Путь к отцу

— Поставь сюда, — он раздвинул призы и ткнул пальцем в освободившееся место.

Золотая статуэтка сверкнула от соприкосновения с солнечным лучом и засияла в полумраке пирамиды с бронированными стеклами собственным внутренним светом.

— Так это из-за него столько шуму было? — Михаил насмешливо глянул на установленный предмет. — Две недели по всем каналам делили.

— Пусть себе… Ступай, Миша, мне нужно побыть одному.

Он бездумно прошагал по кругу, потянулся всем телом и расслабленно опустился в кресло. Из нескольких зеркал на него глянул исподлобья темным глазом усталый мужчина в мятом льняном костюме. Но статуэтка, сияющая лучами славы, капризно требовала к себе внимания.

«Ну, и?.. Заполучил я тебя, дружок, и что из этого? Мне твоих соседей мало было? Вон их сколько. Конечно, приятно твое здесь успокоение. Но это лишь завершение еще одного проекта. А сколько идей ждет своего воплощения! Но почему всегда так пусто в душе после покорения еще одной вершины? Нет. Надо срочно браться за новое дело. Снова загорится, забурлит… Чтобы по окончании вернуться в это же кресло, в эту пустоту».

Глаза поднялись к потолку. Из щелевидных окон струились солнечные лучи. Сейчас они его раздражали. Он тронул кнопку пульта — и жалюзи поворотом лопастей рассеяли свет.

Этот кабинет он задумал сам. Когда архитектор впервые разложил перед ним эскизы нового особняка, в его голове прозвучала фраза: «Башня из слоновой кости». Он произнес это вслух. Положил пятерню на один из флигелей и сказал: «Здесь». На следующий день он увидел в подробных эскизах то, что окружало его теперь. Кабинет-башня с высоченным потолком и стенами, облицованными слоновой костью.

Здесь хорошо думалось в одиночестве. Высота помещения требовала соответствующих мыслей. А с этим проблем у него никогда не было.

Задумал он как-то заработать миллион долларов — и уже через три месяца после выплаты издержек и налогов чуть больше миллиона числилось на его валютном счету в банке.

Предварительно, конечно, он произвел обширную разведку: какой товар имеет и будет иметь спрос в ближайшее время, где его можно купить подешевле. Сам слетал в Гонконг, лично выбрал партию товара с помощью друга, жившего там после университетского распределения. Лично заключил выгодный контракт. Несмотря на попытки китайцев по-восточному утонченно навязать ему невыгодные условия, он сумел перехватить инициативу и по-европейски твердо настоять на своем. Впоследствии его деловые качества китайские партнеры высоко оценили и стали с ним сотрудничать на долговременной основе с максимальной скидкой на цены.

Тогда с пухлым контрактом в чемоданчике он поехал в свой отель двухэтажным зеленым трамваем, который наблюдал до этого исключительно из окна длинного белого лимузина, взятого в аренду для поддержания наилучшего имиджа. С интересом разглядывал с высоты второго этажа почти белый асфальт суетливого восточного города, мелькание ярких рекламных иероглифов, сверкающие чистотой витрины лавок и магазинов, уверенную езду разномастных чистеньких автомашин, энергичные движения маленьких узкоглазых людей. По возвращении в Москву некоторое время ему все казалось, что москвичи еще не проснулись: до того темпы здешние отличались от китайских.

Охрану подбирал в свою фирму — не бандитов с подмосковных просторов, а уволенных разведчиков и МУРовцев. Принимал на работу, лично беседуя с каждым, по рекомендации солидных людей. Получив одобрение шефа, его Миша проводил собственное расследование, пришлось даже отсеять нескольких соискателей по причине их скрытой продажности. Но уж те, кто остался, — людьми были надежными.

С помощью университетского друга-банкира оформил кредит под ничтожный официальный процент с приличным «откатом черным налом». Тогда это было возможно, при наличии солидного расчета планируемой прибыли и учредительных документов. Смешно вспомнить…

Закупил компьютеры последнего поколения, арендовал павильон на ВДНХ, распродал оптовыми партиями. Вырученные деньги вложил в нефть, ставшую на какое-то время бесхозной… и так далее. Главное, не жадничать, демонстрировать аккуратность, держать слово свое и требовать того же от партнеров. Ну, а когда партнера «заносит» в нежелательную сторону, то Миша, уже со своей стороны, уладит конфликт с позиции, ну, скажем… безопасности.

Потом он почувствовал некоторое охлаждение к этому виду деятельности. Подумаешь, еще один ноль появится после уже имеющихся на счету!.. Поручил свой бизнес партнеру, разумеется, под неусыпное око Миши.

Написал роман — и тот стал бестселлером. Тоже не с ходу, а сначала год изучал прозу, отмеченную прессой и призами, внимательно вчитывался, чтобы понять для себя, что их объединяет, каков секрет популярности. Заказал даже компьютерную программу, через которую прогнал сотню романов.

По ключевым словам, по схожим фразам, по географии событий, по именам героев, по форме диалогов вычислил формулу успеха. Оказывается, и в этой области все секреты — в человеческих страстишках: тайна помистичнее, страх — чтоб до печеночки; любовь со словами покрасивше; кушание еды послаще с гурманоидным смакованием; пейзажиков там с цветочками поярче; машинки — чтоб, значит, подороже; женщина должна быть хотя бы иногда женственной, ну а мужчина, желательно, чтоб не так часто впадал в панику и запах приличный источал. А главное — чтобы страшной и богатой, всемогущей и беспощадной силе зла противостояли наши родные «совки» со всем нынешним гарниром: неритмичной мизерной зарплатой, женами-стервами, мужьями-пьяницами, коррумпированными начальниками, но и крепкой дружбой и крайне душевными неподкупными подельниками. И чтобы крошили всех вокруг, но только не их, «своих», ностальгически родных и близких.

Для разнообразия решил он попробовать себя в живописи. Написал портрет друга-финансиста — в его рабочий кабинет. И вот уже картину застраховали на астрономическую сумму, и посыпались дорогие заказы. Он, конечно, сам уже не писал — к нему приносили холсты молодые и голодные, после тщательного разъяснения метра, что нужно и как. А он подправлял и в углу на толстом слое краски выдавливал клеймо в виде замысловатого вензеля, в сплетении которого прочитывалось несколько букв; разумеется, осененных короной. Пришлось купить за приличные деньги звание академика живописи. Организовать мировое турне с выставками в богемных городах. На рекламу потратиться. Зато его талантливые ученики имели хорошие деньги, а его творческая мастерская — широкое международное признание.

Создал фильм от сценария до фестиваля — получил золотую статуэтку. В этом ремесле тоже есть свои секреты: сценарий по беспроигрышной схеме бестселлера, музыка от композитора знаменитого, оператор опытный, актеры известные и красивые… Пустить сочетание динамичных сцен с психологическими длиннотами, чтобы у зрителя сокращались не только мышцы тела, но и мозговые неровности. Заставить участников событий быть интереснее, умнее, энергичнее, чем они могут быть в жизни, чтобы указать направление роста. Подкинуть простеньким языком парочку абсолютно неразрешимых идей типа «А с какой стати?» или, скажем, «Почему бы и нет?» и заставить персонажей помучиться, поразрешать совместно со зрителями. Ну и, конечно, — больше денег и шире размах!

И еще один маленький, но пикантный секрет — во всех случаях он сам всегда в тени. Он — продюсер, организатор, вдохновитель. А в лучах прожекторов нежится всегда лицо подставное, уже имеющее в своем активе кое-какие творческие успехи. Сам же он направляет потоки денег и мозгов, дозирует вдохновение, зажигает и тушит звезды, нейтрализует конкурентов и коронует достойных!

Правда, была и еще одна причина, по которой он ушел из чистого творчества. Никогда он не позволял себе опуститься до уровня ремесленника холодной руки. После отыскания свободной ниши он разрабатывал золотую творческую жилу, самозабвенно и увлеченно, загораясь вдохновением.

Когда это состояние горения вдруг проходило, а работы оставался еще непочатый край, ему приходилось прибегать к допингу. Вообще-то алкоголь он не очень-то уважал, но ради дела, ради вдохновения!.. Когда входишь в состояние надмирное, парящее, когда тебе легко даются неуловимые на первый взгляд оттенки и тончайшая игра разбуженного, расторможенного воображения… Когда ты ваяешь сложнейшие формы, которые сами собой тут же наполняются соответствующим многоплановым содержанием… Словом, именно то, что и отличает талант от ничтожной серости! В этом чудном состоянии алкоголь странным образом становился союзником творчества.

Но вот он стал замечать, что без допинга вдохновение перестало посещать, и дозы неуклонно растут, и состояние здоровья начинает его беспокоить, сон стал тяжелым, а пробуждение ужасным. Депрессии своей разрушительностью ввергали в панику. Близкие стали как-то подозрительно рассматривать его физиономию, демонстративно втягивать воздух на предмет наличия перегара, иногда позволяли себе даже посмеиваться над ним. Он уезжал куда-нибудь развеяться, набрать форму, но там находились какие-то всегда существенные причины выпить. И вот в один совсем не прекрасный день от своего доктора он услышал позорное слово «алкоголик», и самое страшное, что оно относилось именно к нему.

В течение мучительной недельной борьбы с собой он решил, что пора остановиться, и позволил доктору провести курс иглотерапии по сложной тибетской системе. Кроме всаживания иголок в активные точки, над ним делали какие-то магические пассы, зажигали свечи и курили сандаловые палочки. Временами он впадал в нирваническую истому, растворялся в небытии, в каком-то слоистом переливающемся океане, и это пассивное состояние ему понравиться никак не могло своей неуправляемостью.

После процедур он заметил в себе острое желание скорей забыть всю эту мистическую чушь и с головой уйти в работу, благо идеи у него никогда не переводились. Тогда он приступил к реализации нового проекта. Роль таинственного генератора талантов ему пришлась по душе. Власть с лихвой заменила все прочие увлечения.

…Звонок прямого телефона вернул его к действительности. По этому каналу ему звонили только близкие люди по самым важным делам. Пришлось поднять трубку.

— Виктор Борисович? — раздался незнакомый голос.

— Кто это?

— Судя по интонации, вы, — сам себе ответил абонент.

— Может быть, позволите узнать, с кем имею честь?

— Мое имя вам ничего не скажет. Сергей.

— Так как же вам, Сережа, удалось узнать этот номер?

— Не только вам дано прошибать стены.

— Прошибать? Зачем, когда есть двери и они для меня открыты?

— Мне о вас все известно. Я даже досье на вас завел.

— И охота ерундой заниматься?

— Почему ерундой? У меня есть цель: выждать, когда вы споткнетесь, и обогнать вас.

— А что, на бегу не удается, Серег?

— У меня нет ваших связей и денег.

— Если вы изучаете мою жизнь, то должны знать, что начинал я с нуля и добился всего сам.

— Пока вы, уважаемый Виктор Борисович, гребли деньги и покупали связи, я писал. Отвлекаться от своего главного дела мне представляется… расточительством.

— Тем более, дорогой Сальери, ваши успехи должны стать заметными для публики.

— Так ты скупил все издательства и выпекаешь там только свои блины.

— Ложь. Я контролирую только половину издательств, и там всегда ждут новых талантливых авторов. Несут в основном макулатуру. Наверное, и вы, грубый неуважаемый завистник, там отметились. И вам указали на дверь. Ничтожествам у нас делать нечего.

— Это я ничтожество? Да я пишу лучше тебя! Это все мои читатели признают! У тебя стиль корявый, абзацы по две страницы, длинноты неоправданные, сюжет размытый, герои тухлые.

— Ничтожество…

Он положил трубку и снова углубился в размышления.

…«Этот Сальери напоминает меня самого в период первой влюбленности. Ах, как она тогда меня отшила! Всегда такая томная и задумчивая, вдруг бросила мне: «Ничтожество», и это словечко сработало, как удар плетью горячей лошадке. Пожалуй, до сих пор этот импульс действует во мне. Когда через пару лет я стал мастером спорта по теннису, взял все первые призы на олимпиадах, закончил школу с золотой медалью и поступил в университет, мы с ней снова встретились. Только тогда меня уже окружали девушки элитных пород, а она подзадержалась в своей задумчивой категории «человек обычный», по-научному — «хомо вульгарис»… Впрочем, я ей благодарен. Именно она открыла во мне эту бездну таланта… Да, женщина в жизни человека играет немаловажную роль…»

После первой серии своих опытов с женщинами он решил подытожить нажитое им самим, друзьями и классиками в этом вопросе. Результатом сложной научной работы, занявшей несколько месяцев, стал портрет той самой, единственной… Теперь, когда он знал, что ему надо, поиск стал направленным и сфокусированным. Его взгляд, раньше изучавший всех женщин и везде, перестал производить лишнюю работу, и сканирование представительниц противоположного пола включалось только в определенных местах. Он верил, что первый взгляд дает почти девяносто процентов корректной информации, поэтому если в женщине сразу что-то напрягало, он заставлял себя гасить к ней интерес и продолжать сканирование. Во время этой ответственной работы он мог общаться с кем угодно, уже не впуская отбракованный объект в зону своего интереса. Тщательный отбор оставил шесть кандидаток с приличными очками. Но во время последнего отборочного тура, когда его тесты усложнились до предела…

Эта девушка, минуя все научные препоны, взрывая схемы, только взглянула на него, столь изысканно-робко, но при этом так открыто-нежно… В голове пропело: «Она!»

Виктор подошел и, глядя в самую глубину ее зрачков, почти без интонаций произнес:

— Да-да. Именно так он и выглядит. Тот, о котором вы мечтали все эти годы. Ваш сказочный принц. Ваш неразлучный спутник жизни. Давайте я вас с ним познакомлю.

— Давайте, — ответила она тем самым голосом, которым и должна была обладать его избранница: мелодичным и чистым.

Виктор уже через полчаса вкратце описал ее будущее с некоторыми этапными деталями их взаимоотношений. Светлана позже часто вспоминала этот разговор, снова и снова поражаясь точному совпадению его пророчеств. Например, он предрекал три ее попытки диктовать ему свою волю и последующий провал ее инициатив, потом смирение со своим подчиненным положением, и то, что она найдет в этом некоторое замужнее удовольствие.

Он обозрел свои отражения в зеркалах. На этот раз собственный вид его удовлетворил. «В глазах, на высоком челе, во всем облике — ум! Интеллект! Талант! Гениальность! Нет, все же личность накладывает печать на внешность. Одень вот эдакого титана хоть в лохмотья — талант будет вопить из глаз, жестов, посадки головы, каждого слова… И все-таки надо как-то встряхнуться. Это просто усталость. Это пройдет».

Он взял трубку телефона, набрал номер и услышал голос старинного друга:

— Вас очень внимательно слушают.

— Олег, ты все манерничаешь! Старый, плешивый интеллигент.

— Витюша! Кхе-кхе… Приношу тебе весь комплект своих восхищений по поводу твоего нового приза. А картинка-то, между нами, мальчишками, говоря, слабенькая: пшику много, а сути на пятак…

— И ты туда же! И ты в завистники…

— Что ты, Витенька, это мое частное мнение. Я же знаю твой потенциал. А здесь ты излишне сработал на публику. Это уже из области «чего изволите». Или, как говорят нынешние, «пипл хавает». В наших плешивых кругах говорят о тебе: «Ну, молодец, он уже научился творить и всем это доказал. Так, когда же он начнет творить?!» Эй, ты там не обиделся на старого ёрника?

— Странно, но на тебя не обижается как-то.

— Это потому, наш юный гений, что я тебя продолжаю любить, даже когда ты штанишки свои снова запачкаешь.

— Слушай, Олег, а давай удерем куда-нибудь «двумя инкогнитами». Ты еще не разучился водить машинки? Сядем на джип по пересменке — и куда глаза глядят…

— Идея свежая, только кто меня отпустит? Я пока еще «государев человек».

— Я договорюсь.

— А, ну если так, тогда оно конечно. В общем, согласен.

— Вот удружил, вот ужо порадовал. Послезавтра! А?

— Согласен. Едем.

Тяжелый мощный джип летел по асфальтовой трассе где-то в глубине России. За толстыми стеклами мелькали встречные машины, перелески, деревни, села с белыми церквями, а в салоне почти в полной тишине разговаривали двое попутчиков.

— Тебе не кажется, Виктор Борисович, что мы слишком увлеклись в последнее время заграничными диковинками, в то время как в недрах нашего многострадального Отечества имеется все, чем можно жить и питать наши чахнущие таланты?

— Сейчас покажется. Давай остановимся на пригорке, обозреем родные просторы и поклянемся в любви к Отчизне.

Он действительно притормозил черного свирепого на вид автозверя, вышел из машины, заглянул в ближайший кустарник и затем вразвалку подошел к другу. Олег стоял в позе Наполеона, обозревающего поле Аустерлица. Виктор встал рядом и какое-то время рассеянно любовался широкими полями, кудрявыми лесами, россыпью селений и плывущими над притихшей землей в синих небесах диковинными кучевыми облаками.

— Велика Россия, а продавать уже нечего.

— Шутка не соответствует важности момента. Погляди — какая мощь, экая неисчерпаемая безмерная силища в этой земле, в этом народе, в этих масштабах. А если бы мы посмотрели на карте, что сейчас видим, то на целой простыне это была бы ма-а-ахонькая точка тридцать кэмэ на тридцать кэмэ. А что эту мощь держит?

Виктор шлепнул себя по лбу:

— Вот эта штука.

— Ошибаетесь, дражайший, — Олег показал рукой на белеющие там и тут свечи церквей и колоколен. — Вот это.

— Ты серьезно?

— Абсолютно, Витюшенька. Если в одночасье изъять все церкви и монастыри со всем их населением — в ту же секунду вселенная превратится в точку. В ту самую, из которой она вылупилась.

— Откуда у тебя такие сведения?

— Будешь смеяться, но со времен изучения квантовой теории поля.

— Это когда ты чуть умом не съехал?

— Примерно.

— Так, может, все-таки сдвижка состоялась?

— Ах, полноте, любезный Виктор Борисыч, вы не на публике… — Олег погасил усмешку и серьезно произнес: — «Горе имеим сердца!» Не заземляй высокое напряжение, но используй во благо. Я для чего согласился ехать? Чтобы в какую-нибудь обитель заехать, да как порядочные классические предшественники там истины поискать-поспрошать. Как Пушкин, Достоевский, Гоголь, Леонтьев, Шмелев.

— Сомневаюсь я, Олег, что после революционных годочков сохранилось там искомое тобой напряжение. Скорей всего, бутафория музейная.

— Согласно моей теории, этого быть не может. Если вселенная еще не скукожилась в точку, значит, ее держат. А если держат, то надо их найти. Они есть. Иначе быть не может. У меня такое предчувствие, что мы не только найдем, но нас ждет крупной величины открытие или переворот с хилой головы на крепкие ноги.

— Тогда в путь, соискатель истины! По коням.

По пути их следования возникали из-за горизонта и сияли золочеными куполами церкви и монастыри. Но Олег мотал головой: не здесь. И они неслись дальше. Олег листал карты областей, купленные им заранее. Уже две области они проехали, и две «отработанные» карты вернулись в бардачок. Он командовал, куда сворачивать, разливал кофе, иногда сам садился за руль. Для остановок выбирали места на возвышенностях, чтобы «обозревать широкие дали и поднимать напряжение поиска».

После остановки на обед в придорожном ресторане они свернули на какой-то глухой проселок и мчались, поднимая клубы пыли, сквозь лесной бурелом. Несколько раз сворачивали на совсем уж глухие тропы, снова выезжали на разбитые проселки, иногда удавалось отдохнуть на отрезке хорошего асфальта. Виктор перестал спрашивать друга, полностью доверившись его чутью, только выполнял штурманские команды и в пол-уха слушал пространные бормотанья о его «теории напряжения и держания» вперемежку с малопонятными фразами из церковных служб.

Но вот из-за кромки леса показался крест и засиял в лучах заходящего солнца. За поворотом забелели стены монастыря. «Здесь», — уверенно сказал Олег. Они подъехали к воротам и остановились.

Олег вышел, поговорил с кем-то через квадратное окошко в толстой крепостной стене, и ворота со скрипом открылись. Виктор въехал на территорию монастыря, впереди бежал бородатый монах в черной длинной одежде и показывал, куда ставить машину.

Виктор выключил двигатель и вышел из машины. Только цвиркание стрижей в небе нарушало тишину. После быстрого мелькания заоконных пейзажей здесь поражали вековое спокойствие и устойчивость. Он оглянулся. Два собора со следами недавних ремонтных работ, одноэтажные древние постройки с небольшими оконцами под наскоро залатанной шиферной крышей. Огород с ровными грядками кабачков, помидоров и огурцов. Кроме привратника, вокруг никого. Олег вышел из углового домика, с ним седобородый старец в черной монашеской одежде, с крестом на груди. Тот подошел, поклонился и глуховатым голосом произнес:

— Добро пожаловать. Сейчас братия на трапезе. Если желаете, можете покушать. А потом и ко мне приходите.

Олег повел его в здание из кирпича с облезлой побелкой. Покосившиеся двери скрипнули, и они вошли в полутемное помещение, где за длинным столом сидели несколько монахов и молча ели. Они подняли на вошедших глаза и продолжили безмолвную трапезу. Когда гости присели за край стола, к ним бесшумно подошел послушник с пустыми мисками и ложками. Бородатый сосед положил им пшенной каши с тертой морковью и сдобрил жиденькой подливой. В это время молодой монах стоя читал книгу.

Виктор вслушался в слова и через какое-то время ощутил в себе соединение всего этого: и скудную, но почему-то очень вкусную еду; молчаливых монахов, сосредоточенно — не поглощающих пищу, а именно — трапезничающих; и обшарпанные стены с непривычно маленькими окнами; и иконы в углу, освещаемые огоньком лампадки; и это чтение старинной книги про невероятную жизнь какого-то святого, монотонное, без эмоций, но глубоко уважительное. Все соединилось в гармонию, все всему соответствовало, ничто не вызывало отторжения, наоборот — полное доверие к этому действу, совершенно подчиненному абсолютной чистоте и соразмерности. Это не поставишь, не срежиссируешь. Этим живут.

«Впрочем, что это я?.. — одернул себя Виктор, — живут здесь они, монахи. Мое же дело подмечать и анализировать, хотя бы подсознательно, приготовительно.»