Помоги проекту - поделись книгой:
Под Мелекессом Третьей Орловской бригаде пришлось вести тяжелые многодневные бои с превосходящими силами противника. Батальону, в котором находился Медведев, предстояло овладеть небольшим степным хутором в тылу у белых, чтобы во время наступления бригады прикрывать ее с фланга. Не обладая опытом, не умея читать карты, Дмитрий вызвался пойти в разведку и едва не погубил весь батальон.
Сперва все шло хорошо. Медведев со своим напарником ночью пробрались к хутору. Было тихо, и нм показалось, что белых здесь нет. Едва рассвело, Дмитрий смело, не таясь, вошел в хутор, чтобы порасспросить местных жителей. И сразу же наткнулся на офицера. Разведчиков обнаружили. Поднялась стрельба. И Дмитрий с товарищем еле ушли от погони. При этом они спутали направление и до темноты блуждали во вражеском тылу. Только поздно ночью они снова вышли к тому же хутору, где белые, встревоженные появлением разведчиков и передвижением наших частей, уже организовали оборону и выдвинули засады. Наш батальон, который должен был этой ночью войти в хутор, мог попасть под кинжальный пулеметный огонь. А если хутор останется в руках белых, это поставит под угрозу всю наступательную операцию.
Медведев говорил, что никогда в жизни не испытывал он большего отчаяния, чем в ту ночь. Как он проклинал себя за мальчишеское фанфаронство, за непростительное легкомыслие!
Батальон должен был подойти с минуты на минуту. И Медведев решил любым способом немедленно предупредить своих. В темноте он пробрался к колонне белых, готовящейся выступить из хутора, и швырнул гранату в самую середину. Взрыв! Еще взрыв! Поднялась беспорядочная стрельба. Только бы наши услышали!
Наступил серый рассвет, в разведчики обнаружили, что лежат в самой середине хутора. Их заметили. Окружают. Белые сосредоточивают на них огонь. Неужели конец?
Издалека доносится «ура-а!», белые бегут, наши занимают хутор. Дмитрий и его товарищ спасены.
— Чудом тогда уцелел, — говорил потом Медведев, — но урок извлек на всю жизнь: воевать нужно умеючи.
25 сентября 1919 года в зал заседаний Московского Комитета партии в Леонтьевском переулке была брошена бомба. Чекисты в ходе следствия установили, что у террористов были связи с Брянском. В это самое время Брянская чека обнаруживает пропажу в арсенале большого количества пироксилина. И, вероятно, не случайно взрыв приурочен к наступлению Деникина на Орел.
В конце сентября 1919 года, помогая Деникину, начал новое наступление на Петроград Юденич. Третью Орловскую бригаду перебрасывают с Восточного фронта под Петроград. По дороге Дмитрий заезжает в Брянск, встречается с братом Александром. Так он оказывается в самом центре событий.
Наступление Деникина всколыхнуло в Брянске все антисоветские силы. Меньшевики и эсеры объединяются с монархистами. В монастыре «Белые берега» монахи прячут оружие и принимают деникинских эмиссаров. Враждебная агитация ведется и среди брянского гарнизона. Готовится мятеж и сдача города Деникину. Город наводнен вражескими лазутчиками.
Вместе с братом участвует Дмитрий в ночных облавах и операциях на конспиративных квартирах контрреволюционного подполья. Выясняется, что именно из Брянска в Москву анархистами тайком вывозился пироксилин. Из него на пустующей подмосковной даче изготавливались бомбы; одна из них и была брошена в Леонтьевском переулке. Заговорщики рассчитывали, что на заседании Московского Комитета будет Ленин.
Дмитрий в тот приезд и нескольких часов не пробыл дома. А дома было тяжело. Голодали, ели мороженую капусту. Отец сдал — постарел, сгорбился. Завод почти не работал. А он все приходил туда, в свою мастерскую, подолгу сидел там в одиночестве, среди стальных отливок. Зато мать удивила и обрадовала. Деятельная и оживленная, она встретила Дмитрия сияющая: все будет хорошо, сынок! Она гладила его худые плечи, пришивала крючки к обтрепанной шинели, смешивала в ступке какие-то бабушкины мази от фурункулов, которыми Дмитрий был буквально усыпан. И с гордостью рассказывала об Алексее, который тоже воюет за Советскую власть где-то на Восточном фронте, об Александре — грозе всей брянской контры. Она гордилась неподкупностью и справедливостью старшего сына. А потом она, смущаясь, показала Дмитрию первое письмо, написанное ею собственноручно. Тайком раздобыла букварь и по картинкам сама обучилась грамоте.
Через три дня Дмитрий уехал под Петроград.
В эти дни в глубоком подполье в Петрограде было сформировано контрреволюционное «временное правительство» во главе с бывшим статским советником Быковым. Плотно занавесив окна, при свечах, заседали эти «бывшие», обсуждая планы умерщвления революции. Составляли списки коммунистов, подлежащих немедленному уничтожению. Принимали лазутчиков, пробиравшихся через линию фронта от Юденича, отправляли генералу военные сведения, собранные через свою агентуру в различных советских учреждениях и воинских частях, и торопили, торопили «освободителя». Ведь он мог опоздать! Несколько связных были схвачены при попытке перейти фронт и дали весьма неприятные показания. Вскоре после этого был снят со своего поста начальник штаба 7-й армии, оборонявшей Петроград, Люндеквист. Правда, он пока еще не был арестован… Но чекисты явно нащупывали заговор, и будущие министры тряслись от страха в своих кроватях и считали минуты.
Первые три недели для Юденича были успешными. 20 октября его войска подошли к Пулковским высотам. Но 26 октября защитники Петрограда — 7-я и 15-я армии — перешли в решительное контрнаступление.
Перерезав еще в начале октября Варшавскую железную дорогу, отряды Юденича заняли станцию Струги Белые и добились расчленения 7-й армии. Третьей Орловской бригаде, действовавшей в составе 15-й армии, было назначено взять Струги Белые.
В ночь перед боем Медведев, бывший порученцем при комиссаре дивизии, прибыл на передовую с пакетом и остался там. После полуночи красноармейцы привели пленного — захватили в конной разведке. Пленный сообщил, что в районе станции действуют офицерские части Булак-Балаховича. Прямым ударом опрокинуть их было трудно. К тому же позиция у белых оказалась выгодная — за железнодорожной насыпью. Тогда Медведев предложил с небольшой группой красноармейцев пробраться в тыл к противнику и во время атаки внезапно ударить сзади, вызвать панику.
Чтобы пересечь насыпь, пошли в обход километров за десять. Темень была непроглядная. Моросил дождь. Едва подошли к насыпи, как с обеих сторон появились верховые.
— Кто такие? Что надо? — простуженным голосом спрашивал офицер, низко наклоняясь с седла.
— Железнодорожники! Ремонтная бригада, — неожиданно для самого себя сказал Медведев.
— Пошли на станцию, там разберемся! — приказал офицер.
Их окружили и повели.
— Посмотри-ка, какие это такие ремонтники тут шляются по путям? — говорил, видимо, изрядно продрогший офицер дежурному по станции. — Живее, живее, чего копаешься!
Тот не спеша подносил фонарь к лицу каждого задержанного, молча вглядывался.
— Ну, узнаешь? — торопил офицер.
Медведев весь напрягся, готовясь рвануться.
— Конечно, узнаю, — спокойно сказал дежурный, — наши.
— Запереть до утра на станции, чтобы не шатались ночью! — заорал офицер. — Без меня не выпускать. Утром сам с ними поговорю! Головой отвечаешь!
Их втолкнули в какую-то темную комнату, заперли. Слышно было, как, чавкая по грязи, ускакал разъезд. А через полчаса дверь приотворилась, и кто-то громким шепотом позвал:
— Товарищи! Тут нас несколько человек — железнодорожники. Поговорить нужно…
Медведев, через много лет рассказывая боевым товарищам-партизанам об этом эпизоде, с удовольствием вспоминал, какую хорошую речь он тогда сказал железнодорожникам. Он говорил о своей родной Бежице, о заводе, о своем детстве, о революции — обо всем, что составляло его жизнь. С кем же вы, товарищи железнодорожники?
Через полтора часа Медведев вывел со станции вдвое выросшую группу. И когда наши пошли в атаку, в тылу у белых ударили винтовки, загремело «ура-а!»
Весь день шел бой. Трижды Медведев вместе со всеми поднимался в атаку. И все-таки станция была взята. И Медведев по приказу командира бригады своей рукой написал на щите указателя новое название, сохранившееся и поныне: «Струги Красные».
В начале декабря Медведева свалил сыпной тиф. Почти два месяца провалялся он на соломенном тюфяке в тифозном бараке. Едва стал поправляться, как заболел брюшным тифом.
Худой — кожа да кости, шатаясь от слабости, вошел он в родной дом майским утром тысяча девятьсот двадцатого года. Мать охнула, бросилась к нему. Соседки собрались поглядеть, попричитать. Лет двенадцать назад еще жива была соседка Медведевых — она рассказывала мне об этом появлении Дмитрия:
— Как с того света! Изглодала его война. Мать, Ольга Карповна, ему щей горяченьких несет, молочка. А он только глазами блеснет — некогда, мать, в Брянск еду, к Александру — бандитов ловить! И ускакал!
В тот же день Дмитрий написал два заявления о приеме в партию и о зачислении сотрудником ЧК. В списке комячейки Брянской губчека от 25 1920 года Дмитрий Медведев числится под номером 61.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В двадцатом году Брянск был буквально осажден бандами. Лавочники открывали свои заведения на считанные часы и уже к обеду гремели шторами, хлопали ставнями, торопливо, с оглядкой, лязгали амбарными замками и уходили в задние комнаты — отсиживаться без света до утра. На улицах было пустынно, и по ночам то и дело раздавалось отчаянное «карау-ул!» Иногда хлопали и пистолетные выстрелы. А через четверть часа начинали уныло и долго перекликаться милицейские свистки — милиции было мало, и вооружена она была кое-как. Самооборону же по-настоящему организовать было не просто — наиболее сознательные и активные рабочие вступали в коммунистические отряды и уходили на польский фронт.
Контрреволюционные элементы, пользуясь трудностями с продовольственным снабжением, раздували недовольство среди несознательной части рабочих и даже организовали на бежицком заводе забастовку.
19 июня в Николаев из Бежицы отправился маршрутный поезд с представителями рабочих брянских, бежицких и радицких заводов для организованной закупки продовольствия. А 3 июля в Брянскую ЧК поступило заявление одного из рабочих о безобразиях и злоупотреблениях, которые творил комендант поезда во время поездки. Комендант, взяв с собой в купе классного вагона гармониста, женщин и спирт, всю дорогу пьянствовал. Около него все время вертелся разбитной парень в матросском бушлате, подзадоривал его и непрерывно поил. В Николаеве оказалось, что из 173 пассажиров только 34 имеют официальные документы на право закупки продовольствия. «Матрос» с группой пассажиров, которых, как выяснилось, никто из рабочих не знал, взял паровоз и вагон и с пьяным комендантом уехал куда-то на двое суток. После этого они пригнали вагон, набитый продуктами. Позже выяснилось, что «матрос» со своей бандой в окрестных селах выменивал продукты на оружие. При возвращении, на последнем перегоне перед Бежицей, ночью этот самый вагон был отцеплен и тайно выгружен. При этом бесследно исчезли «матрос» и его свита.
Через несколько дней бежицкие анархисты организовали митинг рабочих, после которого раздавали сало и сыр. А еще через день шестнадцатилетняя Оля, дочь хозяйки, у которой Дмитрий снимал комнату, прибежала домой в слезах. Она была на молодежном литературном вечере. Вдруг в зал вошла группа вооруженных людей. Кудластый человек с бледным, как мел, лицом, закутанный в красный плащ, подошел прямо к ней и, сверля ее сумасшедшими глазами, произнес громко:
— Поклон братьям Медведевым!
И протянул из-под плаща руку. Оля завизжала и в ужасе бросилась прочь — это была рука трупа. Человек в плаще обошел присутствующих, двум или трем сунул отрубленную мертвую руку и вместе со своей охраной стремительно вышел. Оля успела заметить под красным плащом матросский бушлат.
Дмитрий стал замечать, что за ним следят: то сзади упорные шаги да тень метнется в подворотню, то бродяжка какой-то полдня шатается под окном. А однажды, когда он возвращался под вечер из Бежицы верхом — опрашивал там участников продовольственной экспедиции, — на полдороге, у Соловьиного перевоза, засвистели пули. Из кустов на дорогу выскочили трое с обрезами. Дмитрий пришпорил лошадку. И та бы вывезла — добрая была кобыла Машка, да пуля достала. Он выпростал ногу из-под убитой лошади и стал отходить, отстреливаясь. Спасли густой кустарник и темнота, и еще то, что с детства тут все тропинки знал…
…— Выгнали нас, батюшка! Ночью явились, содом учинили и выгнали. Куда убогим податься? — причитала старушка, стоя перед Дмитрием в комнате губчека. — Кто ж защитит, если не законная власть? Мать-игуменья и послала: иди, говорит, в чеку, зови на супостатов.
Дмитрий с детства помнил рассказы про этот старый женский скит, стоявший в лесной чаще под Дубровкой. Туда собирались убогие, одинокие старухи. Жили подаянием да тем, что плели на продажу лапти и рогожные кули. Богатые монастыри их знать не хотели. Молились старухи истово, отстаивая многочасовые службы в своей деревянной молельне. Иногда тут же на молитве валились замертво. И хоронили друг друга в ветхой ограде. Этот странный, призрачный мирок пугал воображение мальчишек, и они, бродя по лесу, далеко обходили почерневшие столетние срубы с крошечными оконцами. Может быть, поэтому Дмитрий не знал туда дороги. Но он сразу подумал: наверное, банда «матроса» там.
— Проведете нас в скит, бабушка?
— И проведу! — неожиданно лихо ответила старуха.
— А стрелять станут?
— И-и, что мне, батюшка, и так чужой век заживаю.
Удалось собрать человек пятнадцать. Старуха ловко забралась в повозку и без всякой опаски устроилась на винтовке, которую возница положил за облучком на сено. Всю дорогу она по-сорочьи вертела головой, с любопытством разглядывая конных чекистов. А когда по указанной ею дороге заехали в дремучую чащу, вылезла из повозки и решительно объявила:
— Я пережу! А коней тут оставьте, а то наведут.
Она быстро шагала по еле заметной тропинке. Чекисты держались позади, с тревогой посматривали по сторонам. Дмитрий гнал от себя тоскливые мысли о том, что он свалял дурака и старуха ведет их прямо в капкан.
Солнце стояло высоко, и в лесу парило. Старуха вдруг остановилась.
— Пришли! — Прислушалась. — Разморило. Дрыхнут, супостаты! — И поманила пальцем Медведева. — Ну, батюшка, я их, иродов, заговорю, а вы тишком, тишком. И хватайте.
Через несколько шагов лес впереди проредился. И открылся скит — четыре древние обомшелые избы, обнесенные деревянной изгородью, местами обрушившейся. Окна заколочены досками. Из одной трубы валит дым. По двору среди изб бродит часовой в грязной панаме, в грязной холщовой рубахе навыпуск, с болтающейся на животе кобурой. Часовой изнывает от жары, жмется к стенам, но тени нет. Он поминутно сплевывает и с визгом зевает.
Равнодушно поглядев на старуху, часовой прогундосил:
— Проваливай, ворона. Сказано вам сюда не соваться.
— Куда ж я отсюда пойду? — жалобно запричитала старуха. — Где же мне косточки грешные мои сложить…
— Ну, атаман тебя живо успокоит… — начал было часовой и осекся, выпучив глаза.
Со всех сторон через ограду перелезали вооруженные люди. Сонная одурь слетела с него мигом. Он выхватил пистолет, в упор выстрелил в старуху, перемахнул через ограду и исчез в лесу.
В избах оказалось человек пять мертвецки пьяных бандитов да груды продуктов из маршрутного николаевского поезда.
Убитая старуха лежала посреди двора. Ее похоронили на нищенском скитском погосте. Кто-то из чекистов срубил ей березовый крест на могилу.
Вывели связанных бандитов, которые только сейчас начинали понимать, что произошло. И в это время поднялась отчаянная стрельба в той стороне, где оставались лошади. Когда чекисты добежали до своих, схватка уже кончилась. Оказалось, что возвращавшаяся банда была обстреляна двумя ребятами, охранявшими лошадей, ответила беспорядочной стрельбой и отступила в лес.
То, что банда вместе с главарем ушла, было неудачей. И в неудаче были виноваты сами чекисты, Дмитрий это прекрасно понимал. Вся операция была проведена по-мальчишески, без должной подготовки и разведки.
Рассказывая потом об этой истории, Медведев как-то обронил: «Ругал я себя, ох, как ругал!» Вероятно, он в тот раз немало горьких слов сказал самому себе, вероятно, он сурово осудил себя за тщеславное желание отличиться, по-кавалерийски, с наскоку решить задачу, над которой до него безуспешно бились другие… Да, он умел вести с самим собой откровенный и беспощадный разговор. Всю жизнь умел.
Отправив захваченные документы и пленных в Брянск, Дмитрий с десятком товарищей пошел по следам банды. Настигли они бандитов в Полесье, среди болот, километрах в ста от линии фронта, который проходил по Березине. Теперь уж все было сделано по-настоящему. Разведку вели несколько дней. Установили, что бандиты обосновались в заброшенном хуторе на небольшом островке. Удобных подходов нет — открытые топкие болота, единственная гаченная дорога, которая может превратиться в западню. Бандитов, по всем данным, около полусотни. Вооружены хорошо. Туго с продовольствием — грабят окрестные села.
Было ясно, что бандиты выбрали этот район не случайно. То и дело маленькие вооруженные группы отправлялись с островка на какие-то таинственные операции, очевидно, не продовольственного характера. «Матроса» среди них не было. Возможно, он находился на хуторе. Два раза туда привозили под сильной охраной явно посторонних и, по-видимому, важных посетителей.
Отряд Дмитрия обосновался в лесу. Чекисты соорудили несколько шалашей, куда возвращались на отдых из разведки только в темноте. Дмитрий вместе с товарищами сутками дежурил у дороги, в солнце и дождь, в удушливом комарином аду. По ночам он бродил по болоту с шестом в поисках прохода к острову. Однажды провалился в «окно» и еле выбрался. Нужно было на что-то решаться: либо объявиться, перекрыть единственную дорогу и ждать, когда голод выгонит бандитов, либо придумать какую-нибудь хитрость…
Как-то вечером с островка выехали сразу две группы, всего человек двадцать, в направились в сторону фронта.
Едва рассвело. Густой туман еще низко висел над болотом. И вдруг в лесу, там, куда уходила дорога с острова, раздался винтовочный выстрел, другой, третий. Кто-то выбежал на опушку и истошно завопил:
— Эге-ге-гей! На помощь!
С островка ответили:
— Эг-ге-гей! Чего там?
Но больше с опушки уже не кричали. Там началось сражение. Били винтовки. Рвались гранаты. Гать затарахтела под ногами бегущих на помощь бандитов. Их хватали по одному и вязали. Теперь уже перестрелка пошла по правде. Двух бандитов убили, остальных ваяли. Всего их оказалось девять человек. Теперь уже настоящий бандит истошно вопил с опушки:
— Атама-ан, выруча-ай!
И атаман бросился выручать.
Через полчаса все кончилось. Человек в матросском бушлате лежал, уткнувшись лицом в землю. Он оказался еще совсем мальчишкой, может быть, сверстником Дмитрия. На убитом нашли письмо от какого-то Юзефа, в котором спрашивалось, как с операцией на Брянском вокзале.
Одну из уехавших групп чекисты уже без всякого шума приняли прямо на хуторе. Бандиты, оказывается, собирали сведения о частях 16-й армии, державшей фронт по Березине. Они сообщили, что вторая группа должна была привезти связного от поляков. Но группу прождали весь день — она так и не появилась.
Медведев послал человека в штаб армии с донесением, а сам с отрядом и обозом пленных поспешил в Брянск. Письмо от Юзефа вызывало тревогу.
На польском фронте шли упорные и тяжелые бои. Захватив значительную часть Белоруссии и Украины, белополяки стали спешно укреплять свои позиции и перешли к обороне. Но, совершив большой и тяжелый переход, в Умани сосредоточилась Первая конная армия. Почти с ходу она перешла в наступление и прорвала фронт. Белополяки стали откатываться на юге, а затем и на севере. Все это произошло за те две с половиной недели, когда Дмитрий Медведев с отрядом преследовал банду. В начале июля он возвратился в Брянск. А 12 июля, пытаясь спасти от разгрома армию белополяков, министр иностранных дел Великобритании Керзон предъявил нам ультиматум: прекратить наступление, в противном случае Антанта начнет широкие военные действия против Советской России.
Вероятно, в планах Антанты свое место занимали и действия различных банд в тылу наших войск. Чем все это кончилось, общеизвестно. Но вот конец банды «матроса» и исход операции на Брянском вокзале стал мне известен только недавно от непосредственного свидетеля этих событий.
Долго не удавалось выяснить, кто в Брянске был связан с бандой «матроса» и какая планировалась на вокзале операция. Дмитрий бывал дома урывками — носился по проселкам, продирался сквозь лесные чащи в погоне за бандами всевозможных мастей: белыми, зелеными, черными. Стрелял, в него стреляли, хоронил убитых товарищей.
Как-то глубокой осенью, когда выпал и плотно улегся снег и ударили первые морозы, утром в домике на Комаревской горе раздался веселый голос:
— Самовар! Самовар или жизнь! Замерзаю!
И в комнату ввалился Дмитрий Медведев, пропахший морозом и дымом, с тощим вещевым мешком. Оля засуетилась. А Дмитрий, отряхнув снег, зашагал по комнатам, растирая ладонями давно не бритые, запавшие щеки и декламируя:
Оля внесла чай. Он выпил не присаживаясь.
— Да ты отдохни с дороги-то!
— Оленька, я же тебя давно и безнадежно люблю! — воскликнул Дмитрий, весело блестя глазами. — Никакого отдыха! Собирайся, покатаю тебя в санях. Объяснюсь. И ты мне холодно откажешь! Или ответишь взаимностью?
— Ах, ах, какой пассаж! — в тон ему ответила Оля и побежала собираться. (Она уже несколько раз помогала Дмитрию в его делах и понимала его с полуслова.)
На мой вопрос, не было ли в этой шутке доли правды, Ольга Николаевна покачала головой и с легким вздохом сказала:
— А, милый, сорок лет ведь прошло… Нет, нет, влюблена я не была. Но… разве мог он не нравиться мне, девчонке, — стройный, красивый, с гордо посаженной головой, с открытой манерой разговора, с его добротой и смелостью и железной сдержанностью в минуты опасности или гнева… Он всегда говорил со мной полушутя, как с маленькой.
Они подъехали к зданию вокзала в санях, в которых пулемет был прикрыт сеном. Влюбленные не привлекли ничьего внимания. Дмитрий отвел Олю в зал ожидания, усадил в уголке и пристроил рядышком увесистый сверток. И ушел. Через некоторое время возле Оли на полу расположились человек пять мешочников. Они грызли сухари и тихо переговаривались. Оля с опаской поглядывала на их рваные полушубки и грязные шинели, вероятно, кишевшие насекомыми. Два или три раза через зал прошел человек в добротном городском пальто и меховой шапке, острые глаза его быстро и внимательно обегали всех, скользнули по Оле, по мешочникам, по бабам с детишками, сидящим на своих узлах и мешках. Снова появился Дмитрий, подошел к Оле, почему-то страшно рассердился на мешочников и громко потребовал, чтобы они отодвинулись. Те молча и безропотно отползли. Дмитрий сел рядом с Олей, заботливо поправил на ней платок и еле слышно сказал:
Поделиться книгой: