Помоги проекту - поделись книгой:
Незнакомец уселся на траву рядом с дедом и велел ему смотреть внимательно. А посмотреть было действительно на что. Дюжие молодцы с топорами валили огромную сосну. Вот она покачнулась и рухнула с грохотом. Все лесорубы успели отскочить, кроме одного, который споткнулся о корневище и упал. Огромная ветвь обрушилась ему на спину и он потерял сознание.
Остальные лесорубы стали приподнимать сосну, чтобы извлечь пострадавшего из-под нее. Получалось плохо.
И только с помощью подоспевшего Ли (так «молодой старик» велел деду называть себя) им это удалось. Еще тогда деду показалось, что Ли один сдвинул сосну, но ухитрился сделать это так, чтобы остальным показалось, будто они управились сами. Ну, может, незнакомец им и помог, но немного.
Далее как-то само собой получилось, что Ли начал командовать. И было удивительно видеть, как беспрекословно дюжие мужики ему подчинялись. Он велел положить пострадавшего на живот и снять с него рубаху, внимательно посмотрел на него и пробормотал: «Перелом лопатки. Ничего страшного. Нет, двух. Тоже лечится».
Затем Ли сел рядом с больным, положил руки ему на спину, закрыл глаза и расслабился. Рабочие стояли полукругом, молча глядя на эту сцену. Один из них попытался что-то сказать, но его мигом «заткнули» соседи, один из которых прошептал: «Идиот, ты что, не понял,
Юноша к этому времени пришел в себя и было не похоже, будто ему больно.
– Ну как, болит? – спросил Ли.
Юноша с явным удивлением ответил, что боли почти нет, тело, скорее, ноет и слегка онемело. Еще было ощущение движения прохладных струй, временами пробегающих по спине.
– Все, – произнес Ли. – А теперь, – он обратился к деду, – можешь попрыгать у него на спине. – Он пальцем указал на лежащего лесоруба.
Среди лесорубов пронесся неодобрительный гул – где это видано, прыгать на спине у тяжелораненого. Видя, что дед не решается, Ли неожиданно повернулся к юноше.
– Подъем! – заорал он.
От неожиданности и испуга юноша вскочил. Кто-то из лесорубов ахнул. Однако Ли уже держал в руке топор, который немедленно всунул в руки юноше.
– Руби! – повелительно сказал он, указывая на поваленную сосну. Юноша неуверенно сделал шаг. Все остальные ошеломленно молчали. Один Ли вел себя так, как будто точно знал, что делать.
– Руби, кому сказано, – снова рыкнул Ли на юношу. Тот повиновался. Первый удар был слабым, второй сильнее, третий еще сильнее, а потом юноша поймал привычный ритм и щепы от его топора полетели в разные стороны.
Но Ли не унимался.
– А вы чего стоите? – обратился он к лесорубам. – Валите следующее дерево.
Когда работа возобновилась, как будто ничего не произошло, Ли взял деда за руку и, не замеченные никем, они тихо удалились в лес.
– Первый урок, – сказал Ли. – Если с человеком случилась травма, он должен обязательно доделать то, что делал. Иначе он всю жизнь будет бояться своей работы. Ты видел, этот мальчик снова работает как ни в чем не бывало.
– Все, ты уже дома, – неожиданно сказал Ли, указав на околицу дедовой деревни. – До завтра. – И он повернулся и спокойно (на этот раз без всяких исчезновений) двинулся в лес.
Назавтра (видимо, для закрепления эффекта) Ли показал деду еще один «фокус». На этот раз он повел деда в гости в какой-то очень богатый дом в ближайшем городке. Ли там встретили с невиданным почтением и тут же усадили обедать. Однако Ли обедать отказался, сказав, что еще не время, так как у него сейчас будет ответственная работа.
Что это за работа, он не объяснил, а спросить никто не решился. Через несколько минут все стало понятно. К дому подскакали трое всадников. Один из них, молодой и богато одетый, не мог сам держаться в седле и двое других поддерживали его с обеих сторон. Увидев их, жена хозяина истошно закричала и бросилась к ним. Хозяин, сумевший сохранить самообладание, никуда не побежал, а подошел к Ли и тихо сказал ему: «Это мой старший сын, который уехал со слугами два дня назад. С ним что-то случилось, помоги, мастер».
Ли успокаивающе похлопал его по спине и, не торопясь, прошел к молодому человеку, которого как раз успели снять с коня. У бедняги оказались такие рези в животе, что от боли он катался по земле, обливаясь при этом холодным потом. Ли повернулся к деду и приказал принести из колодца ведро воды, что дед и сделал. Мне он говорил, что это был первый случай, когда Ли разрешил ему помогать себе. Хозяйскому сыну Ли велел пить из ведра, сколько влезет. Отпив воды и полежав пару минут на траве, тот вскочил на ноги, ошарашенно глядя на Ли.
– Ничего не болит! – радостно заорал он. – Спасибо, мастер Ли!
– Не торопись, мой дорогой, – ласково сказал ему Ли, – лечение еще не совсем закончено. – И с этими словами он влепил хозяйскому сыну здоровенную затрещину.
– За что, мастер? – взвыл тот.
– А за то, что ты вместо того чтобы заниматься делами, как тебе велел отец, пил вино в кабаке. От этого вина, кстати, у тебя живот и болел.
Так началось обучение деда у Учителя Ли. Ли жил, как вольный ветер. Он приходил, когда хотел, и уходил, когда хотел. Но когда он был нужен, он всегда был рядом.
То, чему его научил Ли, дед мне так и не передал. Разве что самые простые, я бы сказал, общеизвестные вещи. Когда потоки Ци и крови в человеческом теле достигают наибольшей интенсивности и в какое время лучше заниматься. Как выбирать место для занятий (обычно он предпочитал возвышенность в лесу или на берегу реки) и к какой стороне света обращаться лицом, для того чтобы использовать магнитное поле Земли для увеличения внутренней энергии.
Не обошлось, разумеется, и без «семи заповедей воздержания»: не пить, быть воздержанным с женщинами, не жадничать, быть сдержанным в речах («не обижать человека словом, не болтать попусту»), быть сдержанным в поступках (ударить человека – недопустимо), не спать больше положенного (ежедневный сон – после полуночных занятий, то есть после часа ночи, и до утренних – трех часов утра). Кроме всего этого, следовало избегать мясной пищи.
В том возрасте, когда я учился у деда, все эти разговоры мне были совершенно не интересны. Даже нельзя сказать «не интересны» – они меня просто не касались. Пить вино мне и так никто не давал (в голову бы не пришло), про женщин мне было известно, что это такие существа, которые в отличие от мужчин могут и пожалеть, и накормить. А по поводу того, что бить человека недопустимо, я вообще ничего понять не мог. Для чего же тогда меня целыми днями учат драться?
Но это было еще ничего: хотя бы все слова были понятны. А вот когда дед начинал говорить о «недвойственности сердца», единении человека с окружающим миром, подъеме внутренних сил… Я был тогда мал и слов этих не понимал вовсе. Да и скучно от них мне становилось. Бегать, прыгать, плавать, драться – это сколько угодно. А выслушивать все эти слова ни о чем…
Вполне понятно, что вся эта теория была «впрок», так сказать, «на вырост». А в качестве практики дед передавал мне только самый простой Ци-Гун, разумеется, воинский. Также он говорил, что этот метод способствует успокоению сознания (еще он называл это «тишиной ума»), набору большого количества Ци, а потому может использоваться и для оздоровления, и как база для последующих занятий Ци-Гун высшего уровня. Ни то ни другое меня никак не занимало. Здоровье у меня было такое, что я мог носиться целый день без устали, а что такое «высшие методы», я и знать не хотел.
Только много позже мне стало ясно, почему дед с малых лет заставлял меня стоять в столбе. Он просто, без всяких затей, давал мне, пожалуй, самый старый, простой и надежный метод Ци-Гун. Если бы мне сейчас довелось учить кого-то по-настоящему, я бы поступил точно так же. Думаю, однако, что уже не доведется – нет ни охоты, ни подходящих учеников.
Насколько я тогда не любил этого «стояния», настолько я сейчас понимаю, как дед был прав. Невозможно заставить маленького мальчика заниматься высшим Ци-Гун, требующим работы ума. Как можно проверить степень его сосредоточения, проконтролировать, о чем думает этот маленький лентяй. И думает ли вообще.
Со «столбом» проще – поставил человека, проверил правильность позы – и все. Дальше делать ничего не нужно – только стоять. А система работает сама.
Да и мне (хоть я и не хотел стоять) сразу было понятно, для чего это нужно. Впервые взглянув на это положение, я не увидел ничего нового. Это была стойка, в которой отец и дед проводили большую часть своей «воинской» практики. Только там нужно было все время двигаться, а здесь стоять. Позже мне дед объяснил, что это две стороны одной медали: движение и покой. В общем, Инь и Ян, которые вроде как каждый сам по себе и в то же время никогда не могут быть разделены.
Изучив за свою достаточно длинную жизнь множество воинских стилей, я понял, что наш семейный стиль тигра один из самых тяжелых физически. Может, и есть более тяжкие, но мне такие не встречались. А уж я их перевидел…
Основная стойка, в которой находится боец нашей школы практически все время поединка, это стойка с очень широко расставленными стопами и с носками, развернутыми наружу. Стойка очень низкая, так что бедра параллельны земле.
Понятное дело, такая стойка известна не только мастерам нашей школы. Называется она стойкой лошади (если более точно, то стойкой всадника на лошади) и используется во всех без исключения восточных системах рукопашного боя. Но так, как у нас, – нигде.
Во всех нормальных школах боец старается расположиться к противнику боком, чтобы уменьшить «площадь поражения». У нас же мастер стоит к противнику лицом, с широко расставленными ногами (настолько широко, что кажется, что сидит не на лошади, а на бегемоте). Мало того что у него открыта вся «центральная линия», или переднесрединный меридиан, на котором расположено много точек, воздействие на которые считается смертельным, так еще у него и полностью открыт пах, который, кстати, в нашей школе считается одной из двух важнейших целей (вторая – глаза). И получается достаточно странная картина: человек как бы специально открывается для атаки. Если учесть, что стойка очень низкая и лицо находится примерно на уровне живота прямо стоящего человека, то только совсем ленивый (или очень умный) удержится от удара ногой в голову. Мой отец вообще держал руки на уровне пояса, так что лицо оставалось полностью открытым.
И вот в такой стойке надо было передвигаться приставными шагами влево-вправо, кружа вокруг противника. Иногда (если противник тоже был мастером) очень долго. Отработка большей части техники, разумеется, тоже выполнялась в этой стойке.
Поэтому принцип стояния столбом была вполне понятен: очень низкая стойка всадника и очень подолгу. Так что минимум час в день я стоял, изображая из себя всадника, только без лошади. А может, я был и всадником, и лошадью. Жалеть (или делать скидки на возраст) меня, разумеется, никто не жалел.
– Наоборот, – говорил дед, – если я тебя сейчас пожалею, ты никогда не обретешь истинного мастерства и потом это может тебе дорого обойтись.
Особенно меня никто не контролировал. Просто велели стоять где-нибудь возле отца или деда, чтобы я был все время на глазах. Например, дед, принимая пациентов, заставлял меня стоять где-то поблизости или отец, проводя тренировку, ставил меня рядом со своими учениками. Это было удобно: я одновременно и стоял под присмотром, и наблюдал что-то для себя полезное.
Если я стоял неправильно, то меня никто не ругал и не бил (меня вообще никто не ругал, а били совсем за другое), мне просто не давали еды.
– Он сегодня плохо занимался Ци-Гун, – говорил дед или отец моей матери. И та знала, что следующий прием пищи я пропускаю. И никаких просьб, никаких споров!
Иногда деду становилось скучно и он начинал мне показывать, как он сам говорил, «древние методы обучения». Десятилетия спустя, когда появились первые видеомагнитофоны, я увидел нечто подобное в фильмах про У-Шу. Ну, фильмы фильмами, а стоять в низком столбе, когда на тебе установлено несколько пиал с водой, – совсем не просто.
Когда мне пришло время идти в школу, мой отец не слишком обрадовался. Он вообще подумывал о том, чтобы меня туда вообще не отдавать. Я как-то случайно услышал их разговор с дедом. Отец, кипятясь, говорил так:
– Чему они там смогут научить мальчишку? Читать и писать он уже и так умеет. Считает быстрее торговцев на базаре. Ремеслу мы его научим. Будет лечить. Ну и если потом захочет – преподавать Кхи-Гонг и воинские искусства. А что ему дадут в школе? Научат врать, курить, да и времени сколько потребуется на хождение туда-сюда. Мало того, еще домашние задания придется делать, тоже времени пойдет немало.
Его успокаивал дед:
– В школу все равно ходить придется. Времена сейчас не те. Странно, ты моложе меня, а не понимаешь. Кроме того, ему общество таких, как он, нужно. И не забывай, он уже два года стоит в столбе, так что думать будет быстро, намного быстрее, чем его сверстники. Да и чем его учителя тоже. И еще вот что: сходи договорись, чтобы его взяли не в первый класс, а в третий. А если получится – в четвертый. Нет, лучше я сам схожу. Недавно директора лечил, как знал, денег с него за лечение не взял. Так что он мне должен, никуда не денется.
– А зачем его в третий или в четвертый класс? – удивился отец.
– Увидишь, – коротко ответил дед и, не откладывая (он вообще любил все делать заранее), отправился в школу.
Разумеется, директор ему не отказал, предупредил только, что мне очень трудно придется в четвертом классе. Мало того что я пропускаю три года учебы, так еще и класс подобрался очень трудный, учителя не управляются.
Все это сообщил дед мне, когда вернулся из школы. Почему-то при этом он выглядел очень довольным.
Через месяц я пошел в школу, сразу в четвертый класс. Накануне отец очень строго предупредил меня, чтобы я вел себя прилично и помнил, из какой я достойной семьи, и, главное, чтобы я не смел ни с кем драться. Стоящий чуть в стороне дед тихо, но очень внятно сказал отцу:
– Да у него же твой характер. Спорю на что хочешь – он и одного дня не продержится.
Вообще мне это было строго-настрого запрещено, но и дед и отец явно были в добродушном настроении, так что я решился вступить в разговор старших.
– Дед, а можно ты поспоришь не с отцом, а со мной? Я целый месяц не буду драться.
– На что спорим? – сразу завелся дед.
– Если я выдержу месяц, то ни ты, ни отец месяц меня и пальцем не тронете.
– Я обещаю, – ответил дед, – а со своим отцом договаривайся сам.
– Ладно, я тоже согласен, – отозвался отец. – Хотя и будет трудно удержаться.
– А если не утерплю и все-таки подерусь? – решил выяснить на всякий случай я.
– А ничего, – дед многозначительно посмотрел на отца, который явно хотел что-то сказать. – Условие одно. Времени у тебя на школу пойдет много, стоять будет некогда. Я специально узнавал, большая перемена длится сорок минут. Вот в это время ты и будешь делать свой Кхи-Гонг, стоять в столбе. Можешь даже обезопасить себя заранее, впрок, так сказать. Начинай стоять с первого дня и дерись сколько хочешь, ни отец, ни я тебя пальцем не тронем. Если, разумеется, решим, что ты был прав. Но если выяснится, что ты вел себя неподобающим образом, например, первым начал драку или обидел слабого, то сам знаешь…
Я даже не поверил такой удаче. Ничего дополнительно делать не нужно. Стоять они меня все равно заставят. А стоять на людях мне не привыкать, они меня сами к этому приучили.
Когда я вошел в класс, никто из одноклассников меня просто не заметил. Все они были давно знакомы, все хлопали друг друга по плечам и ходили по классу так, как если бы меня вообще не было. И если бы не моя привычка уворачиваться, меня бы точно зашибли.
На уроке я сам себе удивился: я явно запоминал, думал и отвечал на вопросы учителя быстрее, чем те, кто проучился уже три года. Я сразу вспомнил слова деда о том, что я уже два года стою в столбе и за счет этого буду думать намного быстрее, чем мои сверстники. Все так и было, только сам бы я ни за что не додумался, что это за счет Кхи-Гонг. А может, дед специально сделал так, чтобы я услышал этот его разговор с отцом и понял, что столбовое стояние делает сильными не только ноги и поясницу, как мне до этого казалось, но и ум. Зачем мне ум, я тогда не совсем понимал, но все взрослые говорили, что это важно.
В тот день я впервые понял, что ум – это тоже нужная вещь, которая, может, и не очень нужна сама по себе, но позволяет не чувствовать себя дураком, что тоже неплохо. В общем, удивились все: я, одноклассники, которые сразу заметили меня (причем в их взглядах я не заметил никакого одобрения), и даже учитель.
На первой перемене я скромно стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Меня же снова никто не замечал, лишь изредка я ловил на себе чей-то любопытный взгляд.
Следующая перемена была большая и я, как договорился с дедом, «установился» в столб. Тут стоять было даже интереснее – кругом кипела школьная жизнь. Хотя ничего особенного во дворе не происходило, только шуму было очень много, потому что кто-то притащил мяч и мальчишки стали играть в футбол по принципу все против всех.
Долго просто смотреть мне не дали. Хотя я стоял в самом дальнем углу двора и вроде бы никому не мешал, на меня все стали показывать пальцами, а кое-кто покрикивал: «Вы только посмотрите на этого дурачка».
Но словами дело не ограничилось. Бросив мяч, ко мне направились трое моих одноклассников. Разумеется, всех, кто был в классе, я не запомнил, но на эту троицу обратил внимание: не по возрасту рослые (второгодники, что ли) и с особым взглядом, который мне сразу не понравился.
Я и так был намного меньше их, а за счет низкой стойки моя голова вообще оказалась у них чуть ли не уровне пупка.
Не говоря худого слова, один из них слегка пнул меня в грудь. Драться мне очень не хотелось, поэтому я сделал задний кувырок и снова стал в такую же стойку. Одним из основных удобств этой стойки было то, что при такой ее небольшой высоте (попа чуть ли не на уровне земли) в ней было очень удобно кувыркаться. Мальчишкам это, видимо понравилось, один из них снова легонько пнул меня, на этот раз в спину. Я снова сделал кувырок, теперь уже вперед. И тут до третьего вдруг дошло и он заорал на весь двор:
– Да он же катается, как шар, давайте
И началось настоящее развлечение: кто-то из них толкал меня ногой (спасибо, сильно не били), я кувыркался, стараясь уйти от толчка, а стоило мне встать, как меня тут же пинал другой. Так они играли «в пас», пока кто-то не ухитрился «закатить» меня в ворота. Крик «Гол!» прозвучал почти одновременно со звонком на урок. Я и не заметил, как прошло сорок минут. Все побежали в класс, а я остался отряхивать пыль с одежды. Вдруг, оглянувшись, я увидел отца с дедом, которые с явным любопытством наблюдали за мной. Интересно, откуда они взялись, ведь у каждого (я точно знал об этом) были свои дела, заранее назначенные на это время: у деда пациенты, у отца ученики.
– Ты должен был раньше нас заметить, мы тут уже полчаса стоим, – не без ехидцы заметил дед. – Но тебе же было некогда, ты же был им вместо мяча.
К моему удивлению, в этот день меня больше не трогали. Некоторое время спустя один из троих босяков, с которыми я вскоре подружился, предварительно набив каждому из них морду, сказал, что они тогда ничего не поняли, но на всякий случай решили сперва раскинуть мозгами, а пока держаться от меня подальше.
Когда я в тот день вернулся домой, дед устроил мне экзамен.
– Ну, что ты понял?
– Ничего, – честно ответил я, – мне понравилось быть мячом.
– А это потому, что у тебя ума, как у мяча, – ответил дед, ласково (что было ему совершенно не свойственно) поглаживая меня по голове. – Да и голова у тебя круглая, как мяч.
– А что я должен был понять? – искренне удивился я.
И тут дед прочел мне первую лекцию, правда, очень краткую о внутренней сути воинского искусства и Ци-Гун.
– Я тебе этого не говорил, поэтому ты думаешь, что столб – это поза, в которой суровые мастера Ци-Гун заставляют стоять несчастных учеников для того, чтобы они стали сильными и терпеливыми.
Что тут было говорить, дед был совершенно прав, именно так я и думал.
– Однако стояние в столбе – это целая система, а любая правильная система одновременно работает не только с телом, но и с энергией и умом. Так вот, стоя в столбе, ты должен прийти в состояние полного покоя, а потом в этом покое искать движение. В занятиях воинским искусством все наоборот. Ты все время находишься в движении, но ум твой должен быть в покое, ибо воин с суетливым, беспокойным, не сосредоточенным умом долго не живет. Иначе говоря, ты должен искать покой в движении. Так вот сегодня, когда эти три сопляка играли тобой в футбол, они сделали так, что покой столбового стояния перешел в движение. При этом сам покой никуда не исчез, он оставался реализованным в виде формы столба, так как каждый раз, переворачиваясь и вставая, ты принимал исходную позу правильного, широкого и низкого столба. Так что поздравляю, теперь ты можешь дать этому Ци-Гун собственное название. Что-то вроде «Ци-Гун футбольного мяча».
– Кстати, – неожиданно сменил дед тему, – если ты так оставишь это дело, то так и останешься футбольным мячом до выпускного класса.
– Так мне же нельзя драться, – удивился я, – мы же поспорили!
– Почему нельзя, – точно так же удивился дед. – Еще как можно, просто проиграешь спор, не более того. Ну проиграешь, ну будем мы тебя с отцом бить этот месяц. Так тебе же не привыкать. Месяцем больше, месяцем меньше. А может, и не будем, я же тебе обещал, что, если будешь стоять столбом прямо в школе, никто из нас пальцем тебя не тронет.
Конечно, дед был прав. Подумаешь, проиграю, зато в школе станут уважать. Ну если не уважать, то хотя бы в мяч мной играть не будут. Хотя если честно, то мне даже понравилось. Так я еще никогда не развлекался. У деда на занятиях было намного скучнее – каждый день одно и то же и никаких тебе развлечений.
На следующий день на большой перемене я как ни в чем не бывало встал на прежнем месте в столб и приступил к занятиям Ци-Гун. Вчерашняя троица (видимо, уже придумали, что со мной делать) дружно направилась ко мне. Судя по решительности походки, они уже точно знали, как со мной поступить. На этот раз меня уже никто не толкал, совсем наоборот: первый резко и сильно ударил ногой в живот. Я не сдвинулся с места, только резко выдохнул.
Поделиться книгой: