Куда идём?

Господи! Сколько вариантов решения нашей проблемы мы уже предлагали! Какие аргументы "за" ни приводили! Какие "контраргументы" ни опровергали! Как скрупулезно ни учитывали постоянно меняющуюся конъюнктуру! "Нельзя" восстановить республику сразу — давайте поэтапно. "Нельзя" сейчас на Волге — давайте рассмотрим варианты. "Нельзя" в данный момент восстановить территориальную государственность — давайте пока государственность без территории. Для каждой "тяжелой" ситуации мы находили выходы и разрабатывали предложения. Потому что всегда понимаем: у страны, у власти есть трудности. И входим в положение. И стараемся помочь — сделать хотя бы то, что на данный момент возможно.

Но почему-то ответного понимания не видим. В ответ — ничего. Ни в 1965, ни в 1989, ни в 1991, ни по сегодняшний день.

Но не может же так быть, чтобы никогда, ничего невозможно было сделать за целых 60 лет! Ведь не полные же паралитики перманентно у власти в стране.

Ну, пусть при Хрущеве чувства справедливости хватило лишь на восстановление государственности пяти репрессированных народов, на шестой его уже не достало. Пусть при Брежневе еще сильны были у "государственных" деятелей личные негативные эмоции к немцам вообще — все же прошли через войну, и позитивных чувств удалось настимулировать лишь на 17 миллионов ГДР-овцев да на затяжные поцелуи с Хонеккером; на своих два миллиона их оказалось совсем тю-тю. Пусть при Ельцине вообще никаких положительных чувств ни к кому не было, буйствовала только низколобая страсть к власти, к собственности, к наживе, к разрушению собственного государства.

Ну, а сегодня? Что сегодня-то мешает? Есть другие проблемы? — А бывает, чтобы их не было? Наша проблема не самая актуальная? — Но жизнь отдельного человека тоже не самая актуальная проблема в стране, однако "скорая помощь" прибывает к нему сразу; а тут речь идет о жизни целого народа. И какой бы ни была проблема в государстве, если она есть, значит ее все равно надо решать. Ибо не решая менее важные, получишь из них более важные…

Мы не любим тех, по отношению к кому были несправедливы. Тот самый случай?..

Россия — тюремщик

или сокамерник?

Когда человеку плохо, все кругом плохо. И все виноваты. А когда плохо народу? Когда он столько лет не может ничего добиться? Даже выполнения принятых самой же властью нужных решений? Кто тогда виноват?

Ответ напрашивается как бы сам собой: геноцидный указ 1941 г. принимался на уровне руководства страны; все дискриминационные указы принимались на уровне руководства страны; и восстановление справедливости, реабилитация народа блокировались на уровне руководства страны, — значит, виновата страна. То есть Россия. По всем законам, по всем юридическим принципам, по всем общепризнанным правилам — виновата она. Россия нас несправедливо обвинила, Россия нас необоснованно выселила, Россия нас уничтожала в трудармии, дискриминировала после войны и до сих пор не решает нашей проблемы, выталкивая народ в эмиграцию. То есть мы для нее чужие. А значит, и она для нас не Родина, не мать, но мачеха… Все железно…

Однако не принимают почему-то эту железную логику ни голова, ни сердце. Что-то звучит в ней нечестное, хотя и все вроде "по закону". В чем же дело?

Наверно, трагедии и несправедливости, которые пережили российские немцы, обострили в них чувство справедливости по отношению к другим. (Помните Обращение к населению в Поволжье?) Они осторожны в обвинениях, им надо сначала выяснить причину того или иного отношения к ним.

И тут встает вопрос: а могло ли быть иначе с их проблемой? Не абстрактно, а в конкретной стране, в конкретных условиях, при конкретной власти, при конкретных правителях? Вряд ли нужно углубляться в анализ перечисленного, чтобы прийти к горькому выводу: не могло. И это не попытка оправдать несправедливость; это лишь удручающая констатация ее неизбежности.

И еще одна такая же констатация.

За эти десятилетия, при этих руководителях (особенно при Сталине и Ельцине) не только российские немцы пережили невиданные катастрофы, но и практически все другие народы страны, включая русский народ. И тоже не могли ничего добиться. Но ведь народы и есть государство. Значит, и СССР, и Россия, которыми эти руководители правили, в лице этих народов сами страдали вместе с нами, пусть и немного иначе. Конечно, нельзя полностью персонифицировать такое огромное, такое вселенское зло. Но еще более нельзя деперсонифицировать его, переложив полностью на страну, на ее народы. Это как с холокостом: преступление совершили одни, а расплачиваются десятилетиями другие.

Так кто же совершил преступление против нас, лишив наш народ государственности, сотен тысяч жизней, национального будущего и не решая более полувека наш вопрос? Россия? Но Сталин — это Россия? Берия — это Россия? Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Ельцин — это Россия? Это народы России? Кто вообще из руководителей нашей страны после революции был избран на честных выборах? Какая власть за последние 84 года пришла или удерживалась у нас у власти без насилия, без террора, без подлога и обмана? Можно ли считать такую власть — Россией? Или это лишь власть над Россией?

Для большей конкретики: можно ли считать, что кучка чиновников в одном каком-то российском министерстве, которым отданы в "суверенное пользование" наша проблема и наша Программа, вместе с понукающими ими алчными подрядчиками тормозящие и дискредитирующие решение нашей проблемы — это Россия?

Если это — Россия, тогда кем являются народы, не могущие, как и мы, прорвать заколдованный круг невнимания к их проблемам? Кем являются миллионы тех простых людей разной национальности, которые помогали нам выжить в Сибири и Казахстане — нам, немцам, обвиненным в сотрудничестве с немцами, с которыми воевали отцы и братья этих людей? Кем являются 160 миллионов российских граждан, не имеющих в своей стране нормальной жизни сегодня и никакой уверенности в дне завтрашнем? Кем являются те миллионы людей, с которыми мы два с половиной века дружно живем, вместе работаем, кто понимает и поддерживает нас и кто с плакатами стоит на наших съездах: "Немцы, не уезжайте!"

Если мы поймем, наконец, что Россия, замученная и не способная уже почти целый век освободиться от крестоносцев чужих ветхозаветно-свирепых религий, марксистского ли, "демократического" ли толка, — сама все эти годы пыталась из последних сил выжить, то понятия "руководство" и "Россия", "власть" и "Россия", а следовательно, и понятия "вина" и "Россия" вряд ли будут так уж полностью совпадать.

Отсюда, наверное, и объяснение необъяснимой связи российских немцев с Россией: для них она не палач, не тюремщик, а больше их сокамерник. И с ней, с подлинной Россией, они всегда найдут общий язык и взаимопонимание. И для них сегодня вопрос не столько в том, кто виноват в их трагедии и в нерешении их проблемы, сколько в том, как вместе решить их проблему. И еще в том, сможет ли В. Путин переломить, наконец, ситуацию в стране? Хватит ли у него сил, воли и сторонников, чтобы его голос стал не единственным опять для России, а единым голосом самой России? И хочет ли он этого? Или его тоже засосет власть как вожделенная самоцель, а не как данное судьбой последнее средство спасти свою страну и ее народы?

От ответа на эти вопросы зависит и будущее страны, и будущее российских немцев. И если мы сегодня еще раз говорим обо всем этом, то только потому, что еще раз — в который уже! — готовы поверить: будущее у России, и у нас как ее народа, возможно.

IV. Германия и проблема российских немцев

Гены виновности

Во всей полноте сегодняшняя проблема российских немцев встала перед Германией только начиная с 1989 года. До этого Западная Германия касалась лишь ее выездного аспекта, а ГДР вообще безмолвствовала: о чем молчал "старший брат" — СССР, "младшему" не положено было и думать.

Но в истории, судьбе российских немцев Германия в предшествовавшие времена сыграла такую большую роль, причем дважды просто катастрофическую, что, не проследив эту роль хотя бы в основных ее чертах, невозможно полностью понять нашу проблему и сегодня.

То, что Германия — историческая родина российских немцев, и даже то, что они — не потомки военнопленных, сегодня известно уже многим в России, даже на уровне руководителей областей и краев, в отличие от их предшественников в обкомах и крайкомах партии. Но то, что наши предки прибыли в Россию, когда нашей исторической родины в виде единого государства под названием "Германия" еще не существовало; то, что российские немцы как народ минимум на сто лет старше государства Германия — почти не известно даже в самой Германии. А ведь это тоже сказалось на нашем народе: Германия объединилась и избрала государственным языком "хохдойч" через сто лет после нашего исхода, поэтому нашим родным языком не мог быть "хохдойч", а навсегда, до сегодняшнего дня, остались привезенные нами в Россию диалекты — языки прежних германских земель. Мы в России со своими селениями были как маленькое подобие, как макет, как вынесенная в другую страну резервация прошлой Германии — каждая село-"земля" жила отдельно (гессенская, баварская, вюрттембергская и т. д.), почти не смешиваясь с другими, со своим диалектом, своим укладом, своими традициями, даже со своей религией, — практически до депортации в 1941 году, "объединившей" нас, наконец, в страданиях, репрессиях, в лишении национального будущего.

Связи с Германией у нас после исхода практически не было. Так что жили мы и развивались как новый народ во многом на собственной, принесенной с собой в Россию, базе, а затем после депортации — в условиях ее отсутствия. И мы никак не могли пройти путь, параллельный тому, который прошли после нашего исхода Германия и ее народ. Поэтому только недоумение может вызвать сегодняшнее недоумение в Германии по поводу того, что российские немцы — не такие, как они, что говорят они не на "хохдойч", и вообще не немцы. Немцы они, немцы! И может быть, еще больше немцы, чем многие из недоумевающих. Потому что сохранили в себе больше глубинно немецкого…

Первое масштабное отрицательное проявление роли Германии в судьбе российских немцев связано с войной 1914 — 1918 гг. "Гадины тыла", "немецкие шпионы", "немецкое засилье" и выселения по национальному признаку — это все относилось к нам, потому что война шла с Германией, т. е. с немцами. И первое смешение понятий "нация" и "национальность" — тоже из того времени. Мы были немцы по национальности, но уже сто пятьдесят лет не были частью германской нации. Мы были гражданами России и частью российского народа, т. е. частью российской нации. Тем не менее, мы были немцами, и в условиях войны этого было достаточно для недоверия и "превентивных мер".

Октябрьская революция, покончив с войной, избавила от дискриминации и российских немцев. Вдобавок в развитии "мировой революции" самые большие надежды большевики возлагали на Германию. Отсюда и резкое изменение политики в отношении к ней, что позволило произойти серьезным превращениям "гадкого утенка": в 1918 году была создана Трудовая Коммуна (Автономная область) немцев Поволжья как начало практического решения национального вопроса в России, а в 1924 году — и АССР немцев Поволжья. Но, одной рукой "защитив" российских немцев, другой Советская власть лишила их самоуправления, которое было у них около полутора веков, и ввело и для них государственное управление, что сделало их еще больше неотъемлемой частью российской нации.

Фашизм, пришедший в начале 30-х годов к власти в Германии, тоже отразился на нашей судьбе — еще до начала войны. Однако степень его воздействия зависела не столько от него самого как явления, сколько, как можно понять, от планов Сталина и роли, отводимой фашизму в этих планах. Тем не менее, он сказался на нашей судьбе гораздо сильнее, чем в целом по стране, опять же в связи с общим "пятым пунктом" — немецкая национальность становилась все больше признаком чуждой идеологии.

(Это гитлеровская национал-социалистическая рабочая партия с ее расовой теорией и теорией крови могла не считать опасными чуждых по классу и национальности русских эмигрантов, прибывших в Германию всего 20 лет назад, и никак не трогать их во время войны с Россией. А интернациональная сталинская коммунистическая партия (бывшая социал-демократическая и тоже рабочая) с ее классовой теорией видела в своих братьях по классу и даже по партии независимо какой национальности: немец, чеченец, ингуш иль друг степей — калмык, и независимо от того, когда они прибыли в Россию или жили здесь тысячу лет, — сплошных предателей и врагов, от грудных младенцев до глубоких стариков — по генам, по крови.)

Но сокрушительный, длящийся до сих пор удар по судьбе российских немцев нанесла Германия нападением на Советский Союз. Это был системный удар по ним: удар как начало войны для всех граждан страны; удар потому, что напали немцы; удар потому, что во всех странах, которые подмяла уже Германия, немецкие общины рассматривалась ею как своя "пятая колонна", и не всегда безосновательно; удар и потому, что в первые же дни войны немецкое население Приднестровья "стреляло по отступающим советским войскам и хлебом-солью встречало гитлеровцев". И пусть это "немецкое население" было всего лишь год как присоединено к СССР и советские немцы не имели, таким образом, никакого отношения к нему, гены ведь были одни, а значит, и вина, и наказание должны быть общие.

Тогда военачальники испрашивали указаний о выселении "неблагонадежных элементов". Сталин не задержался с ответом: "Товарищу Берия. Надо выселить с треском". Чуть позже это было сделано и со всеми советскими немцами, по принципу коллективной (или генной) вины и коллективной (генной) ответственности. А то, что гитлеровцы наступали стремительно, лишь усугубило эту вину, пусть и только предполагаемую.

Последствия того удара страшны: тяжелейшие несправедливые обвинения, депортация, ликвидация государственности, гибель трети народа на каторжной работе в трудармейских лагерях, насильственная ассимиляция, нескончаемая дискриминация во всех сферах жизни — и 60 лет тщетных надежд, страданий и борьбы за восстановление элементарной справедливости, за будущее народа.

Трудармейские лагеря для российских немцев были вполне сравнимы с концлагерями в фашистской Германии. Отличия лишь в том, что там был буковый лес, а здесь — ледяная тайга; там под конвоем ходили "враги" страны, здесь — свои; там ждали своей участи за воротами с надписью "Jedem das Seine" и издевательским "Arbeit macht frei", здесь работали как и вся страна под жертвенным лозунгом "Все для фронта, все для победы"; там начальниками лагерей для евреев были немцы, здесь как правило наоборот; там обтянутые кожей скелеты закапывали в глубокие рвы, здесь вывозили в снег, в болото, под речной лед.

Различия были и в послевоенной судьбе: там узникам концлагерей сразу свобода, внимание и до сих пор — компенсации; здесь — еще годы в тех же бараках, еще 10 лет спецпоселений и на десятилетия — клеймо пособника врага, официальная подозрительность и дискриминация. Так что советские концлагеря, а не только балет и ракеты, как в песне — тоже были "лучшие в мире".

Создание ГДР несколько смягчило тотально враждебное восприятие всего немецкого, извилистой трещиной в прежнем монолите недоверия к немцам наметило границу между национальностью и идеологией: оказалось, немцы могут быть не только фашистами, но и товарищами хотя бы по классу. Однако к российскимнемцам эти перемены не относились: мы до сих пор — единственный народ из всех пострадавших от гитлеровского нападения, несущий наказание за это нападение.

То, что у нас шестьдесят лет нет государственности, нет ни одной национальной школы, нет условий, чтобы жить опять вместе; то, что мы почти утратили свой родной язык, лишились базы своей национальной культуры и стали "народом доярок да трактористов"; то, что нас принудительным расселением по всей стране обрекли на беспрецедентное количество смешанных браков и, как последнее отчаянное средство для сохранения национальности, на массовую эмиграцию с оставлением — в который раз! — всего, что нажито было с таким трудом, и с холодно-высокомерной встречей на "исторической родине" — после всего пережитого здесь! — это тоже последствия гитлеровского нападения.

Когда речь идет о преступлениях фашизма, о жертвах и страданиях народов, наиболее постоянно и страстно звучит колокол памяти и возмездия холокоста. Другие колокола звучат все глуше, хотя жертвы, понесенные другими народами, были не меньше. В самом деле, 20 000 000 человек, которые потерял в войне советский народ — может ли кто-нибудь вообще представить себе, что это за потеря?! Каждый четвертый, которого потерял белорусский народ — вообразима ли эта катастрофа народа? А миллионы украинцев? А сотни тысяч, десятки тысяч представителей меньших народов, что составляло тоже невосполнимую долю их этносов?

В этом ряду российские немцы, потерявшие треть народа, могут, наверное, тоже позволить себе, наконец, сказать, что пострадали от той войны. И не меньше, чем другие. И что по своим последствиям нападение гитлеровской Германии для них — тот же холокост, его полное синхронное зеркальное отражение: и причины у него были те же — принадлежность к определенной национальности; и методы его осуществления те же; и результаты сопоставимы — даже если ограничивать их только временем окончания войны. Отличия же в том, что этот холокост Гитлер осуществил не своими руками, а руками Сталина. И в том, что об этомхолокосте никто никогда за все послевоенные десятилетия даже не упомянул. И в том, что этот холокост не компенсирован ни миллиардами долларов, ни извинениями перед народом, ни памятниками и кладбищами, ни приговорами международных судов. И в том, что никто из потерпевших от этого холокоста даже не потребовал никогда никаких компенсаций: живым за мертвых, от живых вместо казненных…

Да, если бы не было нападения Германии — не было бы всех этих жертв у нашей страны, не были бы репрессированы российские немцы, не были бы репрессированы другие народы, не было бы мучительного, унизительного, бесконечного неравноправия российских немцев, не было бы их отчаянного беспрецедентного для новейшей истории человечества выезда. Все уходит корнями туда, в июнь 41-го. Все зовет, требует ответа: ведь если бы не было нападения Германии…

И опять, как в вопросе о вине России в трагедии российских немцев, голова и сердце перед вынесением своего вердикта начинают уходить из-под власти эмоций. Вопреки всему, что пережито, вопреки всему, что видено, слышано и читано, вопреки всей железной святой и неприкасаемой логике в них зарождаются — и уже не исчезают, не потухают — категоричные, императивные ноты чувства справедливости. Справедливости, которой так долго мы не можем дождаться для себя. И как в вопросе о вине России, опять возникает эта логическая цепочка: Гитлер — это Германия? Нацисты, фашисты — это германский народ? Тоталитарный режим — это страна? Это германский народ начал войну? Это он устами фюрера за двадцать лет до войны провозгласил, что народ, который не в состоянии обеспечить себе "жизненное пространство", не достоин существовать? Это он был готов потерять 8 миллионов своих сынов, чтобы восстановить против себя весь мир, разрушить дотла свою страну, лишиться огромной части своей территории, дать победителям оккупировать ее на десятилетия, расколов на два враждебных государства, — и платить, платить, платить миллиарды и миллиарды марок и в первом, и во втором, и в третьем поколении за все новые вины — тех, кого уже давно нет на этом свете, тех, кто обрек сам германский народ на невиданные жертвы, лишения и унижения?

Не пострадал ли германский народ от этой войны сам так же, как пострадали те народы, на которые направил его фюрер, готовый пожертвовать всем, — и своей страной, и своим народом, и собственной жизнью — ради реванша за прежние унижения? И отвечает ли народ за действия своих диктаторов-тюремщиков, чьей жертвой-заключенным является сам?

Впрочем, зачем ломиться в открытые двери? "Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, германским государством. Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остаются". Это сказано не сегодня и не рядовым обывателем-правдолюбом. Это заявил Сталин своему народу, чтобы услышал и германский. Заявил не под залпы салюта Победы, как в минуту великодушия победитель побежденному, а 23 февраля 1942 года, в дни смертельной опасности для своей страны, когда гитлеровские войска были всего в 150 км от Москвы…

Но ломиться в эти двери тем не менее приходится и сегодня. Потому что открытыми они были и остаются только в сознании немногих и для узкоцелевого использования. "Убей немца!" — этот призыв к холокосту против немцев советского писателя и поэта Ильи Эренбурга относится к тем же временам. И в те же времена на практике уже давно и официально, с одобрения того же Сталина, отождествили с "кликой Гитлера" не германский народ и даже не часть его, а советских немцев, обвинив, выселив, загнав в трудармейские лагеря на массовую гибель только потому, что они тоже были немцами. И преодолеть этот синдром отождествления не удалось и за 60 лет…

Именно потому, что решение нашей проблемы в России так намертво связано, сцеплено, сплавлено с отношением к Германии и ее народу, вопрос о их виновности или невиновности в сознании тех, от кого зависит наша судьба, как был многие десятилетия, так и остается вопросом нашего будущего. И не только нашего.

Потому что есть еще такое понятие как человечество. Есть все возрастающий по своему значению вопрос о том, как этому человечеству выжить на все более тесной Земле. Вопрос, который диктует другой вопрос: как народам жить друг с другом, чтобы выжить вместе? И может ли народ, более полувека назад из-за ненормального фюрера втянутый в самую разрушительную и бесчеловечную войну, из-за этого фюрера понесший столько жертв, унижений и бед, — долго ли еще этот народ может считать для себя справедливым из поколения в поколение нести свою трагедию как свою вину? Не вызовет ли в конце концов такой перенапряг к политической жизни нового кандидата в фюреры с таким же нестерпимым, до полубезумия, чувством оскорбленного национального достоинства за прошлые поражения, за бесконечную вину и за бесконечное наказание?..

Да, российские немцы из-за нападения Германии лишились практически всего и до сегодняшнего дня не имеют надежд на будущее. Но как отторгают сердце и разум у нас обвинение в нашей трагедии России и русского народа, так не принимают они и предъявления счета Германии и германскому народу. Тем более сегодня. В третьем послевоенном поколении.

И опять мы как будто ломимся в открытую дверь. Теснейшие связи СССР с бывшей ГДР, все развивавшееся сотрудничество с Западной Германией, прямо-таки теплые отношения с ее канцлерами Вилли Брандтом и Гельмутом Шмидтом, создание "режима наибольшего благоприятствования" для объединения Германии при Горбачеве, встречи с галстуком, без галстука и безо всего с "другом Гельмутом" Ельцина, деловые и семейные встречи с "другом Герхардом" Путина, широкая кампания "примирения и согласия" между двумя странами вплоть до встречи их ветеранов — участников кровопролитнейшей Сталинградской битвы на месте былых боев — все это, казалось бы, говорит о том, что тезис о неотождествлении германского народа и германского государства с кликой Гитлера принят, и уже давно, хотя бы на уровне руководства нашей страны. Но если это так, то почему же до сих пор не преодолен синдром отождествления с гитлеровской кликой российских немцев, вообще не имевших к ней никакого отношения?

Давно уже выдвинута еще одна версия начала войны: Сталин готовил массированное вторжение в Европу, что и вынудило Гитлера нанести превентивный удар, хотя он к нему и не был еще готов. Эта версия (опровержения ее до сих пор нет) придает целям, содержанию и итогам всей войны совершенно иное звучание. Известно: Россия заплатила 20 миллионами жизней своих сыновей, разрухой страны и десятилетиями страданий и лишений всего своего народа ради своей свободы, ради освобождения Европы, и в том числе Германии, от гитлеровского фашизма.

Но по этой версии получается, что и Германия, не будучи готовой к войне и тем не менее вступив в войну, сознательно вызвав всемирный огонь практически полностью на себя, заплатила 8 миллионами жизней своих сыновей, разрухой своей страны и всеми остальными бедами — чтобы не допустить установления у себя и в Европе сталинского "коммунизма".

То есть причиной, целью и содержанием войны объективно было вожделенное с обеих сторон господство в Европе. Итогом же войны объективно стала свобода Европы — и от гитлеровского фашизма, и от сталинского "коммунизма". Ради этого (опять же лишь объективно, т. к. на деле имели прямо противоположные цели) понесли такие колоссальные жертвы две страны, не дав диктатурам друг друга добиться своих целей взаимоуничтожением подготовленных для этого сил, не дав диктаторам друг друга стать диктаторами для всей Европы…

Военные историки, специалисты, политики, без сомнения, еще скажут здесь свое компетентное слово. Нам же тут важно, чтобы два народа, стряхнув с себя комплекс вечной вины за своих жестоких диктаторов и комплекс противостояния, не позволяя снова и снова морально загонять и удерживать себя в не их прошлом кровавом конфликте, потрясшем весь мир, смогли бы наконец продолжить многовековое свое сотрудничество, давшее им так много. Сотрудничество, в процессе которого они породнились друг с другом — политически, экономически, культурно и миллионами и миллионами потомков от смешанных браков — как ни с каким другим народом. Породнились и потому, что в результате их таких близких отношений в мире появился их общий "ребенок" — народ под названием "российские немцы", соединивший в себе неразделимо историю, культуру, ментальность, а теперь и гены обоих народов.

Установится это сотрудничество, это взаимное, родственное доверие и согласие — и этот народ, больше всех и несправедливее всех наказанный обоими своими родителями за несуществующую вину, снова обретет будущее. А следовательно, и огромные его жертвы окажутся не напрасными: они смогут и должны быть, наконец, учтены. Его 316 трудармейских "полков" (и сколько еще за пределами лагерных вышек!), его нечеловеческий труд во имя Победы, и сотни тысяч отданных за нее жизней — это его вклад в защиту России, в свободу Европы, в освобождение Германии.

И столько лет храня и оберегая в себе честь и достоинство своих родителей, стиснув зубы, трудясь, умирая, но не обвиняя их, — народ российских немцев хотел бы в ответ сегодня совсем немногого: чувства справедливости. От сегодняшней России, от которой этого уже можно ожидать. И от Германии, чьи свобода, демократия и сегодняшнее благополучие омыты и кровью трети нашего народа.

Этого чувства хотелось бы сегодня от населения Германии, так дистанцирующегося от "русских немцев". Или хотя бы от тех, кто занимается там сегодня обустройством "поздних переселенцев", скрупулезно выясняя, на сколько параграфов они вообще немцы и на сколько социальные пособия и пенсии для них и их русских супругов должны быть меньше, чем у "настоящих немцев". В смертельной борьбе за свободу Германии и ее народа от фашизма одновременно лилась кровь и русская, и немецкая, и многих других народов, в том числе российских немцев. Устанавливать ей прейскурант сегодня — значит забыть о ее цене тогда.

С энергией надежд и заблуждений -

через "мертвый сезон"…

Прошло почти 45 лет после войны, прежде чем перестройка в СССР позволила установиться первым серьезным контактам между российскими немцами и Западной Германией. Это было в октябре 1988 г., когда канцлер Гельмут Коль в Москве, в германском посольстве, неофициально встретился с группой российских немцев. Их было шесть человек: Лео Ракк, Виктор Гердт, Катарина Тевс, Виктор Шнитке, Ирена Лангеман и автор этих строк. Неожиданностью для канцлера было, что не просили содействия в выезде, как другие, а говорили о восстановлении государственности.

Численность людей в штатском в скверике перед посольством после встречи позволяла догадаться, что и для российской стороны такая встреча, несмотря на перестройку, из ряда вон. Понятно: сорок лет подобного быть не могло. Было другое: репрессии и несправедливости в прошлом, неравноправие и дискриминация в настоящем, стремительная ассимиляция, отказ в восстановлении АССР НП в 1965 году, отсутствие надежд на национальное будущее, стремление хоть как-то сохранить немецкость, уйти от подозрительных, недоверчивых, враждебных взглядов, от постоянных преград в продвижении по службе, от дискриминации даже в представлении к наградам за хорошую работу, от преследования за веру, от необходимости все глубже замыкаться в себе.

На такой исторической, политической, психологической базе и начались контакты между ФРГ и возрождавшимся после 23 лет небытия движением российских немцев.

А движение это, осторожно начавшись на третьем году перестройки, самим фактом своего возрождения вызвало бурную поддержку у народа и растерянную осторожность властей: первое в стране национальное движение, давить вроде уже нельзя — перестройка, но и давать свободу — еще непривычно. Да и самим российским немцам с трудом удается удерживать себя в рамках допустимого. А ГДР — молчит. А ФРГ — "капиталистическая страна", где сплошь "реваншисты" да "империалисты" да "наследники фашистов". И контакты с ними — все еще измена делу социализма и предательство Родины. Во всяком случае, на партсобрании в редакции газеты "Нойес лебен" четырем участникам встречи с канцлером, включая автора этих строк, об этом напомнили недвусмысленно. Слава Богу, ЦК в лице будущего министра по делам национальностей В.Михайлова осуждения не поддержал.

А год спустя делегацию российских немцев через общественную организацию VDA приглашают в Западную Германию. Двенадцать человек! И советские власти нам разрешают! Хотя некоторые все равно отказываются — мало ли что потом будет.

И вот наша проблема открыто звучит на Всемирном Конгрессе VDA в Бонне! Она поддерживается в германских газетах, на телевидении, в официальных органах. Нас принимает сам Президент Западной Германии! У нас встречи в министерствах и ведомствах. Мы разъезжаемся по землям и городам — для выступления в различных аудиториях по нашей проблеме. Всюду нескрываемый интерес и поддержка.

В одном из серьезных заведений нас между прочим знакомят с расчетами: если не будет восстановлена наша государственность, и если в течение десяти лет Германия вынуждена будет принять два миллиона российских немцев (т. е. всех, сколько нас насчитали по переписи), то экономическая выгода от этого составит для страны 84 миллиарда марок…

Значит, прорабатываются варианты, включая и такой?

Все, что последовало затем в течение нескольких лет, воспринимается сегодня как золотой век наших отношений. Установление тесных контактов с VDA. Приезд статс-секретаря Х.Ваффеншмидта, его встреча с заместителем Председателя Совета Министров СССР, председателем Государственной комиссии СССР по советским немцам В. Гусевым, затем поездка на Алтай — там созревает идея восстановления Немецкого национального района. Несколько приездов германской делегации во главе с г-ном Э.Й. фон Штуднитцем (позже посол Германии в России), его переговоры с председателем Госкомнаца РФ Л.Прокопьевым, и затем — подписание Протокола о сотрудничестве между Россией и Германией в поэтапном восстановлении государственности российских немцев! Когда можно было мечтать о таком?! И все это — результат направленных, продуманных, настойчивых инициатив германской стороны. Потому что российской стороне, как и много последующих лет, не до проявления добрых инициатив…

Каждый приезд канцлера Коля, Министра иностранных дел Геншера, других министров, делегаций Бундестага — это обязательные встречи с российскими немцами, это очередное озвучивание нашей проблемы в официальных переговорах, вплоть до Ельцина. Постоянные мероприятия и встречи в посольстве: чувствуется искренняя готовность помочь, учитывается сложность процессов, происходящих в России, и сдержанная вера в возможность решения проблемы. Начинается поддержка общественных организаций из VDA: оргтехника, всякие канцелярские принадлежности — все для нас важно. Регулярно приглашаются делегации российских немцев в Германию — для переговоров, на различные курсы.

Все в движении. И пусть не так скоро, как хотелось бы, но результаты приходят: крепче, опытнее, грамотнее становится движение российских немцев, растут его авторитет, его роль, признание. Все четче формируется его ориентация на внутренний характер проблемы, чему способствует и тактичный тезис Германии: "Вашу проблему решает Россия, мы лишь помогаем ей". Наша проблема всегда на слуху, в СМИ — и в России, и в Германии. Создаются два немецких национальных района. Строится ряд компактных поселений. В Миннаце создается Департамент по российским немцам. Указом Президента учреждается Фонд "Российские немцы". Создается Межправительственная комиссия по проблемам российских немцев. Затем — комиссия специально по культуре. Намечаются текущие программы, с обеих сторон предусматривается финансирование. Для российских немцев выпускаются книги, поддерживаются газеты, проводятся художественные выставки, концерты, создаются культурные центры, возрождается художественная самодеятельность.

Неутомимый Уполномоченный Правительства Германии по делам переселенцев Х.Ваффеншмидт постоянно в движении. Его громкий голос слышен везде: в Бонне и в Москве, в Омске и на Алтае, в Алма-Ате и Санкт-Петербурге, в Бишкеке он даже читает проповедь для верующих немцев. И первое, с чего начинается всегда его очередной визит — встреча со всеми лидерами российских немцев, обсуждение ситуации, проблем, а затем уже — встречи в Миннаце и других ведомствах.

В Бундестаге проходят парламентские слушания по нашей проблеме — нас приглашают участвовать, выступить.

Постоянно приезжают журналисты — писать о том, что делается для нас.

Руководители организаций российских немцев обязательно участвуют в заседаниях Межправкомиссии и Комиссии по культуре, общественники — и в составе Рабочей группы Межправкомиссии, где готовятся решения.

Инициативность германской стороны, когда в России все нестабильно и никто не может принять, а тем более выполнить решения — помогает не упускать из виду главную цель, направить все усилия в нужное русло, вызывает необходимые ответные реакции российской стороны, и все это позволяет пусть со скрипом, но продвигаться вперед, причем ведь в интересах России! То есть инициативность германской стороны — фактически движущая сила всего процесса.

Все это имеет огромное значение: проблема российских немцев воспринимается в стране уже без настороженности, в регионах все больше выражают готовность участвовать в ее решении, постепенно разрушаются многолетние враждебные стереотипы и относительно Германии, с ее представителями ищут встреч и контактов руководители краев и областей, многие благодаря участию в нашей проблеме получают возможность съездить в Германию, провести там переговоры, меняется отношение к Германии вообще.

Но даже бурной инициативе Германии не дано преодолеть пассивность российских партнеров в условиях общего распада жизни страны. Слишком длинен, серьезен и неопровержим для германской стороны список невыполненных договоренностей и прямых противодействий, чтобы считать его лишь случайностью. К проблемам российских немцев, тянущимся из полувекового прошлого, добавляются все новые.

На Волге организуются "протесты населения" против восстановления АССР НП. Российским немцам вместо республики предлагается подобие культурной автономии — Ассоциация. Долго готовившийся съезд немцев СССР, на котором они должны были получить национальное самоуправление, Госкомитет и представительство в органах власти — не дал им ничего: задуманное "не соответствует Конституции". Встреча российских немцев с М.Горбачевым, его обещания — не выполнены. Министр по делам национальностей В.Тишков вместо государственности предлагает американский вариант решения национального вопроса — т. е. ничего. Закон "О реабилитации репрессированных народов" заморожен. Б. Ельцин на Волге предлагает вместо республики селиться на военном полигоне. В регионах к проблеме российских немцев относятся все больше потребительски; апогей — Волгоградская область: она предлагает Германии построить сначала мост через Волгу, чтобы "снизить" негативное отношение населения к возвращению российских немцев. В Миннаце вообще отсутствует какая-либо политика, одно неизменно: смены министров и перманентность реорганизации министерства. Но больше всего стыда с финансированием: германская сторона неукоснительно выполняет свои обязательства, российская сторона (обязательства во много раз меньше) также неукоснительно их не выполняет или выполняет символически…

Вдобавок в стране все большая экономическая разруха, идет практически развал страны, отсутствует всяческая политическая стабильность и предсказуемость, нужные законы и решения если и принимаются, то не выполняются, криминал и коррупция процветают везде и открыто…

Мы понимаем, как трудно германской стороне делать и дальше хорошую мину при плохой игре российской стороны, тянуть и дальше одной весь воз двусторонних договоренностей. Тем более, что она даже не равноправный участник в процессе решения нашей проблемы: она "только помогает".

Мы понимаем, как трудно германским политикам и дальше обосновывать почти одностороннее финансирование, когда с российской стороны — несоблюдение соглашений, невыполнение обязательств и на практике пересмотр подписанных договоренностей.

Мы связываем все это с личностью Президента России: не он правит страной, и не в интересах государства действует его власть, и нет смысла впадать в транс из-за происходящего — это просто нужно, как стихийное бедствие, переждать с наименьшими потерями до прихода другой власти, другого Президента. Будут они затем действовать в интересах России — будет решаться и наша проблема. Пока же не надо требовать и ожидать от России нужных политических решений — не от кого, а потому бесполезно. Но и не надо сворачивать практическую работу, наоборот, ее нужно расширять: нельзя дальше ограничиваться двумя национальными районами — надо выходить во все регионы, доходить до каждого российского немца, чтобы поддержать в людях национальное самосознание, национальную культуру, родной язык и надежды. Нужно сохранить до лучших времен движение российских немцев, нужно поддержать в нем объединительные процессы, чтобы сложить силы, а не позволять им взаимоуничтожаться противостоянием.

Но наши германские партнеры действуют — по инерции? по другим соображениям? — прямо наоборот…

Прежде, чем начать что-то за пределами двух национальных районов, германская сторона ждет от российской стороны принятия политических решений. Спецрейсами привозят делегации по 50–70 человек, чтобы показать, как много делается — в основном в двух районах. Продолжает упорно строительство новых "компактных поселений" без детальной проработки проектов, без учета возможности их подключения к коммуникациям, без обеспечения занятости будущих переселенцев. При этом повторяется лозунг: "российским немцам надо дать не рыбу, а удочку", хотя нам нужна не рыба и не удочка, а родная река по имени Волга и ее родной берег, удочку же и рыбу мы сами себе обеспечим. Наш призыв — дойти до каждого немца — отвергается: средства ограничены и не надо их распылять "лейкой по всей стране", лучше "поливать" отдельные грядки. В движении российских немцев при постоянных призывах к единству, к тому, чтобы "говорить одним языком", на практике одни организации основательно поддерживаются — как правило, это те, что содействуют выезду; другие фактически лишаются поддержки — это те, что и дальше выступают за полную реабилитацию народа и считают, что без согласия и участия властей такие вопросы не решаются. То есть, на деле вместо объединения движения поддерживается раскол, а вместо решения вопроса — выезд.

И происходит худшее: не в силах без конца игнорировать ситуацию, германская сторона, убедившись в бессмысленности продолжения бурного спурта при убранном российской стороной финише, резко сворачивает политическую активность вообще, сводит все к рутинной проектной работе; главными фигурами становятся соответственно посредники и подрядчики, а главным критерием ее — не результат, не качество и даже не нужность ее российским немцам, а умелая отчетность. И так как интересы посредников и подрядчиков состоят только в том, сколько они получат от проектов, а курирующих их чиновников интересует лишь длина перечня выполненных проектов, то и те, и другие находят быстро общий язык, и тем и другим уже больше никто не нужен, и те и другие начинают определять новую политику и вместе ограждать ее от воздействия извне.

Положение усугубляется тем, что практически то же самое параллельно происходит на российской стороне, что чиновники и подрядчики с обеих сторон также находят общий язык и, таким образом, уже совместные их действия становятся все более вызывающими, противоречащими заявленным целям двух государств и интересам российских немцев, а значит, в корне неприемлемыми.

…И летаргический сон, когда время действовать

Как ни горько, но приходится отметить, что свертывание государственной политики двух стран и подмена ее деятельностью подрядчиков особенно последовательно стали проводиться с приходом в Германии к власти новой коалиции. И проводятся — опять же по инерции? по другим соображениям? — до сих пор, хотя и в России уже давно сменилась власть, точнее — Президент.

Перемены в России создали во многом новую ситуацию. Главное препятствие — парализующее довление Б.Ельцина — исчезло. С образованием Федеральной НКА произошло и долгожданное объединение движения российских немцев. ФНКА стала единой представительной организацией народа; остальные — подрядные структуры как по целям, так и по деятельности. Казалось бы, настало время, когда политические инициативы Германии, так бурно проявлявшиеся в "мертвый сезон", могут, наконец, оказаться результативными. Тем более, что именно такие инициативы ФНКА находят все большую поддержку и в Правительстве РФ, и в Государственной Думе, и в Администрации Президента. То есть, сложилась ситуация, когда германские инициативы прямо-таки востребованы, когда они могут, как в прошлом, опять вызвать ответные российские инициативы, поддержать и развить их.

Не тут-то было… От Германии — абсолютное молчание. Более того, вместо проявления собственных инициатив ее чиновники и посредники вместе со своими российскими "братьями по классу" всячески стремятся подавить инициативы ФНКА. Резко, вдвое, сокращается и финансирование проблемы. Объявляется отказ от крупных стратегических проектов как слишком затратных. Вроде бы поддерживается, наконец, наш лозунг "дойти до каждого немца": вводится широкомасштабная программа "Breitenarbeit", организуются курсы немецкого языка на десятки тысяч человек, акцентируется внимание на работе с молодежью, на ее профессиональной подготовке, но …

Языковые курсы на поверку оборачиваются как правило подготовкой выезжающих к сдаче "теста". Никто не против, для многих людей курсы — спасение, но почему то, что прежде делалось в самой Германии из совсем других средств — средств, выделяемых на интеграцию переселенцев, теперь делается в России (тоже никто не против — здесь учителя дешевле, да и содержать переселенцев не надо) — за счет и без того уже урезанной "помощи". За счет этих же средств на курсах обучаются многие тысячи представителей других национальностей, даже там, где немцы практически не проживают; тоже никто не против, но опять же — это должно оплачиваться совсем по другой статье. "Профессиональное обучение молодежи" как по специальностям, так и по национальному составу опять же мало отвечает интересам российских немцев. И еще: за счет этих же средств создается затратный проект — "Московская немецкая газета", не только не являющаяся газетой российских немцев, но выступающая прямо против их интересов как "коллективный пропагандист и коллективный организатор" нового раскола их движения, как рупор подрядных интересов в противовес интересам народа.

Вместо целенаправленной масштабной государственной политики все более автономной от нее становится политика проектов и отчетности с нескрываемой претензией на статус государственной. Причем проекты и отчетность тоже становятся инструментом — в формировании "группы поддержки", в нейтрализации и перекупке "оппонентов", в укрощении строптивых: не умеешь себя "вести" — не получишь проекта, а если получил раньше — отчетность у тебя всегда будет "не такая". Так "плюрализм", "демократия", "равенство всех организаций" и "государственная политика" превращаются просто в дымовую завесу для диктатуры подрядчиков. Подрядчиков, чьи структуры предлагается считать "общественными организациями, равными с ФНКА", — чтобы "демократически" не допустить ФНКА к участию в контроле за распределением и использованием средств, к выполнению проектов.

Без былой внутренней энергии, инициативности, без большой цели при только одном интересе — к проценту от "проекта" — все стало приземленным, рутинным, серым и подковерным. Послушность достигнута почти полная: из нескольких сот исполнителей проектов в странах СНГ "проблемы" с отчетностью возникли только у четверых: не потому, что положили что-то в собственный карман, а потому, что использовали в той или иной ситуации часть средств из одной статьи на нужды, оплачиваемые по другим. Казалось бы, ведь на более нужное, а потому более соответствующее обшей цели дело. Но… именно забота этих людей об эффективном использовании средств, т. е. их ответственный подход, их способность принять политические решения — становятся причиной бесконечных разборок. Лучше тратить менее эффективно, но правильно отчитаться…

Одновременно с этим процессом в последние годы проходил и другой, еще более важный, следствием которого и было, надо полагать, сведение государственной политики к проектной работе, причем уже не столько в пользу российских немцев, сколько по обслуживанию на самых ранних этапах "процесса интеграции поздних переселенцев". После переезда 2,5 миллионов российских немцев в Германию устами чиновников было озвучено в качестве новой доктрины простое предположение: практически все, сохранившие немецкость, выехали; оставшиеся — это уже не немцы, потому что у большинства смешанные браки (хотя еще в 1989 году их было у нас 70 процентов). Отсюда и программа: кое-кого еще добрать, резко сократив въезд; остальные пусть ассимилируются; финансовую помощь в течение нескольких лет, постепенно уменьшая, прекратить.

Политически эта "доктрина" выразилась в том, что был опущен абсолютный, глухой железный занавес для политических инициатив. Ни новый Президент Германии, ни новый федеральный канцлер, ни один министр, ни один депутат Бундестага, ни одна делегация за эти годы не преодолели этот занавес ни разу. Проблема российских немцев для германских политиков стала табу, а результаты деятельности по ее "решению" были теперь предметом интереса не Бундестага, не Правительства, а только Счетной палаты.

Уже несколько лет не состоялось ни одной встречи лидеров российских немцев с видными политиками Германии: контраст с прежними временами просто шокирующий. Даже с сегодняшним Уполномоченным по делам переселенцев руководство ФНКА — единственной представительной организации российских немцев — встречается лишь после долгих настояний, выслушивая при этом упреки в свой адрес за критические публикации (как будто можно быть довольным такой ситуацией!) да рекомендации в политических вопросах дружно работать вместе с "другими общественными организациями", т. е. подрядными структурами. (При этом почему-то сами германские партии не объединяются ни со строительными фирмами, ни с владельцами газет или организаторами увеселительных мероприятий; даже между собой они — допустим, социал-демократы и христианские демократы — ну никак не могут установить мир и согласие — христианство что ли мешает?) Даже Посольство Германии в Москве: если прежние послы порой уже на третий день после своего прибытия встречались с лидерами российских немцев, а в дальнейшем — регулярно, то нынешний посол не встретился с ними ни разу. Хотя именно он вложил в свое время в подготовку и заключение соглашения двух стран о сотрудничестве в поэтапном восстановлении государственности российских немцев больше, чем кто-либо другой, и знает нашу проблему тоже лучше многих. Даже непосредственные кураторы проблемы в Посольстве, с кем раньше встречались чуть ли не ежедневно, не имеют сегодня таких встреч. И вместо прежнего внимания к культуре, искусству российских немцев — что было нам так дорого и важно после десятилетий их фактического запрета, сегодня — равнодушие, холодность. При этом — небывало масштабная, несомненно важная в условиях безвременья для политического и экономического сотрудничества двух стран программа в сфере культуры в России вообще — несомненная заслуга Посла и Посольства. Но созерцать весьма затратное доброе внимание к другим при улыбках мимоходом к тебе — слабое утешение…

Однако, сколько бы отрицательных эмоций мы ни выражали по этому поводу, нужно признать, что причин для такого поворота у Германии было более, чем достаточно. (Другое дело, оправдывают ли они этот поворот). И прежде всего они инициированы российской стороной — т. е. тем, кому оказывалась помощь.

Встречи, договоренности, протоколы 11 заседаний Межправкомиссии, коммюнике о сотрудничестве, указы Президента, закон "О реабилитации репрессированных народов" — и никаких реальных шагов по их выполнению. Более того, вместо государственности один Министр по национальной политике предлагает российским немцам ориентироваться на "гражданское общество", другой — развивать национальную культуру без совместного проживания, третий — извиниться перед русским народом за нападение Гитлера на Советский Союз, а сам "гарант Конституции" — переквалифицироваться всем в саперы и выкапывать с помощью Германии снаряды на военном полигоне, чтобы там под надзором и селиться. Такова "стратегическая линия".

Практическая же политика не намного лучше. Государственной национальной политики в стране как таковой нет. Решений по ней никто не принимает. Идеологии в ней, кроме идеи роспуска всех национально-территориальных образований и сплошной губернизации всей страны, никакой. Под видом моратория на изменение административных границ исключаются всякие разговоры о восстановлении нашей государственности. "Ротация" министров такова, что германская сторона с некоторыми из них не успевает даже познакомиться. А Миннац перманентно в состоянии реорганизации, перетаскивания столов и папок, то раздуваясь вдвое-втрое, то опять сморщиваясь до своей привычной несостоятельности. Вдобавок в последние годы невозможно понять, кто же определяет политику и позицию Миннаца: Министр, который четко говорит одно, или замминистра со своими подрядно-задействованными подопечными, утверждающий и делающий противоположное. Во всяком случае, пройдясь по кабинетам, представители германской стороны убывают лишь с одной более или менее ясно пробивающейся мыслью: видимо, надо подождать, что скажет следующий министр.

Не лучше и с финансированием. Обязательства в виде обещательных предположений вроде и есть, но к каждому заседанию Комиссии выясняется, что из-за непреодолимых трудностей в стране (надо полагать, из-за утечки очередных нелегальных десятков миллиардов долларов за рубеж) средств было выделено только столько-то процентов, но к концу года может быть… и т. д. Невозмутимо-тоскливое выражение лиц германской стороны показывает: ясненько… В то же время и эти скудные столько-то процентов распределяются фактически лишь между несколькими "главными" подрядчиками, пришедшими к полному согласию на основе принципа равновесия страха, т. е. на основе способности каждого "подставить" других при недоучете его интересов. А иных к распределению средств, т. е. к "определению политики", не подпускают — это означало бы лишиться всего или "делиться".

Еще один настраивающий на раздумье момент — выезд 2,5 миллионов российских немцев, так и не дождавшихся решения своей проблемы в России. Возникает вопрос: есть ли еще смысл ждать этого так твердокаменно избегаемого решения, платя дальше сотни миллионов марок "в помощь" этому нерешению? И стоит ли еще чего-то добиваться для оставшихся, или дешевле и их, предварительно подучив немецкому, забрать, чтобы не тратиться на них дважды — и здесь, и там?