Шут

— Где ж такое зеркальце взять? — усмехается губернатор. — Разве только в сказке.

— А нужно? — теперь уже усмехаюсь я. — Стукачей не хватает?

— Этих пруд пруди. Только мы о правде говорим. А она вне коммерческих выгод. Стукачи же «сливают» с интересом для себя. От них идёт только информация. А это не одно и тоже. Согласись.

Киваю соглашаясь. Я в шоке. Дела в области не ахти, а у руководителя недюжинный ум. Как можно?

— Она, правда, вообще штука забавная, — продолжает губернатор, — нужна умным, а «лепят» её только дураки.

— Вам ли не знать, — слегка ошарашенный, поддакиваю.

— Это точно, — грустно кривится он. — С правдой во все времена плохо было.

Прихожу в себя, но всё же брякаю:

— И, что странно, дураков кругом пруд пруди, что у нас внизу, что у вас наверху, а с ней, родимой, всё равно дефицит.

Губернатор насупливает брови:

— Ты не боишься мне такое говорить?

«И что дальше?» Человеку, которого приговорили «раком лёгких», бояться ли гнева пусть даже всесильного начальника? Мне скоро держать ответ за грехи перед более серьёзными спрашивальщиками. И всё-таки не стоило дёргать за усы старого льва. Потому я нашёл щадящую его самолюбие формулировку:

— Так на мне сейчас маска дурака. Не о встрече ли с таким Вы только что мечтали? Тогда почему обиды? На дураков у нас не принято обижаться, тем более за правду. Вы как, выше или ниже этого принципа?

Губернатор замер, оценивая последние слова, и вдруг рассмеялся, хлопнув меня по плечу:

— Ну, ты хорош! С тобой не соскучишься. Пойдёшь ко мне работать?

— У Вас своих клоунов не хватает?

— Вот именно, что клоунов. Шута недостаёт. Улавливаешь разницу?

— Конечно. Шут, сиречь дурак, лицо для всех, окромя государя, неприкосновенное. Шуту дозволяется говорить правду государю, поскольку он дурак.

— Ну, а повеселить-то меня сумеешь?

— А то. Что может быть смешнее правды?

Как-то так всё и было. Может, немножко по-другому, не дословно — столько лет прошло. Оставим летописцам губернатора эту версию. Обо мне мемуары писать вряд ли кто возьмётся. Разве что эпитафию бывший главред состряпает.

Из провинциального городка я перебрался в областной центр. Пришлось потеснить неофициального губернаторского затейника-лизоблюда и получить от него урок подковёрной борьбы. Этот гад запустил слушок, будто я «голубой». Ну не сволочь? Если в связях порочащих не замечен, то обязательно не «натурал»? И всё из-за того, что при отягчающих обстоятельствах (разведён) не щипал и не лапал девок из секретариата и отделов. Там щипать-то некого. Родственницы местной блатоты, работающие тут, изяществом и красотой не блистали. Хотя где, как не здесь, самое место длинноногим секси с кукольными личиками. Ан нет, попорхает чуток по нашим коридорам такая вот нимфа и пропадает с глаз. Вот где загадка для учёных. А я думаю — место для них здесь заклятое, не приживаются тут они. Теперь понятно, почему порочащих связей на работе я не заводил. За что и поплатился.

Гадёнышу, что распускал слухи обо мне, следовало бы морду набить. Ну, так пожилых неэтично колотить. Пришлось расправляться с ним его же оружием. Послал факс в секретариат от имени кожвендиспансера. В нём предлагалось моему недругу сдать повторный анализ на СПИД. Якобы первый дал положительный результат. И всё, конец карьере. Началось с того, что с ним не стали здороваться за руку и чураться в обкомовском буфете. Затем перестали приглашать на массовые мероприятия и, в конце концов, его увели. Кроме того, нашлись доброхоты, что позвонили его жене. Нет, ну что за люди кругом? И всё равно мне его не жалко. Кто выбирает грязные методы ведения войны, обязан ждать сообразного ответа. Всепрощение — не мой конёк. Кто осудит меня за это, видимо, предпочитают отмахиваться веером от трамвайного хама. Их слюни меня абсолютно не трогают. Мой принцип — «Аз воздам».

Мы сидим с охранником на лавочке у КПП, и я удовлетворяю его любопытство.

— А правда, что скинут областного прокурора? Говорят, свернули следствие по делу директора электросетей. Правда? На самом ли деле начальник ФСБ имеет со всех казино в области?

Вопросов много. Я где вру, где говорю правду. Всё равно социальной пользы эта информация не несёт. В народе и без меня все всё знают. Потому как на каждый роток не накинешь платок.

Меня уже не трясёт от злости. К тому, что тебя выкидывают из дома, привыкнуть невозможно. Спроси меня, почему я всякий раз возвращаюсь к губернатору, не смогу внятно ответить. Не холуй ведь. Иначе ни за что не допустил бы гнева хозяйского. Боязнь потерять кормушку, навсегда выпасть из обоймы, потерять влияние? Смейтесь, смейтесь, вам и невдомёк, что может на своём месте обычный шут. Чиновный люд понимает статус человека, приближённого к начальству. Через меня умные люди быстрее добивались своей цели. Ну, а дуракам «дурак» не помогает. Нельзя множить глупость. Сам господь против этого. Не зря же он лишает потомства юродивых. И я помогаю господу, ограничивая глупость. Сколько безумных идей нашли кончину в кабинете губернатора благодаря моей скромной персоне. Одно дело, когда с выгодой пытаются протолкнуть какой-нибудь проект. Другое, когда заштатные кабинетчики, оторванные от жизни, начинают чудить с реформами. Тут без меня не обходится. Немного поиздевался над чудо-проектом, и могилка ему готова. А бывает, что в кабинет шефа проникает настоящий сумасшедший. Секретарь ведь не требует у посетителей справки из психушки, а зря. Стоит такому попасть в кабинет — и всё, работа парализована. Дураку, как старушке, за три минуты не выговориться. Вот тут следует мой выход. Я увожу очередного жалобщика, изобретателя или спасителя нации к себе и в течении пары часов выслушиваю его. Можно, конечно, организовать выезд бригады из «дурки», только этого делать нежелательно. Политика, благочинность, спокойствие. Нельзя давать повод СМИ распять себя заголовками «Человека, пришедшего за правдой в Белый Дом, упекли в психушку». И такое бывает. Не верите? Загляните в мой кабинет. Там на окне стоит вечный двигатель, слегка недоработанный (там кое-что подделать нужно), пластиковая скорлупка от киндер сюрприза. Это вам не шелуха от детской игрушки, это настоящий прорыв в сельском хозяйстве. Набиваешь оранжевый пластиковый контейнер землёй, кладёшь туда, скажем, кукурузное зёрнышко, и бросаешь в пашню. Гениально! Как я сам до этого не додумался? Семя прорастает в абсолютно чистой среде, без сорняков. И никаких гербицидов не потребуется. Поле экологически чистой кукурузы и без сорняков. Рядом лежит толстый труд на триста страниц «О возрождении России посредством усиления пожарной охраны».

Ну как я оставлю шефа наедине с такими вот посетителями? И когда губернатор опять зовёт меня обратно, я возвращаюсь. Гордость моя куда-то испаряется, когда я слышу его неловкие извинения. Сомневаюсь, что у кого-нибудь ещё в области шеф просил прощения. Наверное, я — тряпка. Пусть так. Мне уже поздно переделываться. Рак не оставляет времени на самосовершенствование. Он, как каток, наезжающий на лягушку, неотвратим и бездушен. Потому-то я спешу сделать хоть что-нибудь полезное и ценю каждый отведённый мне день. Вот как сейчас, радуюсь, что ночь тепла и тиха. Тихо относительно, если не замечать неутомимого стрёкота цикад. Где-то там, за поворотом, ещё шумит праздником губернаторский особняк. Отсюда его не слышно. Мы с охранником сидим на лавочке. В лесу за забором темь, хоть глаз выколи с дедюками в чаще, а здесь, под фонарём, атакуемым ошалевшими мотыльками, вполне уютно и спокойно.

Охранник, уверившись, что мой визит не несёт ему неприятностей, успокоился. Вопросы из него сыпятся, как из рога изобилия. Своим неуёмным любопытством он напоминает бабку у подъезда:

— А говорят, жена главного налоговика, пьяная, за рулём, раздолбала чужую машину, и это ей сошло с рук? Терпилу же сделали виноватым. Правда? Зачем нам нужен футбольный клуб? Это же скопище отстойных дармоедов. В самом деле, наших футболистов три раза в день кормят в ресторане? И сколько бюджетных денег уходит на это?

Прерывают водопад вопросов огни фар со стороны леса. Охранник замолкает, подбираясь. Я тоже. «Только бы не менты. Ах, да, сейчас не милиция, а полиция. Милиция — менты, а полиция — …?» А вот забавного в этом нисколечко. Прежний начальник милиции чуть было не закрыл меня, подбросив наркотики. Не сам, конечно, подчинённые расстарались. Не вмешайся тогда губернатор, валить мне сейчас лес в телогрейке с бритой головой. Нынешнего генерала я вроде бы не задевал, а вот прежний был смертельно зол на меня. Большие чины словно дети — обижаются на всякую ерунду.

Сидели мы как-то в баньке. Банька элитная вдали от лишних глаз и цивилизации. Компания солидная, расширенным составом, приближённых лиц человек двенадцать. И тот, прежний генерал от милиции с нами. И как-то незаметно кончился у нас вискарик. Коньяк, водка оставались, но губернатор их особо не жаловал, предпочитая шотландскую самогонку. Выслуживаясь перед шефом, присутствующие наперебой стали отправлять каждый своего шофёра в город за виски. Даже заспорили, чей водитель быстрее обернётся. Тут я и брякни:

— Надо «02» набрать. Эти шустрее всех будут. Они и самый качественный вискарик привезут. По крайней мере, от него не отравимся.

— Это почему? — полюбопытствовал кто-то.

— Пока «ваши» туда-сюда кататься будут, любому патрулю даже на «козле» в один конец всё равно быстрее.

Если на мои слова мало кто обратил внимания, то после следующего вопроса губернатора все обратились в слух.

— Это почему только милиционеры привезут настоящее виски? — поинтересовался он.

— Ну, это совсем просто, — я изобразил недоумённую мину, мол, как не знать столь очевидных вещей? — Только слепые безошибочно отличают подделку от настоящего продукта. У них нюх особый.

— Что за намёки? — возмутился милицейский генерал.

Нечастый гость он в нашей компании, иначе бы знал, что, если я начинаю кривляться, в наш с губернатором диалог вмешиваться себе дороже. Даже если это касается лично тебя. И ведь не предупредил никто, хотя могли. Видимо, всех достал этот генерал «из-под сохи» своей деревенской сметкой и хваткой, а ещё верой в свою непотопляемость. Окружающим такое не по нраву. Несменяемых быть не должно. Хватит, нахлебались эпохой мастодонтов-руководителей, тех, что освобождали свой пост, отправляясь сразу на погост. Не для того сковыривали коммунистов, чтобы опять плодить непотопляемых. Будущее за инициативными, яркими, говорящими не по бумажке. Демократия — это позитивизм, это броуновское движение в среде руководителей. И пусть это движение в основном по горизонтали, но всё же оно — есть.

Губернатор улыбался, предвкушая, остальные замерли, стараясь не пропустить ни единого слова.

Зрители ждут, шут, за работу! Вытягиваюсь во фрунт, идиотски пучу глаза:

— Никак нет, хер генерал. Никаких намёков, хер генерал. Это наукой доказано.

— Какой наукой? — рычит большой мент, словно у себя в кабинете. — Какой наукой?

Рапортую:

— Академической, хер генерал. У слепых обоняние лучше, чем у зрячих.

Немецкое уважительное «Herr» в моём исполнении звучит двусмысленно, учитывая вид генерала без подштаников. Кругом хоть выпившие, но не дураки, намёки понимают. Кто давит в себе улыбку, кто, не скрываясь, хмыкает. Это не может не задевать генерала.

— Что? — срывается на крик он. — Да как ты смеешь?

Он готов порвать меня. Благо, что его сто двадцать кг против моих шестидесяти пяти сулят ему безоговорочную победу. Лишь присутствие губернатора останавливает его от расправы. Чего-чего, а осторожности чинушам не занимать. Любимую игрушку губернатора руками трогать нельзя. Наблюдая за жизнью руководителей вблизи, я вывел очередной закон дарвинизма для их среды — с высотой кресла возрастает инстинкт самосохранения.

— Ты хочешь сказать, что мои орлы слепые? — уже тише, но с плохо скрываемой угрозой спрашивает генерал.

Типа он батя для своих и защищает их до конца. Красиво, но глупо. «О, Rus!» — сказал бы на это Пушкин. Рыба-то гниёт с головы! И как об этом не напомнить?

— Не только я. Об этом все знают. Спросите любого, — от прежней моей дурашливости и следа уж нет. Я — шут, я — правда, я — глас тех, кто боится сказать. — Если к нам рекой льётся палёная водка с коньяком, а наша наидоблестнейшая милиция этого не замечает. Знать, слабы глазами. И очки им некому прописать.

А дальше — тишина, с каждой секундой повышающая наэлектризованность. Хихикнуть никто не рискует, генерал сопит, губернатор играет бровями. Он же первым нарушает молчание:

— Это камень в мой огород, я так понимаю?

Склоняюсь в реверансе перед ним:

— Дык, ради здоровья Вашего и подданных радею. Отравют ведь, паскуды лиходейные. Им же, как людям, президент презумпцию добросовестности выписал, а они всё по старинке бадяжут.

Надо хорошо знать губернатора, потому лицо моё сейчас — лицо услужливого дурака. Шеф смеётся:

— Ну, да ладно, проехали. Никому мы звонить не будем. А кто из водителей первым вернётся, тому приз будет.

И вновь оживление в его окружении. Напряжение спало. И был вискарик, и пар с вениками, и анекдоты. О моей шутке никто не вспоминал, прошло и забыто. А вот милицейский генерал ничего не забыл и даже зуб на меня отрастил. Из-за этого зуба и были потом подброшенные наркотики, следствие и так далее. Памятью о том — четыре сломанных ребра, выбитые резцы и радость, что генерал сейчас на пенсии. Потому как печальнее нет чиновного пенсионера, глядя на которого, так и хочется запеть: «Позабыт, позаброшен…» Губернатор тогда воспользовался моментом и убрал много чего знающего генерала. Убрал грамотно, чужими руками, оставив без накоплений и бизнеса.

Нынешний генерал прежнему вроде бы ничем не обязан, но лучше б в приближающейся машине были не менты, то есть полицейские. Тьфу ты, никак не привыкну. К самим ментам-полицейским претензий не имею. Они чаще кастет на чужих пальцах.

Из-за света фар не разглядеть, кто едет. На всякий случай захожу за будку охранника якобы по малой нужде. Бережёного бог бережёт. Моего героизма, останься я у шлагбаума, всё равно оценить некому. Благородство, несомненно, возвышает душу, но частенько тело из-за него долго заживает и срастается. Печальный опыт тому имеется.

Яркий ксеноновый свет заливает КПП. Выше крыши сторожки взмывает шлагбаум. Оглядываюсь. Мимо меня шелестит шинами ярко-жёлтая Хонда-купе. Дорогая штучка. За рулём девочка-пипеточка. Смотрит она строго прямо. До укрывшегося за будкой ссыкуна ей нет никакого интереса. И дело тут не в высокомерии. Просто не приучили её обращать внимания на тех, кто на обочине.

Девочка уезжает, возвращая округе жёлтый свет уличного освещения. Я иду обратно на лавочку. Охранник, опустив шлагбаум, присаживается рядом.

— Дочка директора Дорожно-Строительного управления, — сообщает он. — Что-то рано сегодня. Обычно раньше двух ночи не возвращается. С парнем, что ли, поругалась?

— Ссора с молодым человеком — ещё не повод возвращаться домой вовремя, — ставлю под сомнение его версию. — Скорее всего, новая игрушка понадобилась.

— Какая игрушка? — не понимает охранник.

Пожимаю плечами:

— Не знаю. Я не силён в молодёжной моде. Может, шубу енотовую хочется, колечко с сапфиром или новомодную электронику, гаджет какой-нибудь. Слово-то какое противное — гаджет. Тьфу!

— При чём здесь раннее возвращение домой? — продолжает недоумевать охранник.

— А при том, что игрушки покупают пай-мальчикам и пай-девочкам. Сам-то отпрыску своему тоже что-нибудь обещаешь за послушание.

— Но я не могу дать ему такую же машину, как у этой свиристелки, — возмущается охранник. — У меня таких денег отродясь не было. Я даже украсть столько не смогу.

Нет, ну что за подход — не заработать, а украсть. В словах охранника вселенская обида на несправедливость бытия. Где вы, коммунисты 21 века? Большая часть России готова подпустить красного петуха новоявленным богатеям, а вы сытенько подрёмываете в депутатских креслах. Только я против революций с реками крови и групповыми изнасилованиями. Потому и не поддакиваю охраннику.

— Её папа тоже не ворует, — заявляю я.

— Да ладно, не поверю, — кривится охранник.

— А ему и воровать не надо. Положил себе зарплату в миллион, и никто ему не указ. Спросить-то за это некому.

— Что ж твой хозяин не спросит? — укоряет меня охранник.

Не поверите, сколько раз мне приходилось держать ответ за губернатора. Для простых людей все, кто приближен к «Папе» — одна шайка-лейка.

— Рабочие ДРСУ не бастуют, а ему чего, больше всех надо? — говорю. — Он играет по правилам. Единую тарифную сетку отменили. Приказа щемить хамоватых руководителей сверху не поступало. Гуляй пока, рванина. Пардон, уже не рванина, а господа директора.

— Но ведь кто-то должен… — словно обиженный первоклассник, тянет охранник.

Кто-то должен, всегда кто-то должен. Не удивлюсь, если это сидит в нас на генном уровне. Так что обижаться тут не на что. Губернатор не защитит. А кто? Пора бы осознать, что царя-батюшки давно нет. Это ему было выгодно заботиться о своих подданных. Он оставлял государство сыну. С семнадцатого года мы уже даже и не подданные. Сначала мы стали «большинством», гегемоном (прости, господи), затем не менее абстрактными строителями социализма и коммунизма, на нынешнем этапе удостоились нового прозвища — электорат. Ещё одну дрянь иноземную в наш язык привили — электорат. То ли электричка, то ли трактор, нечто большое и неодушевлённое. К людям обращаются «народ» лишь в лихую годину. Логично, что я в душе против периодичной смены власти. Это всё равно, как в семье жена начнёт раз в четыре года приводить нового мужа. Что за семья такая будет? Но об этом я вслух никогда не скажу. И поэтому я отшучиваюсь:

— Да у нас страна сплошных должников. Кто должен соседу, кто банку, кто-то должен лечить, а кто-то — учить. Законы должны работать, а правосудие нести справедливость. Ей- богу, страна должников. И при этом мы молимся: «… и оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим…» Парадокс. Вот когда станем страной обязательств, тогда всё наладится.

— Дождёшься, — скептично хмыкает охранник.

Я же полон радужных надежд:

— Нам не привыкать. Приход Христа веками ждём, коммунизм нам к двухтысячному году обещали. Терпели, верили. И другое светлое будущее подождём. Доля наша такая: терпеть и надеяться. Главное — вера. С ней легче. Вот так-то, брат.

А брат-то не очень проникается идеей подождать, молчит, прикидывая мои слова к своему мировоззрению. Так не пойдёт. Вера не терпит сомнений. Вера, она вообще выше бытия.

— Кому верить? — он словно читает мои мысли.

— Не кому, а чему, — спешу поправить его, иначе он перекинется на личности. — Верить надо в идею. Людям — не всегда. На мой взгляд, люди лживы, особенно те, кто сделал Идею своей профессией. Сама Идея — свята, а вот служители её, особенно кто повыше, далеки от идеала. Никто из них не оскопил себя, не зашил горло и не удавил свои амбиции. Я не верю в святых на земле. Там, где человек, все смертные грехи на месте.

Во я сказал! Как гуру. Охранник молчит, похоже, подбирает, что ответить или спросить. Ага! Боится ляпнуть не в тему и выставить себя в моих глазах (глазах какого-то шута) дебилом.

Пока мы молчим, лес снова озаряется светом фар. Вновь бежать за сторожку уже стыдно перед охранником. Да и времени не хватает. К КПП подлетает роскошный внедорожник «Volvo». То, что внедорожник — это под вопросом. Шины на двадцать дюймов и высокий клиренс — ещё не показатель. А то, что роскошный — это без сомнений, особенно козырные номера на нём. «Volvo» останавливается перед шлагбаумом, который тут же взмывает подвысь. Но джип не собирается заезжать в посёлок. Стекло задней двери ползёт вниз, и я слышу знакомый голос:

— Ты здесь? Иди сюда.

Это мэр городка, откуда я родом. Приехал сам. В прошлый раз он послал за мной шофёра, и это чуть было не закончилось плачевно. Пока шофёр отужинал, не спеша добрался, меня уже паковали в патрульный УАЗик. Это опять кто-то из сильных нашего мирка, пользуясь моментом, возжелал намять мне бока чужими руками. Иначе на кой ляд я ментам, не пьян, не задирист, с жалкой тысячной в кармане. Шофёр побоялся связываться с блюстителями порядка, хорошо ещё — сообразил позвонить своему шефу. Тот поднял связи, надавил на нужные кнопки, и меня не отвезли прямиком на свалку, а доставили в отделение, откуда он самолично забрал меня. Не сказать, что наш мэр обожает меня, ввязываясь в подобные истории. Просто он настоящий мужик, из тех, кто помнит добро. Несколько лет назад его мэрство оказалось под угрозой. Он уже отсидел два срока в своём кресле и по закону обязан был оставить его. Губернатор тоже беспокоился по этому поводу. Ему хотелось оставить своего человека (институтского дружка) на управлении городом. Мне как раз довелось присутствовать на их келейном совете.

— Выход очень простой, — прервал я тогда их стенания.

— Какой? — оба, губернатор и мэр, уставились на меня. — Мы уж всю голову сломали. Даже наши аналитики ничего путного предложить не могут.

— Ваши аналитики чересчур умные, поскольку племенные: зятья, племянники прямые и двоюродные. Все из местной элиты. Кстати, ума не приложу, почему чем выше начальник, тем больше у него родственников? А?

— Хорош, не до шуток! — хмурит брови губернатор.

— Я и не шучу, — делаю невинные глазки я, — и нисколько не сомневаюсь в уме ваших аналитиков. Народная примета о таланте наследников на них не распространяется. Только в вопросе о кресле градоначальника, конкретно в этом случае сгодится лишь подход дурака.

— То есть твой? — уточняет губернатор.