Помоги проекту - поделись книгой:
3) Равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от отношения к религии. Данный принцип закреплен в статье 19 Конституции Российской Федерации. На наш взгляд содержание данного принципа сводится к следующим положениям: а) равенство перед законом, включая равную ответственность за его нарушение; б) равное обращение со стороны публичных властей; в) равные возможности реализации права каждого на исповедание веры; г) запрет дискриминации в политической, социальной или экономической жизни по признаку отношения к религии. Забвение данных аспектов свободы вероисповедания делает призрачным саму идею данной свободы как правового института.
С учетом приоритета прав человека, которые означают, в частности, всеобщее формальное равенство, равенство граждан перед законом следует понимать как их равноправие. Закон не должен устанавливать привилегии для граждан по признаку их отношения к религии. Светское государство не делает различий между религиозным и нерелигиозным мировоззрением граждан. Это сфера частной жизни гражданина[45]. Верующие граждане не пользуются никакими преимуществами по сравнению со свободомыслящими и неверующими гражданами и не могут быть подвергнуты никаким ограничениям по сравнению с другими. Поэтому дискриминация граждан по религиозному признаку является уголовно-наказуемым деянием и карается в соответствии со статьей 136 Уголовного кодекса РФ.
В контексте сказанного заслуживает особого внимания принципы государственной службы: равного доступа к государственной службе граждан независимо от их религиозной принадлежности; профессиональной нейтральности, исключающей возможность влияния на профессиональную деятельность религиозных объединений; запрет на использование должностных полномочий в интересах религиозных объединений. Данные принципы закреплены в статьях 4, 17 и 18 Федерального закона от 27 июля 2004 года №79-ФЗ «О государственной гражданской службе Российской Федерации». К сожалению, на практике они нередко нарушаются — в государственных учреждениях и светских учебных заведениях совершаются коллективные молебны и освящения, строятся комнаты молитвы для представителей одной конфессии и т.п. В этой связи было бы целесообразным в Кодексе поведения государственного служащего, утвержденного Указом Президента Российской Федерации, выделить специальный раздел, посвященный данному вопросу.
4) особого внимания среди гарантий свободы вероисповедания заслуживает понятие
Ранее мы говорили о веротерпимости как принципе в научных изысканиях. Однако значение и масштабы реализации данного принципа значительно шире. Россия обладает уникальным по многообразию национальным и конфессиональным составом. Среди многонационального народа Российской Федерации имеются последователи всех мировых религий. На ее территории проживает свыше 160 наций и народностей, действует более 60 конфессий. Поэтому религиозная толерантность является основой социальной стабильности и национальной безопасности страны.
Нормы веротерпимости, хотя косвенно и без упоминания этого слова, зафиксированы в статьях 19 и 29 Конституции Российский Федерации, которые содержат запрет на любые формы ограничения прав граждан по признаку религиозной принадлежности, а также не допускают пропаганду или агитацию, возбуждающую религиозную ненависть и вражду и запрещают пропаганду религиозного превосходства.
Преамбула Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» также гласит: «Федеральное Собрание Российской Федерации, … считая важным содействовать достижению взаимного понимания, терпимости и уважения в вопросах свободы совести и свободы вероисповедания, принимает настоящий Федеральный закон».
Однако современное понимание веротерпимости не сводится только к терпимости к инаковерующим и неверующим, поскольку такой узкий подход плохо согласуется с реалиями жизни и необходимостью решения проблем по кардинальному искоренению религиозной ксенофобии и дискриминации в нашем обществе. Это более емкое понятие, которое имеет в своей основе уважение к достоинству личности, к ее праву на религиозное самоопределение и религиозную идентичность. Это также открытость для диалога различных религий, их мирное сосуществование в рамках единого государственного и общественного порядка.
Антонимом веротерпимости является нетерпимость, которая основана на непризнании за другими людьми возможности иметь собственные мировоззренческие мнения, взгляды, убеждения, отличные от собственных. Лица, проявляющие религиозную нетерпимость, фактически отказывают другим в способности разумно мыслить и действовать в соответствии со своими религиозными убеждениями, они, по сути, отрицают свободу вероисповедания для других.
Практика реализации требования веротерпимости в государственно-общественной сфере весьма многообразна. Например, в соответствии с требованиями статей 17, 18 Федерального закона «О государственной гражданской службе Российской Федерации», в ходе прохождения гражданской службы служащему предписывается не оказывать предпочтение каким-либо религиозным объединениям и соблюдать нейтральность, учитывать особенности различных конфессий и способствовать межконфессиональному согласию. Весьма похожие положения к поведению сотрудников органов внутренних дел содержатся в Федеральном законе от 7 февраля 2011 г. № 3-ФЗ «О полиции»[46]. Согласно статье 7 данного закона беспристрастность во взаимоотношениях с верующими и религиозными объединениями относится к одному из важных принципов деятельности сотрудников полиции.
Особое значение веротерпимости приобретает в области государственного и общественного воспитания, способствуя компромиссу между религиозным воспитательным правом родителей, задачами государства в деле воспитания, и правом религиозных организаций на определенное влияние в воспитании школьников — соответственно своим убеждениям и общественным интересам. Принцип веротерпимости означает, что преподаватель обязан соблюдать строгую религиозную терпимость по отношению к обучающимся. Отдых в религиозные дни или замена одной гражданской обязанности на другую по религиозным мотивам, принимается лицами, исповедующими другую веру как уважение требования веротерпимости.
В основу понимания данной модели общения положено признание Декларации принципов толерантности, принятой на 28-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН 16 ноября 1995 г. в Париже 185 государствами, в том числе и Россией. Данная Декларация определяет толерантность как «уважение, принятие и правильное понимание богатого многообразия культур нашего мира, форм самовыражения и способов проявлений человеческой индивидуальности. Ей способствуют знания, открытость, общение и свобода мысли, совести и убеждений. Толерантность — это свобода в многообразии. Это не только моральный долг, но и политическая, и правовая потребность. Толерантность — это добродетель, которая делает возможным достижение мира и способствует замене культуры войны культурой мира»[47].
Веротерпимость имеет не только конституционно-правовые, но и религиозные основания. Православный ученый и публицист игумен Вениамин (Новик) сформулировал следующие основания религиозной толерантности:
«1. Равенство всех людей в их достоинстве и свободе, как сотворенных по образу и подобию Бога…. Каждый имеет право на свое мнение, т.е. на непохожесть на других. Никто, кроме Бога, не обладает монополией на истину и правом на особую близость к ней.
2. В библейской традиции утверждается, что человек поврежден первородным грехом. Совокупности людей, коллективы, правящие структуры, государство также не гарантированы от ошибок. Никто не должен обладать монополией на истину. Памятование человека об этом учит человека скромности.
3. Существуют общеобязательные нормы поведения, зафиксированные в мировых религиях (не убивай, не воруй, не вреди и др.), нарушение которых не подлежит включению в сферу толерантности. Не случайно многие заповеди носят отрицательный (запретительный) характер. Нельзя требовать любви, но можно потребовать недопущения практического выражения ненависти»[48].
Сказанное не означает, что веротерпимость является синонимом беспринципности и равнодушия к истине.
Несмотря на то, что требование толерантности все более декларируется как один из принципов международного и российского конституционного права, религиозная нетерпимость и дискриминация по признаку отношения к религии сохраняются во многих российских регионах. В этой связи важнейшей задачей настоящего периода является выработка конкретных правовых и социальных механизмов, направленных на развитие и утверждение в обществе норм толерантности. В частности, было бы целесообразно в действующем законодательстве вернуться к формулировке, содержащейся в Законе СССР от 10 октября 1990 года «О свободе совести и религиозных организациях». Статья 5 данного Закона, в частности, гласила: «Государство способствует установлению отношений взаимной терпимости и уважения между гражданами, исповедующими религию и не исповедующими ее, между религиозными организациями различных вероисповеданий, а также между их последователями». Подобная формулировка могла бы усилить и Конституцию Российской Федерации.
В конституциях многих государств мира принцип веротерпимости также рассматривается как важная гарантия соблюдения прав и свобод человека, как принцип межконфессионального мира и согласия. Например, статья 31 Конституции Республики Молдова гласит: «Свобода совести гарантируется. Она должна проявляться в духе терпимости и взаимного уважения. … В отношениях между религиозными культами запрещаются любые проявления вражды»[49].
В качестве дополнительного аргумента можно привести Основной Закон ФРГ, который исключил возможность гарантии толерантности лишь только в смысле обычной «терпимости» определенного вероисповедания и мировоззрения, имевшее место в раннем немецком федеральном праве. Теперь к важнейшим конституционным принципам ФРГ принадлежит толерантность как уважение религиозных убеждений, отличных от религиозных убеждений других. Федеральный Конституционный суд Германии постановил, что «свобода вероисповедания подчинена требованию толерантности» и в связи с этим требование толерантности образует ограничения для выражения религиозной свободы[50].
Наличие такого обязывающего требования в российском законодательстве могло бы способствовать выработке последовательной государственной политики в области формирования толерантности в российском светском государстве.
Таким образом, мы приходим к выводу, что светскость государства является на сегодняшний день важнейшей конституционно-правовой гарантией свободы вероисповедания. Дальнейшее теоретическое и законодательное развитие качественных характеристик данного конституционного принципа является важнейшей задачей науки конституционного права в данной области общественных отношений на ближайшие годы.
Анатолий Пчелинцев
Проблемы разграничения предметов ведения Российской Федерации и ее субъектов в сфере свободы вероисповедания
Практика реализации конституционных положений, закрепляющих качественные характеристики правовой системы России, вскрывает такие проблемы, как бессистемность в принятии нормативных правовых актов, их неполноту, противоречивость и дублирование актами субъектов Российской Федерации действующих федеральных норм. В этой связи актуализируется требование единого правового пространства, которое охватывает конституционно-правовые характеристики правовой системы Российской Федерации как единой системы федерального права, которой соответствует единая система федеративного законодательства[51].
Обеспеченность и защищенность прав и свобод человека возможны только в рамках сильного государства с развитой правовой системой. Речь идет о таком государстве, которое как особая политическая организация способно решать крупные экономические и социальные проблемы универсального характера, охватывать единой системой регулирования и управления все элементы общества, придавать им согласованный вид[52].
Требование единого правового пространства вытекает из системного анализа конституционных установлений, закрепленных в части 2 статьи 4, части 1 статьи 15, части 2 статьи 76 Конституции Российской Федерации. К предметам совместного ведения Российской Федерации и субъектов Российской Федерации пунктами «б» и «е» части 1 статьи 72 Конституции Российской Федерации отнесены «защита прав и свобод человека и гражданина» и «общие вопросы воспитания, образования, … культуры». Данный вывод не отрицает двух уровней в системе законодательства, которые закреплены в статьях 71, 72 Конституции Российской Федерации и определяют предметы ведения Федерации и ее субъектов. Регулирование прав и свобод человека и гражданина является исключительной прерогативой федеральной власти, а их защита находится в совместном ведении. Следовательно, субъекты Российской Федерации своими законами и другими нормативными актами не вправе сужать и ограничивать свободу вероисповедания и деятельность религиозных объединений, установленную Конституцией РФ и федеральным законодательством.
В целом, анализ законодательства субъектов Федерации в исследуемой области общественных отношений показывает, что осуществлявшийся в рамках конституционных реформ процесс разграничения предметов ведения и полномочий Российской Федерации и субъектов Российской Федерации практически не затронул область религиозных отношений и защиты свободы религии, имеющей также культурное и образовательно-воспитательное измерение.
В то же время на практике имеются случаи, когда в отдельных субъектах Федерации принимаются нормативно-правовые акты, направленные на регулирование свободы совести и вероисповедания и деятельности религиозных объединений, которые по своему содержанию противоречат требованиям федерального законодательства. Подобного рода законотворчество, хотя оно подчас и вызвано пробелами в федеральном законодательстве, с формальной точки зрения является нарушением конституционного разграничения предметов ведения между Российской Федерацией и ее субъектами. Конституция Российской Федерации предоставляет субъектам Федерации иную возможность — выступать с законодательной инициативой, дабы инициировать процесс принятия необходимого нормативно-правового акта на федеральном уровне.
Что касается содержания Конституций (Уставов) субъектов Федерации, то в них, как правило, вопросы свободы вероисповедания не упоминаются, а если упоминаются, то почти всегда дословно воспроизводится статья 28 Конституции Российской Федерации.
Сложнее дело обстоит с профильным законодательством. В настоящее время более чем в пятнадцати субъектах Российской Федерации действуют собственные законы и иные нормативные правовые акты по вопросам реализации свободы вероисповедания и регулирования государственно-конфессиональных отношений. Ранее таких законов было значительно больше. По сведениям Министерства юстиции РФ они были приняты в 33 субъектах Федерации[53]. Всплеск активности регионального правотворчества приходится на начало второй половины 90-х годов прошлого столетия. Однако после принятия Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» многие из этих региональных законов как несоответствующие требованиям Конституции Российской Федерации и федерального законодательства были отменены.
Наиболее типичные недостатки принятых региональных актов и допускаемые при этом нарушения федерального законодательства сводятся к следующим:
• отступление от принципа верховенства Конституции Российской Федерации и федеральных законов;
• ограничения конституционных прав и свобод человека и гражданина;
• нарушение конституционного принципа равенства прав и свобод человека и гражданина независимо от отношения к религии и равенства религиозных объединений перед законом;
• нарушение в области разграничения предметов ведения и полномочий между Российской Федерацией и ее субъектами;
• ограничение прав иностранных граждан на территории конкретных субъектов Федерации, тогда как права иностранных граждан могут быть ограничены только федеральным законом или международным договором Российской Федерации;
• введение дефиниций и понятий, не поддающихся четкой правовой регламентации и имеющих оценочный либо явно дискриминационный характер.
Специалисты выделяют, как правило, две главных причины всплеска регионального правотворчества и несовершенства принимаемых в субъектах Федерации правовых актов.
Первая порождается недостатками федерального законодательства, что проявляется как в отсутствии норм, регулирующих отдельные правоотношения в сфере религиозных прав и свобод, так и в том, что отдельные правовые акты устарели и не отвечают реалиям сегодняшнего дня. В частности, принимая законы, упорядочивающие миссионерскую деятельность иностранных религиозных организаций в своих регионах, соответствующие субъекты Федерации стремились восполнить существующий правовой вакуум и пробелы федерального законодательства по этим вопросам.
Вторая причина — в недостаточной правовой и религиоведческой квалификации специалистов, занимающихся правотворческой деятельностью в данной сфере общественных отношений[54].
Начало практики отмены региональных законов положило решение Верховного Суда Удмуртской Республики от 5 марта 1997 г. о признании недействительным и не подлежащим применению регионального закона «О миссионерской деятельности на территории Удмуртской Республики»[55]. С исковыми требованиями в суд обратились верующие граждане Церкви евангельских христиан. Согласно данному закону, например, любой российский гражданин, прибывающий в Удмуртию, при желании посетить религиозную организацию, обязан был пройти процедуру аккредитации «в паспортно-визовых подразделениях внутренних дел» (статья 12), а также «собеседование» (статья 9). Для несовершеннолетних при посещении богослужения требовалось «письменное согласие их родителей» (статья 15).
Любопытным является и закон Республики Тува от 16 марта 1995 г. «О свободе совести и религиозных организациях»[56], который определяет в качестве традиционных конфессий шаманизм, буддизм и православие и запрещал создание и деятельность религиозных организаций «которые выступают против национальных традиций и морали общества». Данный закон в последующем претерпел серьезные изменения. Хотя, на наш взгляд, положения закона в части защиты традиционных религий для конкретного региона скорее можно отнести к положительным, нежели отрицательным моментам.
Весьма спорные положения содержались в законе Республики Бурятии от 23 декабря 1997 г. «О религиозной деятельности на территории Республики Бурятии»[57]. Согласно статье 4 данного закона для осуществления благотворительной деятельности религиозная организация обязана была получить специальное разрешение министерства юстиции республики, оплатив предварительно пошлину в размере ста минимальных окладов труда. При этом разрешение выдавалось только на один год. С точки зрения здравого смысла трудно дать объяснение таким положениям закона. Скорее законодатель в данном случае руководствовался некими сиюминутными соображениями экономической выгоды, а вопросы прав и свобод верующих оказались на втором плане.
Спорные положения содержались и в уже упомянутом ранее Законе Рязанской области «О регулировании миссионерской (религиозной) деятельности иностранных организаций на территории Рязанской области»[58]. Смелая попытка регионального законодателя раскрыть понятия «религиозная секта», «проповедник», «миссионер» с научной точки зрения оказалась не совсем удачной. Закон не только не урегулировал актуальные проблемы государственно-конфессиональных отношений, но и породил новые, связанные с серьезными ограничениями конституционного права на свободу вероисповедания. Как следствие, не просуществовав и двух лет, 2 сентября 1998 г. закон был отменен. В свете сказанного следует согласиться с утверждением, что «единство правовой системы Российской Федерации не в последнюю очередь обеспечивается единством терминологии, языка законотворчества, едиными стандартами оформления законов»[59].
Перечень подобных законодательных инициатив субъектов Федерации можно было бы продолжить. Однако, как уже было отмечено, многие законы субъектов Федерации в исследуемой области общественных отношений сегодня отменены либо в них были внесены поправки и изменения. Вместе с тем, в некоторых субъектах Федерации продолжают действовать законы, содержание которых вызывает серьезные вопросы. К примеру, статья 2 Закона Республики Дагестан от 22 сентября 1999 г. № 10 «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан»[60] устанавливает разрешительный порядок получения религиозного образования за пределами Республики Дагестан и Российской Федерации. При этом разрешение выдается органом управления республиканской религиозной организации, согласованное с государственным органом по делам религий Республики Дагестан. Получается, что данный закон серьезным образом ограничивает конституционное право каждого на выбор образования.
В последние два года в более пятнадцати субъектах Российской Федерации приняты нормативные акты об административной ответственности за распространение религиозных убеждений, содержание которых также не может не вызывать озабоченности, поскольку данные положения находятся в противоречии с Конституцией Российской Федерации и ущемляют права религиозных организаций и верующих.
К таким регионам относятся Амурская, Белгородская, Волгоградская, Вологодская, Ивановская, Костромская, Орловская, Омская, Рязанская, Смоленская, Томская, Ульяновская области, Красноярский и Хабаровский край, Республики Башкортостан, Дагестан, Кабардино-Балкарская Республика.
Так, согласно статье 1.2 Закона Красноярского края от 2 октября 2008 г. № 7-2161 (ред. от 29 января 2009 г.) «Об административных правонарушениях»[61] приставание к гражданам в общественных местах, выразившееся в навязчивых действиях в целях гадания, попрошайничества, религиозной агитации, оказания услуг сексуального характера, — влечет предупреждение или наложение административного штрафа на граждан в размере от ста до одной тысячи рублей. В одном ряду с оказанием услуг сексуального характера (либо с проституцией, как, например, в законодательстве Томской области) названа «религиозная агитация», что само по себе способно оскорбить чувства верующих. Более того, в российском законодательстве отсутствует такое понятие, как «религиозная агитация», по сути, означающее не что иное, как распространение религиозных убеждений. В то же время, такие действия не просто разрешены действующим законодательством, но и прямо гарантированы статья 28 Конституции Российской Федерации, а также многочисленными международно-правовыми документами в качестве одного из фундаментальных прав и свобод человека и гражданина.
Законом Республики Башкортостан от 4 апреля 2004 г. № 84-Э (ред. от 24 ноября 2008 г.) «Об административных правонарушениях»[62] предусмотрена ответственность за назойливое обращение к гражданам на улицах и в иных общественных местах с целью гадания, попрошайничества или навязывания религиозных убеждений (статья 43.2). Закон Кабардино-Балкарской Республики от 22 июля 2003 г. № 66-РЗ (ред. от 12 января 2009 г.) «Об административных правонарушениях»[63] преследует за приставание к гражданам с целью гадания, попрошайничества, вовлечение в религиозное вероучение (статья 4.4).
Таким образом, законами субъектов Российской Федерации признаются административно-наказуемыми действия, направленные на реализацию конституционного права. В соответствии же со статьей 55 Конституции Российской Федерации права и свободы могут быть ограничены только федеральным законом и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Приведенные нормы регионального законодательства не отвечают ни одному из названных критериев.
Как представляется, целью введения указанных положений является попытка необоснованно ограничить миссионерскую деятельность представителей религиозных организаций. В связи с этим уместно напомнить, что в решении Европейского суда по правам человека по делу Коккинакиса против Греции (1993 г.) применительно к миссионерской деятельности указывается, что евангельская проповедь является ответственной миссией и обязанностью для каждого христианина и для каждой церкви. Без свободного распространения религиозных убеждений, без права обучать своей религии соседа, без права менять религию или убеждения, предусмотренные Европейской конвенцией религиозные права, осталось бы пустыми словами[64].
Обращение к гражданам с какими-либо разговорами само по себе не нарушает общественного порядка, тогда как термин «приставание» допускает самое широкое толкование и не несет в себе конкретного юридического содержания.
Даже при наличии общественной озабоченности в связи с возможными злоупотреблениями со стороны представителей отдельных религиозных объединений, введение соответствующей нормы является излишним. Если действия по распространению религиозных убеждений каким-либо образом связаны с нарушением общественного порядка, то ответственность виновных лиц может наступить по имеющимся нормам действующего законодательства и не требует внесения в него изменений.
Очевидно понимая, что названные нормы в сфере административной ответственности не отвечают требованиям Конституции Российской Федерации, в регионах началась процедура по внесению изменений в региональное законодательство с целью его надлежащего упорядочивания. Так, например, по сообщению Пресс-службы Президента Кабардино-Балкарской республики Правительство Кабардино-Балкарской республики в сентябре 2011 г. одобрило законопроект, предусматривающий внесение изменений в статью 4.4 Кодекса Кабардино-Балкарской Республики об административных правонарушениях.
Как пояснил министр по делам молодежи и работе с общественными объединениями Кабардино-Балкарской республики, содержание статьи 4.4 Кодекса Кабардино-Балкарской Республики об административных правонарушениях в части «приставание к гражданам с целью вовлечения в религиозное вероучение» прямо противоречит статье 28 Конституции Российской Федерации, которая закрепляет за человеком и гражданином «право иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними». Причем, распространение религии и религиозных убеждений является основной целью любой законно действующей в Российской Федерации религиозной организации, и решениями Европейского Суда по правам человека такая форма религиозной деятельности признана законной.
Серьезную дискуссию в обществе вызвал вопрос об установлении дней религиозных праздников в шести субъектах Федерации. Речь, в частности, идет о праздничных днях для мусульман, которые законодательно установлены в северокавказских республиках, а также в Башкортостане и Татарстане еще в начале 1990-х годов.
Так, Законом Республики Башкортостан от 27 февраля 1992 г. № ВС-10/21 «О праздничных и памятных днях в Республике Башкортостан» установлены религиозные праздники Ураза-байрам и Курбан-байрам. Даты их проведения в соответствии с лунным календарем ежегодно объявляются Правительством Республики Башкортостан не позднее, чем за три месяца до их наступления. При совпадении выходного и указанных праздничных дней, выходной день переносится на следующий после праздничного рабочий день. Данная практика не вызывала возражений вплоть до лета 2011 г., поскольку с точки зрения гарантированности свободы вероисповедания данный шаг вполне последователен и оправдан. Достаточно напомнить, что на федеральном уровне нерабочим праздничным днем объявлено 7 января — Рождество Христово (статья 112 Трудового кодекса РФ).
Закон Республики Башкортостан возник не сам по себе, а в силу пункта 7 статьи 4 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», который наделяет органы государственной власти в Российской Федерации правом объявлять религиозные праздники нерабочими (праздничными) днями на соответствующих территориях. То есть, Закон является планомерной реализацией трудовых прав граждан и одновременно обеспечивает права граждан на отправление ими их религиозных убеждений и мировоззрений.
Вместе с тем, в Верховный суд Республики Башкортостан обратился гражданин Д. с заявлением о признании недействующими требований данного Закона, ссылаясь на противоречие Конституции Российской Федерации, Конституции Республики Башкортостан, Трудовому кодексу Российской Федерации, Федеральному закону «О свободе совести и религиозных объединениях».
Д. полагал, что оспариваемое им правовое регулирование установлено законодательным органом государственной власти Республики Башкортостан с превышением полномочий, предоставленных субъектам Российской Федерации федеральным законодательством, допускает дискриминацию прав граждан в сфере трудовых отношений, не относящихся к исламскому религиозному объединению.
Определением Верховного суда Республики Башкортостан от 27 июня 2011 г. производство по делу в части признания оспариваемых норм не соответствующими Конституции Российской Федерации и Конституции Республики Башкортостан прекращено. Решением Верховного суда Республики Башкортостан от 27 июня 2011 г. гражданину Д. отказано в удовлетворении заявления.
В кассационной жалобе в Верховный Суд РФ Д. просил решение отменить, как вынесенное с нарушением норм материального и процессуального права.
Проверив материалы дела Судебная коллегия по административным делам Верховного суда РФ, своим решением от 31 августа 2011 г. № 49-11-57 отменила решение Верховного суда Республики Башкортостан. Суд посчитал, что объявление нормативным правовым актом субъекта Российской Федерации праздничных дней нерабочими означает не что иное, как превышение субъектом Российской Федерации нормотворческой компетенции. И лишь после того, как данное дело получило широкую огласку в средствах массовой информации, Верховный Суд Российской Федерации признал за субъектами Федерации право объявлять религиозные праздники нерабочими (праздничными) днями с учетом национальных, исторических, религиозных особенностей и традиций субъекта Российской Федерации.
Таким образом, сказанное подводит нас к следующим выводам:
а) процесс регионализации законодательства Российской Федерации о религии за последние 20 лет во многом носил спорадический и казуистический характер, был лишен необходимой системности и ощутимой практической пользы. Принимая законы в области свободы вероисповедания, упорядочения миссионерской деятельности и деятельности религиозных объединений, субъекты Федерации, как правило, выходили за пределы нормотворческой компетенции, определяемой Конституцией Российской Федерации.
б) на фоне некоторой амбивалентности в виде перекосов в «свободе регионов», выражавшихся в принятии на региональном уровне некоторых законодательных положений, объективно противоречивших статьям 71 и 28 Конституции Российской Федерации и незаконно воспрепятствовавших реализации свободы религии, хотя при этом и не достигавших заявленных целей борьбы с маргинальными религиозными группами, вместе с тем, опыт субъектов Российской Федерации в принятии собственных законов о религии в ряде случаев носил позитивный характер. Однако политика государства, направленная на борьбу с любыми выходами в региональном законодательстве за рамки Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» (невзирая на наличие или отсутствие в этих «выходах за рамки» противоречий Конституции Российской Федерации), фактически привела к рестрикции региональной законодательной активности и инициативы в исследуемой сфере;
в) в Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» отсутствуют комплексы норм, определяющие разграничение компетенции между Российской Федерации, субъектами Российской Федерации и органами местного самоуправления в области религиозных отношений, а также комплексы норм, определяющих исключительную компетенцию Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и органов местного самоуправления.
г) внесение не всегда удачных изменений в Кодексы об административных правонарушениях является попыткой субъектов Федерации направить религиозную деятельность главным образом новых религиозных движений в правовое русло и оградить граждан от прозелитизма и навязчивой миссионерской экспансии.
В целом такие тенденции в правовом регулировании свидетельствуют об отставании федерального законодательства о религии от реальных общественных потребностей, что в свою очередь препятствует формированию в России единого правового пространства.
Именно федеральный закон должен стать в первую очередь гарантом свободы вероисповедания для каждого человека, в каком бы из субъектов Федерации он ни находился.
Анатолий Пчелинцев
Современное правовое регулирование организации и порядка прохождения альтернативной гражданской службы
В современной России право на альтернативную гражданскую службу (далее АГС) гарантировано частью 3 статьи 59 Конституции Российской Федерации 1993 года[65]. Данная статья звучит следующим образом: «Гражданин Российской Федерации в случае, если его убеждениям или вероисповеданию противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях имеет право на замену ее альтернативной гражданской службой».
Еще ранее, это право было провозглашено в Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой Постановлением Верховного Совета РСФСР 22 ноября 1991 г. № 1920-1. Статья 15 Декларации гласила: «Каждый гражданин РСФСР, убеждениям которого противоречит несение военной службы, имеет право на ее замену выполнением альтернативных гражданских обязанностей в порядке, установленном законом»[66].
Однако до принятия Федерального закона от 25 июля 2002 г. № 113-ФЗ «Об альтернативной гражданской службе» было еще долгих 12 лет. Вступил же в силу названный Федеральный закон еще позже — 1 января 2004 года[67].
Поскольку Конституция Российской Федерации согласно части 1 статьи 15 имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории России, а законы и иные правовые акты не должны противоречить Конституции, то сложилась правовая коллизия. Конституция Российской Федерации право на замену военной службы альтернативной гражданской службой гарантировала, а механизма реализации этого конституционного права не было еще долгие годы. В сложившейся ситуации, призывники, чьи религиозные и пацифистские убеждения не позволяли брать в руки оружие, обращались за защитой своего конституционного права на АГС в суды общей юрисдикции и последние выносили решения в их пользу. Таким образом, определенная часть призывников была вообще выведена из под юрисдикции законов в части обязанности прохождения военной либо альтернативной гражданской службы. Автору этих строк доводилось неоднократно выступать в судах в разных регионах России на стороне призывников, и суды почти всегда выносили решения в их пользу со ссылкой на прямое действие Конституции Российской Федерации. К этому обязывало и Постановление Пленума Верховного суда Российской Федерации от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия». Например, только одним решением Центрального районного суда г. Тулы от 28 мая 1997 г. суд освободил от военной службы шестнадцать призывников — студентов Духовной академии Церкви адвентистов седьмого дня, обязав военный комиссариат Тульской области не чинить препятствий в реализации их конституционного права на альтернативную службу[68].
Таким образом, противники АГС, каковых было немало среди депутатов Государственной Думы и лоббистов Министерства обороны, сами того не желая, своими действиями направленными против принятия закона, сослужили медвежью услугу. Огромное количество призывников в ожидании закона об АГС не прошли ни военную, ни альтернативную гражданскую службу. При этом значительная часть призывников не имели ни религиозных, ни пацифистских убеждений, а просто воспользовались ситуацией, связанной с юридической неразберихой и неопределенностью. А ведь АГС предполагает выполнение определенных обязанностей в интересах общества и государства, по своему статусу является особым видом государственной службы и, смеем высказать суждение, такая же важная и почетная миссия, как и военная служба.
Главным аргументом противников АГС было то, что введение данного института существенно снизит количество призывников на военную службу, которые воспользуются предоставленным правом выбора. Однако, как и предполагалось этого не произошло.
Например, в России по итогам 2011 г. на прохождение альтернативной гражданской службы были направлены всего 538 человек. А по состоянию на 1 ноября 2011 г. АГС проходили 1 тыс. 102 человека, из них 417 человек в федеральных органах исполнительной власти, 685 человек — в органах исполнительной власти субъектов Российской Федерации. Всего с момента вступления в силу Федерального закона «Об альтернативной гражданской службе» в январе 2004 г. на прохождение АГС были направлены 2 тыс. 910 человек[69].
Как видим, число лиц направляемых на альтернативную службу абсолютно не критично и составляет всего доли процента от общего числа ежегодно призываемых на военную службу. Для сравнения, как мы уже отмечали, в ФРГ таковых 35 процентов.
Итак, согласно статье 1 названного Федерального закона, альтернативная гражданская служба — особый вид трудовой деятельности в интересах общества и государства, осуществляемой гражданами взамен военной службы по призыву. Порядок направления на АГС и ее прохождения регламентированы названным Федеральном законом № 113-ФЗ, а также Постановлением Правительства Российской Федерации от 28 мая 2004 г. № 256 (в ред. Постановления от 17.02.2007 № 96), утвердившего «Положение о порядке прохождения альтернативной гражданской службы».
На альтернативную гражданскую службу направляются граждане мужского пола в возрасте от 18 до 27 лет, которые не пребывают в запасе, имеют право на замену военной службы по призыву альтернативной гражданской службой, лично подали заявление в военный комиссариат о желании заменить военную службу по призыву альтернативной гражданской службой и в отношении которых призывной комиссией принято соответствующее решение.
Уклонение от призыва на альтернативную гражданскую службу образует состав уголовно-наказуемого деяния, предусмотренного частью 2 статьи 328 Уголовного кодекса Российской Федерации.
В соответствии со статьей 4 указанного закона граждане проходят АГС службу индивидуально, а также в составе групп или формирований:
• в организациях, подведомственных федеральным органам исполнительной власти;
• в организациях, подведомственных органам исполнительной власти субъектов Российской Федерации;
• в организациях Вооруженных Сил Российской Федерации, других войск, воинских формирований и органов в качестве гражданского персонала.
Граждане проходят АГС, как правило, за пределами территорий субъектов Российской Федерации, в которых они постоянно проживают.
При невозможности направления граждан для прохождения АГС за пределы территорий субъектов Российской Федерации, в которых они постоянно проживают, граждане в соответствии с решением специально уполномоченного федерального органа исполнительной власти могут быть направлены для прохождения альтернативной гражданской службы в организации, находящиеся на территориях субъектов Российской Федерации, в которых они постоянно проживают.
Граждане, относящиеся к коренным малочисленным народам, направляются для прохождения АГС в организации традиционных отраслей хозяйствования и традиционных промыслов.
Перечни видов работ, профессий, должностей, на которых могут быть заняты граждане, проходящие АГС, а также организаций, где предусмотрено прохождение АГС, в настоящее время определяются приказом Министерства здравоохранения и социального развития РФ от 15 февраля 2010 г. № 84н. По сведениям названного министерства в 2011 г. в перечень вошли 695 организаций, которые предоставляли вакансии по 125 профессиям и специализациям. При этом более 60% служащих «альтернативно» работают в организациях социальной сферы (больницы, дома престарелых, дома инвалидов и образовательные организации).
При определении вида работы, профессии, должности, на которых может быть занят гражданин, направляемый на АГС, и места прохождения АГС учитываются образование, специальность, квалификация, опыт предыдущей работы, состояние здоровья, семейное положение гражданина, а также потребность организаций в трудовых ресурсах. Однако по данным Минсоцразвития 52% призывников на АГС вообще не имеют никакой специальности, а 15% имеют специальности, которые не востребованы работодателями. В таких случаях молодые люди направляются, как правило, на малоквалифицированные должности. В подавляющем большинстве сегодня молодые люди проходят АГС в качестве младшего медицинского персонала, почтальонов, водителей, слесарей, электромонтеров, дворников и т.д.
В некоторых странах, например, в ФРГ, практикуется оставление молодых людей для прохождения АГС при религиозных организациях, членами которых они являются. В частности, они проходят АГС в службах социальной помощи пенсионерам и инвалидам, а также в благотворительных организациях при церквях. Учитывая, что религиозные объединения в России сегодня являются активными элементами гражданского общества, осуществляют различные социальные проекты, в том числе безвозмездного ухода за лежачими больными, реабилитации алкоголиков и наркоманов и т.п., есть смысл учесть этот опыт и использовать его в России.
В 2011 г. заявления о замене военной службы по призыву на АГС подали 879 человек. Удовлетворено было около 80% заявлений. При этом среди основных причин, указываемых молодыми людьми в своих заявлениях, около 85% составляют религиозные убеждения, около 5% — принадлежность к коренным малочисленным народам, остальные указывают на свои убеждения, противоречащие несению срочной военной службы.
Гражданину, проходящему АГС, выдается соответствующее удостоверение.
Срок АГС в 1,75 раза превышает установленный Федеральным законом «О воинской обязанности и военной службе» срок военной службы по призыву и в настоящее время составляет 21 месяц.
Срок АГС для граждан, проходящих данную службу в организациях Вооруженных Сил Российской Федерации, других войск, воинских формирований и органов, в 1,5 раза превышает установленный Федеральным законом «О воинской обязанности и военной службе» срок военной службы по призыву и составляет 18 месяцев.
Началом АГС гражданина считается день его убытия к месту прохождения АГС, указанный в предписании военного комиссариата.
Окончанием АГС гражданина считается день прекращения работодателем срочного трудового договора с гражданином при его увольнении с АГС. При этом срочный трудовой договор с гражданином, проходящим АГС, должен быть прекращен работодателем в день истечения срока его альтернативной гражданской службы.
В срок альтернативной гражданской службы не засчитываются:
• прогулы (отсутствие на рабочем месте без уважительных причин более четырех часов подряд в течение рабочего дня);
Поделиться книгой: