Помоги проекту - поделись книгой:
– Теннесон! Сюда! Теннесон! Тут свежее мясо для тебя! – Он разражается хохотом.
Девушка начинает трусить в нашу сторону, и Уилкокс выдает еще одно объяснение:
– Теннесон – мой главный помощник. Точнее – помощница, конечно. Это ее четвертое лето в ФэнЛэнде. Все, что тебе нужно, спрашивай у нее. Если она чего-то не знает, значит, и тебе не нужно!
Издав очередной смешок, он представляет меня и удаляется, снова помахав рукой.
Девушка, похоже, наполовину азиатка. Ее длинные темные волосы заплетены в многочисленные косички, а под левым ухом красуется тату в виде улитки. Она похожа на кого-то, с кем наверняка была бы знакома Дара, не считая ее искренней улыбки и ярких глаз человека, который по-настоящему любит утро. Ее передние зубы немного выдаются вперед, отчего она нравится мне все больше.
– Эй, – говорит она, – добро пожаловать в ФэнЛэнд!
– Я уже слышала это раз двести, – отвечаю я.
– Ну да, – смеется она, – Грег, кажется, проявляет… слишком много энтузиазма по поводу новых сотрудников. Вообще-то по любому поводу. Я – Элис.
– Николь, – отвечаю я.
Мы жмем друг другу руки, хотя вряд ли она намного старше меня.
Лет двадцать максимум. Она жестом просит следовать за ней, мы поворачиваем направо и направляемся к «Бухте» – «сухой» части парка, где расположены все большие аттракционы, игровые автоматы и кафе.
– Обычно все называют меня Ник.
Ее лицо мгновенно меняется, едва уловимо, словно завеса опускается позади ее глаз.
– Ты… Ты – сестра Дары.
Я киваю. Она оборачивается ко мне с таким лицом, будто во рту у нее что-то очень кислое.
– Мне очень жаль, что случилась эта авария, – наконец выдавливает она.
Меня сразу бросает в жар, как и всегда, когда кто-то упоминает аварию. Словно я вошла в комнату, в которой все только что шептались обо мне:
В защиту Элис скажу, что она явно жалеет о том, что затронула эту тему.
– Моя кузина учится в Сомервилле. Ну, и Джон Паркер…
От звука его имени, его полного имени, у меня в груди что-то… Я не думала о Паркере несколько месяцев. Или, может, старалась не думать. И никто никогда не называет его полным именем. Сколько я себя помню, он и его старший брат всегда звались Большим и Маленьким Паркерами. Даже его мама, миссис Паркер, зовет своих сыновей Паркерами.
Джон Паркер – это какой-то незнакомец.
– «Ну, и Джон Паркер» – что? – цитирую я.
Она не отвечает, но это уже и не нужно, так как в этот момент я вижу его. Он без рубашки. Рядом стоит ящик с инструментами, и Паркер возится с чем-то под ходовой частью «Банановой лодки» – аттракциона, который в соответствии со своим названием выглядит как огромный надувной банан с разноцветными боками.
Возможно, он услышал свое имя или почувствовал, что говорят о нем, или это просто совпадение, но в этот момент он поднимает глаза и видит меня. Я поднимаю руку, чтобы помахать ему, но замираю, когда замечаю выражение его лица: он, похоже, в ужасе, как будто увидел монстра или привидение.
Затем ко мне приходит понимание: наверное, он тоже винит во всем меня.
Элис продолжает болтать.
– …поставила тебя сегодня в смену с Паркером. У меня чертова уйма работы перед открытием. Он покажет тебе тут все. А я, если что, поблизости.
Теперь нас с Паркером разделяют не больше десяти футов. Он ныряет под стальную балку, хватает свою футболку и вытирает ею лицо. С тех пор как я в последний раз видела его в марте, он, кажется, вырос еще дюйма на два и теперь возвышается надо мной, словно башня.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.
Так как на нем нет футболки, я вижу круглое пятнышко на его плече, гладкий белый шрам в том месте, где он и Дара в первый год в старшей школе, напившись «Соузен Комфорт», прижгли себя сигаретами. Я тоже должна была это сделать, но в последнюю секунду струсила.
Я просто указываю на свою футболку.
– Работаю. Мама заставила.
– Уилкокс и до твоей мамы добрался, да? – Он по-прежнему не улыбается. – А я должен играть роль твоего гида? – произносит он.
– Видимо.
Все мое тело покалывает. Пот струится между грудей и стекает к резинке штанов. Многие годы Паркер был моим лучшим другом. Мы часами смотрели ужастики у него на диване, экспериментировали с шоколадом и попкорном в поисках лучшего способа их смешивания или брали напрокат зарубежные фильмы и отключали субтитры, чтобы самим придумывать сюжет. Мы переписывались на уроках, когда было скучно, пока Паркера не застукали и не отобрали телефон на неделю. Мы угнали скутер его старшего брата – я, Паркер и Дара. А потом нам пришлось бросить его и убежать в лес, когда нас остановил коп.
А потом, в прошлом декабре, что-то изменилось. Дара только порвала с очередным своим парнем, Грегом, или Джорджем, или Марком, или Майком – мне никогда не удавалось их запомнить, слишком быстро они появлялись и исчезали из ее жизни. И неожиданно она отправилась с Паркером на ночной сеанс в кино, надев короткие шортики и тонкую блузку, через которую просвечивало черное кружево ее лифчика. Потом я заметила их катающимися на скутере вдвоем в жуткий холод: ее руки крепко обнимают его спину, а голова запрокинута от смеха. А когда я входила в комнату, он резко отодвигался и бросал на меня виноватый взгляд, а она не спешила убирать длинную загорелую ногу с его бедра.
Неожиданно я оказалась третьей лишней.
– Слушай, – внезапно мне кажется, что в горле у меня песок, – я знаю, ты можешь злиться на меня…
– Злиться на тебя? – Он перебивает прежде, чем я успеваю закончить фразу. – Я считал, что это ты на меня злишься.
Я чувствую себя некомфортно в ярком свете, словно солнце – это огромный микроскоп, а я – букашка на стекле.
– С чего бы это?
Он отводит взгляд.
– После того, что случилось с Дарой…
Когда он произносит ее имя, оно звучит по-другому, кажется странным и необычным, словно сделанным из стекла. Я почти решаюсь спросить, встречаются ли они по-прежнему с Дарой, но тогда он поймет, что мы не разговариваем друг с другом. К тому же это не мое дело.
– Давай просто начнем все сначала, – предлагаю я. – Что ты об этом думаешь?
В конце концов он улыбается. Медленный процесс, начинающийся с его глаз и зажигающий их. Его глаза серые, но это самый теплый оттенок серого в мире. Как серое фланелевое одеяло, которое много раз стирали.
– Конечно, – отвечает он. – Да, я «за».
– Ну, так ты будешь моим гидом или как?
Я тянусь и шлепаю его по руке. Он смеется и притворяется, что ему больно.
– Только после вас, – говорит он, расшаркиваясь.
Паркер ведет меня по парку, попутно указывая на разные места, официальные и неофициальные, о которых мне нужно знать: Плавательное озеро (неформально известное как Писаный бассейн, где плещутся малыши в памперсах), Смертельный капкан, который, как утверждает Паркер, может однажды оправдать свое название, поскольку этот аттракцион, он уверен, никто не проверял с начала девяностых. Маленькая огражденная территория позади одного из буфетов, которые в парке почему-то называют «павильонами», где расположен хозяйственный блок; туда работники бегают покурить или поболтать между сменами. Он показывает мне, как измерять уровень хлора в Писаном бассейне. «
К одиннадцати часам в парке полно народа: семьи с детьми, группы из летних лагерей и «завсегдатаи»: чаще всего пожилые люди с козырьками от солнца на голове, которые прогуливаются между аттракционами и сообщают непонятно кому о том, как изменился парк. Паркер знает многих из них по имени и всех приветствует теплой улыбкой.
В обед Паркер знакомит меня с Принцессой – ее настоящее имя Ширли, но Паркер предупреждает меня, чтобы я никогда ее так не называла – пожилой блондинкой, которая держит одну из закусочных, ой, простите, один из
– Она со всеми такая милая? – спрашиваю я, когда мы с Паркером выносим наши хот-доги и газировку, чтобы перекусить в тени Чертова колеса.
– Ну, Принцессой просто так никто звать не будет, – отвечает Паркер и улыбается.
Каждый раз, когда он улыбается, его нос морщится. Паркер раньше говорил, что его нос просто не хочет оставаться в стороне от веселья.
– Она оттает со временем. Знаешь, она ведь здесь почти с самого начала.
– С самого начала?!
Он сосредотачивается на маленькой упаковке релиша[7], пытаясь извлечь зеленую массу из пластика большим пальцем.
– 29 июля 1940-го. День открытия. А Ширли присоединилась в пятидесятых.
29 июля – день рождения Дары. В этом году ФэнЛэнд отпразднует семидесятипятилетие в день, когда ей исполнится семнадцать. Если Паркер и уловил связь, он промолчал. У меня тоже нет желания указывать на это.
– Все еще ешь инопланетную муть? – говорю я, указывая подбородком на релиш.
Он притворяется обиженным.
– Лё муть. Она не инопланетная, она французская.
После обеда все сливается в бесконечный круговорот: собираю мусор, меняю мусорные мешки, разбираюсь с пятилетним мальчишкой, который каким-то образом отстал от своей группы и теперь стоит и рыдает под погнувшимся знаком, указывающим дорогу к «Кораблю-призраку». Кого-то вырвало на «Торнадо», и Паркер сообщает мне, что – раз я новенькая – убирать мне… а потом делает всю работу сам.
Но есть и веселые моменты: кататься на «Альбатросе», чтобы понять, залипают ли передачи, мыть карусели промышленным шлангом, где напор воды такой сильный, что я с трудом могу удержать его в руках, болтать в перерывах с Паркером про других ребят из ФэнЛэнда, кто кого ненавидит, кто с кем встречается, расстается и снова сходится.
В конце концов я узнаю́, почему в этом году в ФэнЛэнде не хватает персонала.
– В общем, был тут такой чувак, Донаван, – начинает рассказывать Паркер в перерыве между сменами, когда мы сидим в тени огромной искусственной пальмы. Параллельно он отмахивается от мух. Руки постоянно в движении. Он похож на бейсболиста, передающего таинственные сигналы товарищу по команде: рука к носу, потянул за ухо, провел по волосам. Правда, для меня эти сигналы ясны. Я знаю, что означает каждый из них, счастлив он или расстроен, подавлен или встревожен. Голоден, съел слишком много сладкого или мало спал.
– Это имя или фамилия? – перебиваю я.
– Интересный вопрос. Точно не знаю. Все звали его просто Донаван. Так или иначе, он проработал в ФэнЛэнде целую вечность. Намного дольше, чем Уилкокс. Знал весь парк вдоль и поперек, все его любили, он отлично ладил с детьми…
– Подожди… Он серьезно работал здесь дольше, чем Уилкокс?
– Да. И хватит перебивать. Короче, он был отличным парнем, ясно? По крайней мере, все так думали.
Паркер делает драматическую паузу, намеренно заставляя меня ждать.
– И что случилось потом? – спрашиваю я.
– Пару недель назад к нему вломились копы. – Он поднимает одну бровь. У Паркера очень густые черные брови, как будто среди его далеких предков были вампиры. – Выясняется, что он, в общем, педофил. У него в компьютере около сотни фотографий старшеклассниц. Это была какая-то нереальная полицейская операция. Они выслеживали его несколько месяцев.
– Невероятно. И никто ни о чем не подозревал?
Паркер качает головой.
– Понятия не имею. Я видел его всего пару раз, и он казался вполне нормальным. Все, как у всех, тренировал детей из футбольной команды, жаловался на ставки по кредитам.
– Отстойно, – говорю я. Вспоминаю, как много лет назад в воскресной школе нам рассказывали про печать Каина, и думаю, что это не так уж плохо. Было бы очень удобно сразу видеть, что с людьми не так, если бы они носили свидетельства своих болезней и преступлений на коже, словно тату.
– Полный отстой, – соглашается он.
Мы не разговариваем об аварии, о Даре и вообще о прошлом. Внезапно я понимаю, что уже три часа, а значит, моя первая смена на новой работе окончена. И это было не так уж невыносимо.
Паркер провожает меня до офиса, где мистер Уилкокс и симпатичная темнокожая женщина, как я понимаю, та самая Донна, которая владеет запасами колы, в простом и добродушном тоне спорят относительно дополнительной охраны на празднике в честь годовщины парка. Ясно, что эти двое спорят уже много лет, хотя в действительности ни разу не были друг с другом не согласны. Уилкокс ненадолго прерывается, чтобы отвесить мне сердечный шлепок по спине.
– Ник? Довольна своим первым днем? Конечно, довольна! Лучшее место на Земле. Увидимся завтра, с утра пораньше!
Я забираю свой рюкзак, а когда возвращаюсь на солнце, меня там ждет Паркер. Он сменил футболку и держит свою красную униформу под мышкой. От него пахнет мылом и чистой кожей.
– Я рада, что мы работаем вместе, – говорю я, когда мы подходим к парковке, все еще забитой машинами и автобусами.
ФэнЛэнд открыт до десяти вечера. Паркер говорит, вечерние посетители совсем другие: моложе, более буйные, более непредсказуемые. Однажды, по его рассказам, он застукал парочку, занимающуюся сексом на Чертовом колесе, а в другой раз обнаружил в мужском туалете девчонку, вдыхающую с края раковины кокаин.
– Не уверена, что смогла бы выдержать Уилкокса в одиночку, – быстро добавляю я, потому что Паркер как-то странно на меня смотрит.
– Да, – отвечает он, – да, я тоже…
Паркер подбрасывает свои ключи вверх на несколько дюймов и снова ловит.
– Ну что? Подвезти тебя домой? Думаю, моя колесница скучает по тебе.
При виде его машины, такой знакомой, где все напоминает о нем, в моей голове вспыхивает воспоминание: запотевшее лобовое стекло, по которому стекают капли дождя, тепло тела, виноватое лицо Паркера и холодный жесткий торжествующий взгляд Дары, словно эти глаза – глаза незнакомки.
– Нет, спасибо, я сама, – быстро отвечаю я.
– Уверена? – Он распахивает водительскую дверь.
– Я на машине Дары. – Слова вырываются раньше, чем я успеваю их обдумать.
– Вот как? – Паркер выглядит удивленным. Я рада, что парковка заполнена. Так моя ложь, по крайней мере, неочевидна. – Тогда ладно. Ну… думаю, завтра увидимся.
– Да, – отвечаю я, отгоняя еще одно воспоминание той ночи, возникшее глубоко внутри ощущение того, что все изменилось и между нами тремя все уже никогда не будет по-прежнему. – Увидимся.
Я разворачиваюсь и собираюсь уйти (петляя так, чтобы Паркер не понял, что я направляюсь к автобусной остановке), когда он останавливает меня.
– Слушай, – говорит Паркер торопливо, – сегодня вечеринка в «Пивнушке». Ты должна прийти. Будет очень скромно, – продолжает он, – максимум человек двадцать. Но приводи с собой кого хочешь.
Последние слова он произносит забавным голосом, немного сдавленным. Может быть, это намек, и он хочет, чтобы я привела с собой Дару. В следующую секунду я уже ненавижу себя за это предположение. До того как они начали встречаться, между нами никогда не было ничего подобного.
Но Дара разрушила и это – просто потому, что она так захотела. Это была просто очередная ее прихоть, блажь, причуда.
Поделиться книгой: