Свободен

— Любите брать чужие вещи? — пытаюсь я пригладить взлохмаченные и наэлектризовано потрескивающие волосы. Спросонья порадовавшись, что наушники беспроводные. А то он бы и в телефоне порылся, этот член кружка «Хочу всё знать». Что ему стоило приложить мой палец для входа.

— Не люблю. Но это было сильнее меня. Ты так крепко спала. Устала? Тяжёлый был день?

— Артём Сергеевич, не много вопросов? — опускаю я ноги на кроссовки.

— Я только начал. Погоди-ка, — встаёт он.

Из-за откинутой им шторки, что отделяет служебный отсёк от салона, я слышу бодрый голос Ирины Михалны, а потом вижу и её саму, что-то бурно обсуждающую с Корякиным и одной из стюардесс.

— А можно нам ещё по капельке? — протискивается к ним Рыжий.

— Водички бы, — перегибаюсь я в проход, чтобы он меня услышал. — Артём, блин, Сергееч, по какой капельке, дайте глоток воды.

— Спокойно, Танкова, — сгоняет он меня на среднее кресло, откидывает передо мной столик и ставит в углубление на его поверхности один стаканчик, рядом — второй. — Будет тебе сейчас и вода.

Приносит два бутерброда. И, когда скрипнувшее крайнее сиденье принимает его уверенную задницу, стюардесса приносит мне стаканчик воды, а ему — пару салфеток и пластиковую ванночку с нарезанным лимоном.

— Спасибо, Яна, — провожает он её взглядом обратно в каморку к задушевным беседам. А мне вручает стакан с жидкостью цвета хорошо заваренного чая. — Давай, Лана Танкова, на брудершафт. Чтобы никаких больше «вы» и «блин- Сергеевичей».

— Вообще никаких или на время поездки? — стараюсь я не вдыхать смрадный запах крепкого алкоголя.

— Как пойдёт, — улыбается он, протягивая ко мне свой стаканчик. Просто стукнуться. К счастью, хоть руки скрещивать и целоваться не заставляет.

И ладно уж, хоть я и не пью, ради такого дела волью в себя живительный глоток хорошего коньяка. Как лекарство. Прививку против неприязни. Вдруг подействует.

— Я тебя умоляю, только не запивай, — останавливает он мою руку, потянувшуюся к воде, и вручает дольку лимона. — Лучше закуси. Пить совсем не умеешь, да, Лана?

— Совсем, Артём-м-м-с-с-с, — хриплю я обожжённым горлом, с трудом избавляясь от приставки «Сергеевич» и впиваясь зубами в лимон, который толком не вижу из-за выступивших слёз.

— Нет, нет, учить тебя не буду, — пережёвывает он свою дольку вместе со шкуркой, а потом откусывает бутерброд.

И то ли прививка моя так быстро подействовала, то ли без своего дресс-кода в виде строгого костюма и рубашки с орнаментом он как-то «ближе к народу». Но нравится мне, как он смотрится в этой простой серой футболке и потрёпанных джинсах. Как держится. Легко, свободно, непринуждённо. Естественно.

Что-то даже чудится мне в его взгляде. Не знаю… заинтересованность? Такая правильная. Здоровая. Конструктивная. Словно ему действительно хочется знать обо мне больше. Не из простой вежливости, не ради того, чтобы скоротать время. Он искренне заинтересован. Или это тусклое освещение летящего в ночи самолёта производит такой эффект?

— Я же правильно понял: ты расстроилась из-за этой поездки?

— Не всё ли равно уже? Летим, — развожу я руками.

— И правда, летим, — усмехается он и не сводит с меня глаз, пока я запиваю своей водой проглоченный бутерброд. — Но мне не всё равно.

— Это почему же? — отставляю я стакан.

— Потому что лично я думаю, что это классно: лето среди зимы. Море, солнце, фрукты. Не знал, что ты не любишь Китай.

— Не то, чтобы я его не люблю, — выдавливаю я в воду кусочек лимона и топлю его там. Это у Танка сведения про моё отношение к Китаю от кого, стесняюсь я спросить? Не от одной ли тонконогой козы, улетевшей сегодня в Стокгольм? — Скажем так: моё субъективное обывательское мнение о Поднебесной несколько поверхностно и негативно.

— А обо мне?

— Простите, — убираю я от лица стаканчик, радуясь, что не успела отхлебнуть, а то снова бы подавилась.

— Что ты думаешь обо мне, — улыбается он. — Или для ответа на этот вопрос ты слишком мало выпила?

— Для ответа на этот вопрос мы слишком недавно перешли на «ты».

— Ну что ж, у нас впереди целая неделя, — отправляет он в рот очередной лимон и кривится, словно… лимон в рот засунул.

— Звучит как угроза, — усмехаюсь я, поднося к губам стакан.

Но он снова не даёт мне хлебнуть воды, наклоняясь к самому уху.

— Звучит как предложение, — шепчет, щекоча своей бородой. — Дай мне шанс.

Честно говоря, содержимое стакана мне сейчас хочется перевернуть себе на голову вместе с лимоном. И хорошо, если бы там была вода похолоднее. Я просто дара речи лишаюсь, таращась на него испуганно. Чего?!

— Ясно, — усмехаясь, выдыхает он. Прикрывает на секунду глаза и обиженно опускает их куда-то вниз, на свою руку, что расслаблено лежит на подлокотнике между нами.

И всё это пока у меня в голове случилось настоящее Бородино: смешались в кучу кони, люди… и залпы тысячи орудий… слились в протяжный вой…

Я не знаю, что думать. Не знаю, что сказать. Не знаю, как реагировать.

Что значит «мне»? Шанс на что? В каком смысле «дай»?

Это он меня типа клеит или где?

— Артём, — сглотнув, отставляю я от греха подальше чёртов стаканчик и заглядываю в щель между впередистоящих кресел. Как бы они там ни прикидывались спящими, наверняка сидят подслушивают. — Давай мы потом об этом поговорим.

— О чём? — охотно поворачивается он.

О твоём предложении, мать его. Или что это сейчас было?

О непонятной мне обидчивости. Смотрите-ка, губки надул. Мне надо было в ладоши что ли хлопать, что ты такой весь смелый предложил мне переспать?

Господи боже, как же только что всё было просто и ясно: он — начальник, я — подчинённая; он придирается, я держу удар; он неуклюже флиртует, я откровенно посмеиваюсь.

И вдруг как гром среди ясного неба: всё резко становится сложно, и я перестаю что- либо понимать.

— О том, что ты только что сказал.

— А что я тебе только что сказал?

— Это было какое-то неприличное предложение.

— Вовсе нет, — улыбается он. — Крайне приличное. Просто забудь, что я твой начальник. И это всё, чего я прошу.

Глава 15

«Вот, чёрт! — возвращается мой оптимизм, но зато появляется некое подобие стыда: — Фу, а я какая испорченная. Сразу про постель подумала».

— Да ты мне даже не начальник, — хмыкаю. — И то, что я до сих пор терплю все эти твои командирские замашки — исключительно моя личная инициатива.

— Ах вот как? — возмущённо отхлёбывает он моей воды. — Так у нас не строгая вертикаль власти в компании, и каждый нижестоящий сотрудник…

— Ладно, ладно, — поднимаю я ладонь. — Пусть так, раз уж это так тебя задело. Но чтобы дальше не было никаких недоразумений, сразу поясню, — убираю я столик, коль вода всё равно у него в руке, и закидываю ногу на ногу. — Я категорически против служебных романов. Любой степени серьёзности.

— Почему?

— Потому что ничего хорошего из этого никогда не получается. Ничего и никогда, — соединяю я руки и начинаю объяснять ему буквально на пальцах, загибая их. — Вариант «лайт»: просто переспали. Последствия: на работе неловкость, натянутость, постоянное напоминание, что это было ошибкой. Итог: увольнение.

— Угу, — кивает он. — Такая лёгкая степень прожарки.

— Вариант «медиум»: ввязались в отношения, — загибаю я второй палец, едва сдерживая улыбку на такую двусмысленность. — Или «медиум велл» если перейти на твоё сравнение со стейком. Снова имеем сложности с выполнением должностных обязанностей плюс слухи, шепотки за спиной, обиды, недопонимание что можно там и нельзя здесь, и наоборот. И снова: или расстались, или увольнение.

— И вариант «вэл дан»?

— Перешли в стадию серьёзных отношений, — сгибаю я все пальцы. — И всё равно ничего хорошего. Нижестоящему всё равно придётся пожертвовать своей карьерой, чтобы эти отношения сохранить. Ты дорожишь своей работой?

— Очень, — кивает он, допивает воду, составляет стаканчик в стаканчик.

— Так вот. Я тоже.

— Ты так убедительна, — собирает он со столика остальное, складывает и возвращается из каморки стюардесс спустя несколько секунд уже с пустыми руками. — Был печальный опыт служебного романа?

— Почему печальный? — подгибаю я под себя ногу, разворачиваясь к Артёму-без- отчества лицом.

— Потому что хорошего ничего… и никогда, — копирует он мой жест, показав по очереди обе ладони, а потом сложив их вместе.

— Опыт был… — задумываюсь я. Как же рассказать помягче про женатого мужика, который был моим начальником, и с которым был такой долгий роман и жёсткий разрыв, что я до сих пор не пришла в себя? — …интересный. Но итог печальный. Мне пришлось уволиться.

— Он был женат?

— О, да, — не вижу я смысла скрывать, раз уж Рыжий-Бесстыжий сам догадался.

— И я ни на что не претендовала. Там дети, собаки, тёща, все дела.

— И как давно это было?

— Мн-н-н, года два назад, наверно, — делаю я вид, что считаю. На самом деле знаю точно: ровно два года и два месяца, как мы расстались. Десятого октября. — Я ушла, уволилась, съехала. И попросила меня не искать.

Мне непонятна эта загадочная улыбка Рыжей Бороды. Господи, мне всё в нём теперь непонятно. «Зачем только он подсел ко мне?» — вытягиваю я шею, прислушиваясь к смеху за шторкой.

Верните моего Корякина! С ним было так легко, просто, уютно. Он такой обходительный, милый, заботливый. А этот… он сведёт меня с ума своими сложностями.

Нет, я знаю, чего я на самом деле так панически боюсь. Не повторения прошлого печального опыта любовницы без права на легальность. А как раз наоборот, того, что от этого Танка я буду ждать больше, чего-то настоящего, глубокого, безграничного. А он пробьёт брешь в моей обороне и разобьёт мне сердце. Он сможет.

Я не слепая, не глухая, не идиотка. Я всё понимаю. К чему все эти его якобы неуклюжие ухаживания. Эти пристальные взгляды. Ежедневные сообщения. Забота, внимание, защита. Всё я понимаю.

Но я смертельно, до тошноты боюсь под строгим костюмом, за этими его нарядными рубашками и рыжей бородой увидеть мужчину. До дрожи привлекательного мужчину. Ответственного, умного, успешного, интересного. И… не дотянуть, оказаться простоватой для него, пресноватой, невкусной. А он ведь хочет именно этого — попробовать. И хрен его знает какой прожарки.

— Я не женат, — улыбается он. — С этим никаких проблем.

— Да, я в курсе. Ты свободен, и моложе, — улыбаюсь я появившемуся в проходе Корякину.

— А тебе нравятся мужчины постарше? — проследив за моим взглядом, и понизив голос, оборачивается Артём.

Но ори он хоть на весь салон, пьяненький и довольный жизнью Корякин его бы не услышал.

— Обед, — слегка склонившись к нам, радостно сообщает он, а потом занимает место через проход.

Включается яркий, слепящий свет. Катятся тележки с обеденными наборами. Шагают по проходу доброжелательные стюардессы. А мой любознательный Неначальник ждёт ответа.

— Мне нравятся мужчины сложные, — снова опускаю я столик. Поставив на него локоть, подпираю рукой голову и пристально гляжу Рыжей Бороде в лицо, честно пытаясь его описать. — Такие брутальные, с виду несгибаемые, но очень ранимые внутри. Сдержанные, тщательно скрывающие свои чувства, даже суровые, но на самом деле латентные романтики. Ответственные, вежливые, внимательные. Позитивные! — поднимаю я палец, а потом убираю с плеча Артёмыча пылинку, дунув на неё. — Харизматики в отличной физической форме.

— Ты ничего не сказала про бороду, — лыбится он, обнажая красивые зубы.

— Есть ли у человека борода, нет ли у человека бороды, — копирую я фразу из фильма «Карнавальная ночь» на свой лад, — это нам неважно. Есть установка весело провести время на острове.

У меня сердце уходит в пятки, когда он накрывает своей тёплой ладонью мою руку, лежащую на столе и слегка сжимает.

— Я тебя отвоюю, — улыбается он, глядя мне в глаза. — У тебя самой.

Спокойно под моим немигающим взглядом перекладывает мою безвольную, предавшую меня правую руку на подлокотник, и, пропустив свои пальцы между моими, как ни в чём ни бывало склоняется в проход, ожидая еду.

И сейчас я до жути боюсь не его обещания, а курицы с рожками… или рыбы с рисом, смотря что останется в наличии до наших последних рядов. Потому что, по моему личному «тесту Танковой»: если я могу спокойно есть в присутствии мужчины, не давиться, не смущаться, не испытывать неловкости — он мой.

Глава 16

Пока нам раздают еду, я мягко забираю руку (прости, Артемий Шустрый, но не готова я с тобой ещё за ручки держаться) и, передвинувшись в кресло у окна от греха подальше, жёстко напрягаю память: а я вообще ела когда-нибудь при нём?

В столовую нашу он не ходил. Ни на каких банкетах за столом мы не встречались.

А! Вспомнила! Жевала как-то пирожок.

Вызвал меня этот Барбаросса прямо во время законного десятиминутного «чая». И я, как была с пирожком в руках, так к нему в кабинет и пришла. Ибо нефик!

Так и сжевала весь эмпанадос с ветчиной всухомятку, пока Злой Пират, сверкая глазами, пояснял мне про длинное логистическое плечо, что это не есть хорошо.

И я потом до конца рабочего дня икала под смех всего отдела.

Никакие ухищрения ни с водой, ни с пуганьем, ни другие фокусы мне не помогли, пока само не прошло. Наташка сказала: сглазил меня Борода. Отомстил за проявленное неуважение.

Приносят еду. И я кошусь не столько на контейнер из фольги с вожделенной курицей перед собой, сколько на то, как уверенно обращаются с миниатюрными плошечками его пальцы. Вовсе не холёные и не ухоженные, просто изящные от природы, длинные, с аккуратно постриженными ногтями и набитыми до мозолей, подозреваю, о боксёрскую грушу костяшками.

«Перфекто!» — просится на язык, когда он расставляет посуду как фокусник на маленьком и неудобном столике, да ещё под моим пристальным взглядом.

— Как твоя курица? — открывает он рыбу.

— Ожидаемо, — убираю и я крышку с фольгированного контейнера. — Но, если честно, я бы предпочла курицу с рисом, а не с рожками.