— Ваши неуместные замечания способны свести с ума даже человека со стальными нервами, — раздражённо буркнул господин Арьере, встряхнув газету, сложил лист пополам. — И, между прочим, вы в курсе, который час?
— Половина десятого вечера, — послушно ответила Тиль, глянув на массивные напольные часы. — Я понимаю ваше возмущение, но, к сожалению, мне пришлось…
— Не думаю, что ваше оправдание будет правдоподобным, — муж выколотил погасшую трубку о край пепельницы, прочистил чашечку щёткой, небрежно вытер перепачканную сажей руку о белоснежный пластрон[5]. — Конечно, похороны дело хлопотное. Но, как мне кажется, закопать безумного, никому не нужного старика, догадавшегося наконец-то освободить от себя этот мир, не требует много времени. Не так ли?
На этот выпад госпожа Арьере отвечать не пожелала. Молча обошла стол, ведя ладонью по скользкой, чересчур тщательно отполированной столешнице, села в кресло, пристроила локти на подлокотник, а подбородок на сплетённые пальцы. Супруг глянул на неё недовольно и снова уткнулся в газету, делая вид, будто читает.
Дамы света, полусвета и совсем не света откровенно завидовали Тиль, а некоторые даже не пытались этого скрывать. Конечно, такого мужа подцепить нужно ещё умудриться! Богат, с умопомрачительными связями, из влиятельной семьи и красив, как само воплощение Неба: высок, строен, голубоглаз, волосы вьются картинными золотыми кольцами, да ещё тонкий ценитель искусств. Галантен, изящен, умён, может наизусть энциклопедию шпарить, а потом, не дав себе передышки, перейти на древние оды.
Вот только об одном эти завидующие дамы не знали: с таким совершенством жить невозможно. Ну невозможно — и всё. Не приспособлено оно, совершенство, для совместного существования. Слишком оно, совершенство, озабочено собственным перманентным самосовершенствованием и созданием идеала вокруг себя. И ещё оно, совершенство, скучно так, что не только зубы сводит, но и в животе урчать начинает.
— У меня имеется собственное объяснение столь позднему возвращению, — не подозревая о грешных мыслях горячо любящей супруги, продолжал токовать Арьере. — Не желаете услышать?
— Желаю, — кивнула Тиль.
— Охотно посвящу вас, — едва заметно скривил безупречные губы муж. — Это уже ни для кого не секрет, все газеты трубят, что само по себе возмутительно. Где же? «…похороны всеми уважаемого…» Уважаемого! — возмущённо фыркнул Арьере. — «… достойные люди… проститься… трогательную речь произнёс…» Да, вот! — супруг перегнул уже сложенную страницу ещё раз, отчеркнув ногтем строчку. — «Некоторую пикантность траурному мероприятию придало неожиданное появление господина Карта Крайта, командира нашей доблестной Золотой эскадрильи, блестящего офицера и, несомненно, бесстрашного героя. Неожиданным сие появление стало, прежде всего, для наследницы почившего Крайта, госпожи Арьере. По крайней мере, выше озвученная дама выглядела куда растеряннее, чем остальные гости». И как вам?
— Выспренно, напыщенно и безграмотно, — согласилась Тиль.
— Вас возмущает только это? — аккуратно приподнял брови муж. — Что ж, продолжим. «Для наших многоуважаемых читателей, подзабывших подробности скандальной истории или не следивших ранее за светскими новостями, напомним некоторые моменты. Примерно десять лет тому назад, весной (а когда же ещё, мой любезный читатель?) господин Карт Крайт, тогда ещё не герой и даже не офицер, а всего лишь выпускник кадетского корпуса, и госпожа Тильда Крайт, свободная слушательница курсов при королевской академии, официально объявили о помолвке. Это, несомненно, радостное, событие осталось бы незамеченным широкой публикой, кабы не капиталы ныне покойного господина Крайта. И не слишком юный возраст его воспитанницы и — на минуточку! — наследницы, которую близкие нежно именовали Тиль. На момент помолвки деве едва исполнилось шестнадцать лет, жениху же сравнялось двадцать. Конечно, свет видел и более неравные браки, и гораздо более молодых невест, но… Мудрые говорят, что дыма без огня не бывает. А о тогдашнем интересном положении госпожи Крайт не шептались только рыбы в реке и то лишь потому, что Небо отобрало у них способность к связной речи».
Господин Арьере, придержав газету ладонью, глянул на супругу исподлобья.
— Вы прекрасно знаете, что последнее откровенное враньё, — пояснила Тиль. — Кажется, я это наглядно продемонстрировала в первую брачную ночь.
— Порой вы бываете чудовищно вульгарны, — процедил муж. — Но это ещё не всё, слушайте дальше. «Трагедия разыгралась неожиданно для всех, но в полном согласии с канонами жанра. Опекун вёл счастливую невесту к алтарю, многочисленные гости (весьма знатные и именитые, смею заметить) вытирали платочками счастливые слёзы. И в этот миг… Жених, ни слова не говоря, демонстративно покинул храм!»
— И чего вы от меня ждёте? — спокойно поинтересовалась Тиль, подперев ладонью подбородок.
— Как вы позволили полоскать наше имя? — не слишком правдоподобно возмутился супруг, брезгливо отшвырнув газету. — Как вы позволили этой истории снова всплыть?
— А как я могла не позволить? Запереть всех журналистов в подвале, руки им переломать?
— Ну, знаете!..
— Дорогой, вы переживаете из-за пустяков, — Тиль перегнулась через подлокотник, нежно погладив сопящего разгневанным драконом мужа по плечу. — Поговорят и забудут, тем более что этой истории столько лет. Новых поводов для скандала я не давала, уверяю вас. С господином Крайтом едва парой слов перекинулась. Это всё, клянусь. А сейчас давайте ложиться. Время позднее и я действительно очень устала.
Арьере не ответил, зато нахмурился, отвернулся.
— Ну, как вам угодно, — вздохнула Тиль, вставая. — Спокойной ночи.
— Что же тогда всё-таки произошло? — спросил муж, когда супруга почти уже вышла из комнаты — она была уверена, что вообще не спросит, но, видимо, любопытство оказалось куда сильнее норм приличий.
— Я не знаю, — вполне искренне ответила Тильда. — Уже говорила вам и не раз: мы с ним больше не виделись, а на письма господин Крайт не отвечал.
— А сегодня вы не спросили?
— А сегодня о таком спрашивать уже поздно. Сладких снов.
Тиль вышла, аккуратно закрыв за собой дверь и, подобрав подол, почти побежала к спальне. Хотя, наверное, эта предосторожность была совсем уж лишней. Господин Арьере никогда не возмущался настолько, чтобы останавливать жену, когда ей приходила блажь удрать, или — не дай Небо! — гоняться за ней по коридорам.
Пятнадцать лет назад
Карету немилосердно трясло и раскачивало, а ещё сильно пахло навозом и пылью, казалось, даже старые сиденья с истёртой до льняной основы обивкой немилосердно воняют. Да ещё и за окошком ничего интересного: ровные, как стол, серо-зелёные поля тянулись до горизонта, до самого застиранного хмурого неба. Поначалу живые изгороди в белых звёздочках неведомых цветов, развлекали, но они тянулись так же уныло, как и поля и от одного вида кустов начало подташнивать. Да ещё голова разболелась. В последнее время мигрень вообще отпускала нечасто, а от конского дробного топота, от вони, от качки и, пожалуй, от неудобного, слишком короткого платьица с нелепым передничком, которым её милосердные сёстры одарили, мерещилось, что под черепом от виска к виску катается пушечное ядро.
Старик, сидящий напротив, ёрзал, посматривал на искоса, наверное, думал, что она не замечает: неудобно ему было и маятно.
— Так, значит, тебя Тильда зовут? — спросил, неловко откашлявшись. Это была третья попытка разговор завязать. От вопросов, удобно ли ей и не холодно ли, девочка кивком отделалась. — Странное какое имя. Это же вроде бы знак какой-то, да?
— Типографский, — неохотно ответила Тиль. — Такая волнистая чёрточка над некоторыми буквами.
— Вот и я говорю…
— А ещё математический, — закончила мстительно. — Обозначает отношение эквивалентностей в теории множеств.
Старик кашлянул испуганно, ещё поёрзал, но, к сожалению, не отстал.
— Ну, меня ты можешь называть просто дядя Берри, — сообщил таким тоном, словно подарок преподнёс.
— Вы брат моего отца?
— Нет. Собственно, дело в том, что я брат его матери. То есть, твоей бабушки, — смутился «дядя».
— Да-а? — протянула Тиль, по-прежнему в окно таращась. — Я её не помню, бабушка умерла, когда я совсем маленькой была.
— Я-то помоложе буду, — невесть зачем буркнул новоиспечённый родственник. — А на слова доктора ты наплюй.
— Которые?
— Что тебе, мол, нужно заставлять себя вспоминать. Раз не хочешь помнить, значит, и не надо.
А вот с этим Тиль была полностью согласна, вспоминать, а тем более помнить ей хотелось меньше всего на свете. Лучше уж так: последнее, что в голове осталось — это противная пенка на молоке, поданном перед сном горничной. А потом она уже в госпитале сестёр небесных очнулась.
Оказалось, что между пенкой и пробуждением прошло больше недели. А за это время корабль, на котором они плыли, самый лучший корабль — гордость национальных верфей, последнее слово технической мысли, самая прогрессивная из всех машин, до сих пор созданных человечеством — успел утонуть. Вместе со спиритами, экипажем, почти всеми пассажирами. А заодно, мамой, папой и вредной горничной Мардер, так и не запомнившей, что Тиль не любит молоко с пенками. Уцелело всего несколько десятков человек, а остальные ушли, совсем ушли, потому что, понятно, посреди ледяного моря не нашлось ни одного танатолога.
Ну и зачем вспоминать, как там было и что?
— Да, об этом говорить не стоит, — снова откашлялся «дядюшка». — Давай лучше о… Ну вот расскажи, чем твой отец занимался. Кажется, он изобретательствовал, что ли?
— Мой отец был ведущим разработчиком операционных[6] спирит-систем для сверхмощных двигателей. С его патентами даже правительство работает.
— Ну надо же! — восхитился старик. — То есть это всякие там винты, котлы, да? — Тиль глянула на него, но ничего не сказала. Откуда бы «дядюшке» знать, что паровые котлы — это прошлый век? Наверное, о магнетизме, токах и эфире[7] он даже не слышал ничего. — Может, мне тоже попробовать? Я в детстве, знаешь ли, увлекался. Проволочки там, баночки…
— Я видела опыты с электричеством, — снизошла до деревенщины Тиль, — один учёный в Театре науки демонстрировал. Но лучше займитесь электромагнетизмом, это направление сейчас считается передовым. И корпорации охотно скупают патенты, даже если придуманное пока нельзя сделать.
— Да на что мне их медяки? — дробно рассмеялся старикан.
— Это вовсе не медяки! Мой отец богатый человек!
— Тебе-то откуда знать, — добродушным медведем улыбнулся дядя. — Конечно, ты девочка умная. Пожалуй, я таких головастых детей и не видел никогда. Но уж сколько там твой отец имел, даже девочкам с именем Тильда знать не положено.
— А вот я знаю, — буркнула и снова отвернулась к окну, с досады губу прикусив.
Доказать собственную осведомлённость хотелось до чесотки в ладонях, а то ведь так и будет думать, будто она пустоголовая врушка. Но не признаваться же, что все сведения получены не слишком честным путём. Нет, не запретным — никто ведь не запрещал ей сидеть на галерее, когда мама с папой в кабинете разговаривали! Так ведь никто и не разрешал.
— Я тебе не слишком нравлюсь, — вздохнул старик. — Но вроде бы других родственников нету. С нашей-то стороны точно нет, может, с материнской? Только и она сирота, так?
— Да, она говорила.
— Ну ничего, мы поищем. А, может, ещё и уживёмся. Дом мой тебе тоже, наверное, не слишком понравится: не очень-то он большой, да и старый. У вас, наверное, совсем другой был?
— Совсем, — пробормотала Тиль, отодвигая в сторону грязную тряпку, которая здесь занавеску заменяла.
Карета как раз свернула с рытвин и колдобин, колёса затарахтели по разбитой, но относительно ровной брусчатке, а поля спрятались за разросшимися, неухоженными деревьями. Девочка не сразу и поняла, что это парк, сначала подумала, будто они в лес въехали. Но в лесу же никто не ставит фонтанов, пусть и не работающих, с чашами, забитыми прошлогодними листьями.
А в конце этой то ли аллеи, то ли тропинки, виднелся дом. Невысокий, всего-то в два этажа, но какой-то очень длинный и словно больной лишаём: фасад в пятнах отвалившейся пластами штукатурки, ставни серые от старости, в черепице крыши темнели прорехи.
— Да не расстраивайся, — попытался подбодрить девочку, — сделаем ремонт, прислугу наймём. Знаешь, какая тут красота раньше была? Так мы ещё краше сделаем. И скучно тебе на первых порах не будет, у меня как раз племянник гостит и друг его.
— Вы же сказали, что других родственников у нас нет? — промямлила Тиль.
Фигуры, маячащие на подъездном крыльце, никаких тёплых чувств у неё не вызвали. Может потому, что на них, на фигурах этих, была настоящая форма, только, почему-то, светлая, голубая, кажется. А ничего хорошего от военных девочка не ждала, потому как папин старый друг даже нормально говорить не умел, лишь гавкал. Физиономия у него жуткая была — вот-вот ударит! — и маме он не нравится.
Правда, этот друг был единственным военным, которого Тиль лично знала. И носил он не голубое, а тёмно-зелёное.
— Так я про взрослых говорил, а это мальчишки. Один вроде как тоже воспитанник, сынишка брата моего младшенького. Надо сказать, что наш папаша отличался чадолюбием и от каждой жены имел по ребёночку, а к алтарю аж три раза ходил. Сейчас у паренька только мать осталась. Ну, да тебе такое знать рановато, — дядя кашлянул смущённо, крякнул, костяшками седые усы разгладил. — Ты давай вылезай. Видишь, ждут парнишки, приготовились
Тильде встречающие мальчишками не показались. Про таких мама говорила: «Молодые кавалеры» — и эдак заговорщицки дочери подмигивала. Один, тот, что повыше, смуглый, темноволосый и очень-очень серьёзный, словно наглухо застёгнутый, хотя ни у того, ни у другого ни одной расстёгнутой пуговички не имелось. Второй же, пониже, был полной противоположностью: курносый, рыжий, будто лохматый, хотя и причёсанный.
— А мы вас уже заждались! — крикнул вихрастый так, словно карета не рядом стояла, а только в ворота въезжала, и улыбнулся во весь рот, щербатый, между прочим. Точнее, он казался щербатым из-за того, что один зуб будто пытался спрятаться за другими. — Позвольте вашу руку, госпожа, помогу вам спуститься.
И действительно помог, да ещё пальцы — прямо пыльную перчатку! — поцеловал, как взрослой!
— Повежливее, Грег, — встрял второй. — Разрешите представиться. Я ваш дальний родственник, Карт Крайт, — У него даже имя оказалось как собачий лай: гав-гав, р-р-р! — Рад приветствовать вас в дядином доме.
— Я тоже рада вас видеть, — выдавила Тильда и даже, кажется, вежливо улыбнуться сумела.
Надежды на то, что её ждёт хоть что-то хорошее, рухнули прахом. Если уж не везёт, так не везёт во всём. И даже кузен — или кем они там друг другу приходились? — оказался из тех, кого мама называет «солдафонами». Что это слово значит, девочка не очень понимала, но шатену оно определённо подходило.
[1] Танатология — (от θάνατος — смерть и λόγος — учение) — раздел теоретической и практической медицины, изучающий состояние организма в конечной стадии патологического процесса, динамику и механизмы умирания.
[2] Инкунабулы — книги, изданные на заре книгопечатания.
[3] Спирит (здесь) — от «spiritus» — дух, душа.
[4] Меценат — человек, способствующий на добровольной и безвозмездной основе развитию науки и искусства, оказывающий им материальную помощь из личных средств.
[5] Пластрон (здесь) — галстук или нагрудная вставка в мужской одежде, которая видна в вырезе жилета, фрака
[6] Операция (здесь) — от operatio, т. е. «действие». Совокупность действий для достижения какой-либо цели.
[7] Ныне устаревшие теории в физике, густо замешанные на мистике, в том числе и на спиритизме, предполагающие существование эфира как вещества или поля, которое заполняет пространство и служит средой для передачи и распространения электромагнитных (и, возможно, гравитационных) взаимодействий.
2 глава
Приёмная доктора Арьере располагалась в самом престижном районе, центральнее которого просто не бывает. Дверь в дверь с кабинетом Тиль соседствовала контора адвокатов, к услугам которых, как поговаривали, прибегали даже члены королевской семьи, инкогнито, понятное дело. С другой стороны тоже располагался доктор, но только от медицины. Этот почтенный господин прославился весьма эффективным методом лечения женских неврастений и провоцированием припадков у мужей. После того как те видели счета, выставленные за исцеление. Дальше шли конторы и торговые представительства весьма уважаемых фирм. Ну а напротив, через площадь, украшенную варварски великолепной конной статуей, высился восьмиэтажный монстр парламента.
В общем, захоти дядя отыскать недвижимость подороже, так не сумел бы. Тиль категорически не хотела арендовать эдакую роскошь, в этом не было никакой необходимости, но спорить со старым Крайтом было совершенно бесполезно. Поэтому вывеска «Психокоррекция машин[1] по методу доктора Арьере» и болталась посередь столицы. Ещё доска сообщала, что приём ведётся с полудня, а это сейчас истине не соответствовало — владелица кабинета совершенно по-свински опаздывала.
Тиль взбежала по трём ступенькам крылечка, рванула дверь так, что колокольчик не звякнул, а испуганно пискнул, и ввалилась в приёмную, на ходу срывая пальто и шляпку.
— Простите, простите, простите, — зачастила, сваливая добро на секретарский стол, — проспала, а потом везде не успела! Каюсь, грешна, искуплю! Надеюсь, никого ещё нет?
Тильда заправила выбившуюся шпильку в пучок, заискивающе глядя на помощницу. Госпожа Мильтон, сурово блеснув очками-половинками, не спеша поднялась, по-прежнему никуда не торопясь, расправила пальто, убрала его в шкаф.
— Доброе утро, госпожа Арьере, — поздоровалась специальным «учительским» тоном. — Ничего страшного не стряслось, вы задержались всего на полчаса. Вам, как владелице, позволены и не такие вольности. А клиент, который дожидался аудиенции всего восемь дней, уже в вашем кабинете.
— О Небо! — точь-в-точь как дверной колокольчик пискнула Тиль.
— Чай я подала. Правда, кажется, его уже весь выпили, — вбила последний гвоздь ласковая секретарша. — Вам кофе?
— Спасибо, ничего не нужно, — промямлила Арьере, пятясь к кабинету. — Я пила, спасибо!
— Так я подам, — царственно кивнула помощница. — Сегодняшнее расписание у вас на столе.
— Вы золото! — заюлила Тиль.
— Я в курсе, — согласилась госпожа Мильтон, хорошо знающая свою цену и продешевить не боящаяся.
Сегодняшний посетитель выглядел как типичный фабрикант, причём из «новых»: толстый, могучий, усатый. На выпирающем от сытости животе покоилась золотая часовая цепочка с брелоками, способная запросто удержать сторожевого пса. На коротком пальце сиял перстень, размером с хорошую гайку. А вот свой котелок клиент секретарше не доверил, на колене пристроил.
На появление Тильды он отреагировал тоже вполне типично.
— Сказал же, не нужно мне никакого чаю, не в трактир пришёл! — рявкнул раздражённо. — Лучше выясните, наконец, где этот ваш доктор до сих пор шляется? Знаете ли, время-то деньги и немалые!
— Я уже здесь, — сообщила Арьере, обходя и господина, и стол. — Прошу простить меня за ожидание. Как вы абсолютно справедливо заметили: время деньги, поэтому пришлось задержаться у того, кто больше платит.
— Вы ещё не знаете, сколько могу заплатить я, — прогудел клиент, заметно сбавив тон.
— Не думаю, — Тиль уселась, сложив руки шалашиком и возведя глаза к потолку, намекая, что у неё клиенты бывают о-очень высокими.
— Да, мне говорили, будто у вас… — господин поёрзал, хмыкнул, фыркнул и утёр необъятную лысину клетчатым платком.
— Я лучшая в этой стране, — кивнула Тильда, успешно обучающаяся скромности у собственной секретарши. — Но давайте не будем тратить время на рекламу. В чём ваша проблема?
— Да, проблема… — пробормотал посетитель, утирая бычью шею. — Ещё какая проблема-то! Влетел, понимаешь, на деньги. Фабрика стоит, извиняюсь, а этот всё лезет, и лезет, и лезет! Просили его? Ты знай работай! Так нет, учит!