Помоги проекту - поделись книгой:
Мария Сакрытина
СКОЛЬКО ТЫ СТОИШЬ?
(сборник рассказов)
Сколько ты стоишь?
Как сложно, оказывается, посмотреть в глаза совести.
С глянцевых от недавнего дождя листьев ветер жадно слизывает влагу и обдаёт меня моросью. Машинально стираю капли со щёк.
Противно скрежещет мокрый гравий — шаги приближаются. Стискиваю холодный подлокотник скамейки и встаю им навстречу.
Вместе с сахарным ароматом сирени ветер обдаёт горьким запахом лекарств. Шаги уже совсем близко — я боюсь смотреть, но пересиливаю себя.
Он идёт под руку с лекарем, который что-то тихо говорит спокойным уверенным голосом. Я не слышу, что. Впрочем, я и не вслушиваюсь. Я просто смотрю, и с трудом верю тому, что вижу.
Он страшно похудел за эти годы. Спал с лица, осунулся, постарел. Некогда золотые волосы потускнели и свалялись. Молочно-фарфоровая кожа посерела. Тонкие изящные пальцы нервно комкают рукав больничной робы.
Мне хочется закрыть глаза, убедить себя, что это страшный сон, и убежать. Только даже в кошмарах я никогда не видела его таким.
Шаги приближаются и проходят мимо.
— Дэни? — каркаю я им вслед.
Лекарь останавливается, и он тоже послушно замирает. Оглядывается, когда оглядывается его спутник. Но так и не поднимает взгляда.
— Госпожа, здесь нельзя находиться посетителям…
Я подхватываю юбки, и, проваливаясь в гравий, спешу заступить дорогу.
— Госпожа, — хмурясь, говорит лекарь, — я вынужден просить вас немедленно…
— Дэни.
Медленно, он поднимает голову и смотрит на меня.
Я отшатываюсь.
Ветер швыряет первые капли дождя.
Он равнодушно отворачивается.
— Госпожа, я буду вынужден уведомить стражу. Немедленно вернитесь в приёмный зал, — тем же уверенным голосом говорит лекарь и, улыбнувшись ему, ведёт по садовой дорожке к зданию больничных палат.
Я смотрю им вслед, понимая, что теперь его образ превратится в моих снах в куклу. И будет преследовать стеклянным неживым взглядом. Мне ещё не страшно, только очень-очень больно и тесно в груди.
И сад расплывается перед глазами. Это просто всё дождь…
У него были прекрасные — самые красивые на свете, тёмно-синие — глаза. В волшебном, неровном свете свечей они даже казались мне фиолетовыми.
Он смотрел открыто и спокойно — и это так диссонировало с обстановкой, фривольно-неприличной, и поведением всех гостей того места — что не могло не привлекать к нему внимание.
Я видела, как жадно глядели на него высокородные вейстерские девицы. Как кошки на сметану. Дорогие, сверкающие золотом и брильянтами кошки. Посмеивались, постукивали друг друга по пальцам веерами и совсем не замечали меня, серую мышку в пыльном дорожном платье.
Но мышка не знала и не хотела знать их правил, и, пока кошки спорили, кому из них он достанется, я успела первой.
Он посмотрел насмешливо, и меня кинуло в жар от его взгляда. Странное чувство — я не привыкла смущаться.
Этот взгляд я храню в памяти — и первые слова, с которыми обратилась к нему:
— Сколько ты стоишь?
Он улыбнулся, изогнув бровь и, взяв мою руку, нежно провёл пальцем по серой от пыли перчатки.
— Больше, чем ты можешь себе позволить, госпожа.
Я усмехнулась и рванула воротник плаща, одновременно взглядом ища распорядителя. Совсем не помню его, ни лица, ни голоса. Зато помню, как слаженно выдохнули «кошечки», когда я положила на золотое блюдо сапфировое ожерелье, стоящее парочки небольших провинций в Вейстере.
И с вызовом глянула на него — он поднял брови и поднёс мою руку к губам. Сердце пропустило удар.
Я пошла за ним, теряя последние остатки самообладания.
А ведь у меня и в мыслях не было влюбляться.
…Крон-принц Эрик, наследник Вейстера не принимал отказов. Он всегда получал, что хотел — примерно это он имел обыкновение кричать мне в лицо, когда ребёнком пытался забрать мои игрушки. Получал в ответ куклой по лбу, надувался, дёргал меня за волосы, срывал вплетённые в косы цветы — молча, всегда молча. Я тоже молча давала ему сдачи. Дрались мы обычно в полной тишине, и когда воспитатели и няньки спохватывались, на моей скуле красовались синяки, а принц Эрик хлюпал разбитым носом. Гудел потом, что он всё равно своё получит.
Мы часто встречались — наши родители постоянно подписывали союзные договоры друг с другом. Так же постоянно их нарушали — и потом опять подписывали… Моё детство проходило бок о бок с Эриком, пока меня не отправили в закрытую школу для юных леди. Эрик учился в Вейстере в военной академии и умудрялся слать мне письма. Требовал ответ — не получал и примерно раз в месяц совершал рейд в мою школу. Наши родители и руководство школы смотрели на причуды юного наследника сквозь пальцы. А Эрик увозил меня на белом коне в соседнюю рощу и пытался показать небо в алмазах. Обычно это всё равно заканчивалось потасовкой — и когда я вернулась однажды в школу в порванном платье, директриса упала в обморок, а отец всё-таки вспомнил о приличиях. Он написал отцу Эрика, тот запретил сыну лихачить и приказал выбрать невесту дабы остепениться.
В списке будущих королев Вейстера моё имя не значилось — отец уже обещал мою руку сыну короля Фиделии. Узнав об этом, Эрик расстроился. Настолько, что задушил отца, желавшего от сына покорности. И, став королём, потребовал у моего отца расторгнуть договор с Фиделией. Отец отказался — началась война.
Больше всего в этой истории меня удивляло, что Эрик даже не подумал спросить моё мнение.
В нём открылся полководческий гений. За два месяца он прошёл победным маршем по Фиделии, оттяпал у нас серебряные рудники, убил отца и заявил моему старшему брату, что без принцессы Елены, то есть меня, домой он не вернётся. И пусть столица готовится к пышной свадьбе.
А потом поехал ко мне в школу. Красавец во главе свиты — девчонки на него вешались, преподаватели бледнели и краснели, директриса дрожала, а он уверял, что всё, что ему нужно — это принцесса Елена. Он получит её и тут же уедет.
Я разбила о его дурную голову директрисину вазу и долго тащила потом потерявшего сознание короля к воротам. Хотела ещё эффектно захлопнуть их перед его носом, но они тяжёлые оказались, а жаль.
Потом мы орали друг на друга, и этот мерзавец пытался изнасиловать меня при своих гвардейцах, моих учителях и подругах-ученицах. А я чуть не перерезала ему горло, объясняя, что в случае со мной всё не всегда будет так, как он хочет.
Я совершенно не хотела за него замуж, и мне плевать было, что он об этом думает. Я хотела после окончания проклятой школы уехать в причитающиеся мне владения на юге и быть там полновластной хозяйкой года так три. Потом, может быть… Но не Эрик, нет.
Эрик пообещал убить моего брата, разорить мою страну и увезти меня к себе наложницей. Потом ходил с разбитым носом и гундосил, что я ничего не понимаю и всё равно буду его.
Эта игра длилась полгода. К зиме Эрик чуть остыл и, проиграв мне в шахматы, объявил, что или я выйду замуж за него, или — за того, кого он мне укажет. Да так победно ухмылялся, будто уже одевал на меня свадебное ожерелье.
Я выбрала второй вариант — скорее из любопытства. Не знаю, что значило это для Эрика, но для меня происходящее было не более чем занимательной игрой — примерно как те, в какие мы играли в детстве. Азарт сжигал меня — я хотела показать Эрику, что выиграю несмотря ни на что. Да, и что всё не будет по его на этот раз.
На следующий день Эрик назвал мне имя, а ещё через день брат в бешенстве рассказывал мне, кем был этот человек, мой будущий жених.
Дэниел Глэстер. Приставку «ви» убрали из его имени десять лет назад за мятеж отца Дэниела против короля Вейстера. Заодно уничтожили весь род, кроме старшей дочери мятежника и единственного сына — собственно Дэниела. Дочь король забрал себе — и через семь месяцев выкинул, беременную, за ворота. А сына продал в бордель.
«Шлюха! — плевался брат. — Елена, даже не думай, не позорь семью! Завтра же я дам согласие королю Эрику от твоего имени!»
Брата я по голове вазами не била — он понимал и отказ, и убеждения куда лучше Эрика. Я попросила дать мне три месяца на размышления. Брат согласился. Как согласился и Эрик, очевидно решивший, что я собираюсь морально готовиться к свадьбе — с ним, естественно.
Я действительно уехала в своё имение на юге. И оттуда, инкогнито, в Вейстер. Знакомиться с этим Дэниелом. Я предвкушала прекрасно проведённое время. И собиралась убедить Дэниела отказать мне. Тогда план Эрика потерпел бы крах, и наша игра продолжилась бы. Я была не против. Кураж, азарт, ярость Эрика…
Я только совсем не собиралась влюбляться.
Это был дорогой бордель, но убранство комнаты меня всё равно неприятно удивило. Местному декоратору следовало бы отрубить голову за подобное. Кричащая роскошь, безвкусица на грани скандала. Свечи — только у кровати и одна на столике с фруктами. Но даже так свет резал глаза. Впрочем, я плохо спала прошлой ночью в придорожном трактире, так что глаза болели и до этого. Но неровный яркий свет, бликовавший в зеркальных стеклах, заставил растеряться. Я замерла посреди комнаты, потерянно глядя на десяток отражений взволнованной девушки в серо-коричневом пыльном плаще. Пыль давно въелась в кожу и забилась в волосы — хорошая ванна в трактирах прискорбно редкая вещь. Подозреваю, что и пахла я не любимыми розовыми духами.
Мысленно я ругала себя на все лады, что поддалась любопытству и, не заезжая в приготовленный для меня особняк, сразу же отправилась в бордель. Сколько раз отец, а потом и учителя отчитывали меня за то, что я сначала думаю, потом делаю. И всё бесполезно.
Дэниел сидел на кровати — неприлично огромной и вопиюще безвкусной — и с лёгкой улыбкой смотрел на меня. Встал, когда мы встретились взглядом, подошёл, снова взял за руку и поцеловал. Меня бросило в жар от стыда — я очень ясно осознала, что грязная, в несвежей одежде. И что не такой я хотела предстать перед женихом, пусть и возможным.
Он поймал мой взгляд и удивлённо поднял бровь.
— Госпожа, тебе неприятно?
Я кивнула. Вдохнула поглубже — воздух пах лимонным бальзамом пополам с пылью — и взяла себя в руки.
— Здесь можно где-нибудь принять ванну?
Он кивнул, не отрывая от меня внимательного взгляда.
— Но госпоже придётся подождать.
— Я подожду, — отозвалась я, опускаясь на кровать и прикрывая рукой глаза.
Он разбудил меня около получаса спустя — спросонья мне представился вместо него Эрик. Я поймала его руку, поглаживавшую мою щёку и уставилась в расплывающееся перед глазами лицо совсем, думаю, не дружелюбно. Впрочем, его это не смутило.
— Ванна готова. Госпожа, отнести тебя?
Я потёрла пульсирующие виски.
— Если можно.
— Всё можно, госпожа, — усмехнулся он, легко поднимая меня на руки. — Ты заплатила.
Жаль, что в оплату не входила нормальная комната. И ванна, которая оказалась вовсе не ванной, а бассейном. Здесь тоже были зеркала, отражающиеся в них свечи и вычурный фонтан при виде которого меня снова бросило в жар. Не то, чтобы я совсем не знала, откуда берутся дети, но думала, что это действо происходит исключительно брачной ночью под одеялом в темноте. А не так… открыто и пошло, как совокуплялись золотые мужчина и женщина фонтанной статуи.
Дэниел аккуратно поставил меня на пол. Я потянулась к застёжке плаща, но он перехватил мои руки.
— Позволь мне, госпожа.
Он снял с меня меховую накидку, перчатки и, наконец, плащ. Замер, изумлённо разглядывая.
Я обернулась, ища, куда бы сесть — и избавиться, наконец, от сапог. Не нашла ничего лучше бортика бассейна. Влажный мрамор скользил — я держалась за край одной рукой, другой пыталась справиться со шнуровкой. И снова он осторожно убрал мои руки. Я смотрела сверху вниз, как блестят его волосы в свечах, и кусала губу. Нужно было начинать разговор, ради которого я приехала — всего-то спросить, сколько будет стоить его отказ. Но я почему-то медлила.
Ха, почему-то! Мне не хотелось признавать, как приятны прикосновения его ловких пальцев к моим ногам. И как мне хочется запустить руку в его волосы и проверить, действительно ли они такие мягкие, как кажутся. И что мне нравится смотреть в его глаза, и улыбка его тоже совершенно меня очаровывает…
— У госпожи должна быть охрана, как у королевской сокровищницы, — сказал он, снимая с меня платье и словно невзначай поглаживая рубиновые подвески.
Я поймала его взгляд и, улыбнувшись, сорвала подвески. Протянула.
— Нравятся? Забирай.
— Госпожа, верно, не знает, сколько они стоят, — с сомнением произнёс он, глядя на переливающиеся в пригоршне рубины.
— Бери, у меня их много, — отмахнулась я.
Он снова поцеловал мне руку, и рубины из неё на этот раз исчезли, как по волшебству.
— Тогда госпожа станет у нас частой гостьей.
Я открыла было рот — возразить. А потом в голове пронеслось: «А почему бы и нет? У меня ещё два с половиной месяца. И полный сундук этих рубинов — благодаря Эрику. Так почему бы и нет?»
Окунуться в приятно-горячую воду, пахнущую розовым маслом, было истинным блаженством — особенно после двух недель дороги. Я снова чуть не заснула, откинув голову на бортик — тепло и шелестящие струи фонтана усыпляли лучше снотворных зелий.
А может, и правда заснула — потому что когда почувствовала прикосновение губ к моим губам, мне и в голову не пришло, что это не Эрик. Он единственный целовал меня — так же нежно, так же мягко. Только и жадно тоже, а в этом поцелуе страсти не было.
Я дёрнулась, машинально размахиваясь, а когда руку перехватили — как Эрик всегда делал — подалась назад. Стукнулась о мраморный бортик и чуть не ушла под воду с головой от испуга.
И только тогда поняла, что рядом не Эрик — он никогда не стал бы шептать мне: «Тише, тише, не бойся». Он бы сам меня ударил.
Я замерла, ошеломлённая, позволяя целовать себя. И только спустя долгие минут пять пришло воспоминание, зачем я действительно здесь. Я вздохнула, попыталась открыть рот и приказать прекратить делать это со мной — но вместо слов вырвался стон.
А потом я держалась за его плечи, смотрела в пронзительно синие глаза — весь мир сузился до этих глаз и капелек воды на его коже, сливочно-белой. Мне даже хотелось попробовать её на вкус, но сил не было. Остатками разума я понимала, что то, что мы делаем — неприлично, пошло, преступно. Но я всегда с трудом могла отказаться от удовольствия. Я прогнала эти мысли, закрыла глаза — перед ними всё равно уже плыло и заволакивалось розовым туманом. И сама наощупь нашла его губы.
Только на краю сознания мелькнула и исчезла мысль, что сапфировое ожерелье за такое — слишком дёшево. Эрик дарил их мне за улыбки. И он никогда не смог бы подарить мне такую ночь, это я знала точно. Не знаю, откуда.
Следующий раз я проснулась, отдохнувшая и свежая, ожидая увидеть солнечный свет — но снова горели свечи, и Дэниел одевался. Я следила за ним из-под ресниц, улыбаясь украдкой. Я, принцесса и будущая королева — Эрика, Фиделии, неважно — потеряла девственность со шлюхой из борделя. Смешно. Что скажет брат?
И действительно собиралась проводить так все оставшиеся два с половиной месяца. Где были тщательно вбиваемые в школе мораль и приличия?
И когда Дэниел спросил меня:
— Госпожа, приказать отвезти тебя домой? Или тебя ждут?
Я только назвала ему адрес. И улыбалась, как дурочка, заглядывая в его глаза.
Он поцеловал мне руку, подсаживая в карету, и у меня вырвалось невольное:
Поделиться книгой: