Джон Френч - Ариман: Неизмененный (Ариман)

Warhammer 40000

Чемпионы Темных Богов

Ариман Изгнанник: Чемпион Повелителя Судьбы

Джон Френч

Неизмененный(Ариман)

Пролог

«Наше прошлое нам не принадлежит. Мы считаем, что раз помним его, то владеем им, можем возвратиться к нему, мы — тот же человек, что пережил те мгновения, вдыхал тот воздух и принимал те решения.

Мы — не те же.

Мы — чужаки, живущие воспоминаниями, что принадлежат кому-то другому.

И прошлое принадлежит самому себе».

Каллиста Эрида. Из рукописных пометок к развитию истории, запрещенный текст

Ариман закрыл книгу. Как только стихли голоса мыслей и воспоминаний, его омыло тишиной. Он поднял глаза, и его поприветствовал слабый свечной свет. Знаки и линии, начертанные на полу и стенах, зашептали, когда его разум коснулся их. Комната была маленькой, почти клетушкой. В нее вела единственная дверь — изъеденный ржавчиной люк с запорным колесом. Ариман сидел на полу, скрестив ноги и выпрямив спину, в насквозь пропитавшейся потом белой мантии. От него спиралью расходились символы. Металл блеснул, когда свет огней задрожал. Обе свечи почти догорели, и с оснований парящих поддерживающих дисков свисали комья воска. Он вошел в комнату восемьдесят один час назад и, выйдя отсюда, уже не вернется. Для него эта комната, а также проведенное в ней время, более не повторится.

Ариман медленно моргнул и провел рукой по голове.

— Итак, — наконец констатировал он, — вот и он. Вот и ответ. Слова показались излишними, едва колдун произнес их, но он чувствовал: ему нужно что-то сказать, чем-то отметить этот момент.

Азек опустил взгляд на закрытую книгу, лежавшую на низком столике перед ним. Толщиной она не превышала ширины его ладони. Переплет был из выдубленной кожи, покрытой черными пятнами. Страницы — листы из камышовой пульпы, спрессованной, высушенной и нарезанной по размеру. Сажа и вода стали чернилами, которыми он выводил каждое слово и рисовал каждый символ на тех страницах. Его правая рука до сих пор была в кляксах.

Книга была простой, без каких-либо вычурностей и украшений — именно такой, какой должна была быть. Ариман ощутил касание недовольства из-за путешествия, которое она собой воплощала. Ему потребовались месяцы, чтобы наполнить ее страницы. Каждый шаг требовал долгих часов вслушивания в то, как Атенеум бормочет свой поток откровений, а затем недель анализа, сопоставления и умозаключений. Все эти шаги нашли место на страницах лежавшей перед ним книги.

Прочие назвали бы ее гримуаром, но это было вовсе не так. Книга являлась загадкой, распутанной часть за частью, страница за страницей, знак за знаком. Когда Ариман только начинал, он не знал, каким окажется окончание. Он не знал даже того, будет ли окончание вообще. Но оно было. Наконец он нашел ответ.

— Мне следовало понять, — сказал Ариман.

Он поднял руки и потер глаза. Осколки серебра в груди сместились ближе к стучащим сердцам.

«Рубрика…» — завертелось в черепе.

— Такая маленькая, но такая важная деталь, которую мы упустили в первый раз. — Он медленно покачал головой. — И никто даже не догадывался. До самого конца. Доверие… вот в чем моя ошибка. Позволить им знать лишь часть, но не все. Позволить им пребывать в неведении, пока не стало слишком поздно.

Колдун замолчал, и произнесенные слова остались привкусом у него на языке.

— Да будет так, — промолвил он в тишину, затем поднялся и направился к двери.

Книга осталась на столике. Экранирующие барьеры в варпе, когда Азек мыслью разорвал защитные заклятия комнаты, лопнули. Сознание корабля и разумы внутри него потянулись к колдуну, словно приветствующие руки. Ощущения вновь стали цельными.

Простая мысль сформировалась в сознании и зажглась в варпе. Из книги вырвалось пламя, за секунду разгоревшись из красного до синевы. В воздух фонтаном ударил пепел, а затем лег на его кожу серой пленкой.

Ариман открыл дверь и, не оглядываясь, вышел.

Часть первая

Сыны Отца

I

Колдуны

+ Я здесь не для того, чтобы сломить тебя, — послал Берущий Клятвы, сделав еще один шаг к одинокой фигуре в центре зала. За рваной дырой в стене сверкнула молния. Воздух был прогорклым, наполненным удушливыми ароматами гниющей растительности и застоявшейся воды. — Я здесь потому, что ты нужен мне, Мемуним. Я здесь для того, чтобы принять твою службу+.

Берущий Клятвы подступил еще ближе. Полированная бронза доспехов впитывала сумрак из воздуха, превращая его в тень среди теней. Синие и золотые камни, закрепленные на гравированных перьях и когтях, тоже были темными, будто закрытые глаза. Сиял только яркий сапфир, вправленный в безликую пластину шлема. Он был синим, и холодным, и незыблемым. Серебряный посох постукивал в такт шагам — звук был тихим и все же слышимым даже сквозь рев отдаленной битвы и громовые раскаты.

Еще одна вспышка молнии, затем еще, грохот эхом прокатился по помещению, и свет озарил болотистую землю далеко внизу. При взгляде из дыры в стене могло показаться, будто зал находится высоко в башне. Но это была вовсе не башня — это был корабль. Его корма погрузилась в топь, нос походил на изъеденный ржавчиной минарет из брони и орудийных батарей. По всему корпусу цвел грибок, скрывая под собой километры контрфорсов. Хребет корабля был настолько искривлен, что напоминал скрюченный палец, указывающий в серые облака. Громадный, гниющий и всеми забытый.

+Теперь я твой хозяин, колдун+, — послал Берущий Клятвы.

Мемуним покачнулся, но удержался на ногах. Высокий гребень его шлема был данью традициям Просперо, но сходство оказывалось лишь отдаленным. По гребню и лицевой пластине, испещренной зубами и хрустальными глазами, вились резные змеи. Одеяния были изорваны и все еще дымились по краям. Доспехи скрывали кровь, вытекающую из ран и рта. Ему было очень больно.

+Я не покорюсь тебе+, — прошипел Мемуним.

+Покоришься, — пообещал Берущий Клятвы. — Ты силен. Ты силен, и у тебя есть честь. Но у тебя недостаточно ни того ни другого, и тем более недостаточно но сравнению с ненавистью, которую ты пытаешься утопить в крови+.

В Берущего Клятвы внезапно врезалась стена ментальной силы. Секунду назад варп был спокоен, а уже в следующую стал подобен молоту. Его воля поднялась навстречу, но слишком поздно. Он пошатнулся. В воздухе закружились осколки света. Застонав от боли и усилия, Мемуним атаковал снова.

На этот раз Берущий Клятвы был готов. Его разум встретил удар такой же стеной, а затем сконцентрировал мощь в единственную острую точку. Волна разбилась вдребезги. Наружу взорвался ослепительный свет. В воздухе повисла высокая нота, пронизывая вибрацией кости, зубы и глаза. За единственным оком своего шлема Берущий Клятвы ощутил запах раскаленного металла и жженых волос. Он опустил посох, и его плечи расслабились. Мемуним повалился на пол. Берущий Клятвы пересек последние несколько метров и посмотрел вниз.

+Ты был рожден на склонах Каттабарских гор над Тизкой, — мысленный голос колдуна был спокойным, — первые лучи всходившего над морем светила будили тебя раньше остального семейства. Временами ты вставал и усаживался на подоконник, наблюдая за тем, как солнце катится над Тизкой. Ветер с моря пах солью, а роса смешивалась с пылью. Когда легион…+

+Кто ты?+ — излилась злость из ауры Мемунима, свиваясь красными и резко-черными цветами.

+Когда легион пришел за тобой, над горами разверзлась столь редкая для тех краев буря, и капли дождя танцевали по брусчатке улиц и бокам пирамид+.

Мемунима забила дрожь.

+Ты не можешь знать…+

+Твоя мать гордилась, — послание Берущего Клятвы унеслось вперед, когда он шагнул ближе, — но отец не хотел тебя отпускать. «Как я могу его отдать? — вопрошал он. — Как отец может отпустить сына в такое будущее?» Ты сказал…+

+Откуда ты знаешь?+ — мысль была ревом смятения и ярости.

+Ты сказал, что это все, чего ты хочешь. Что ему следует гордиться+.

Берущий Клятвы прошел еще один шаг и остановился. Аура Мемунима сжималась, затвердевала. Берущий Клятвы чуть заметно склонил голову. Кристаллический глаз в его шлеме походил на холодную синюю звезду.

+Твой родной отец умер через десять лет, так тебя больше и не увидев. Он не увидел, как горит его мир по вине легиона, в который он отдал своего сына, не увидел, кем ты стал+.

Рев расколол варп. Над Мемунимом поднялось существо. Для взора Берущего Клятвы оно походило на крылатую змею, сотворенную из красного света и серебряных отражений. То была мыслеформа — конструкция воли и мощи, воспарившая из тела псайкера в сырую энергию варпа. То была сила, не скованная плотью и материей, тень, отбрасываемая светом души, и она была целиком и полностью опасной. Она ринулась на Берущего Клятвы.

+Сейчас+, — послал Берущий Клятвы; мыслеформа почти достигла его, ее пасть — широкая щель огня и кинжалов.

Колдун просто стоял и смотрел.

Оглушительная тишина разлилась по помещению. Пара очертаний из мазков звездного света обрушились на мыслеформу Мемунима и вырвали ее из варпа. По полу и потолку поползла изморозь, которая затем взорвалась черным пламенем. Мемуним рухнул на колени. Сквозь застежки его шлема начала сочиться кровь. Впрочем, он еще был жив. Берущий Клятвы наблюдал за тем, как в сознании Мемунима пульсирует и дробится боль.

Он повернул голову и бросил взгляд на фигуры, появившиеся как будто ниоткуда. Сапфировые чешуйки на боевой броне парившего вперед Зуркоса рассеивали тусклый свет, одеяния из лохмотьев и обносков плясали на незримом ветру. Калитиедиес шагал медленнее, сжимая в одной руке подсвечиваемый скованным огнем скипетр, в другой — болтер. Их ауры пульсировали усталостью после призыва мыслеформ. Позади них маршировали девять воинов Рубрики, их красно-костяные доспехи дымились после перехода в реальность.

+Он готов?+ — поинтересовался Зуркос мысленным голосом, напоминавшим шипение статики и шелест сухого песка.

Берущий Клятвы посмотрел на Мемунима, все еще пытавшегося найти силы встать.

+Да+.

+Он дал ее?+ — спросил Калитиедиес.

Колдун не ответил, но протянул руку — ладонью вверх, раскрыв пальцы. Мемуним поднялся в воздух. Его разум и воля продолжали сопротивляться, пока Берущий Клятвы не усилил хватку. Шлем Мемунима отсоединился и воспарил с чередой щелчков и шипением выравнивающегося давления. Лицо под ним было покрыто ожоговыми шрамами и следами от наложенных швов. Из глаз, рта и ушей текла наполовину свернувшаяся кровь.

+Никто… — начал Мемуним, — никто не знал этого обо мне+.

+Но я знал. Я знаю тебя лучше, чем твой родной отец, который так и не увидел, как ты стал воином. Ты силен, но ты и слаб. Ты задаешься вопросом, что случилось со сном, который привел тебя сюда, и ты смотришь на себя и видишь существо, ютящееся в тенях и водящее дружбу с вороньем. Ты хочешь снова стать чем-то большим, вот только не знаешь как. Ты хочешь следовать за светом, а не выживать в сумраке. — Мемуним повернул голову. Берущий Клятвы встретил его мечущийся взгляд.

Я знаю тебя, Мемуним, и поэтому ты дашь мне то, ради чего я сюда пришел+.

+…службу…+ — мысль Мемунима была смазанным пятном меркнущего сознания.

Зуркос рассмеялся. Звук слился с отдаленным грохотом орудийного огня и гулом сражения, что бушевало у подножия башни.

+Я дам тебе больше, чем ты мог мечтать. От тебя я возьму единственное, что на самом деле важно, — твою клятву+.

Зал погрузился в полнейшее безмолвие. Даже варп стих до слабой дрожи потенциала.

+Ты спрашивал, кто я+, — послал Берущий Клятвы, шагнув вперед.

Его воля дернулась и подняла шлем с головы колдуна. Он стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как внезапно расширились глаза Мемунима: лицо с гладкой кожей без единого шрама и выражения, рот, сложенный в неуступчивую черту, а над ним пара глаз, которые вовсе не были глазами. На него из отражения взирали две огненные купели. Он подался вперед, почувствовав, как разум Мемунима отпрянул от такой близости.

— Меня зовут… — сказал он, и звук собственного настоящего голоса заставил колдуна вздрогнуть от удивления. — Меня зовут Астрей.

Шепоты демонов последовали за Ктесием из сна. Он потер морщинистое лицо и сплюнул. На языке ощущался привкус пепла и сахара, что никогда не было хорошим знаком. Он взял с подлокотника каменного трона серебряный кубок с вином и одним махом осушил. Не помогло. Сладковатый жженый запах все еще чувствовался во рту, и будет чувствоваться много часов, а шепоты стихнут еще позже.

Он медленно поднялся, захрустев суставами. Пока он спал, в оставшихся мышцах уже успели появиться новые узлы.

«Спал», — мысль едва не заставила его рассмеяться. Он никогда не спал, если только не заставлял себя, но даже тогда не видел снов.

Ктесий посмотрел на доспехи на стенной раме напротив трона. Медные провода соединяли их с расположенными за стеной плитами механизмов, заряжая батареи и системы. Посох, увитый пергаментами и высохшими полосками кожи, висел рядом с броней.

Он шагнул с трона на кафедру. Ноги задрожали, когда Ктесий перенес на них вес, и привкус пепла и сахара усилил выброс желчи и едва не вызвал рвоту.

Он смерил взглядом двенадцать шагов каменной плитки, отделявшей его от доспехов, и закрыл глаза.

— Не стоит напрягаться, — вздохнул Ктесий и щелкнул пальцами.

Шифры силы отсоединили кабели, сняли броню и посох со стены и подняли в воздух. Он воздел тонкие руки, словно в ожидании объятий. Доспехи начали накладываться на тело — деталь за деталью. Последним в руку лег посох. Ктесий усмехнулся, когда его пальцы сомкнулись на древке. Лица, изображенные на холодном железе и серебре, закривлялись и ухмыльнулись ему. Он проигнорировал их, вместо этого сосредоточившись на чувстве силы, которую давали ему доспехи.

На самом деле Ктесий не был слаб, по крайней мере в понимании смертных. Он мог одним ударом сломать человеку конечность и сражаться многие дни, не чувствуя настоящей усталости. Но понятие силы относительно, и для воина Тысячи Сынов он был изможденным, почти сломленным существом. Во всяком случае, телом. Разум — совсем другое дело!

Он повел плечами и прислушался к урчанию фибросвязок, повторивших движение. Чувство несло успокоение. Когда ему приходилось ходить по «Слову Гермеса» или любому другому кораблю небольшого флота Аримана, он предпочитал делать это закованным в боевую броню. Гильгамош, Киу, Гаумата и другие члены ближнего круга Аримана обычно носили простые одеяния, если впереди не ждала битва. Игнис, конечно же, так не делал, и его редко видели не в огненно-оранжевой терминаторской броне. Ктесий ухмыльнулся при мысли, что из всех братьев по легиону он в чем-то был согласен именно с магистром Разрухи.

Ктесий не отрицал своей слабости. Это был его выбор, один из многих, который он сделал, чтобы узнать имена демонов, которые теперь хранились у него в памяти, только и ожидая, когда он их высвободит. Это знание значило куда больше, чем сила мышц. И все равно он предпочитал среди братьев находиться в доспехах, которые заменяли ему иссохшую плоть. У всего была своя цена, и Ктесий никогда не был глух к этому факту. Он служил Ариману по той же причине, по которой обретенные знания стоили ему тела и души, — это была цена за награду или наказание за прошлые ошибки. Как всегда, все зависело от того, как на это смотреть.

Он кивнул себе и облизнул губы. Скоро начнется. Ариман их призовет, а дальше… а дальше он выполнит свое предназначение.

— А потом что? — вслух сказал Ктесий, прислушиваясь к сухому хрипу собственного голоса. — Как поступит с тобой Ариман, когда все будет сделано?

Он покачал головой. Вопрос не имел приемлемого ответа, а у него не было времени. Ему хотелось наведаться к Атенеуму, прежде чем их вызовут.

С хрустом суставов и урчанием доспехов он вышел из своих покоев.

+Гелио Исидор+, — послал Ариман.

Имя пронизал мягкий, словно шелковая нить, импульс воли. Воин Рубрики находился на железной кафедре, синие доспехи были мертвым грузом, свет в глазах погас. Ариман ждал, позволив своему разуму толику отдыха.

«Терпение — главнейшая добродетель мудрости», — подумал он.

Рубрикант был по-прежнему неподвижен. Пламенеющие чаши над алтарем допивали последние капли масла. Вари снова превратился в необузданный поток, стряхнув навязанный Ариманом порядок. Символы, плывшие по броне рубриканта, словно листья на воде, растаяли.

Он перефокусировал разум, впитывая тишину зала. Помещение представляло собой одну из меньших кузниц на борту «Слова Гермеса». В близлежащих тенях скрывались огромные горнила и пневмомолоты, безмолвные и холодные. Алтарь, который использовал Ариман, на самом деле был плитой наковальни. Когда-то на ее гладкой поверхности металл превращали в листы и придавали форму оружию. Но она хорошо подходила Для его текущих потребностей.

+Гелио Исидор+, — снова позвал он.

Свет в глазах рубриканта начал разгораться. Ариман выдохнул и снова потянулся волей.

Воин Рубрики поднялся с кафедры, рассыпая вокруг пылинки серебряного света. Он выпрямился и обратил кристаллические глаза на колдуна. Тот услышал голос, слишком отдаленный, чтобы разобрать слова, но достаточно громкий, чтобы услышать. На секунду показалось, будто воин зовет его по имени.

Позади с лязгом открылась дверь, и жужжание сервоприводов тяжелых доспехов похитило тишину.

+Успешно?+ — послал Игнис, и разум колдуна наполнился ощущением острых граней и пощелкивающих механизмов.

+Успешно+, — не оборачиваясь, ответил Ариман.

Игнис вошел в помещение, его телохранитель-автоматон загрохотал следом. Машина звалась Жертвенником и сопровождала Игниса повсюду.

Гелио Исидор дернулся в сторону приближающейся пары, а затем с неожиданной скоростью пришел в движение, взметнув и зарядив болтган прежде, чем Ариман заморозил воина на месте. Жертвенник поднял кулаки; орудие на его спине зарядилось с металлическим кашлем.

— Стоять! — рявкнул Игнис, и автоматон тут же замер.

Секунду оба стража недвижно возвышались друг напротив друга, держа оружие наготове.

— Отбой, — приказал Игнис.

Ариман послал импульс воли Гелио Исидору. Воин Рубрики опустил болтган и вновь застыл в полнейшей спокойной готовности.

+Он кажется необычно агрессивным+, — послал Игнис, преодолев отделявшее его от Аримана расстояние.

+Его зовут Гелио Исидор, — отозвался Ариман. — Тебе следовало бы помнить его. Он прошел с тобой три кампании+.

+Я стараюсь не вспоминать мертвецов. Это пустая трата мысли+.

Гелио Исидор отступил назад и окаменел, будто статуя.