Танцовщица Гора

— Есть другой, мало чем отличающийся от того, и который до сих пор существует, — сказал он.

— Это абсурд, — сказала я.

— Я видел его, — усмехнулся мужчина.

— Книга — вот здесь, — указала я, — на нижней полке.

Я дрожала. Я была напугана до дрожи в коленях.

— Достаньте её, — велел он.

Чтобы достать книгу, мне пришлось встать на колени. Я вытянула книгу и подняла глаза на него. Я стояла перед ним на коленях!

— Откройте, — приказал мужчина.

Я подчинилась. Книга открылась на странице заложенной сложенным пополам листом бумаги. Автоматически я развернула лист. На нём была что-то написано.

— Читайте, — услышала я приказ мужчины.

— Я — рабыня, — прочитала я, и удивлённо подняла голову.

Но увидела лишь удаляющуюся спину моего собеседника. Я склонилась, как была на коленях, почти до пола, сжав в кулаке лист бумаги. Голова закружилась, накатила слабость. Когда я снова подняла глаза, в проходе уже было пусто. Он ушёл. В голове был только один вопрос, вернётся ли он за мной. Затем, внезапно меня охватил страх, мне стало дурно, и я поспешила в женскую комнату.

3. Библиотека

Я закрепила колокольчики на лодыжке.

Зал библиотеки был погружён в полумрак, стрелки на часах показывали половину одиннадцатого. Мы закрылись больше часа назад.

С того случая в проходе между стеллажами, связанного со словарём Харпера, которым я была так напугана, прошло уже больше трёх месяцев. Я имею в виду тот случай, когда я оказалась в ногах мужчины. Конечно, тогда я встала на колени просто затем, чтобы вытащить книгу. Всё же я работала библиотекарем. Я всего лишь выполняла свою работу. Кажется, я тогда ещё вслух, перед ним, призналась, что была рабыней. Конечно, это было всего лишь абсурдное толкование того, что произошло. Ведь я тогда просто прочитала фразу, написанную на листке бумаги, который был заложен между страниц в книге. Всего лишь!

Я забрала тот злополучный листок домой, а на следующий день, после бессонной беспокойной ночи, после долгих часов страха, страданий и колебаний, внезапно задрожавшими руками, сожгла его. Возможно, таким образом, я надеялась отвести это от себя, но сама-то я понимала, что дело сделано, слова сказаны, и они имели своё значение, именно то, которое они имели в тот раз, и уже неважно то, что теперь я могла бы страстно желать придать иной смысл им и тому мужчине. То, что бумага была сожжена, не могло уничтожить того, что теперь было расшифровано в реальности мира. Случившееся, как легко было бы предположить, необычайно встревожило меня. В течение последующих дней оно дамокловым мечом висело надо мной, угнетая моё сознание, преследуя меня. К счастью, спустя некоторое время, постепенно начав понимать, насколько глупыми были мои страхи, я, наконец, смогла снова уделить своё внимание к более насущным моментам моей жизни, моим обязанностям в библиотеке, чтению книг, шоппингу и тому подобным немаловажным делам наполнявшим жизнь современной женщины. Но надо признать, что время от времени, страхи и тревоги рождённые тем случаем, вдруг, ни с того ни с сего, всплывали из глубин сознания, захлёстывая меня, но в целом, казалось, мне удалось забыть об этом. Я решила, что рациональнее всего было извергнуть случившееся из своей памяти. Всё это было глупостью. Временами, я даже задавалась вопросом, произошло ли это на самом деле, или это было плодом моего воображения. Но иногда в моей памяти всплывали глаза того мужчины. Возможно, тем, что в этом человеке больше всего меня впечатлило, помимо его размеров, явно видимых энергии и силы, это конечно были его глаза. Они не походили на глаза мужчин, которых я знала. В них невероятный ум, соседствовал с необузданной дикостью и бескомпромиссной свирепостью. В этих глазах, в том жёстком пристальном взгляде, я так и не смогла рассмотреть хоть каплю запретов, колебаний, оговорок или чувства вины. У меня создалось впечатление, что он был тем видом мужчины, причём единственным представителем своего пола, которого мне удалось встретить, кто мог бы сделать всё, что ему захотелось, взять всё, что ему бы понравилось. Он, как мне показалось, подобно льву нёс в себе право на власть. Я не сомневался, что для меня он мог быть только господином, причём полностью. Однако, было одно безусловное последствие или осадок того происшествия. Наверное, именно оно послужило, в некотором роде, причиной принятия мною решения, сделать нечто, что, если не для других женщин, то, по крайней мере, для меня, потребовало большой храбрости. Я решила брать уроки танцев. К тому моменту, уже в течение многих месяцев, с той невероятной ночи, как я увидела свой танец в зеркале, я, так или иначе обыгрывала эту идею, воображала и фантазировала на эту тему. Я почти умирала, наводя справки по телефону об этих танцах, и не раз, внезапно покраснев, как мне думается от стыда, бросала телефонную трубку, так и не решившись представиться. Конечно же, меня не интересовали такие виды танца, как балет или чечётка. Я заинтересовалась тем танцем, который был куда фундаментальнее и гораздо женственнее. Танец, который меня так заинтриговал, и это, несомненно, было причиной моей робости, моих колебаний и страхов, обычно называют восточным танцем, или, если хотите, то можно сказать прямо — танцем живота. На моё счастье, к телефону всегда подходили женщины. Не уверена, что у меня хватило бы смелости говорить на эту тему с мужчиной. Как и большинство современных женщин, я была заинтересована в том, чтобы скрывать свои сексуальные потребности. Сама мысль о том, что кто-то об этом узнает, приводила меня в дикое смущение. Какая женщина посмела бы показать мужчине, что ей хочется двигаться, что она осмелилась бы двигаться, перед ним или любым другим представителем его пола в столь красивой и возбуждающей манере, в манере, от которой он мог бы просто обезуметь от страсти, от желания её, в манере, которая показала бы им, что у неё, также имеются сильные сексуальные потребности, выраженные в её танце, которым она представляет и показывает себя, стремясь понравиться им, и продемонстрировать, что она хотела бы эти потребности удовлетворить? Конечно же, ни одна порядочная женщина. Только презренная, чувственная шлюха, беспомощная пленница её недостойных и низких страстей. В конце концов, я снова позвонила первой женщине, той, в самом начале разговора с которой, несколько дней назад, я повесила трубку.

— Вы занимались танцем живота прежде? — поинтересовалась она.

— Честно говоря, нет, — призналась я.

— То есть, Вы — новичок? — уточнила женщина на том конце провода.

— Да, — ответила я.

В действительности, я даже не думала об этом прежде, но оказалось, что у этого вида танцев существуют разные уровни. Признаться, меня это заинтриговало.

— Я рассматриваю это, как хорошие упражнения, — заявила я.

— Я понимаю, — сказала моя собеседница. — Новые группы начинают занятия с понедельника, есть сеансы днём и вечером. Вам это интересно?

— Да, — выдохнула я.

Это признание, как мне кажется, оказало мне хорошую услугу. Я публично заявила о своём интересе к подобным вещам. Так или иначе, но это раскрепостило меня, заставило смотреть на вещи намного проще. Раз уж сделав такое признание, я потеряла свой статус, то теперь он уже всё равно потерян, и мне нечего волноваться по этому поводу. И кстати, женщина не казалась удивленной, оскорбленной или шокированной.

— Как Вас зовут? — спросила она.

Я назвала ей свой имя. Я сделала это! И вот, в течение уже почти трёх месяцев, я брала уроки танцев, да ещё и не в одном направлении. Само собой, я держала свой новый род занятий, или моё новое хобби, если хотите, в строжайшей тайне от всех с кем работала в библиотеке, да и от всех кого я знала. Не стоило им знать, что я изучаю восточные танцы. Уж лучше пусть они продолжают думать обо мне просто как о Дорин, их сотруднице, подруге, тихой библиотекарше. Также, не было им никакой необходимости знать, как иногда выглядит их тихоня Дорин, будучи одета вместо спортивного трико и футболки, в шарфы, браслеты и звенящие ожерелья, босиком и с голым животом, а иногда и с обнажёнными бёдрами, мелькающими в прорезях бахромы кружащейся юбки, со сверкающими над вуалью глазами, двигаясь в такт варварской музыке. Думаю, что я была лучшей в своей группе. Моя тренер, та самая с кем я разговаривала по телефону, оказавшаяся просто невероятно прекрасной женщиной, была очень довольна моими успехами. Частенько она уделяла мне дополнительное внимание. Можно сказать, что я была её звездной ученицей. Не раз она приглашала меня на вечеринки, в клубы, и тому подобные мероприятия. Вполне естественно, что она имела связи в такой области. Само собой, я всегда отказывалась.

— Но, Ты же была бы изумительно красива, — попыталась поощрить меня преподавательница. — Поверь мне, тебе самой понравится!

— Нет, — рассмеялась я. — Нет! Нет! Я была бы ужасна!

Насколько мне известно, многие из остальных девушек, на её предложение ответили согласием. Кое-кто из них, я думаю, были великолепны. Вообще, как мне кажется, любая женщина танцующая такой танец, просто не может не выглядеть замечательно. Однако, сама я ни за что, не смогла бы, набраться храбрости, чтобы танцевать перед публикой. Даже, сама мысль, что кто-то может увидеть меня танцующей подобным образом, приводила меня в смущение. Кстати, мои занятия танцами, независимо от того, что было моими побуждениями, имели дополнительные, очень положительные последствия. Я вдруг заметила, что моя фигура стала куда стройней и гибче чем прежде, а всё моё тело наполнилось жизненной энергией. Также, было кое-что ещё вызванное танцем внутри меня, некие изменения, которые я сама не смогла бы точно описать. Возможно, это помогло лучше почувствовать свою женственность. Конечно, временами на меня накатывала непонятная тоска. Мне казалось, что моей женственности чего-то не хватает. Как будто она была только частью чего-то целого, прекрасной частью чего-то, что мне было не доступно.

— Поверь, тебе здорово бы помогло, если бы Ты выступила, — заметила мне моя тренер. — Ты себе этого даже представить не сможешь, пока не выступишь.

— Я боюсь выступать перед публикой, — честно призналась я.

— Почему же? — спросила она, но я лишь опустила голову, не желая говорить, и тренер продолжила: — Ты боишься, что там будут мужчины?

— Да, — кивнула я, на мгновение, подняв на неё глаза.

— Ты действительно, думаешь, что эти танцы предназначены для женщин? — усмехнулась она. — Ты, правда, думаешь, что их назначение в этом?

— Пожалуйста, — попыталась протестовать я.

— И что ни один мужчина, я имею в виду настоящего мужчину, — продолжила женщина, — увидев тебя полуголый, прикрытую только одними монистами и прозрачными покрывалами, не захотел бы заковать тебя в цепи и владеть тобой?

Я пораженно уставилась на неё.

— Я вижу, что подобные мысли тебе не в новинку, — улыбнулась преподавательница, поймав мой поражённый взгляд. — Уверена, что так оно и есть.

Откуда она могла узнать о том, что у меня посещали такие мысли? Нежели, этот вопрос возникал и у неё, коль скоро она тоже была женщиной? Мне сразу же вспомнилось то, что произошло вчера вечером во время занятий. В зале нас было двадцать, одетых кто в спортивный костюм, кто в покрывала, и танцевавших в такт музыке доносившейся из магнитофона. Как вдруг.

— Что с вами случилось? — презрительно крикнула наша наставница. — Сегодня вы танцуете как свободные женщины. Вы должны делать это лучше. Вы должны танцевать как рабыни.

— Как рабыни, — эхом повторила я за ней.

— Да, — кивнула она. — Продолжайте танцевать, вы все!

Некоторое время она наблюдала за нами.

— Уже лучше. Теперь гораздо лучше, — похвалила женщина, пройдя между рядами танцующих, и встав передо мной, находившейся в первом ряду. — Продолжай танцевать, Дорин.

В тот момент я почему-то, испугалась её. Я продолжала танцевать.

— А теперь, Дорин, представь себе, — сказала она мне, — что тебе надо сделать это перед мужчиной. Предположи, здесь присутствует мужчина. Сильный мужчина. Ты перед ним. Танцуй! Вот! Хорошо! Хорошо!

Я сделала вывод, что, должно быть, в тот момент действительно хорошо танцевала.

— Хорошо, — похвалила она. — Очень хорошо. Просто замечательно. Теперь Ты танцуешь как рабыня.

— Я не рабыня, — запротестовала я.

— Все мы — рабыни, — отмахнулась наставница и отошла от меня.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, я закрепила алый пояс на животе, а затем отрегулировала его на месте. Потом, просунув большие пальцы под пояс, провела ими в стороны, разглаживая складки юбки. Талия у меня узкая с соблазнительно широкими бедрами, по крайней мере, мне на это хотелось надеяться. Как и у большинства женщин, груди у меня среднего размера. Ноги — коротковатые, но отличной формы, на мой взгляд, превосходные для танцовщицы, по крайней мере, танцовщицы практикующей восточные танцы. Я надела браслеты на предплечья и плечи, закрепила колокольчики на левой лодыжке, и позолоченный ножной браслет на правой. На шею я накинула сразу пять ниток бус. Как мне казалось, именно таким изобилием блеска сильные мужчины могли бы украсить своих женщин. Я полюбовалась на своё отражение в зеркале, висевшем на стене женской комнаты библиотеки. Каким забавным и каким абсурдным показалось мне заявление моей наставницы о том, что мы были рабынями

Я была готова и, выключив свет в женской комнате, вышла в широкий проход между внутренней стеной, за которой находились туалеты и часть детского отделения, и центральным проходом между полками в западной части библиотеки. Одна из дверей в детское отделение оказалась слева от меня, а стол информации справа. Иногда я работала за ним. На мгновение я замерла перед широким проходом. В центральном зале библиотеки было довольно темно. Я двинулась вправо, вдоль по широкому проходу по направлению к открытому пространству в центре зала, где как раз и располагался стол информации, а потом повернула налево к картотеке. Сначала по правую руку от меня оказались шкафы с регистрационными карточками, затем ряд копировальных машин. На одном из столов неподалёку от картотеки стоял оставленный мною маленький магнитофон и коробка с кассетами. Это были записи музыки подходящей для восточных танцев. Я приобрела их уже давно, и часто использовала их для самостоятельных занятий. Также, время от времени, я приходила в библиотеку и танцевала здесь, само собой после закрытия, когда в помещении никого не было. Сама себе я старалась объяснить это тем, что моя квартира для таких целей была слишком мала. В библиотеку я попадала через вход для персонала, со стороны автостоянки. Надо признать, что мне нравилось танцевать здесь. И честно говоря, я не думаю, что в действительности, всё было просто в размерах зала. Возможно, мне нравилось танцевать именно там, где я работала, я не могу сказать этого наверняка. А может быть, мне доставлял удовольствие известный только мне одной контраст между тихоней Дорин, простой библиотекаршей, и другой Дорин, тайной Дорин прячущейся в моём сердце, танцовщицей, если не сказать хуже. Кроме того, не менее значимо, ценно и почти символично, а возможно даже дерзко было то, что в этом месте, где я работала, месте, обычно заполненном тихим шёпотом и шелестом страниц, уравновешенностью и умственным трудом, в этом месте я танцевала как женщина. Нет, мне кажется, что в действительности это был не только и не столько вопрос пространства. Представляю, как были бы поражены мои коллеги, увидь они свою скромницу Дорин, полуголую, прикрытую лишь лёгкими покрывалами, колокольчиками и бусами, танцующую здесь босиком, почти, как если бы она была бы рабыней! Таким образом, здесь, в этом уединённом прекрасном месте, я устраивала свои тайные шоу, представления, которые я собиралась держать в строжайшем секрете от всего остального мира, представления, которые я никогда не позволю кому-либо посмотреть, здесь, где никто никогда не только не узнал бы, но даже и не заподозрил бы о них, где я была полностью наедине сама с собой, и где я была в полной безопасности.

Я начала разминку, прогревая и подготавливая мышцы. Делала я это старательно, но осторожно. Ведь танцовщица не может просто взять и начать танцевать. Это может быть опасно. Начинать следует с разминки, точно также как это делают спортсмены. Мою разминку сопровождал тихий мелодичный звон монист закреплённых на моей юбке. Им вторили крохотные колокольчики с ремешка трижды опоясывавшего мою левую лодыжку. Я чувствовала, что мужчины, будут с большим удовольствием смотреть на женщину в украшениях, возможно даже на ту, что столь скандально увешена колокольчиками.

Я подошла к столу, на котором покоился мой магнитофон. Я был возбуждена, впрочем, как обычно, такие эмоции всегда охватывали меня, перед тем как начать танцевать. Я взяла одну из кассет, но тут же отложила её в сторону, выбрав другую, ту под которую я должна танцевать сегодня.

Кажется, мужчины всегда, по крайней мере, с тех пор как я достигла возраста половой зрелости, тревожили, интересовали и привлекали меня гораздо больше, чем это должно было бы быть для настоящей современной женщины. Они всегда казались мне намного важнее, чем это предполагалось правилами приличия. Меня учили, что они были всего лишь людьми мужского пола. Но даже в этом случае, они были мужчинами, даже если это было всем, чем они были. Я никогда не могла заставить себя думать о них, просто как об объектах. Лично мне они всегда казались гораздо значительней и важнее, чем просто особи иного пола, даже те мужчины, с которыми я была знакома. Несмотря на всю их трусость и слабость, они всё ещё казались мне мужчинами, или, по крайней мере, намёком на мужчин. Помимо этого, после произошедшего со мной той далёкой ночью, в моей спальне, когда я открыла свою истинную сущность, хотя с тех пор я это достаточно часто отрицала, мой интерес к ним только усилился и углубился. После моего признания самой себе сделанного стоя на коленях в полутьме перед моим туалетным столиком, мой интерес к противоположному полу внезапно стал тысячекратно более реальным и пугающим. И я думаю, мои занятия танцами ещё сильнее подогрели интерес, мою чувственность и моё понимание их. Не думаю, что это был просто результат скромного снижения веса, связанного с моими упражнениями, и как следствие, значительное улучшение фигуры, помогшее мне повысить самооценку, что для женщины не менее важно, чем для мужчины, или просто занятия танцами стимулировали мое кровообращение, мой тонус и общее состояние здоровья, хотя, надо признать, что, для женщины трудно быть здоровой, действительно здоровой, и не интересоваться противоположным полом, но, на мой взгляд, действительно важным, или даже необыкновенно важным был характер самого танца. В таком танце женщина познаёт изумительные, глубокие, взаимодополняющие части своей сексуальности, что она, совершенно точно женщина, красивая и желанная, и что глядящие на неё сияющими от страсти глазами сильные и властные мужчины получают удовольствие, и что они отличаются от неё, и что она, согласно закону природы, самка их вида, принадлежит им. Таким образом, для неё, исполняющей этот танец, невозможно не заинтересоваться, глубоко, остро и восторженно, противоположным полом.

Неужели мы, правда, принадлежим им, спросила я себя. Нет, засмеявшись, ответила самой себе. Нет, конечно, нет! Что за глупость!

Я вставил кассету в магнитофон. Мой палец на мгновение завис над кнопкой «Play». Но, что если, это действительно так, вдруг пришло мне в голову. Я пожала плечами. До сих пор мне казалось, что мужчины не хотят нас, или точнее, те мужчины, которых я знала, не хотели нас. Если бы они хотели нас, то почему они нас не брали, и не делали нас своими? Мне всегда было интересно, существуют ли где-либо мужчины иного вида, мужчины, которые могли бы хотеть нас, и взять нас, сделав нас своими. Конечно, нет. Мужчины никогда не сделают этого, они больше не хотят владеть женщинами. Конечно, нет! Нигде! Никогда! Конечно, я знала, что мужчины в тысяче мест, в течение многих тысяч лет, рассматривали женщин, или, по крайней мере, некоторых из них, возможно, неудачниц, тех, кому очень не повезло, так, как им это нравилось, держа их не более чем собак и иное движимое имущество. Как это было ужасно, подумалось мне. Но конечно мужчины, такие как те больше не существуют, и моя непонятная тоска по ним, страстная отчаянная тоска, в которой я иногда признавалась сама себе, должно быть не больше, чем некий жалкий рудимент минувшей эры. Возможно, это была затёртая, анахроническая наследственная черта, генетический пережиток, в моем случае трагический, более не соответствующий окружающей меня среде. Я часто задавалась вопросом, не родилась ли я не в своё время. Мне всегда казалось, что женщина, такая как я, возможно, куда лучше чувствовала бы себя в Фивах, Риме, или Дамаске. Но я находилась в настоящем, в сегодняшней реальности. Но разве не могло случиться так, что где-нибудь мог бы найтись некто, кто ответил бы на мою тоску, на мой голод и плач? Почему вышло так, что я вынуждена кричать в темноте, если нигде вокруг нет никого, кто мог бы услышать мой крик? Радуйся, что их нет, маленькая дурочка, бросила я сама себе. Конечно, нет, заверила я себя. Насколько ужасающей стала бы моя жизнь, исполнись мои мечты. Наконец, я решила, что хватить рефлексии, пора танцевать. Но в памяти вновь всплыла сцена с мужчиной в проходе между стеллажами, которая произошла около трёх месяцев назад. Он ещё тогда интересовался «Словарём классических древностей» Харпера, и рассказывал мне о мире похожем на давно ушедшее прошлое, мире, в котором, по его словам, таких женщин, как я покупают и продают в качестве рабынь. Я торопливо выбросила эту мысль из головы. Но как скрыть от себя другую причину, по которой я приехала танцевать именно в библиотеку, ту причину, в которой я даже самой себе редко решалась признаться. Ведь именно здесь, в этом самом месте, там слева от меня, я, стоя на коленях перед мужчиной, в полный голос проговорила: «Я — рабыня». Теперь я собиралась здесь танцевать. Мне показалось, что это будет приятная фантазия, что я выпускаю из себя нечто озорное, представляя, что я действительно рабыня в таком мире, и что я танцую перед своими владельцами. О, будь это так, я танцевала бы просто замечательно! Причём те владельцы, перед которыми я танцевала в своих мечтах, конечно, когда они там фигурировали, ничего общего не имели с мужчинами Земли, или, по крайней мере, теми их них кого я знала. Нет, они сильно отличались от них. Они были совершенно другими! Они должны были быть таким, что перед ними любая девушка изо всех сил, возможно даже опасаясь за свою жизнь, стремилась бы танцевать превосходно и максимально реалистично, отчаянно надеясь, чтобы её сочли приятной или хотя бы приемлемой. Они были бы настоящими мужчинами, её владельцами.

Наконец, я нажала на кнопку магнитофона и, под зазвучавшую в полутёмном зале библиотеки восточную мелодию, чувствуя босыми ногами грубый ворс тонкого затоптанного ковра, начала свой танец, сопровождаемый мягким перезвоном колокольчиков, привязанных к моей лодыжке.

На некоторое время я потерялась в своих эмоциях. Я танцевала, или вернее, согласно моим планам пробовала танцевать, как если бы я была простой рабыней, переполненной потребностями и страхом, перед теми, кто владел ею, её телом, её жизнью и смертью, перед её владельцами.

Вдруг из моей груди вырвался поражённый крик. В звоне колокольчиков и водовороте юбки я замерла как вкопанная. Потом, прижав руки ко рту, я шарахнулась назад.

— Кто здесь? — выкрикнула я, обращаясь к мрачной фигуре, появившейся из тени стеллажа, стоявшего в нескольких шагах от меня.

Я рефлекторно прикрыла руками грудь. До меня внезапно дошло, сколь неприлично я выгляжу, босая, с колокольчиками на одной лодыжке и браслетами на другой, мелькающими в разрезах юбки голыми бёдрами, неприкрытым животом и обнаженными руками и плечами. Да ещё эти варварские бусы на моей шее! Моя грудь, прикрытая лишь алым бюстгальтером, тяжело поднималась и опускалась. То ли из-за физических упражнений, то ли от испуга, охватившего меня, вдруг стало тяжело дышать. Наконец, я выставила руки перед собой, как если бы пытаясь отстраниться от этой крупной тёмной фигуры, и отступила назад ещё на пару шагов.

— Кто Вы? — крикнула я снова.

— Уж не собираешься ли Ты играть со мной в игры? — поинтересовался странно знакомый насмешливый мужской голос.

— Что вам здесь нужно!

— Неужели так трудно догадаться?

— Библиотека закрыта, вам нечего здесь делать, — сказал я. — Уходите!

— Как раз таки мне здесь есть чем заняться, — усмехнулся незнакомец. — Мы здесь по делу

Я испуганно осмотрелась, и новый крик помимо моей воли вырвался из моей груди. Справа стоял другой мужчина. Из тени слева и позади меня появился ещё один! Тот, что был по правую руку от меня, спокойно нажал на кнопку магнитофона, и в зале стало тихо.

Я на секунду замерла, пытаясь собрать свои разбегающиеся мысли, а потом, звеня колокольчиками, и путаясь в развевающейся юбке, внезапно бросилась между мужчинами, тем, что был передо мной и его товарищем справа от меня. Пробежав между столами и стеллажами и краем глаза отметив, что один из мужчин, кажется тот, что был справа, последовал за мной, я сбежала вниз по лестнице на нижний уровень и бросилась к чёрному ходу. Каждое моё движение сопровождалось предательским звоном колокольчиков.

Несмотря на мои дикие рывки, тяжёлая дверь даже не шелохнулась. В пору было впадать в отчаяние. Я готова была, не задумываясь о последствиях, выскочить на ночную улицу, в том виде, в котором только что танцевала. Но дверь не сдвинулась с места. Более того, я обратила внимание, что ручка оказалась тёплой. Такими же тёплыми но ощупь были и области вокруг петель. У меня перехватило дыхание. Дверь была заварена! Её не просто заперли. Замок и петли были расплавлены! Эта дверь оказалась для меня бесполезной. Тут сзади послышались тяжёлые шаги. По той лестнице, по которой я попала сюда, неторопливо спускался один из мужчин. У меня остался только один путь отсюда, снова вверх по другой лестнице, на основной уровень, в главный зал библиотеки. У меня ещё теплилась надежда проскочить к главному входу. Тщетно. Там уже стоял тот из них, кого я увидела первым. Он, насмешливо глядя на меня, демонстративно прятал в карман какой-то небольшой предмет. Всё, у меня не осталось сомнений, что и эта дверь теперь запечатана тем же способом, что и предыдущая! Причём, что-то мне подсказывало, что сами они смогут легко открыть дверь, возможно, с помощью того же прибора. Они владели технологией, о которой я не то что не знала, но даже и представить себе не могла её существования, и это напугало меня ещё больше. Повернувшись на месте, рванулась назад, снова к тому месту зала, где я впервые столкнулась с незнакомцами. Когда стол возврата литературы оказался по левую руку от меня, а стол информации впереди и справа, а резко повернула влево и побежала вдоль широкого прохода между рядом стеллажей и туалетами. Боже, в конце этого прохода стоял мужчина. Возможно, это был тот же самый, кто сразу начал преследовать меня. Следующим порывом было запереться в дамской комнате, но дверь, криво свисавшая с одной петли, не оставила мне надежды. Я даже не слышала, как её сломали. Похоже, снова результат использования их загадочного прибора, способного плавить металл. И эта дверь оказалась бесполезной! Там теперь не спрячешься! Я вскрикнула от досады. Впрочем, в моей голове тут же мелькнула мысль, что спрячься я там, и я сама бы залезла в ловушку и захлопнула дверку. Что им стоило открыть эту дверь? Думаю, не сложнее, чем закрыть или открыть все остальные. Тогда зачем они установили эту дверь криво подвешенной? У меня появилось нехорошее предчувствие, что возможно, так они просто сообщают мне, что для меня здесь нет ни единого шанса спастись, и никакого места, чтобы спрятаться. Похоже, их это развлекает! Был в этой сломанной двери и некий символизм. В моей культуре мужчины не могут войти в дамскую комнату. Это место и его окрестности — табу для мужчин. Это было место, куда женщины могли пойти и чувствовать себя защищёнными. Но теперь, это выглядело так, что меня лишили даже этой иллюзорной безопасности, этого жалкого надуманного соглашения, якобы способного дать мне убежище. Мне негде было спрятаться! Мне не оставили места, где я могла бы быть в безопасности! Мне вдруг пришло в голову, что эти мужчины прибыли из местности, где, возможно, ни одна женщина, или ни одна женщин определенного сорта, не могла быть полностью в безопасности. В голове билась пугающая мысль, что они могли происходить из тех мест, где они имели право следовать за женщиной, или женщиной определённого сорта, куда угодно. Я рванулась прочь, по широкому проходу обратно к столу информации. Стоп. Я внезапно остановилась в конце коридора, чуть было не вылетев в главный зал. Проклятые колокольчики своим звоном выдавали каждое моё движение. Я вдруг испугалась, что мчась сломя голову, сама брошу себя в руки одного из мужчин. Я бросила дикий взгляд через плечо. Преследователь приближался. Я метнулась направо, снова к главной двери библиотеки. Во мне теплилась надежда, что первый мужчина, тот, кого я увидела первым, и которого я уже знала, больше не блокирует их! Напрасная надежда, он всё ещё стоял там! Вскрикнув от досады, я бросилась через открытое пространство, мимо стола информации и конторки, мимо отдела периодики, в читальный зал. Там имелась ещё одна дверь, выходившая на озеро. Бесполезно, и эта дверь оказалась запечатана. В отчаянии, я попыталась поднять одно из небольших кресел, рассчитывая разбить им одно из высоких узких окон. Но даже это кресло оказалось слишком тяжелым для меня. А преследователь был уже совсем близко, практически за моей спиной. Даже если бы я подняла кресло, он достиг бы меня раньше, чем я додралась бы до окна. Бежать! Назад, снова в главный зал библиотеки. Они не никуда не спешили. Им ничего не стоило догнать меня сразу, но кажется, они сами давали мне возможность побегать, возможно, тем самым, предоставляя мне шанс научиться, научиться как женщине, что это такое — бегать от мужчин. Я быстро пересекла открытое пространство в центральной части библиотеки и, добравшись до железной лестницы, взлетела по ней на верхний уровень, где у нас был отдел биографий и беллетристики. Краем сознания отметила странные ощущения, возникшие в моих босых ступнях, пробежавших по железной поверхности. Интересно, поднимался ли здесь кто-либо когда-либо босиком? Подозреваю, что нет. Возможно, рифленая поверхность ступеней, также почувствовала себя странно, когда по неё прошлёпали мои босые ноги. Остальной пол верхнего уровня был застелен коврами. Забежав в один из проходов между стеллажами, я замерла и прислушалась. Мужчина медленно поднимался следом за мной. Я вздрогнула, лодыжка дёрнулась, совсем немного, но достаточно, чтобы тихий звон колокольчиков выдал меня. Они узнали, где я нахожусь! Бежать! Снова. Вскрикнув от досады, я бросилась дальше, абсурдно, испуганно, дико, несчастно, заливаясь слезами, извещая преследователей о каждом своём шаге заливистым перезвоном колокольчиков. На сей раз, я затаилась в дальнем конце самого дальнего от главного прохода узкого бокового коридора между стеллажами. Я надеялась, что оказалась как можно дальше от того места, где, как мне казалось, находился мужчина. Там я присела, и начала лихорадочно возился с узлом на шнурке с колокольчиками. Ничего у меня не получилось. Слишком темно было в проходе. Да даже будь здесь светло, всё равно понадобилось бы изрядно времени, чтобы избавиться от шнурка. Я слишком хорошо его завязала, подумала я с горечью. Я сама затянула этот узел. Тогда мне показалось, что я поступаю верно. Ведь я собиралась играть роль рабыни, которая знает, что её колокольчики должны плотно сидеть на ней. Во-первых, по психологическим причинам, она знает, кем она является, и ощущает весь эротический и оскорбительный смысл этих колокольчиков, и то, что она помечена ими подобно домашнему животному. А во-вторых, да и в-третьих тоже, конечно, по чисто механическим причинам, чтобы они отзывались на каждое её малейшее движение, даже при самых медленных и лёгких па её танца, и в то же время не развязаться и не слететь даже при самых резких и быстрых движениях, когда темп внезапно возрастает.

Я всхлипнула. Я не смогла освободиться от колокольчиков. Даже сейчас, отзываясь на мои тщетные попытки, они издавали свои тихие предательские звуки. Тогда я попыталась замереть. Я обеими руками прижала их к ноге, пытаясь держать их и мою лодыжку абсолютно неподвижно. Но я тяжело дышала. Я ничего не могла поделать с собой. Слезы катились по моим щекам. Сейчас именно мое дыхание, и ничто иное, выдавало меня. На любое даже самое осторожное движение моего тела, даже дыхание, колокольчики отзывались тихим звоном. Я напряжённо всматривалась вдоль прохода. Вскоре, к моему отчаянию, в начале прохода, выросла, казавшаяся в темноте необыкновенно высокой и страшной, фигура моего преследователя, смотревшего на меня сверху вниз. Это опять был тот самый из них, который так спокойно, стойко, но неотступно следовал за мной сначала на нижний уровень, потом по другой лестнице снова наверх, в широкий коридор между стеллажами и туалетами, потом через открытое пространство главного зала в район главного входа и наконец, сюда вверх по лестнице. Подскочив на ноги, больше не заботясь о колокольчиках, метнулась прочь от него, воспользовавшись узким зазором между ограждающими перилами верхнего уровня и полками. В западной части верхнего уровня была вторая лестница, ведущая вниз, на главный уровень. Там никого не было, и я сбежала вниз, прошлёпав по ступенькам. От лестницы я бросилась, петляя между столами и стеллажами в западной части главного зала, где мы держали большинство наших справочных материалов. До меня донеслись мужские шаги. Преследователь, шёл вниз по железной лестнице вслед за мной. Я поспешила заскочить в один из проходов между стеллажами заполненными справочной литературой. Там, в коридоре я присела на корточки и замерла, обратившись в слух. Бесполезно. Он вошёл в проход. С криком отчаяния я вскочила и, звеня колокольчиками, добежав до конца прохода, повернула в промежуток между полками и стеной, выскочила в проход, и … попалась! Скорее всего, он уже ждал меня на этом самом месте. Его руки сомкнулись на моих плечах. Он держал меня, как ребёнка, совершенно беспомощную. Не схвати он меня, и я, неспособная остановиться, буквально врезалась бы в него. Наверное, со стороны могла показаться, что я сама бросилась в его руки. Он слегка отодвинул меня от себя, и теперь держал перед собой. Я чувствовала себя совершенно беспомощно, с плечами, зажатыми в его подобных железу, руках. Да, это был он, тот самый незнакомец, с которым я столкнулась около трёх месяцев назад в этой библиотеке, более того, именно в этом проходе, и даже на том же самом месте этого прохода, что и в прошлый, так озадачивший и напугавший меня раз. И тот же «Словарь Классических древностей» Харпера, вон он стоит на прежнем месте. Я узнала его ещё несколько минут назад, почти сразу, перед тем, как в ужасе начать своё безнадёжное бегство. Я узнал его даже прежде, чем он заговорил. Моё женское сердце, совершенно точно узнало его, даже, несмотря на полумрак, царивший в библиотеке. Я испугалась его до дрожи в коленях в первый раз. И вот теперь я была в его руках. Он немного приподнял меня перед собой, настолько легко, словно я была ребёнком. И я беспомощно повисла в его руках, лишь кончиками пальцев ног едва-едва касаясь ковра. Мужчина сверлил меня взглядом, вглядываясь в глубину моих глаз. Его руки до боли вцепились в мои плечи. Я задрожала, и отвернула голову, не в силах выдержать его пристального взгляда. Я была напугана почти до полуобморочного состояния. Он немного опустил меня, так, чтобы я могла стоять. Но я не смогла удержаться, ноги не слушались меня, и подгибались, отказываясь держать мой вес. Я оставалась в вертикальном положении, только потому, что он удерживал меня на весу. Сзади появился второй мужчина, мой преследователь. Тогда первый отпустил мои руки, и я, слабая и испуганная, неспособная ни думать, ни держаться на ногах, просто ркхнкла перед ним на колени.

— Смотри вверх, — приказал мужчина, и я не решилась перечить ему. — Уверен, Ты узнаёшь это место.

— Да, — кивнула я, непроизвольно бросив взгляд направо, где в темноте, стоило мне протянуть руку, и я смогла бы дотронуться до книги, стоявшей на нижней полке, на её законном месте.

Вероятно, с того случая, произошедшего несколько месяцев назад никто больше не заинтересовался «Словарём Классических древностей» Харпера, и он так и простоял на полке этого стеллажа. Я снова подняла глаза на него. Итак, я опять оказалась на том же самом месте и в той же самой позе, где за месяцы до этого, словно совсем в другой реальности уже стояла перед этим мужчиной. Конечно, в тот раз я была услужливой библиотекаршей, послушно исполнявшей требования властного клиента. А ещё тогда был ясный день, и я была полностью и скромно одета. На мне были простые, неброские и достойные предметы одежды, блузка с длинными рукавами, тёмный свитер, простая юбка, тёмные чулки и туфли на низком каблуке. В действительности, это в точности соответствовало дресс-коду библиотеки, недвусмысленно описанному на плакате, висевшем на стене над нашими шкафчиками в раздевалке для сотрудников. Во только теперь всё очень отличалось. В этот раз наша встреча состоялась не в ясный день, а поздним тёмным вечером. Да и всё остальное сильно отличалось. Я была перед ним одна, абсолютно, пугающе одна. Теперь я снова стояла на коленях, но не в блузке, свитере и юбке. В этот раз я стояла на коленях полуобнаженной, в бусах, монистах и шёлке.

— Ты помнишь «Словарь Классических древностей» Харпера? — осведомился мужчина.

— Да, — дрожащим голосов ответила я.

— А Ты помнишь тот лист бумаги, что лежал между страниц этой книги?

— Да, — кивнула я.

— Что там было написано? — спросил он.

— Там было написано: «я — рабыня», — заикаясь ответила я.

— Скажи эти слова, — велел мужчина.

— Я — рабыня, — повторила я.

Тогда он наклонился надо мной и, взяв меня за левую руку, рывком вздёрнул на ноги, и потащил, сначала вдоль по проходу, держа меня у своего бока, потом через открытое пространство главного зала библиотеки, в северную его часть, к столу информации. Лишь там моя рука была освобождена из крепкого и болезненного захвата.

— На колени, — скомандовал он, и я безропотно опустилась коленями на ковёр.

Автоматически, я разгладила юбку на бёдрах, так, чтобы это она привлекательно облегала их. Мужчина улыбнулся, от его взгляда не укрылся мой рефлекторный жест. В смущении я опустила голову.

Третий мужчина, не участвовавший в погоне, стоял здесь же, около одного из столов. Причём на столе перед ним стояла открытая коробка, которой раньше здесь не было.

— Вы видели, как я танцевала? — не поднимая головы, отважилась я задать мучивший меня вопрос.

— Смотри на меня, — приказал он, а когда я подняла голову, он утвердительно кивнул и сказал: — Да, видели.

Я печально склонила голову. Предполагалось, что никто не увидит, как и что я танцую, тем более то, как я танцевала этой ночью!

— Но Ты остановилась, не закончив своего танца, более того, сделала это без разрешения, — напомнил мужчина. — Значит, Ты должна начать свой танец снова и дотанцевать его до конца.

Я снова, на этот раз пораженно уставилась на него.

— И это будет первым разом, когда Ты будешь осознанно танцевать перед мужчинами, — добавил мужчина.

— Откуда Вы знаете, что прежде я никогда не танцевала перед мужчинами? — озадаченно спросила я.

— Ты думаешь, что мы не наблюдали за тобой, — усмехнулся он, — и что мы о тебе ничего не знаем?

— Я не смогу танцевать перед мужчинами, — пробормотала я, на что мужчина только улыбнулся. — Я не буду!

— На ноги, — резко скомандовал он.

Я вскочила не задумываясь. Третий мужчина, стоявший у стола, нажал кнопку на магнитофоне, включив обратную перемотку.