рощице.

Ниже протянулась речная долина, а к скалам прилепился городишко.

Морис, потягиваясь, вылез из седельной сумы. Глуповатый парнишка помог крысам выбраться из второй. Грызуны всю дорогу ехали в тесноте, скорчившись на груде денег: вежливость не позволяла им признаться, что никто не хочет спать в одной суме с котом.

– Как называется город, малыш? – спросил Морис, усевшись на камень и глядя на крыши домов сверху вниз. Позади них крысы в очередной раз пересчитывали деньги и складывали их в аккуратные стопки рядом с кожаным кошелем. Они проделывали это каждый день. Даже притом что карманов у Мориса не было, ощущалось в нем что-то такое, отчего хочется пересчитывать наличность по возможности чаще.

– Дрянь-Блинцбург он зовется, – сообщил парнишка, сверившись с путеводителем.

– Кхе-кхе… а так ли нам туда надо, если городишко – дрянь? – спросила Персики, отвлекшись от счета.

– Ха, так ведь он зовется Дрянью вовсе не потому, что он такой плохой, – возразил Морис. – На самом деле это такое иностранное слово – «дрен», понимаете? Такие подземные трубки для осушения почвы.

– То есть на самом деле это Дрен-Блинцбург? – переспросил Пончик Вход.

– Ага, его назвали «Дрен», потому что… – Изумительный Морис замялся, но лишь на долю секунды, – потому что у них тут проложен этот самый подземный водоток, представляете? Здешние края очень отсталые. Об осушении болот никто и не слыхивал. А вот в Блинцбурге есть самый настоящий дрен, жители им ужасно гордятся и хотят, чтобы все об этом знали. Небось, чтоб на этот дрен хотя бы одним глазком глянуть, билет покупать придется.

– Это правда, Морис? – спросил Фасоль Опасно-для-Жизни. Спросил очень вежливо, но понятно было, что на самом-то деле он имеет в виду: «Морис, я не думаю, что это правда».

Ох уж этот Фасоль Опасно-для-Жизни. Как с ним трудно иметь дело! Странно, но факт. Глядя сверху вниз на крысу-альбиноса с белоснежной шерсткой и розовыми глазками, Морис подумал о том, что в былые времена такого мелкого, бледного задохлика он даже жрать бы не стал. Фасоль Опасно-для-Жизни не поймал его взгляда: слишком он был близорук. Разумеется, почти полная слепота – не то чтобы серьезный недостаток для биологического вида, который бóльшую часть времени проводит во тьме и обладает тончайшим чутьем, вполне заменяющим, насколько представлял себе Морис, зрение, слух и речь, вместе взятые. Например, этот крыс, обращаясь к Морису, всегда поворачивался к нему мордочкой и смотрел прямо на него. Жуть, одно слово. Морис знавал когда-то одну слепую кошку, так вот, она то и дело врезалась в двери, но Фасоль Опасно-для-Жизни – никогда.

Фасоль Опасно-для-Жизни вожаком не был. Вожаком считался Гуляш: крупный, свирепый, малость шелудивый крыс. Пользоваться новообретенными мозгами ему не слишком-то нравилось, а уж беседовать с котом и подавно. Когда крыс постигло Изменение, как они это называли, Гуляш был уже очень стар – слишком стар, чтобы меняться, говорил он сам. Вести переговоры с Морисом он предоставил Фасоли Опасно-для-Жизни, который родился сразу после Изменения. А уж этот крысеныш был умен. Невероятно умен. Даже слишком умен. Имея дело с Фасолью, Морис вынужден был пускать в ход все свои уловки и фокусы.

– Сам изумляюсь, сколько я всего знаю, – отозвался Морис, лениво прижмуриваясь. – Как бы то ни было, городок с виду симпатичный. И, похоже, богатый. Так вот, теперь мы действуем так…

– Кхе-кхе…

Морис терпеть не мог этот звук. Если и есть что похуже, чем Фасоль с его заковыристыми вопросиками, так это Персики с ее покашливанием. Это значит, что сейчас она очень тихо скажет что-то такое, что выведет Мориса из душевного равновесия.

– Да? – рявкнул он.

– А так ли нам надо продолжать делать то, что мы делаем? – спросила крыса.

– Конечно нет, – отозвался Морис. – Я вообще не понимаю, зачем я с вами связался. Я ведь кот, так? Кот – и с моими-то талантами? Ха! Я ж всегда могу рассчитывать на непыльную работенку при фокуснике. Или, скажем, при чревовещателе. Да я чем угодно мог бы заняться, так? – ведь человеки любят кошек. Но поскольку я, знаете ли, невероятно глуп и добросердечен, я решил помочь горстке грызунов, которых, посмотрим правде в глаза, человеки не то чтобы обожают всем сердцем. А кое-кто из вас, – здесь кот уставился желтым глазом на Фасоль Опасно-для-Жизни, – вынашивает идею перебраться на какой-нибудь остров и основать что-то вроде вашей собственной крысиной цивилизации; по мне, так план просто замечательный, но, чтобы воплотить его в жизнь, вам потребуются… что именно, не припомните?

– Деньги, Морис, – отозвался Фасоль Опасно-для-Жизни, – но…

– Деньги. Правильно, ведь на них можно купить что? – Морис обвел взглядом крыс. – С буквы «К» начинается, – подсказал кот.

– Корабли, Морис, но…

– А потом еще вам понадобятся всевозможные инструменты, и, разумеется, еда…

– Но есть же кокосы, – встрял глуповатый парнишка, полируя дудочку.

– О, никак, кто-то что-то сказал? – вскинулся Морис. – И что же ты о них знаешь, малыш?

– На необитаемых островах есть кокосы, – отозвался парнишка. – Мне один человек рассказывал, который их продавал.

– И откуда же они там берутся? – не отступался Морис. Про кокосы он и сам мало что знал.

– Понятия не имею. Они там есть, и все.

– Ты еще скажи, они там на деревьях растут, – саркастически мурлыкнул Морис. – Ёшкин кот, прямо и не знаю, что бы вы делали без… без кого? – Он свирепо зыркнул на грызунов. – Первая буква «М».

– Без тебя, Морис, – отозвался Фасоль Опасно-для-Жизни. – Но, видишь ли, мы на самом деле считаем…

– Да?

– Кхе-кхе, – откашлялась Персики.

Морис застонал.

– Фасоль Опасно-для-Жизни хочет сказать, что воровать зерно и сыр и прогрызать дыры в стенах – это все, ну… – крыса поглядела прямо в желтые кошачьи глаза, – аморально.

– Но так поступают все крысы! – запротестовал Морис.

– А вот нам так поступать не следует, – отрезал Фасоль. – Мы должны отыскать свой собственный путь в жизни!

– Охо-хо-хо-хонюшки! – покачал головой Морис. – Значит, вперед, к острову? К Крысиному Царству! Нет, не то чтобы я смеялся над вашей мечтой, – поспешно добавил кот. – Маленькая мечта всем нужна. – Морис в это тоже свято верил. Если знать, чего люди по-настоящему хотят, хотят очень сильно, – ими можно вертеть как хочешь.

Порою Морис задавался вопросом, а чего на самом деле хочет глуповатый парнишка. Похоже, ничего – только играть себе на своей дудочке, да чтобы его оставили в покое. Но… вот как сейчас с кокосами, – парнишка иногда неожиданно выдавал что-нибудь этакое, наводящее на мысль, что ушки у него на макушке. Такими манипулировать непросто.

А манипулировать людьми коты здорово навострились. Тут мяукнешь, там мурлыкнешь, ласково подцепишь коготком… а ведь прежде Морису об этом и задумываться не надо было. Кошкам вообще ни о чем не надо задумываться. Просто нужно знать, чего ты хочешь, вот и все. А думают пусть человеки. Они ж для того и созданы.

Морису вспомнились добрые старые денечки, до того как мозг его взорвался фейерверками. Он с умильным видом являлся к двери университетской кухни, а кухарки пытались сообразить, чего ему надо. Просто изумительно! Кухарки приговаривали: «Кисонька хочет молочка? Кисонька хочет печеньку? Кисонька хочет вот эти вкусненькие обрезочки?» А Морису всего-то и оставалось, что терпеливо ждать, пока дело не дойдет до знакомых звуков вроде «индюшачья ножка» или «бараний фаршик».

Но ничего магического он не ел, это точно. Ведь зачарованных куриных потрошков не бывает, правда?

Это крысы жрали всякую магическую дрянь. Мусорная куча, которую они называли «домом», а заодно и «обедом», высилась на задворках университета, а университет-то, в конце концов, волшебнический! Прежний Морис почти не обращал внимания на людей, у которых в руках не было миски, но даже он понимал, что здоровенные дядьки в остроконечных шляпах заставляют случаться всякие странности.

А теперь он понял, куда девается весь их магический мусор. Его просто за стену выкидывают. Все эти старые потрепанные книги заклинаний, и подтаявшие свечные огарки, и остатки зеленой пузыристой гадости из котлов – все это сбрасывалось и выливалось на огромную мусорную кучу, вместе с консервными банками, старыми ящиками и кухонными отходами. Ну да, волшебники, конечно, ставили таблички с надписями «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ» и «ТОКСИЧНО», но в те дни крысы читать не умели, зато просто обожали подтаявшие свечные огарки.

То ли дело Морис: вот он-то ничего с мусорной кучи не ел. А что, неплохое жизненное кредо: не жрать ничего такого, что светится изнутри!

Но Морис тоже отчего-то поумнел, примерно в то же время, что и крысы. Загадка, да и только!

С тех пор он делал ровно то, что коты делали всегда. Манипулировал людьми. Теперь, правда, некоторые крысы тоже считались за людей. Люди – они люди и есть, даже если бегают на четырех лапках и называют себя именами вроде Фасоль Опасно-для-Жизни. А такие имена берешь, если научился читать прежде, чем понял, что означают все эти предупреждающие надписи и этикетки на старых и ржавых консервных банках, и тебе просто понравилось, как звучит то или иное слово.

Беда в том, что, раз начав думать, потом ты уже не в силах остановиться. С точки зрения Мориса, крысы думали слишком много. Фасоль Опасно-для-Жизни, конечно, не подарок, но он был так занят своими дурацкими размышлениями о том, как бы крысам создать где-нибудь свое собственное государство, что уж с ним-то Морис вполне мог управиться. А вот Персики – она хуже всех прочих, вместе взятых. Обычный Морисов фокус – заболтать собеседника так, чтобы окончательно сбить его с толку, – с ней вообще не срабатывал.

– Кхе-кхе, – снова откашлялась она. – Мы считаем, что этот раз должен стать последним.

Морис воззрился на нее. Прочие крысы чуть подались назад, а вот Персики взгляда не отвела.

– Мы проделываем этот дурацкий трюк с «нашествием крыс» в самый последний раз, – твердо заявила Персики. – И точка.

– А что на этот счет думает Гуляш? – промолвил Морис. И обернулся к вожаку, который наблюдал за ними, не говоря ни слова. Когда Персики бывала невыносима, всегда имело смысл обратиться к вожаку: он ее не особо жаловал.

– Что значит думает? – буркнул Гуляш.

– Я… сэр, я думаю, нам следует бросить этот фокус, – пробормотала Персики, нервно подергивая головой.

– Ах, и ты тоже думаешь, вот как? – заворчал Гуляш. – В наши дни все думают, кому не лень. А я думаю, больно много вы думаете, вот что я думаю. Когда я был помоложе, мы думать не думали, чтобы думать. Если сперва подумать, так до дела никогда не дойдет.

И он злобно зыркнул на Мориса. Морис Гуляшу тоже ох как не нравился. Ему очень не нравилось все то, что случилось после Изменения. Морис уже задумывался про себя, а долго ли Гуляш продержится в вожаках. Думать старый крыс не любил. Он жил прошлым, когда вожак брал исключительно силой и злобностью. А ныне мир пришел в движение, Гуляш уже не поспевал за ним и потому жутко злился. Теперь он не то чтобы вел за собой: его скорее подталкивали в нужную сторону.

– Я… Фасоль Опасно-для-Жизни, сэр, считает, что нам пора задуматься о том, чтобы где-нибудь обосноваться, – проговорила Персики.

Морис угрюмо нахмурился. Гуляш к Персикам ни за что не прислушается, и она это знала, а вот Фасоль Опасно-для-Жизни был для крыс чем-то вроде волшебника, и к нему прислушивались даже большие крысы.

– Мне казалось, мы собирались сесть на корабль и отыскать где-нибудь остров, – промолвил Гуляш. – Корабли – самое крысячье место, – одобрительно добавил он. И продолжил, чуть нервно и чуть раздраженно оглядываясь на Фасоль: – А мне говорят, будто нам нужны эти самые деньги, потому что теперь, когда мы научились думать, нам полагается вести себя – э-э-э, это… эти…

– Этично, сэр, – подсказал Фасоль Опасно-для-Жизни.

– Что, мне кажется, как-то не по-крысьи. Не то чтобы с моим мнением кто-то считался, – буркнул Гуляш.

– У нас достаточно денег, сэр, – напомнила Персики. – У нас уже полным-полно денег. Мы добыли полным-полно денег, не так ли, Морис. – Это прозвучало не вопросом, но обвинением.

– Ну, когда вы говорите «полным-полно»… – начал было Морис.

– На самом деле, у нас куда больше денег, чем мы думали, – проговорила Персики все тем же тоном. Голос звучал очень вежливо – но умолкать не собирался и задавал крайне неудобные вопросы. А неудобными Морис считал те вопросы, на которые ему очень не хотелось отвечать. Персики снова тихо откашлялась. – И вот почему я говорю, что денег у нас больше, чем мы думали, Морис: ты уверял, будто так называемые «золотые монеты» сияют как луна, а «серебряные монеты» блещут, как солнце, и все серебро ты оставишь себе. А на самом деле, Морис, все наоборот. Это серебряные монеты сияют, как луна.

Морис произнес про себя грубое слово на кошачьем языке, который, как известно, просто-таки изобилует ругательствами. Что толку в образовании, сетовал он, если люди однажды начинают им пользоваться?

– Так что мы думаем, сэр, – обратился Фасоль к Гуляшу, – что после этого самого последнего раза нам следует поделить деньги и разойтись в разные стороны. Кроме того, повторять один и тот же трюк становится небезопасным. Нужно остановиться, пока не поздно. Тут река течет. Мы сможем доплыть до моря.

– Остров, где нет человеков или крллррт котов, – место самое подходящее, – одобрил Гуляш.