Поэт, критик, переводчик, мемуарист. Камергер, обер-прокурор московского отделения Сената. Чиновничья карьера не приносила Дмитриеву удовлетворения, он считал, что «Отечество требует живых людей, а не бюрократов». Михаил Александрович полагал, что его литературная деятельность более значима и полезна для общества, нежели казённая служба. Среди современников были хорошо известны его сатиры, «талантливые пародии», однако стихотворные произведения Дмитриева особой популярности не имели.
Лето в столице
Всё камни!.. камни стен икамни мостовых!В домах защиты нет отдухоты и жара!Деревья чахлые бульвараСтоят, как вечный фрунт!Под мёртвой пылью ихНе видно зелени, нетсвежести – и это,Столица бедная, тыназываешь лето!
О! сдвинул бы на миг одинГромады зданий сих,спирающие взоры,И, мира вольный гражданин,Открыл бы родины моейполя и горы,Гремучие ключи, тенистыелесаИ ночь, столь свежую, какспустится росаИ напитает воздух чистыйСвоею влагою живительной,душистой.О лето! то ли ты, как вюности моей!Грянь снова надо мнойтогдашнею грозою,Прекрасною на воле, средьполей!Пролей дождь шумныйполосою,И яркой, полною дугоюТы, радуга, склонись надрадостным селом!Пускай овраг гремит икатится ручьём,А завтра, солнце лишьпригрело,Всё снова ожило и всёзазеленело!Здесь солнце – духота!Прольёт ли дождь порой —Он смоет с крышек пыль имутными ручьямиБежит в канавах мостовой;Туман висит над головой,И грязь, и слякоть под ногами.Всё шумно и мертво! Исамый божий громНеслышно прогремит, где всёгремит кругом,Где всё сливается вбесперерывном шуме —И экипажей стук, ипродающих крик!..Здесь людям некогда живойпредаться думе,И забываем здесь природымы язык!Так жалкий юноша, которогочужая,Наёмничья, хотя искусная,рукаПод небом чуждоговоспитывала края,Не понимает, Русь святая,Родной земли твоей родногоязыка!Василий Андреевич Жуковский
(1783–1852)
Поэт, переводчик. Отец поэта – помещик Тульской губернии Афанасий Бунин, мать – пленная турчанка. Избежать участи незаконнорождённого их ребёнку помог Андрей Григорьевич Жуковский, состоявший на содержании семьи Буниных. Он усыновил мальчика, который, тем не менее, жил у своего родного отца в качестве воспитанника. Сначала будущий поэт получил неплохое домашнее образование, а затем закончил с серебряной медалью Московский университетский благородный пансион. В печати дебютировал в возрасте четырнадцати лет. Однако известность к Жуковскому пришла значительно позже, когда он, будучи в ополчении, написал своё знаменитое произведение «Певец во стане русских воинов». Жуковского справедливо считают основоположником романтизма в русской поэзии.
Славянка. Отрывок
……………………..
И вдруг пустынный храм вдичи передо мной;Заглохшая тропа; кругомкусты седые;Между багряных лип чернеетдуб густойИ дремлют ели гробовые.Воспоминанье здесь унылоеживёт;Здесь, к урне преклонясьзадумчивой главою,Оно беседует о том, чего уж нет,С неизменяющей Мечтою.Всё к размышленью здесьвлечёт невольно нас;Всё в душу тёмное уныниевселяет;Как будто здесь оно из гробаважный гласДавно-минувшего внимает.
Сей храм, сей тёмный свод,сей тихий мавзолей,Сей факел гаснущий и долуобращённый,Всё здесь свидетель нам,сколь блага наших дней,Сколь все величия мгновенны.………………..
Дмитрий Иванович Хвостов
(1757–1835)
Поэт, один из представителей позднего классицизма. Учился в Московском университете. Состоял как на военной, так и на гражданской службе. Был избран в члены Российской академии. Отличался безудержной страстью к сочинительству, граничащей с графоманией. По всем инстанциям рассылал свои книги, а иногда и собственные бюсты. Пушкина считал своим преемником и давал ему творческие рекомендации, которые, разумеется, поэт не воспринимал серьёзно. Однако в быту Хвостов был скромным и отзывчивым, чиновником был честным и справедливым, всеми силами стремившимся к общественной пользе и процветанию Отечества. Издавал журнал «Друг Просвещения».
О наводнении Петрополя, бывшем 1824 года 7 ноября
О златострунная деянийзнатных Лира!Воспламеня певцабезвестного средь Мира,Гласи из уст его правдивуюты речь.Я волн свирепство зрел, явидел Божий меч.Владыка бурь восстал и селна колесницу;В Европе славную и первуюстолицуОблёк в унынье он,неизъяснимый страх;К могиле близкие, младенцыв пеленах,Все видят смерть, все зряткосы её размах.Вдруг море челюсти несытыеоткрыло,И быструю Неву, казалось,окрылило;Вода течёт, бежит, какжадный в стадо волк,Ведя с собою чадожесточённых полк,И с рёвом яростным, спешагубить оплоты,По грозным мчит хребтам илодки и элботы;Растя в мгновение, приливнаягораКрутит водовики, сшибает катераИ одаль брызгами высоко кнебу хлещет,На камень, на чугунбесперестанно плещет.Екатеринин брег сокрылсявнутрь валов;Мы зрим, среди Невы стоятверхи домов;Непримиримые, бунтующиеволны,Из ложа выступя,порабощают стогны;В частицах мелких пыль отвлаги над рекойСлилася в воздухе густоювскоре мглой;По каменной стезе внезапномноговоднойСудам тяжёлым путьуставился свободный.Там ветры бурные, союзникиреке,С порывом ухватя плывущихна доске,Сокроя от очей предметы имлюбезны,В пределы мрачные свергаютлютой бездны.Всё тонет, плавает по улице,рекам,Спасенья нет коню, пощадынет волам.При бурь владычестве лишьветры грозно свищут,Они среди пространств задобычею рыщутИ, уловя её, бросают наугад;Там кровля здания, тамкорабля снаряд.Хоромы, с родины снесённыеветрами,Стоят на пустырях сокошками, трубами.Решётке Бецкого дивилсяАльбион;Через гранит с Невы,нависнув, плоскодон,В неё нахлынул, пал и запермостовую;Волнуют ветры снедь иутварь золотую.Свободе радуясь, средьнакоплённых водЛетает огненный, шумливыйпароход;Но видя мост, дерзнул, – ипуть найдя стеснённый,Ударился – и стал к нему,как пригвождённый.Отважится ли кто, чей можетсильный духО смерти бедственнойвещать потомства в слух?Цветущие красой три юныедевицыОт страха мёртвые лежаливдоль светлицы,Хотя в неё ещё не ворваласьрека;Одна в своей руке держалаголубка,И смерти вместе с нимподсечена косою.Там старец мрачный —жив – терзался тоскою,Средь разрушения блуждаетбудто теньИ вопиет: «Где ты, любезнаямне сень?Где дочь и сыновья; где ты,моя супруга?Без дома, без детей,лишённый сил и друга,Среди печали злой, отчаяниясын,Связь с миром перервав,скитаюсь я один».Приятность острововПетрополь украшала,Окрестности его и Музавозглашала;Все быстрое стекло любилиНевских водИ Феба из морейторжественный восход.Но там свирепое явясянаводненье,Отягощая мысль, не утешаетзренье.Пред днём молитвеннымбесплотных в свете сил,В твой навечерний день,Архангел Михаил,С Петрополем в полднисобытие ужасно,Повсюду зрится водскопление опасно.Хотел могущий Бог насгневом посетить,И в то же время злощедротой прекратить;Водами ополчась побеспредельной власти.Он сердце людям дал ценитьдругих напасти.Все кинулись к судам, все,окрылясь, бегут,Все жизнь, жизнь ближнего,как жизнь свою брегут;Текут с стихией в брань,призвав на помощь Бога,Сам сердобольный Царь отвысоты чертога,Покорности к Творцу, любвик народу полн,Послал жертв исхищать изуст свирепых волн.Посланник воин был, и близцаря в сраженьеЗрел смерть лицем к лицу,зрел ужас, истребленье;Ступя на бурный вал, докатера достиг,Схватил его, летел, в часгибельный и мигДогнал он водовик, на коемутопали;Пусть волны злобные к немуне допускали,Мужаясь в подвиге, усердиемгоря,Спас погибающих, – и спасв глазах Царя.Коль злополучие Петрополяизвестно,То исцеление, поистинечудесно,Ты, лира, огласи на крылияхмолвыПо красным берегам и Волгии Москвы.Быть может, возвратясь изокеанов дальних,Иной, услыша весть о бытияхпечальных,К речам свидетелей непреклоняя слух,Вещает: «Не был здесьявлений бурных дух,К Петрополя красе мрак некасался ночи,Меня обманывать мои немогут очи,Здесь прежний царствуетпорядок и покой;Петрополь осмотря, я был иза рекой,На стогнах чистота,по-прежнему громады,По-прежнему мосты,по-прежнему ограды;Где наводненья след и гдесвирепость волн?Весь град движения, занятиймирных полнКто стогны очищал, где отхором обломки?Вулкана древнегопо-прежнему потомки,С железом ратуя, взялись закрепкий млат,Я вижу в мастерских орудиевснаряд.Обуревание жестокое природы,Которое едва ль исправитьмогут годы,Так скоро здесь моглоуспехи приобресть,Что гости за моря отраднуюшлют весть?Или покрытый градсвирепою водоюВозобновился вдругволшебною рукою?»Ах нет! Петрополь цел отбедоносных водЗефира кротостью, наитиемщедрот.
Кто помощи других себе внапасти просит,Благотворителю мольбы своиприносит.А здесь несчастному неслезы нужно лить,Чтоб сострадание всоотчичей вселить;Благотворения великое здесьделоТекло прямой стезей,достигло цели смело.В бедах не надобнопредстателя искать,Здесь ищут тех, комупотребно помогать.Умолк на Бельте рёв ионемели стоны,Посыпалися здесь с престоламиллионы;Среди Петрополя от яростизлых водПусть есть погибшие, – но,верно, нет сирот.Любовью чистою, небесноюсогретыВсе у пристанища, упитаны,одеты,Все, благости приявсвященнейший залог,Рекут: «Средь тяжких золесть милосердный Бог».Степан Петрович Шевырёв
(1806–1864)
Историк русской словесности, критик и поэт. Закончил московский университетский пансион. Один их «архивных юношей», входящих в литературный кружок поэтов-любомудров. Своеобразие поэзии Шевырёва заключалось в крайнем стремлении оторваться от современной ему действительности. Шевырёву вполне подходила роль поэта-мыслителя, вдохновенного жреца искусства, которая отличала «архивных юношей» от других литераторов «Золотого века» русской поэзии.
Петроград
Море спорило с Петром:«Не построишь Петрограда;Покачу я шведский гром,Кораблей крылатых стадо.Хлынет вспять моя Нева,Ополченная водами:За отъятые праваОтомщу её волнами.Что тебе мои поля,Вечно полные волнений?Велика твоя земля,Не озреть твоих владений!»Глухо Пётр внимал речам:Море злилось и шумело,По синеющим устамПена белая кипела.Речь Петра гремит в ответ:«Сдайся, дерзостное море!Нет, – так пусть узнает свет:Кто из нас могучей в споре?Станет град же, наречёнПо строителе высоком:Для моей России онПросвещенья будет оком.По хребтам твоих же вод,Благодарна, изумленна,Плод наук мне принесётВ пользу чад моих вселенна, —И с твоих же береговДа узрят народы славуРуси бодрственных сыновИ окрепшую державу».Рёк могучий – и речамМоре вторило сурово,Пена билась по устам,Но сбылось Петрово слово.Чу!.. в Рифей стучит булат!Истекают реки злата,И родится чудо-градИз неплодных топей блата.Тяжкой движется стопойИсполин – гранит упорныйИ приемлет вид живой,Млату бодрому покорный.И в основу зыбких блатУлеглися миллионы:Всходят храмы из громадИ чертоги и колонны.Шпиц, прорезав недра туч,С башни вспыхнул величавый,Как ниспадший солнца лучИли луч Петровой славы.Что чернеет лоно вод?Что шумят валы морские?То дары Петру несётПобеждённая стихия.Прилетели корабли.Вышли чуждые народыИ России принеслиДань наук и плод свободы.Отряхнув она с очейМрак невежественной ночи,К свету утренних лучейОтверзает бодры очи.Помнит древнюю вражду,Помнит мстительное море,И да мщенья примет мзду,Шлёт на град потоп и горе.Ополчается Нева,Но от твёрдого гранита,Не отъяв свои права,Удаляется сердита.На отломок диких горНа коне взлетел строитель;На добычу острый взорУстремляет победитель;Зоркий страж своих работВзором сдерживает мореИ насмешливо зовёт:«Кто ж из нас могучей вспоре?»Николай Михайлович Языков
(1803–1846)
Поэт, один из ярких представителей романтического направления в русской литературе. Занимает довольно видное место среди поэтов пушкинской плеяды. Сам себя он провозглашал «поэтом радости и хмеля». За весёлость и искромётную лёгкость Языкова очень любил Пушкин. Великий поэт считал, что поэтический ключ, из которого черпал вдохновение Языков, был наполнен не водой, а шампанским. Многие стихи Языкова были положены на музыку.
Песня балтийским водам
Пою вас, балтийские воды, выкрашеДругих, величайших морей;Лазурно-широкое зеркаловашеСвободнее, чище, светлей:На нём не крутятсяогромные льдины,В щепы разбивая суда;На нём не блуждают холмыи долиныИ горы полярного льда;В нём нет плотоядных илютых чудовищИ мерзостных гадов морских;
Но много прелестных имилых сокровищ:Привол янтарей золотыхИ рыбы вкуснейшей!Балтийские воды,На вольной лазури своейНосили вы часто встаринные годыСтаницы норманских ладей;Слыхали вы песни победныескальдаИ буйные крики войны,И песню любви удалогоГаральда,Певца непреклонной княжны;Носили вы древле и грузыбогатстваНа Русь из немецкой земли,Когда, согражданеганзейского братства,И Псков и Новгород цвели;И ныне вы носите грозныефлоты:Нередко, в строю боевом,Гуляют на вас громовыеоплотыСтолицы, созданной Петром,И тысячи, тьмы расписныхпароходовИ всяких торговых судовС людьми и вещами, всехцарств и народов,Из дальних и ближнихкраёв.О! вы достославны и в новыегоды,Как прежде; но песню мою,Похвальную песню,балтийские воды,Теперь я за то вам пою,Что вы, в ту годину, когдабушевалаНа вас непогода, – онаУжасна, сурова была: подымалаПучину с далёкого дна,И силы пучинной и сумракаполны,Громады живого стекла,Качаяся, двигались шумныеволны,И бездна меж ними ползла;И долго те волны бурлили, истрогоОни разбивали суда,И долго та бездна зияла, имногоПловцов поглотила; тогда,В те страшные дни роковойнепогодыПочтенно уважили выЕлагиных: вы их ил невскиеводыПримчали, – и берег НевыСчастливо их принял: за товы мне крашеВсех южных и северных водМорских, и за то уважение вашеМой стих вам и честь отдаёт!Александр Ефимович Измайлов
(1779–1831)
Прозаик, переводчик, баснописец и поэт. Служил чиновником в Министерстве финансов, был вице-губернатором в Твери и в Архангельске. Однако служебная карьера Измайлова не задалась: его радикализм в борьбе с кумовством и казнокрадством обернулся доносами и наветами, что привело в итоге к его отстранению от службы. Издавал журнал «Благонамеренный», писал проекты реформ, которые предлагал правительству. Его «Рассуждения о нищих» и «Вчерашний день, или Некоторые размышления о жалованьях и Пенсиях» не утратили актуальности и поныне. Какое-то время Измайлов преподавал русскую словесность в Пажеском корпусе, но был уволен и оттуда. В последние годы сильно нуждался, однако не оставлял своего литературного труда.
Таврический сад
Сад Таврический прекрасный,Как люблю в тебе я быть,Хоть тоски моей ужаснойИ не можешь истребить.Только лишь одной природыТы имеешь красоты,Просто всё в тебе: и воды,И деревья, и цветы.Просто всё в тебе и мило.Для меня ты лучший сад.Как приятно и унылоТвой, лиясь, шумит каскад!Ах! на травке на зелёнойКак люблю я здесь сидеть,Дух имея утомлённый,На струи в слезах глядеть.Ах! как временем вечернимХорошо в тебе гулятьПо тропинкам искривлённымИ о милом помышлять.Как в тебе я ни бываюИ как много ни хожу,Только им лишь мысль питаю,Но его не нахожу.Он меня не повстречаетНикогда в аллеях сих,Вздохов он не примечаетИ не видит слёз моих.Сад Таврический прекрасный,Нету мне в тебе утех,Но зато в тебе несчастнойМожно плакать без помех.Иван Петрович Клюшников
(1811–1895)
Поэт, член кружка Николая Станкевича. Стихи Клюшникова имели успех, но радости они автору не приносили. Мечтая быть «полезным обществу», Клюшников бросается от одного рода занятий к другому – от стихов к истории, от истории к преподаванию, но ни в том, ни в другом не находит полного удовлетворения. Его одолевает хандра, он постоянно высказывает неудовлетворённость собой. На пике своей популярности, когда, казалось бы, литературный успех должен был окрылить молодого автора, Клюшников рвёт все литературные связи и уезжает из Москвы. Некоторые газеты даже написали о нём некрологи, в то время как он ещё сорок лет уединённо продолжал жить в своём имении в Харьковской губернии.
Медный всадник
Есть у Бога под луноюМного городов. Один —Чудный град – там, надНевою,Скачет конный исполин.Как он светел, как он ясен!Символ Бога на земле!Как Россия, он прекрасен!Как она – твёрд на скале!Взоры на тебя, Россия,Он орлиные вперил;Знаешь ли его, Россия?Рассказать ли, что он был?Он огромною душоюВсю вселенну обнималИ могучею рукоюПолвселенной всколебал.Пробудил от сна полночи,Жизнь другую сердцу дал,Новый свет ей вдунул в очи,Ум наукой воспитал.Понимал своё он время,Но его не понял век,И он снёс наветов бремя,Дивный, божий человек!Вняв высокому призванью,Он в деяньях был поэт:Наша Русь – его созданье,Судия – весь божий свет!На краю вселенной смелоОн воздвиг наш дивный град,В нём он жив – и век уж целыйЦарства на него глядят.Смело он на них взирает,Волю божию, закон —Он России представляет,Чрез Европу скачет он.Подойди к нему, Россия,Поклонися до земли,О самой себе, Россия,У гиганта здесь спроси.Здесь он думал, здесь учился,Здесь он русских жить учил,Здесь за русских он молился,Сына здесь за них судил…Посмотри, как конь могучийОт земли несётся вдаль;Словно хочет он за тучиУнести отца печаль!Царь спокоен; он судьбоюЛишь твоею дорожит,И у Бога над тобоюУж сто лет он сторожит.Светлым взором обнимаетЦарства русского концы,И сквозь тучи нам взывает:«Браво, браво, молодцы!»Русь, молись и веселися —Ты идёшь стезёй добра;Слышишь «браво» – отзовисяНа могучий глас Петра!И Россия отозвалась:«Пётр, тебя я поняла:Я в тебе, гигант, созналась,И в себе тебя нашла!Мир тебя не позабудет,Воплощу твои мечты:Будет время… Но что будет,Знает Бог да знаешь ты!..»Николай Михайлович Коншин
(1793–1859)
Поэт, переводчик, издатель. Принимал участие в Отечественной войне 1812 года. Был ротным командиром Евгения Баратынского и под его влиянием начал свою литературную деятельность. В конце двадцатых назначен правителем канцелярии Главноуправляющего Царским Селом. В этот период был в дружеских отношениях с Александром Сергеевичем Пушкиным. Издавал альманах «Царское Село», где печатал стихотворения великого русского поэта. В начале 1837 года Пушкин содействовал назначению Коншина директором училищ Тверской губернии. Некоторые тексты Коншина были положены на музыку, став романсами.
Жалобы на Петербург
В дымном городе душно,Тесно слуху и взору,В нём убили мы скучноЖизни лучшую пору.В небе – пыль, либо тучи,Либо жар, либо громы;Тесно сжатые в кучи,Кверху кинулись домы;Есть там смех, да не радость,Всё блестит, но бездушно…Слушай, бледная младость,В дымном городе душно!Константин Петрович Масальский
(1802–1861)
Романист, поэт, драматург. Учился в Благородном пансионе при Санкт-Петербургском университете. Действительный статский советник. Известен своими историческими романами и редакционной деятельностью в журналах «Сын отечества» и «Северная пчела».
Петергофское гулянье
1Скрывавшие восток густыеоблакаРассеялись в час утра понемногу.Весь Петербург сбирается вдорогу.Через Калинкин мостстремится, как река,Народ к воротамтриумфальным.Какие хлопоты жандармам иквартальным!Карет, телег, колясок, дрожек рядИ без конца и без началаК заставе тянется. Все загород спешат, —Как будто бы вода столицупотопляла.Везде встречает взорКорзинки, узелки с съестными самовары.Здесь песенников хорИдёт под звук рожка,бандуры иль гитары;Там тащит римляниншарманку на плечах;Здесь спор у мужиков зашёло калачахИ пряниках: они огромнуюкорзинуРассыпали, запнувшись, натраву.Там, небо сброся с плеч,поставил на главуАтлант – клубнику и малину.Но где нам дописать картину!Жаль, что Теньер свойкарандашНе завещал ни одному поэту,А взял с собой и кинул вЛету.Так сядем же скорей,читатель добрый наш,В карету,И мимо ряда дач прелестныхи садовПоедем прямо в Петергоф.2Руками сильными СамсонЛьву челюсти во гневераздирает.Из зева пена бьёт, и грознозверя стонОкрестности далёко оглашает.Здесь возвышаетсяволшебная гораИ свой закон нарушилаприрода:Везде видна воды с огнём игра!Уступы, лестницы кипяттолпой народа.Пленяет взор и мрамор, икоралл,И статуи, и чаши золотые,И льющийся блистательныйкристаллЧерез узоры огневые.Здесь роща тёмная сияет всяв звездах;Кругом алмазами, как яхонт,пруд украшен.Ряд огненных столпов, ипирамид, и башенБлистает в просеке исмотрится в водахКанала длинного. Вдаличернеет море,В равнине зеркальной своейСтрой отражает кораблейВ сияющем убореИ восходящую сребристуюлуну.Звук музыки привлёкдремавшую волну,О берега она тихонько плещет.Над гаванью сияет храм;С треножника куритсяфимиам,И в небесах над ним царицывензель блещет.3Угаснули волшебные чертоги,Пустеет Петергофский сад.До городских ворот, во всюдлину дороги,Различных экипажей рядТихонько движется. Вседремлют или спят.Близ Стрельны в пень тристали клячи, —Ни с места, хоть убей!«Правей возьми! Какиенеудачи! —Ворчит в карете бас. —Отворь-ка, Тимофей.Жена, ведь вылезать придётсяиз кареты!»– «Ах батьки-светы!Неужто с дочерьми тащитьсямне пешком?Нельзя ли как доехать, хотьползком?»Андрей Иванович Подолинский
(1806–1886)
По окончании Благородного пансиона при Петербургском университете служил в почтовом ведомстве, сначала в Петербурге, затем – в Одессе. Стихотворения Подолинского печатались преимущественно в альманахе «Северные цветы», которые в 1837 году были оформлены в отдельный сборник. Вплоть до Крымской войны имя Подолинского не появлялось в печати, но в 1854 он отметился в «Отечественных записках» целым циклом патриотических стихотворений. Поэт до конца жизни так и остался верен принципам романтизма, приверженцем которого был ещё в петербургский период своего творчества.
Памятник Петру Великому
Столицы Невскойпосетитель,Кто б ни был ты, – Петрупоклон!Сей Медный всадник – этоон,Её державный прародитель!Как мощны конь и человек!То Пётр творящей мысльюправит,Летит, отважный, в новый векИ змея древних кознейдавит…И здесь, руки простершийкисть,Ещё в металле жизньюдышит,Из медных уст – Россияслышит —Гремит: «Да будет свет!» —И бысть!
Стихи поэтов
«Серебряного века»
От составителя
«И серебряный месяц яркоНад серебряным векомстыл…»
Как «Золотой век» русской поэзии совпадал по времени с порою творчества своего самого яркого представителя – Пушкина, так «Серебряный» – с творческой жизнью Александра Блока, наиболее значительно и полно запечатлевшего свою эпоху.
Рубеж веков ознаменовался невероятным движением в культурной и общественной жизни России. Возникло множество художественных течений, пытавшихся продекларировать преимущества своей модели развития, в которой нуждалась страна и общество. Их картина мира утверждала свою правоту посредством живописи, литературы и жизнетворчества. Безусловно, явление, которое впоследствии Бердяев назовёт «Серебряным веком», имело не только эстетическое измерение. Подобное происходило в духовной, социальной и в научной жизни тогдашней России, но всё-таки литература, и прежде всего поэзия доминировала надо всем остальным: к ней тянулись, ею увлекались, она была интересна.
Вечные вопросы бытия, теснимые прежде иными проблемами человеческого существования, среди которых не в последнюю очередь значилась тема выживания, в новой эпохе вновь обрели свою изначальную злободневность и остроту. Ценностные установки, их набор и иерархия беспокоили уже не только слой людей думающих и ответственных перед обществом, но и самых заурядных обывателей. Людям казалось, что поэзии по силам ответить на эти вопросы, а символисты, акмеисты, футуристы, имажинисты и все прочие совершенно были согласны с этим, с готовностью представляя свои ответы, благо никому из них не приходилось искать внимающих.
«Современное искусство обращено к будущему, это будущее в нас таится; мы подслушиваем в себе трепет нового человека, – писал один из теоретиков новой эстетики Андрей Белый, – наша душа чревата будущим…» Вера в «животворящую зарю нового дня» была присуща абсолютно всем литературным течениям, а настроения упаднического характера лишь подчёркивали необходимость такой зари.
Модернистские искания поэтов «Серебряного века» значительно расширили смысловые значения слов, раскрыли богатство ритмических построений стихотворного текста, усилили эмоциональное воздействие на читателя мастерским использованием фонетических эффектов, не говоря уже об изяществе неологизмов, обратной перспективе обыденного, лёгкости и подвижности изложения.
По сути, поменялся и сам язык поэзии, непосредственно её ткань. Теперь поэзия передавалась от сердца к сердцу, будто признание, как сокровенный завет, таящий в себе исключительный взгляд художника. И чем острее и непривычнее был этот взгляд, тем большим «тайновидцем и тайнотворцем жизни» представлялся читателю автор, тем больше было желания ему верить и следовать его откровениям. Отсюда такая тяга к мистике – к прозрениям и наитиям, брожениям духа и стремлениям заглянуть за грань сущего. Запредельным и непостижным были «больны» все. «Все ближайшие люди на границе безумия, больны, расшатаны. Ремизов, Гершензон – все больны…» – писал в своих записных книжках Александр Блок. Зато какие глубины сознания отражались в их поэтических откровениях! Каким живым и наполненным представал перед читателем описываемый ими город, будто бы имел собственную судьбу и живое дыхание, точно мыслящее существо, способное сопереживать, предчувствовать, негодовать. Возможно, потому и хотелось тогда и что-то заставляет нас сейчас – снова и снова проходить по оставленным поэтами адресам: Дворцовый мост, Лебяжья канавка, Большая Охта… И находить среди вековых стен рассыпанные повсюду трогательные заметы, узнавая в них строчки Ахматовой, Блока, Недоброво, Зоргенфрея, Бенедикта Лифшица…
В.М.
Александр Александрович
Блок (1880–1921)
Поэт, классик литературы XX века, один из выдающихся представителей русского символизма. Оставил после себя огромное литературное наследие. Именем поэта названы улицы городов, учебные заведения и даже астероид, обращающийся вокруг Солнца.
«Город в красные пределы…»
Город в красные пределыМёртвый лик свой обратил,Серо-каменное телоКровью солнца окатил.Стены фабрик, стёкла окон,Грязно-рыжее пальто,Развевающийся локон —Всё закатом залито.Блещут искристые гривыЗолотых, как жар, коней,Мчатся бешеные диваЖадных облачных грудей,Красный дворник плещет вёдраС пьяно-алою водой,Пляшут огненные бёдраПроститутки площадной,И на башне колокольнойВ гулкий пляс и медный зыкКажет колокол раздольныйОкровавленный язык.«По городу бегал чёрный человек…»
По городу бегал чёрныйчеловек.Гасил он фонарики,карабкаясь на лестницу.Медленный, белый подходилрассвет,Вместе с человекомвзбирался на лестницу.Там, где были тихие, мягкиетени —Жёлтые полоски вечернихфонарей, —Утренние сумерки легли наступени,Забрались в занавески, вщели дверей.Ах, какой бледный город назаре!Чёрный человечек плачет надворе.«Ночь, улица, фонарь, аптека…»
Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклыйсвет.Живи ещё хоть четвертьвека —Всё будет так. Исхода нет.Умрёшь – начнёшь опятьсначалаИ повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.Николай Яковлевич Агнивцев
(1888–1932)
Поэт и драматург. Печатался во многих петербургских газетах и журналах. Выступал в театрах-кабаре и литературно-артистическом ресторане «Вена». Вместе с режиссёром К.А. Марджановым и актёром Ф.Н. Курихиным создал в Петрограде театр-кабаре «Би-ба-бо». Находился в эмиграции в 1921–1923 годах. По возвращении на родину сочинял для детей, сотрудничал как литератор с цирком и эстрадой, писал для сатирических журналов.
Странный город
Санкт-Петербург —гранитный город,Взнесённый словом надНевой,Где небосвод давно распоротАдмиралтейскою иглой!Как явь, вплелись в твоитуманыВиденья двухсотлетних снов,О, самый призрачный истранныйИз всех российских городов!Недаром Пушкин и Растрелли,Сверкнувши молнией в веках,Так титанически воспелиТебя в граните и в стихах.И майской ночью в белом дыме,И в завыванье зимних пургТы всех прекрасней,несравнимый,БлистательныйСанкт-Петербург!Екатерининский канал
Вы не бывалиНа канале?На погрузившемся в печальЕкатерининском канале,Где воды тяжелее сталиЗа двести лет бежать усталиИ побегут опять едва ль…Вы там, наверное, бывали?А не бывали – очень жаль!Эрот в ночи однажды, тайноНад Петербургом пролетал,И уронил стрелу случайноВ Екатерининский канал.Старик-канал, в волненьестранном,Запенил, забурлил вокругИ вмиг – Индийским океаномСебя почувствовал он вдруг!..И, заплескавши тротуары,Ревел, томился и вздыхалО параллельной МойкестарыйЕкатерининский канал…Но, Мойка – женщина. ИбойкоРешив любовные дела, —Ах!.. – Крюкову каналуМойкаСвоё теченье отдала!..Ужасно ранит страсти жало!..И пожелтел там, на финал,От козней Крюкова каналаЕкатерининский канал!..Вы не бывалиНа канале?
