Вековечно (СИ)

Эндрю Мортон

Диана. Ее истинная история

От автора

Когда берешься за жизнеописание члена королевского дома, всегда сталкиваешься с одной и той же проблемой: как убедить читателя в достоверности рассказа? В ряде случаев автор получает информацию от лиц, которые соглашаются дать интервью, но просят не упоминать их имени в печати. Поверит ли читатель анонимным цитатам? Другое дело, если книгу заказывает Букингемский дворец. В этом случае автор получает допуск к официальным архивам, берет интервью у высокопоставленных придворных и именитых друзей царствующей особы, но у читателя нет-нет да и шевельнется сомнение: пусть автор говорит правду, но до конца ли правдивы источники?

Книга о принцессе Уэльской, которую я предлагаю вниманию читателей, не является официальной биографией. Она написана без «благословения» Букингемского дворца на основании рассказов многочисленных друзей, сторонников и родственников принцессы. Некоторые факты звучали, как откровение. Люди, хорошо знающие принцессу, говорили о ее жизни абсолютно искренне, хотя обычно, когда речь заходит о королевском семействе, все невольно настраиваются на почтительный лад и предпочитают умалчивать о неприятных вещах. Я отдаю должное их мужеству и выражаю сердечную благодарность за содействие в создании этой книги.

Хотелось бы особо поблагодарить брата принцессы Уэльской, 9-го графа Спенсера, который поделился воспоминаниями о детстве сестры и тонкими наблюдениями за ее характером, внеся, таким образом, весомый вклад в этот труд.

Я выражаю искреннюю признательность также баронессе Фокендер, Кэролин Бартоломью, Сью Бичи, Джеймсу Колтэрсту, Джеймсу Джилби, Малколму Гроувзу, Люсинде Крейг-Харви, Питеру и Нейлу Хиклингам, Феликсу Лайлу, Майклу Нэшу, Делиссе Нидгэм, Адаму Расселу, Рори Скотту, Анджеле Серота, Мьюриел Стивенз, Уне Тофоло, Стивену Твиггу.

К сожалению, нельзя назвать всех имен: многие из тех, кто любезно согласился дать интервью, в силу занимаемого в обществе положения, не могут афишировать свое участие в работе над книгой. Тем не менее, я от души благодарю их за помощь.

Спасибо моему издателю Майклу О'Мара, чьи мудрые советы помогли преодолеть тернистый путь от идеи к ее воплощению. Благодарю также мою жену Линн за моральную поддержку и терпение.

Эндрю Мортон. Апрель 1992 года

1. «Это только начало…»

Голос на другом конце провода звучал резко и тревожно. «Идите к скремблеру», — коротко приказал голос. Только не подумайте, что это происходило в рубке военного корабля или в какой-нибудь засекреченной комнате Белого дома. Скремблер (кодирующее устройство против прослушивания) был предусмотрительно вмонтирован в обычный телефонный аппарат, стоявший в моем скромном офисе в северной части Лондона. Мне сообщили подробности о причинах отставки личного секретаря принца Чарльза сэра Кристофера Эри.

Мой осторожный собеседник воспользовался телефоном-автоматом на одном из шумных перекрестков столицы островного государства на северо-западе Европы, и этот звонок стал первым шагом по извилистой тропинке, которая вела к самому сердцу британской монархии. Этот разговор послужил толчком к началу расследования с целью установить истину о личности принцессы Уэльской, истории ее брака и жизни в королевском семействе. Мне не пришлось сожалеть о выборе предмета расследования: история жизни моей героини оказалась на редкость поучительной и полной драматических коллизий.

Лет десять я посвятил изучению современной монархии, написал немало книг, прослыл знатоком в этой области на радио и телевидении. Мне казалось, что я действительно досконально изучил этот предмет. Однако последнее исследование, на которое ушел год, показало, как мало я, в сущности, знаю о том, что происходит за чугунными воротами Букингемского дворца и какие тайны скрывает кирпичный фасад Кенсингтонской резиденции членов королевского семейства.

Материал об отставке секретаря появился на страницах «Санди-Таймс». Спустя неделю я опубликовал более подробную статью, посвященную проблеме соперничества между офисами принца Уэльского и его жены, принцессы Уэльской. Прошло еще несколько недель, и в прессе поднялся шум в связи с 30-летним юбилеем принцессы Дианы. Я откликнулся очередной статьей о закулисных маневрах, призванных примирить супругов после скандальной публикации об отказе Дианы отметить этот праздник вместе с мужем в Хайгроуве, их загородной резиденции.

Публикация статей в «Санди-Таймс» повлекла за собой целую цепочку событий. Прежде всего началась «охота на ведьм» в кулуарах Букингемского дворца: искали источник утечки информации. Впрочем, я не новичок в своем деле и был к этому готов. Ричард Эйлард, новый личный секретарь принца Чарльза, пристально изучал статьи, в надежде найти какую-нибудь зацепку, а личный секретарь королевы сэр Роберт Феллоуз утверждал, что предатель — из служащих Кенсингтонского дворца.

Предположения переросли в уверенность после краткого разговора по телефону с Артуром Эдвардзом, опытным фоторепортером из газеты «Сан». Артур — тертый калач, и своей удачливостью он во многом обязан отличным информаторам из придворной среды. «Я было решил, что твоя последняя статья — блеф, — сказал Артур, — но потом поговорил с одним хорошим знакомым, и он подтвердил, что за информацию хорошо заплатили. Я звоню, чтобы предупредить: будь осторожен, они ищут источник информации». Любопытно, что эта история повторилась спустя несколько месяцев, когда я обнародовал материал о том, что герцогиня Йоркская собирается покинуть своего супруга, младшего брата наследника престола. Тогда мне тоже позвонил надежный друг и сообщил, что в Букингемский дворец был вызван офицер службы безопасности королевского дома и дипломатического корпуса, который получил специальное задание разыскать источник утечки информации. «Телефонные разговоры прослушиваются», — утверждал мой хорошо информированный знакомый. Через несколько дней мой офис взломали и подвергли обыску.

Вместе с тем эти первые публикации привлекли внимание друзей принцессы Уэльской. У них появилась надежда, что теперь ее роль в семейной драме может быть освещена объективно и беспристрастно. Эти люди (многие из которых впоследствии окажут мне большую помощь в работе над книгой) были возмущены тенденциозностью многочисленных статей и книг, выпущенных к 10-летней годовщине свадьбы принца Уэльского и в связи с 30-летним юбилеем принцессы Дианы. В этих изданиях, как правило, рисовался портрет наивной и легкомысленной девушки, чьим эмоциональным и интеллектуальным развитием заботливо руководил мудрый супруг. Рассуждая о семейной жизни принца и принцессы, сочинители сходились в одном: несмотря на некоторое несходство характеров и периодически возникающие размолвки, принц и принцесса являются в настоящее время хорошими партнерами, которых объединяет общая цель, хотя каждый идет к ней своим путем.

Вскоре мне стало известно, что те, кто близко знает принцессу, считают эти благостные рассуждения карикатурным подобием правды. Решающее значение для меня имела встреча с одним из старых друзей Дианы, которая состоялась в будний день в скромной рабочей забегаловке на окраине Лондона — подальше от любопытных глаз. Пока посетители за соседними столиками жадно уписывали яичницу с беконом, мой собеседник посвящал меня в драматические подробности жизни Дианы в клетке Кенсингтонского дворца.

Вопреки хронологическому порядку всплыла характерная деталь из давнего прошлого — и сразу померк радужный блеск красивой сказки о любви принца и принцессы. Под дружный стук ножей и вилок и звяканье стаканов мой собеседник поведал мне, как Диана собиралась разорвать помолвку накануне свадьбы. Это было за два дня до торжественной церемонии в соборе св. Павла. Поводом послужила привязанность принца Чарльза к Камилле Паркер-Боулз, супруге одного из придворных королевы. Когда-то, задолго до женитьбы, у Чарльза был роман с этой дамой, и, по мнению Дианы, странная дружба между Камиллой и ее будущим мужем представляла серьезную угрозу ее браку. Диана расстроилась до слез, обнаружив случайно, что принц Чарльз собирается послать Камилле весьма символический подарок: браслет, украшенный монограммой в виде инициалов их прозвищ — Фред и Глэдис. К тому времени Диане уже было известно, что так называли друг друга в узком кругу ее жених и его старая подруга. Ей рассказали об этом, когда Чарльз послал заболевшей Камилле букет цветов с запиской «Глэдис от Фреда».

В день свадьбы в ее сердце соседствовали радость и тревожное предчувствие. Медовый месяц не развеял тревоги: сначала Диана увидела выпавшие из дневника Чарльза фотографии соперницы, а несколькими днями позже ей бросились в глаза новые запонки на манжетах его рубашки: их украшала хорошо знакомая монограмма. Чарльз признался, что это подарок от женщины, которую он любил когда-то… С самого начала их брак дал трещину, и это предопределило дальнейший ход событий. Итогом нескольких лет совместной жизни стала взаимная неприязнь, которую обоим с трудом удается скрывать приличия ради.

Непривычный стиль жизни при дворе, новые трудные обязанности, семейные неурядицы — все это вкупе спровоцировало болезнь, которая в ряде случаев приводит к летальному исходу — нервную булимию. Диана чувствовала себя отверженной в этом новом мире, среди фальшивых улыбок и освященных традицией ритуалов. Безысходность толкала на крайности: она многократно покушалась на самоубийство, хотя, как правило, это было лишь жестом безумного отчаяния, а не проявлением твердой воли лишать себя жизни. Это был самый мрачный период ее жизни, и ей до сих пор тяжело вспоминать первые годы в королевском семействе.

Тем большее впечатление произвел на меня рассказ о том, как Диана сумела найти в себе силы, чтобы противостоять обстоятельствам, как искала путь к духовному и физическому обновлению, опираясь на друзей и наставников, как боролась за право быть самой собой. Она была уничтожена, раздавлена — и сумела вновь обрести себя. Эта удивительная метаморфоза стала ключевой темой моей книги.

Процесс духовного раскрепощения протекал медленно и до сих пор еще не завершен. Некоторые события в жизни Дианы в большей или меньшей степени стимулировали этот процесс: решительный разговор с Камиллой Паркер-Боулз на праздничном приеме; мужественное поведение Дианы в горах в Швейцарии, когда внезапно сошла лавина и ее муж чудом избежал гибели; встреча в Ноттингемской больнице с незнакомым рабочим, которому она помогла пережить смерть жены; наконец, твердое решение бороться с хроническим заболеванием — булимией. В 1991 году она в течение нескольких месяцев ухаживала за умирающим от СПИДа Адрианом Уорд-Джексоном, и, по ее собственному признанию, эти месяцы заставили ее в корне пересмотреть свои представления о жизни. Это был незабываемый урок, который обогатил ее духовно, помог лучше познать самое себя и свое предназначение в жизни. Любопытно, что внутренние изменения сказались и на ее внешности: именно в тот период Диана решила изменить прическу и выбрала более короткую стрижку в спортивном стиле. Эта прическа — своего рода символ внутренней независимости, освобождения от оков прошлого.

Мне было ясно, что произойдет, если опубликовать этот материал: книга перевернет стереотипные представления о личности принцессы, укоренившиеся в массовом сознании. Мой издатель Майкл О'Мара, американец из Пенсильвании потребовал документальных доказательств. «Если Диана была так несчастна, почему же она всегда улыбалась?» — недоумевал Майкл, опубликовавший в свое время больше фотографий, чем кто бы то ни было в мире. Как назло, в эти дни по телевидению как раз передавали сообщение о разоблачении очередной фальшивки: никому не известный мистификатор сумел одурачить английских и немецких журналистов, а также местных историков, подсунув доморощенную подделку рукописных дневников Адольфа Гитлера. О'Мара был настроен весьма скептически.

Пришлось организовать специальную встречу с моими информаторами и другими заинтересованными лицами. О'Мара внимательно прослушал выдержки из нескольких интервью, записанных на магнитофонную ленту, изучил некоторые документы, долго рассматривал никогда до этого не публиковавшиеся фотографии. Магнитофон умолк, и повисло напряженное молчание. Глубоко затянувшись гаванской сигарой, О'Мара, наконец, изрек: «Каким образом, черт побери, мы все это докажем?»

Проблема достоверности материала стояла наиболее остро. Многие документы, поступившие в наше распоряжение, нельзя было обнародовать из соображений конфиденциальности. В конце концов решение было найдено: я продолжу собирать материал и фиксировать высказывания членов семьи, друзей и помощников принцессы Уэльской, с тем, чтобы каждый тезис будущей повести иллюстрировался конкретным свидетельством хорошо информированного лица. На осуществление этой задачи ушло десять месяцев. Сбылось предсказание астролога Феликса Лайла, сделанное во время беседы о судьбе героини погожим вечером в августе 1991 года, что я ступил на тернистый путь. Задача действительно была не из легких. Чтобы побеседовать с важными свидетелями, пришлось побывать в графстве Глостершир, где находится загородный дом принца и принцессы, в графствах Гемпшир и Дорсетшир, в Шотландии и даже слетать в Америку. К счастью, я мог обратиться за помощью к людям, которые ранее оказывали мне содействие в подготовке предыдущих книг, в частности «За фасадом Букингемского дворца» и «Герцогиня».

При этом нужно было соблюдать конспирацию. Придворные чиновники болезненно реагируют на любую утечку информации и стремятся держать под контролем все, что говорят и пишут о королевском семействе. В этом отношении Букингемский дворец ничем не отличается от любой другой крупной бюрократической структуры. Если писатель действует на свой страх и риск, а не по указке сверху, перед ним захлопываются все двери и прячутся источники информации.

Впрочем, вскоре я обнаружил, что мои дела не так уж плохи. Нашлось немало сторонников Дианы, которые считали, что пришла пора расставить все по своим местам. Они были твердо убеждены, что невозможно больше скрывать правду о горьком прошлом принцессы и о проблемах, которые стоят перед ней сегодня. Так что далеко не все мои письма с просьбой об интервью остались без ответа. Некоторые соглашались дать интервью без права публикации, однако большая часть материала была записана на пленку. Таким образом, основной костяк книги оброс дополнительными фактами и деталями, документально подтверждающими исходную посылку. Один из близких друзей Дианы объяснил, почему многие ее знакомые так охотно идут на сотрудничество: «Десять лет мы беспомощно наблюдали, как чахнет Диана. Все чувствовали, что дальше так не может продолжаться. Однако время шло, а перемен не было. Она задыхалась в тисках придворного стиля жизни, и смотреть на это было невыносимо больно».

Всю эту секретную операцию пришлось осуществить в максимально сжатые сроки, поскольку вскоре после того, как я приступил к работе над книгой, выяснилось, что принцесса собирается порвать с королевским семейством еще до ее публикации, намеченной на сентябрь. По словам Джеймса Джилби, старого друга Дианы, с которым она познакомилась, когда ей было 17 лет, «Диана призналась, что, начиная с августа, у нее в дневнике не запланировано ни одного официального мероприятия, поскольку она рассчитывает к тому времени уйти из королевского дома». Я понимал, что все не так просто, и обстоятельства могут оказаться сильнее стремления к свободе, продиктовавшего это отчаянное заявление, однако на всякий случай решил форсировать издание книги. Она вышла уже в июне. У меня были все основания спешить, особенно если учесть, что в марте того же года неожиданно для всех «сбежала» из королевского дома герцогиня Йоркская.

По мере накопления материала все рельефнее проступал облик реальной Дианы, мало похожей на многократно тиражированный официальный имидж. Забудьте лицо, привычно улыбающееся с журнальных обложек, и вы увидите перед собой очень одинокую и несчастную молодую женщину, обреченную на брак без любви, которая так и осталась чужой в королевском доме и с годами все острее чувствует бессмысленность монархических устоев, во многом ставших анахронизмом. В связи с этим уместно привести слова мисс Тофоло, которая в свое время лечила герцога Виндзорского, а теперь проводит с Дианой сеансы акупунктуры и медитации: «Она настоящая узница монархической системы — вроде тех несчастных, что томятся в женской тюрьме Холлоуэй».

В личных покоях принцессы в Кенсингтонском дворце уютно мерцают серебряные рамки фотографий, нежно звенит старинный фарфор из ее коллекции, но среди милых ее сердцу вещей есть куда более прозаичные: бумагорезальная машинка для уничтожения частных писем и телефонный аппарат, оборудованный кодирующим устройством. Втайне от всех она даже велела «прощупать» каждый закоулок специальной электронной аппаратурой: нет ли «жучков» — миниатюрных подслушивающих устройств. «Жучков» не нашли, однако сомнения остались. Она не бросает в корзинку для бумаг даже самые безобидные записки. В этих стенах никому нельзя доверять.

Диана дорого заплатила за попытку найти счастье в браке с наследником престола. Теперь она мечтает только об одном: чтобы поскорее наступил тот день, когда она сможет провести уик-энд в Париже, не спрашивая ни у кого разрешения, или прогуляться вдоль пустынного пляжа одна, без телохранителя. Но об этом можно только мечтать, а наяву — жесткий регламент придворной жизни и давно остывший семейный очаг. Надеяться не на что, иллюзий больше нет. Лучшая подруга Дианы Кэролин Бартоломью, которая знает принцессу еще со школьной скамьи, говорит о ее судьбе так: «Она несчастна. Но я помню, какой она была счастливой и беззаботной когда-то, и всей душой надеюсь, что настанет время, когда Диана вновь обретет личное счастье, которого, несомненно, заслуживает».

Не проходит дня, чтобы Диана не обсуждала с кем-либо из друзей центральную дилемму своей жизни. Если она разведется с принцем Чарльзом, у нее отнимут детей и лишат возможности в полной мере реализовать свое призвание — помогать обездоленным, будь то больные СПИДом, бездомные бродяги или прокаженные. Если же она смирится с противоестественным семейным союзом, придется отречься от надежды на семейное счастье. На карту поставлено все ее будущее.

Диана не сломлена. Несмотря на холодное отчуждение, окружающее ее в придворном мире, она верит в свое предназначение. Дети, Уильям и Гарри, являются для нее неисчерпаемым источником энергии и надежды. Любовь к детям составляет, без сомнения, главный смысл ее жизни и дает силы противостоять ударам судьбы. Материнский инстинкт подсказывает ей, как воспитывать сыновей, чтобы уберечь их от ошибок, когда они вырастут. «Я хочу привить им здравый смысл, — говорит Диана, — чтобы они принимали жизнь такой, какая она есть. Если вы ожидаете от жизни слишком многого, вас неминуемо ждет разочарование. Когда я поняла это, мне стало гораздо проще жить. Я обнимаю и целую моих мальчишек, всегда сама укладываю их спать. Постоянная любовь и нежность нужны детям, как воздух. Это очень важно».

Диана знает, что принц Уильям когда-нибудь станет королем. В то же время у нее давно уже появилось предчувствие, что ей самой королевой не бывать. Обостренная интуиция и способность слышать зов судьбы во многом предопределили ее жизнь и подсказывают ей, что нужно идти своей дорогой, выполняя свою, особую миссию. Королевские регалии — не самоцель, поскольку ее истинное призвание в другом.

Ее дорога ведет к больным, умирающим, отчаявшимся. Источник внутренней духовной энергии, питавший Диану в самые мрачные времена, теперь нашел выход в искреннем стремлении помочь тем, кто в этом нуждается. Это призвание. Брат Дианы, граф Спенсер, так и сказал мне: «В моем представлении Диана — воплощение христианского милосердия. Она обладает силой духа, которая свойственна лишь истинным христианам, и в отличие от многих знает, зачем живет. Меня поражает ее целеустремленность и твердая решимость использовать свое положение в обществе, чтобы творить добро. Я уверен, что она многого добьется на этом поприще».

По иронии судьбы эти качества проявились в полной мере именно благодаря тому, что Диана познала тяжелейшее разочарование в любви и семейной жизни. Ее деятельность не вписывается в рамки официальной благотворительности. По зову сердца она идет к тем, кто понес тяжелую утрату и нуждается в ее доброте и сочувствии; ухаживает за неизлечимо больными. Эта работа приносит ей истинное удовлетворение. «Я, как голодная, жду не дождусь, когда можно будет взяться на настоящее дело. Это то, что мне нужно», — говорит Диана.

Последние десять лет она много страдала, зато этот тяжкий опыт закалил ее характер и вооружил твердостью духа, необходимой, чтобы выдержать эмоциональные перегрузки, сопряженные с ее милосердной миссией. Когда Диана специально приехала в Рим, чтобы повидаться с матерью Терезой, та сказала ей: «Чтобы облегчать страдания других, нужно уметь страдать самой». Диана горячо согласилась с этими словами.

Диана борется за то, чтобы жить полноценной жизнью, и сама замечает, что ее усилия не бесплодны. Она говорит: «Я расправила плечи. Моя жизнь начинает меняться. И это только начало».

2. «Я должна была родиться мальчиком…»

Память об этом событии оставила неизгладимый отпечаток в ее душе. Родной дом в Норфолке… Маленькая Диана тихо сидит на холодной каменной ступеньке, прижимаясь к чугунным перилам. В суматохе о ней все забыли. Ей слышно, как отец заталкивает в багажник тяжелые чемоданы. Вот зашуршал гравий под торопливыми шагами Франсис, ее матери, резко захлопнулась дверца автомобиля. До сих пор в ушах звучит шум удаляющегося автомобиля, который уносит мать из усадьбы и из ее жизни. Диане было тогда шесть лет. Четверть столетия спустя воспоминания о прошлом прежней болью отдаются в душе. Она чувствует то же, что чувствовала тогда: горечь обманутого доверия, отверженность и одиночество. Разрыв между родителями был для нее тяжелым потрясением.

Кто знает, как все было на самом деле, но именно таким запечатлелся тот день в памяти Дианы. Воспоминания раннего детства смутны, обрывочны: следы слез на лице матери, мрачное молчание отца, чопорные бонны и гувернантки, тихие всхлипывания брата Чарльза, который никак не может заснуть в своей кроватке. Девочку перебрасывали, словно мячик, от отца к матери и обратно. Ей казалось, что она в чем-то виновата, что-то делает не так. А может быть, она сама — ошибка, досадное недоразумение? По ошибке она родилась девочкой вместо долгожданного мальчика… Так хотелось, чтобы ее обняли, приласкали, но взамен она получала каталог дорогого магазина игрушек. Нет, в детстве Диане не пришлось пережить нужду и лишения, однако недостаток любви и тепла она ощутила в полной мере. По словам астролога Дианы Феликса Лайла, «несмотря на привилегированную среду, в которой она появилась на свет, ее детские годы были нелегкими».

Высокородная леди Диана Спенсер родилась вечером 1 июля 1961 года. Она была третьей дочерью виконта Олторпского, которому было тогда 37 лет. Ее мать, виконтесса Олторпская, была двенадцатью годами моложе супруга. Новорожденная весила 7 фунтов 12 унций (3 кг 514, 8 г). По словам ее отца, это был «отменно здоровый и крепкий ребенок». Виконт вслух выражал восторг по поводу малышки, однако ему с трудом удавалось скрыть растерянность, даже разочарование. Еще бы: он с таким нетерпением ждал сына — наследника имени и титула графа Спенсера. Родилась девочка, а супруги, мечтавшие о сыне, даже не позаботились заранее о том, чтобы выбрать для нее имя. Миновала неделя, прежде чем они остановились на имени Диана Франсис — в честь матери и одной из прабабушек по линии Спенсеров.

Нет ничего странного в том, что счастливый отец гордился новорожденной дочерью (Диана впоследствии станет его любимицей). И все же виконт Олторпекий слишком уж акцентировал внимание на физическом здоровье ребенка. Дело в том, что за полтора года до рождения Дианы, ее мать произвела на свет неполноценного ребенка, мальчика. Злополучный младенец умер, не прожив и десяти часов. Это было тяжелым ударом для обоих супругов, тем более что старшие родственники не оставляли их в покое: им не терпелось выяснить, способна ли виконтесса вообще произвести на свет ребенка мужского пола. Мать Дианы, которой было всего лишь 23 года, когда умер младенец Джон, была вынуждена согласиться на обследование в лучших клиниках Лондона. Молодой виконтессе, отличавшейся гордым и решительным нравом, нелегко было смириться с несправедливым и унизительным требованием. Кстати, в наши дни достоверно известно, что пол ребенка зависит от отца. Спустя много лет брат Дианы Чарльз говорит, что «это был кошмарный период в жизни родителей, и скорее всего именно в этом коренятся причины их развода — ведь, судя по всему, они так и не оправились от пережитого».

Конечно, Диана была слишком мала, чтобы понять суть происходящего. Но, интуитивно чувствуя причины разлада в семье, она приняла на себя бремя вины за постигшее родителей разочарование. Ей предстояло долгие годы жить с этим бременем в душе.

Спустя три года после рождения Дианы появился долгожданный наследник. Если Диану крестили в обычной церкви в Сандрингеме, а восприемниками были состоятельные, но не принадлежавшие к высшему обществу граждане, то младенец Чарльз был окрещен по высшему разряду: в Вестминстерском аббатстве, и его крестной матерью стала сама королева. Как ни стремительно таяли родовые богатства семьи Спенсеров, малышу предстояло стать наследником все еще внушительного состояния. Его предки разбогатели в пятнадцатом веке на разведении овец. Выдвинувшись в ряд богатейших семейств Европы, Спенсеры получили графский титул от короля Карла I, возвели Олторпский замок в Северном Хэмптоншире, приобрели фамильный герб и девиз: «Господь хранит праведных». Тогда же в родовом гнезде появилась богатая коллекция картин, античной скульптуры, других произведений искусства и книг.

В течение последующих трех столетий представители этого рода были вхожи в Кенсингтонский, Букингемский и Вестминстерский дворцы, они занимали высшие государственные и придворные посты. Среди Спенсеров были кавалеры ордена Подвязки, члены Тайного совета при короле, послы; один из них стал первым лордом адмиралтейства, а третий граф Спенсер едва не получил пост премьер-министра. Их связывали кровные узы с королем Карлом II, герцогами Мальборо, Девонширским и Аберкорнским; волею исторических судеб представители этого рода породнились с семью американскими президентами, включая Франклина Рузвельта; с актером Хэмфри Богартом и, по слухам, даже с гангстером Аль Капоне.

Из поколения в поколение Спенсеры передавали идеалы безупречного служения государству и монарху, принцип noblesse oblige — положение обязывает. Представители и представительницы этого рода достойно выполняли обязанности гофмейстеров, конюших, фрейлин, получали другие придворные должности. Бабушка Дианы по линии отца, графиня Спенсер была камер-фрау при королеве Елизавете, матери правящей королевы, а ее бабушка по материнской линии, леди Рут Фермой вот уже скоро тридцать лет является одной из камер-фрейлин королевы. Покойный граф Спенсер служил конюшим при короле Георге VI и затем при королеве Елизавете II.

Родственники Дианы со стороны матери, леди Фермой, ведут свое происхождение из Ирландии. Именно им принадлежала усадьба Парк-Хауз в Норфолке, где Диана провела детские годы. Усадьба была пожалована ее деду Морису Фермою в ознаменование его дружбы со вторым сыном короля герцогом Йоркским (впоследствии Георгом VI). В свое время Парк-Хауз построили, чтобы разгрузить королевскую резиденцию в соседнем Сандрингеме, ставшую тесноватой для многочисленных гостей и обслуживающего персонала.

Семья Фермоев также оставила свой след в истории. Морис Фермой, четвертый барон, стал членом парламента от консерваторов, а его супруга, родом из Шотландии (ради замужества ей пришлось оставить карьеру подававшей большие надежды пианистки), основала музыкальный фестиваль в Кингз-Линне, в котором принимали участие такие именитые музыканты, как сэр Джон Барбиролли и Иегуди Менухин.

Нельзя сказать, чтобы длинный перечень благородных предков доставлял юной Диане Спенсер тщеславное удовольствие. Напротив, девочкой она не без страха ожидала очередного посещения родового Олторпского поместья. Ее отпугивал старинный дом с таинственными закоулками и сумрачными галереями, где на стенах висели портреты бородатых предков — их глаза, казалось, неотступно следят за каждым ее шагом. Вот как вспоминает об этом ее брат: «Дом напоминал жилище старого джентльмена, доживающего свой век среди мирно тикающих старинных часов. Это было кошмарное место для впечатлительного ребенка. Поездки туда были для нас сущим наказанием».

Царившая в доме зловещая атмосфера усугублялась взаимной неприязнью между суровым дедушкой Дианы, Джеком, седьмым графом Спенсером и его сыном Джонни, виконтом Олторпским. В течение многих лет отец и сын находились в, мягко говоря, натянутых отношениях. Резкие до грубости манеры старого графа сочетались с фанатичной преданностью родному гнезду, за что он получил прозвище «хранителя древностей»: действительно, граф досконально знал историю каждого предмета, каждой картины в своем величественном замке. Он до такой степени дорожил своими реликвиями, что нередко, показывая дом посетителям, бережно смахивал пыль специальным веничком и однажды вырвал сигару изо рта самого Уинстона Черчилля, когда тот неосторожно закурил в библиотеке. Под маской несносного брюзги скрывался человек большой культуры и тонкого вкуса, чье жизненное кредо резко отличалось от пристрастий его сына, типичного английского помещика, любившего сельское хозяйство, охоту и другие развлечения на лоне природы.

Если дедушка внушал Диане благоговейное уважение, то свою бабушку, графиню Спенсер она обожала. «Бабушка была такая замечательная, милая и ни на кого не похожая. Просто чудо!» — вспоминает Диана. Графиня регулярно оказывала помощь больным и престарелым, и молва о ее доброте и великодушии распространилась далеко за пределы Олторпской усадьбы. От матери Диана унаследовала деятельный и твердый характер, а бабушка по отцовской линии передала ей свою доброту и чуткость.

По сравнению с мрачноватым великолепием Олторпской усадьбы, родной дом Дианы, Парк-Хауз, казался скромным и уютным. В доме было десять спален, не считая коттеджей для прислуги, обширных гаражей, открытого плавательного бассейна, теннисного корта и площадки для игры в крикет. Хозяева усадьбы содержали шесть человек прислуги, включая повара, дворецкого и гувернантку.

Со стороны дом, окруженный деревьями и кустарником, производит внушительное впечатление, однако посеревшая от времени кирпичная кладка придает зданию несколько унылый и запущенный вид. Несмотря на это, дети были очень привязаны к дому. Когда умер дедушка, седьмой граф Спенсер, и семья собралась переезжать в Олторп, Чарльз обежал все комнаты, чтобы попрощаться с ними, а Диана и теперь наведывается в дом, где прошло ее детство, хотя здание давно передано в ведение Чеширского дома инвалидов.

Парк-Хауз обладал своей собственной, неповторимой атмосферой. На первом этаже помещалась кухня с каменным полом и прачечная — здесь хозяйничал рыжий кот Дианы по кличке Мармелад, известный своими проказами. Здесь же находилась классная комната, где гувернантка мисс Гертруда Аллен (дети прозвали ее Алли) обучала девочек азам чтения и письма. Соседняя комната напоминала домашний музей — стены в ней были сплошь увешаны афишами, фотографиями и другими реликвиями, связанными с группой Битлз — домочадцы так и называли это помещение «комната Битлз». Это была своеобразная дань поп-звездам шестидесятых годов. В интерьере остальных помещений этого просторного жилища трудно было найти какие-либо новшества послевоенной эпохи. Парк-Хауз являл собой классический образец жилища английской аристократии с его непременными атрибутами: парадными семейными портретами, полковыми фотографиями, дипломами в рамочке, грамотами и вымпелами, украшавшими стены в память о заслугах и достижениях членов семьи.

Детская была расположена на втором этаже. Из окон уютной комнаты, выдержанной в теплых кремовых тонах, Диане открывался идиллический пейзаж: зеленые луга, на которых мирно пасутся стада овец и коров, живописно разбросанные рощицы, где среди вечнозеленых сосен и тисов нежно серебрятся белоствольные березки. На лужайке около дома то и дело появлялись лисы, кролики и прочие лесные обитатели. В открытую фрамугу врывался свежий морской бриз, напоминая, что усадьба находится в каких-нибудь шести милях от побережья.

Райский уголок, что и говорить! Для детей здесь было полное раздолье. Они бегали кормить форель в Сандрингемском озере, съезжали вниз по перилам, резвились с Джиллом, спрингер-спаниелем, играли в прятки в саду среди немолкнущего шороха листвы и птичьего щебета, искали голубиные яйца. Летом можно было плавать в бассейне с подогретой водой, ловить лягушек и головастиков. У детей был их собственный домик на побережье, где устраивались веселые пикники, и тайное убежище в дуплистом дереве. На столе у Спенсеров не было особых разносолов, однако из кухни постоянно доносился соблазнительный аромат пирожков и булочек.

По примеру старших сестер Диана начала ездить верхом с трехлетнего возраста. У нее рано проявилась любовь к животным, особенно к мелким зверушкам, и помимо кота Мармелада (Чарльз и Джейн его терпеть не могли) она держала хомяков, морских свинок, кроликов и «прочую живность в маленьких клеточках», как вспоминает ее мать. Если случалось, что кто-либо из ее питомцев умирал, Диана устраивала ему пышные похороны: укладывала в картонную коробку из-под обуви, выкапывала ямку под сенью высокого кедра на лужайке перед домом и собственноручно предавала земле прах покойного. Над могилкой неизменно устанавливался самодельный крест.

Настоящее кладбище наводило на грустные размышления. Чарльз и Диана часто навещали покойного брата Джона, умершего во младенчестве и похороненного на церковном кладбище в Сандрингеме. Стоя над покрытой дерном могилой, брат с сестрой строили предположения: каким был бы старший брат, останься он в живых? И вообще, был ли у них шанс появиться на свет в этом случае? По мнению Чарльза, Диана должна была стать последним ребенком в семье. Сама же принцесса считает, что после рождения наследника родители вряд ли пожелали бы иметь еще детей. Разгадку унес с собой в могилу младенец Джон. Надгробный камень с его именем запечатлелся в детской головке Дианы как вечное напоминание о том, что она «должна была родиться мальчиком», — так сама Диана формулирует свои детские переживания.

Когда описываешь игры и забавы детей в семействе Спенсеров, невольно вспоминаешь страницы детских книжек 30-х годов. Диана воспитывалась по старинке, согласно представлениям минувшей эпохи. Во младенчестве к ней была приставлена няня по имени Джудит Парнел, уроженка Кента, которая вывозила маленькую Диану на прогулку в парк в изрядно потрепанной коляске. Кстати, самое раннее воспоминание Дианы относится именно к этой коляске: она помнит «запах нагревшегося пластика», исходивший от поднятого верха. Подрастая, девочка явно ощущала недостаток общения с матерью, да и отца видела не часто. Когда Диана появилась на свет, сестры Сара и Джейн, старше ее на шесть лет и четыре года соответственно, уже занимались по утрам в классной комнате на первом этаже, а к тому моменту, когда подросшая Диана могла бы присоединиться к ним, они уже укладывали чемоданы перед отправкой в школу-пансион.

Пока дети были совсем маленькие, они обедали отдельно от родителей, вместе с няней. Рацион был самый простой: каша на завтрак, котлетка с овощами на обед, а по пятницам — рыбные блюда. Разумеется, дети во всем ощущали родительскую заботу и внимание, однако им явно не хватало непосредственного общения с родителями. Чарльзу было разрешено обедать за одним столом с отцом в столовой на первом этаже лишь после того, как ему исполнилось семь лет. Воспитание детей в семье Спенсеров подчинялось строгим правилам, которые родители вынесли из собственного детства. Чарльз вспоминает: «Мы получили воспитание, доступное лишь избранным, согласно традициям минувшей эпохи. Главный принцип — соблюдать дистанцию между родителями и детьми. Теперь вряд ли найдешь семью, где дети воспитываются подобным образом. Фигура матери практически отсутствовала».

Воспитание для избранных? Да, но без всякого снобизма! С самого раннего возраста детям в семье Спенсеров прививались хорошие манеры, порядочность и умение ценить в людях их внутреннее содержание, а не положение в обществе. Вот что пишет по этому поводу брат Дианы Чарльз: «Мы понятия не имели о том, что такое титул. Я никогда не задумывался о своем титуле до того, как поступил в приготовительную школу и стал получать письма с адресом «Почтенному Чарльзу». Только тогда я заинтересовался этими вещами. А вообще, нам и в голову не приходило, что мы принадлежим к привилегированному сословию. Детьми мы воспринимали все, что нас окружало, как норму».

Королевская семья, чьи владения примыкали к поместью Спенсеров, естественным образом вписывались в круг их друзей и знакомых, куда входили дети управляющего королевским имением Чарльз и Александра Лойд, дочка местного викария Пенелопа Эштон, а также Уильям и Аннабел Фокс (Диана была крестницей их матери). Встречи с представителями королевской семьи случались не часто, тем более что они проводили лишь небольшую часть года в своем поместье, простирающемся на 20 000 акрах (8000 га) земельных угодий. О том, сколь необычным было для Спенсеров принимать в Парк-Хаузе своих венценосных соседей, говорит следующий факт. Однажды принцесса Анна неожиданно сообщила, что заглянет к Спенсерам после окончания службы в церкви. Это вызвало настоящий переполох в Олторпской усадьбе. Дело в том, что отец Дианы не пил вина, и слуги перевернули вверх дном весь дом в поисках напитка, который прилично подать столь знатной гостье. В конце концов отыскали завалявшуюся в буфете бутылку дешевого шерри-бренди, которую кто-то выиграл в качестве приза на благотворительном базаре.

Случалось, в Парк-Хауз наведывался виконт Линли, сын принцессы Маргарет, или принцы Эндрю и Эдуард заезжали поиграть с детьми Спенсеров, однако взаимопосещения отнюдь не были регулярными. Более того, сообщение о предстоящем визите в зимнюю резиденцию королевы вызывало у детей Спенсеров трепет. Чарльз как-то насмотрелся мультиков Уолта Диснея в домашнем кинотеатре в Сандрингеме, после чего ему стал являться в ночных кошмарах один из персонажей, злой разбойник. Что касается Дианы, то ее отпугивала сама «необычная» атмосфера Сандрингемского дворца. Однажды она отказалась туда ехать. Она визжала и отбивалась изо всех сил, пока отец не объяснил ей, что ее будут считать дурно воспитанной девочкой, если она не поедет вместе со всеми детьми. Если бы она только знала тогда, что в один прекрасный день сама войдет в королевскую семью!

Впрочем, стоит ли говорить о детских страхах перед великолепием королевского дворца: жизнь в родном доме превратилась в настоящий кошмар, когда привычный мирок Дианы разлетелся вдребезги. Осенью 1967 года Сара и Джейн уехали в школу-пансион в Кенте. Их отъезд совпал с окончательным крушением брака родителей после 14 лет совместной жизни.

В то памятное лето они приняли решение некоторое время пожить врозь, что было воспринято, по свидетельству Чарльза, как гром среди ясного неба. Новость повергла в ужас оба клана: местная аристократия была шокирована. Конечно, ни для кого не было секретом, что их семейная жизнь протекала не гладко, и все же столь решительный шаг стал событием из ряда вон выходящим. Еще свежи были в памяти заголовки газет, объявлявших их бракосочетание в 1954 году «событием года в великосветских кругах». Церемония была освящена присутствием правящей королевы и королевы-матери. Джонни Спенсер считался одним из лучших женихов графства. Он был наследником состояния Спенсеров, блестящим капитаном Королевской шотландской гвардии, отличившимся во время второй мировой войны. Незадолго до женитьбы он в качестве королевского конюшего принял участие в исторической поездке королевы и принца Филиппа в Австралию.

Можно не сомневаться, что ореол известности, окружавший этого молодого человека, льстил самолюбию юной Франсис. Джонни был двенадцатью годами старше, а ей было тогда всего 18 лет, и она впервые выезжала в свет. Элегантная внешность, яркий темперамент юной дебютантки, к тому же прекрасной спортсменки, привлекли внимание многих молодых людей, в том числе майора Рональда Ферпосона (много лет спустя его дочь Сара станет герцогиней Йоркской). Из всех поклонников она выбрала именно Джонни Спенсера, и после короткой помолвки они обвенчались в Вестминстерском аббатстве в июне 1954 года.

По всей видимости, молодожены всерьез восприняли слова епископа Норвичского: «Вам предстоит внести свой вклад в процветание английской семьи, которое является залогом процветания всего государства», поскольку ровно через девять месяцев родилась первая дочка Сара. Молодые поселились в деревне. В Олторпской усадьбе им было неуютно, и они вскоре переехали в Парк-Хауз. Джонни поступил в Королевский сельскохозяйственный колледж. В течение последующих нескольких лет была построена большая ферма (650 акров). Значительную часть расходов на постройку покрыли из приданого Франсис (20 000 фунтов стерлингов).

Супруги недолго наслаждались семейной идиллией. Радости Гименея все чаще омрачались размолвками. Франсис постоянно ощущала, что от нее ждут сына-наследника, и это не могло не раздражать. Кроме того, она все больше тяготилась монотонностью деревенского образа жизни, который в юности казался вполне привлекательным. Что касается покойного графа Спенсера, то вот его слова: «Какой период нашего брака можно считать счастливым? Все четырнадцать лет совместной жизни — так мне казалось до того, как мы расстались. Я ошибался: это был не разрыв, а постепенное отдаление друг от друга».

Фасад семейного благополучия все еще казался незыблемым, но по мере того как углублялись невидимые постороннему глазу трещины, атмосфера в Парк-Хаузе становилась все более тягостной. На людях супруги вели себя безупречно, но дома… Можно только догадываться, сколько горьких слов было сказано другу другу во время жарких стычек, сменявшихся ледяным молчанием. Увы, детей это ранило больше всего. Диана ясно помнит яростную ссору между родителями, которую она нечаянно подслушала, стоя за дверьми столовой.

В качестве катализатора назревавшего взрыва послужило появление в их жизни Питера Шанд-Кида. Этот богатый бизнесмен, хорошо образованный и общительный, незадолго перед тем продал овцеводческую ферму в Австралии и переехал в Великобританию. Чета Спенсеров познакомилась с Питером и его женой, Дженет Манро-Кер, на одном из светских приемов в Лондоне. Питер был одиннадцатью годами старше леди Франсис. Он производил впечатление жизнерадостного весельчака с несомненной артистической жилкой — полная противоположность ее мужа. Когда минует первоначальное ослепление, Франсис обнаружит, что он подвержен приступам хандры, черной меланхолии. Но это будет потом.

Их роман начался с поездки в Швейцарию, куда обе супружеские пары отправились кататься на горных лыжах. По возвращении в Лондон Питер оставил семью: жену и троих детей. Некоторое время они тайно встречались с Франсис на квартире в Южном Кенсингтоне в центре Лондона.

Получив от мужа согласие на раздельное проживание, мать Дианы переехала из Парк-Хауза на квартиру в одном из самых аристократических районов Белгравиа. Именно тогда возникла легенда о «побеге» из дома: якобы Франсис бросила мужа и четверых детей ради любви к другому мужчине. Молва возлагала на нее целиком всю вину за разыгравшуюся драму, а Джонни выступал в роли оскорбленного покинутого мужа. На самом деле еще до переезда леди Франсис подготовила все, чтобы дети могли жить с ней: Диану записала в частную школу, а Чарльза — в ближайший детский сад.

Спустя несколько недель после переезда Диана и Чарльз вместе со своей няней присоединилсь к матери. Франсис хотелось надеяться, что они не слишком пострадают от крушения ее брака, тем более что старшие девочки жили не дома, а в частном пансионе. Родители договорились, что дети будут приезжать на уик-энд в Парк-Хауз. В то же время, посещая Лондон, Джонни останавливался на квартире в Белгравиа. Однако встречи не приносили супругам радости. Как ни мал был тогда Чарльз, ему запала в память одна из таких встреч: мать, рыдая, сидит на краю постели, а отец смотрит в сторону маленького Чарльза, который играет на полу игрушечным паровозиком. Его деланная улыбка — жалкая попытка убедить ребенка, что все в порядке. Во время школьных каникул вся семья воссоединилась в Парк-Хаузе. Рождество встречали там же. Однако, по признанию матери Дианы, она понимала, что последний раз проводит Рождественские каникулы в Парк-Хаузе, так как «было очевидно, что сохранить семью не удастся».

Это печальное Рождество прошло без традиционных пожеланий счастья и успехов в наступающем году. Вопреки отчаянным возражениям жены виконт Олторпский не отпустил детей обратно в Лондон. Он настоял на том, чтобы они постоянно жили в Парк-Хаузе. Что касается их образования, то он выбрал Силфилдскую школу в Кинз-Линне.

Итак, юридический механизм бракоразводного процесса был запущен, и дети стали заложниками в ожесточенной схватке между бывшими супругами. Франсис возбудила дело об опеке над своими детьми. Обычно подобные дела решаются в пользу матери, однако в данном случае высокое положение в обществе и титул давали отцу серьезные преимущества.

Дело слушалось в суде в июне 1968 года. К несчастью для леди Олторп за два месяца до этого ее имя фигурировало на бракоразводном процессе миссис и мистера Шанд-Кидов. Но самым болезненным ударом было то, что ее собственная мать, леди Рут Фермой, стала на сторону противника. Франсис так никогда и не смогла простить этого неслыханного предательства. Процесс затянулся до апреля 1969 года, а месяц спустя, 2 мая состоялась скромная церемония регистрации брака между Франсис и Питером Шанд-Кидом, после чего они поселились в недавно приобретенном доме на западном побережье Суссекса, где Питер мог заниматься любимым парусным спортом.

Изнурительная юридическая война не пощадила ни ту, ни другую сторону. Но самое печальное, что страдали дети. Как ни старались родители и родственники смягчить удар, все же травма была очень ощутимой. Задним числом друзья семьи и биографы не раз предпринимали попытки затушевать неприятную истину. В частности, утверждалось, что развод практически не задел Сару и Джейн, поскольку они находились вдали от дома, в школе-пансионе; что четырехлетний Чарльз был слишком мал и не понимал истинного смысла происходящего; что Диана, которой было тогда семь лет, «легко адаптировалась к изменившимся обстоятельствам» и чуть ли не радовалась «свежим впечатлениям».

На деле последствия были куда серьезнее, чем могло показаться на первый взгляд. Недаром у Сары и Дианы примерно в один и тот же период времени появились нарушения пищеварения: у первой наблюдалась потеря аппетита на нервной почве, а вторая страдала булимией — повышенным чувством голода. Подобные заболевания объясняются сложным комплексом причин, начиная с зависимости между процессом пищеварения и состоянием нервной системы и кончая нарушением глубинной связи между матерью и дочерью. Диана вспоминает: «Родители были заняты сведением счетов. Я не раз заставала мать плачущей, а папа даже не пытался объяснить нам, в чем дело. Мы не смели задавать вопросы. Одна няня сменяла другую. Все казалось таким зыбким».

На случайных посетителей Диана производила впечатление вполне жизнерадостного ребенка. Она никогда не скучала без дела: по вечерам обходила дом, проверяя, все ли шторы задернуты; заботливо укладывала на ночь плюшевых мишек, собачек, зайцев — ее любимые игрушки окружают ее и по сей день. Девочку часто можно было увидеть на аллеях парка: она каталась на голубом трехколесном велосипеде или вывозила на прогулку кукол в детской коляске (к каждому дню рождения маленькая Диана неизменно просила новую коляску). Она охотно помогала переодевать младшего братишку — уже тогда проявлялось теплое, материнское начало, которое станет основной чертой ее характера в будущем. Во время семейного кризиса дети чаще общались с родственниками. Графиня Спенсер приезжала погостить в Парк-Хауз, а вот леди Фермой предпочитала принимать детей в своем элегантном доме, который называли «уголком Белгравиа в Норфолке». Она делилась с детьми секретами бриджа и увлекательной китайской игры маджонг. Это отвлекало Диану, но не избавляло от тягостного недоумения, поселившегося в душе.

Хуже всего приходилось по ночам. В детстве и Диана, и Чарльз боялись темноты. Они всегда просили, чтобы на ночь в спальне оставили ночник или, по крайней мере, не гасили свет на лестничной площадке, куда выходили двери комнат. Нужно сказать, что и взрослому было не очень-то уютно ночевать в Парк-Хаузе, во всяком случае, с непривычки: за окном тревожно шумит ветер в кронах деревьев, зловеще ухают совы или еще какие-то ночные птицы… Как-то вечером отец случайно обмолвился, что по соседству бродит беглый убийца — и дети не спали всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху, потрескиванию и поскрипыванию в затихшем доме. Диана намазала светящейся краской глаза игрушечному бегемоту, так что в темноте казалось, что он бдительно охраняет покой своей хозяйки.

Лежа по ночам в кроватке, в окружении своих плюшевых любимцев, Диана слышала всхлипывания маленького Чарльза. Иногда она вставала и подходила к нему, но чаще страх перед темнотой оказывался сильнее материнского инстинкта, и она тихо лежала в своей кроватке, прислушиваясь к жалобным причитаниям: «Где моя мама? Хочу к маме…» В конце концов, она сама начинала плакать, зарывшись головой в подушку. «Это было невыносимо, — вспоминает Диана, — мне не хватало смелости встать с постели. Я помню все так ясно, как будто это было вчера».

Няни менялись так часто, что это само по себе могло вызвать тревогу. Среди них попадались разные: и милые, и настоящие фурии. Одну из нянь мать Дианы поймала на месте преступления, когда она собиралась подсыпать слабительного в тарелку с кашей для детей — в наказание за какую-то провинность. Дети часто жаловались на боли в желудке, и теперь выяснилось, что было тому причиной.

Другая няня била Диану деревянной ложкой по голове, если та капризничала, или же сталкивала лбами Диану и Чарльза в виде наказания. Чарльз однажды проломил ногой дырку в дверях, когда его несправедливо заперли в детской. «Детям свойственно прирожденное чувство справедливости, так что, если нас наказывали несправедливо, мы бунтовали», — вспоминает Чарльз. Конечно, не все няни издевались над детьми: Салли Персивал, к примеру, была с ними добра и терпелива. Она впоследствии вышла замуж и живет сейчас в Нортхэмптоне, куда ее прежние воспитанники до сих пор посылают ей поздравления к Рождеству.

Даже если няня добросовестно относилась к своим обязанностям, перед ней стояла отнюдь не легкая задача: дети были сбиты с толку, чувствовали себя несчастными, им казалось, что няня хочет занять место отсутствующей матери. Чем ласковее была няня, тем больше она вызывала подозрений. Дети выбрасывали в форточку ее одежду, подкладывали кнопки на стул, запирали в ванной комнате. Именно детские впечатления заставили Чарльза отказаться от услуг наемной няни, когда у него самого появились дети.

Отец иногда навещал их в детской. Однако, по свидетельству одной из бонн, Мэри Кларк, «ему было не до детей. Он обращался с ними несколько холодно». Джонни с головой погрузился в дела: хозяйничал на ферме, участвовал в заседаниях Совета графства Нортхэмптоншир, выполнял другие общественные обязанности. «После развода он выглядел таким жалким, подавленным. Все время сидел у себя в кабинете. Редко, очень редко выходил поиграть со мной в крикет. Для меня это был настоящий праздник!» — свидетельствует Чарльз.

Школа не снимала напряжения: там были свои проблемы. Чарльз и Диана были «не такие», как все, и вполне отдавали себе в этом отчет. Кроме них, в Силфилдской школе не было детей разведенных родителей. Это подчеркивает и бывшая классная наставница Делисса Нидгем: «Диана была единственной девочкой, чьи родители развелись. Тогда это не часто случалось».

Впрочем, обстановка в школе была вполне доброжелательной и семейной. Директриса Джин Лоу (она выступала свидетельницей со стороны лорда Олторпского на его бракоразводном процессе) старалась поддерживать дух дружелюбия и доверительности. В классах было совсем немного учеников, и учителя не скупились на поощрение — например, в виде золотых звездочек за успехи в чтении, письме и рисовании. К школьному зданию прилегал сад, спортивная площадка, оборудованная ямой для прыжков и сеткой для нетбола, теннисный корт и площадка для английской лапты. Диана не сразу втянулась в веселую суету школьных будней — поначалу она немного дичилась и вела себя скованно, хотя в одном классе с ней оказалась ее давняя подруга, Александра Лойд.

Диана хорошо писала и научилась бегло читать, однако блестящими успехами в учебе похвастаться не могла. Вспоминая школьные годы Дианы, мисс Лоу указывает на ее внимательность к младшим, любовь к животным, вообще, подчеркивает ее доброту и дружелюбие, но отнюдь не способности к тем или иным предметам. Правда, она неплохо рисовала, причем все рисунки неизменно посвящались «маме и папе». Однажды она переполошила весь класс, разрыдавшись над очередным рисунком без всякой видимой причины.

В неравной борьбе с таблицей умножения и прочей школьной премудростью Диана все больше завидовала успехам младшего брата, который был весьма прилежным учеником, хотя и немного «букой», по отзывам однокашников. «Мне так хотелось не отставать от него», — признается Диана. Как это часто бывает между братьями и сестрами в раннем детстве, дело доходило и до потасовок, в которых преимущество было на стороне Дианы, более рослой и сильной. Чарльз жаловался, что она больно щиплется. Вскоре он сообразил, что ранить можно и словом, и стал безжалостно дразнить сестру. Несмотря на неоднократные замечания родителей, Чарльз часто называл сестру Брайан — по имени неповоротливой и глуповатой змеи, персонажа детской телевизионной передачи «Волшебная карусель».

Жена местного викария однажды сделала выговор Диане — к немалой радости ее брата. Вот как он вспоминает об этом: «Диана не то чтобы любила говорить неправду, но явно ощущала потребность приукрасить реальность. Возможно, психологи объяснят это защитной реакцией на развод. Так или иначе, однажды по дороге из школы жена викария остановила машину и сказала: «Диана Спенсер, ты говоришь неправду, и если это еще раз повторится, тебе придется идти домой пешком». Она так и сказала, причем очень громко, так что я торжествовал».

Соперничество между братом и сестрой — вполне естественное явление в определенном возрасте, но вряд ли можно назвать естественным соперничество между родителями. Между тем Франсис и Джонни устроили своего рода состязание: каждый старался доказать, что больше заслуживает любовь детей, нежели другой. Увы, их родительские чувства воплощались в дорогих подарках, а дети жаждали внимания, тепла и ласки. Так, отец Дианы, имевший большой опыт по части организации зрелищных мероприятий (никто лучше его во всем графстве не сумел бы устроить грандиозный фейерверк в Ночь Гая Фокса — праздника по случаю раскрытия заговора против короля Якова I в 1605 году), устроил сногсшибательное празднество в день рождения Дианы, когда той исполнилось семь лет. Он взял напрокат из зоопарка верблюда по кличке Берт, и дети в полном восторге катались на нем весь вечер.

Перед Рождеством родители старались перещеголять друг друга в щедрости. Чарльзу и Диане вручался каталог знаменитого игрушечного магазина Хэмлиз, что на Риджент-Стрит: им предстояло выбрать подарки, которые должен принести Дед Мороз. Наступало Рождество, и, как по мановению волшебной палочки, их мечты обретали реальность, а оставленные около кроваток чулки едва не лопались от всякой всячины. «Чересчур большое внимание материальным вещам», — замечает по этому поводу Чарльз. Один из подарков поставил Диану перед мучительным выбором. Это было, пожалуй, самое суровое испытание ее детства. В 1969 году Диана была приглашена на бракосочетание ее кузины Элизабет Уэйк-Уокер и Энтони Дакуорт-Чэда. По этому случаю отец купил ей прелестное голубое платье, а мать — не менее прелестное зеленое. «Я уже не помню теперь, в каком именно платье я была на церемонии, но хорошо помню, как больно было выбирать: ведь это означало оказать предпочтение одному из родителей», — говорит Диана.

К концу недели обстановка накалялась. Каждую субботу Чарльз и Диана в сопровождении бонны садились в поезд Норфолк — Лондон. На вокзале Ливерпуль-Стрит их встречала мать, и они ехали в Белгравиа. Там каждую неделю разыгрывалась одна и та же сцена: мать заливалась слезами и на вопрос детей «Почему ты плачешь, мамочка?» неизменно отвечала: «Я не хочу, чтобы вы завтра уезжали отсюда!» Дети не знали, как реагировать, и невольно чувствовали себя виноватыми. Так же напряженно проходили праздничные дни, которые приходилось делить между родителями.

В 1969 году в жизнь детей на правах законного супруга матери вошел Питер Шанд-Кид, и это несколько разрядило атмосферу. Они познакомились с отчимом на вокзале Ливерпуль-Стрит во время очередного субботнего визита к матери. Красивый, элегантный мужчина с обаятельной улыбкой — он сразу же расположил к себе детей, тем более что мать сообщила им, что накануне утром они поженились.

Питер был богат (свое состояние он приумножил, занимаясь фамильным бизнесом — производством обоев), щедр и прост в общении — лучшего отчима не пожелаешь. После свадьбы супруги некоторое время жили в Букингемшире, а затем перебрались в скромный загородный дом, носивший название Эплшор, на берегу моря в западном Суссексе. Когда дети приезжали к матери в Эплшор, Питер часто брал их с собой кататься на яхте. Именно тогда Чарльз получил прозвище Адмирал: он любил щеголять в морской фуражке Питера, который в свое время служил в ВМС Великобритании. Диану Питер прозвал Герцогиней — близкие друзья зовут ее так и по сей день. Интересно высказывание Чарльза: «Почему Диана не выросла «кисейной барышней»? Да потому, что в доме нашей матери не было чопорного дворецкого и прочих аристократических излишеств. Там все было, как у всех, как у нормальных людей. Мы регулярно проводили половину каникул в доме матери и таким образом значительную часть времени жили в более простой и естественной обстановке, нежели обычно».

В 1972 году Шанд-Киды приобрели имение в 1000 акров на острове Сейле в Аргайллшире — миссис Шанд-Кид живет там и теперь. Приезжая к матери на каникулы, дети целыми днями удили рыбу, охотились за омарами, ходили под парусами, словно заправские моряки. В хорошую погоду жарили на костре мясо прямо на берегу. У Дианы там был даже свой собственный шотландский пони по кличке Суфле.

Любовь к верховой езде стоила ей травмы руки, и с тех пор Диана неохотно садилась на лошадь. Это случилось так: она каталась на своем пони Ромилли в Сандрингемском парке и вылетела из седла, когда лошадь резко остановилась. Несмотря на сильную боль, не было никаких признаков перелома, и спустя два дня Диана уехала в Швейцарию кататься на горных лыжах. Боли в руке продолжали ее беспокоить, так что пришлось сделать рентген в местной клинике. Рентгеновский снимок показал, что гибкая детская кость не сломалась, а погнулась — это часто случается с детьми. Врач наложил гипс, и все обошлось без осложнений, однако, когда Диана после этого происшествия попыталась опять прокатиться верхом, ей пришлось отказаться от этой затеи: не выдержали нервы. Став взрослой, Диана иногда ездит верхом, но все же предпочитает поддерживать форму, занимаясь другими видами спорта: плаванием или теннисом, тем более что теперь живет в центре Лондона, где нет таких условий для конного спорта как в сельской местности.

Диана с детства хорошо плавала и любила танцевать. Эти навыки пришлись весьма кстати когда отец перевел ее в другую школу — Ридлсворт-Холл, которая находилась довольно далеко от Парк-Хауза (в двух часах езды на автомобиле). Со временем она полюбила эту школу, где все делалось для того, что бы 120 воспитанниц чувствовали себя как дома. Но пришло потом, а по началу она восприняла эту новость в штыки. Ей было девять лет, и она не могла понять, за что такое наказание. Повинуясь неосознанному материнскому инстинкту, Диана, как могла, заботилась об отце, стараясь помочь ему залечить глубокую душевную рану. И вот ее любовь и заботы отвергнуты: отец отсылает Диану с Чарльзом далеко от родительского дома, в чужой, не знакомый мир. Девочка упрекала отца: «Если бы ты меня любил, не отправил бы туда!» — а тот в который раз терпеливо объяснял, что лучшей школы не найти: и балет, и плавание, и даже имеется зооуголок, где будет жить ее любимая морская свинка по кличке Орешек. Этот самый Орешек в свое время занял первое место среди морских свинок на выставке в Сандрингеме, а в новой школе ему предстоит завоевать специальный приз на конкурсе домашних животных.