Помоги проекту - поделись книгой:
В последние годы попытки Вашингтона приглушить расовую проблему в образовании все чаще представляются как чуть ли не процесс «искоренения расизма» в школах. Реальное положение иное. В специальном докладе Комиссии Соединенных Штатов по гражданским правам, опубликованном в начале 1977 г., документально доказано, что «дети национальных меньшинств в городах страны менее всех приблизились к обещанию иметь равную защиту законов, провозглашенному в конституции и известных решениях Верховного суда»21. Так, двое из трех черных детей посещают школы, где основную часть учащихся составляют национальные меньшинства. В аналогичном положении находятся дети американцев испанского происхождения.
Расовая дискриминация в образовании усиливается прежде всего в крупных городах. Немногим лучше положение на юге страны, который считается в США «демонстрационным залом» десегрегации. В семи наиболее крупных городах Техаса обучается менее половины всех черных детей штата, из них 80 % посещают высокосегрегированные школы. В родном штате экс-президента Картера — Джорджии— лишь 22,6 % черных учащихся проживают в городских районах, но около половины из них учатся в сегрегированных школах. В докладе Комиссии Соединенных Штатов по гражданским правам полностью подтверждается факт превращения расизма в области образования в укоренившуюся систему, которую не меняет демагогический камуфляж последних лет. «Дети из городских районов по-прежнему учатся в расово-изолированных школах, они продолжают жить в расово-изолированных районах, поскольку продолжается политика расового сдерживания. Ответственность за это лежит прежде всего на государственной власти»22.
Признают реальности и представители власти. Например, заместителю министра здравоохранения, образования и социального обеспечения М. Берри, которая занималась вопросами образования, был задан прямой вопрос: «Предоставила ли политика десегрегации равные возможности для всех учащихся?» Ответ: «Нет. Большинство черных учащихся остаются в сегрегированных школах. Примерно две трети учащихся до сих пор остаются в школах, где обучаются преимущественно национальные или расовые меньшинства»23. Действительно, в 1974 г. сегрегированные школы Чикаго и Детройта на 70 % состояли из учащихся детей национальных меньшинств, Нью-Йорка и Филадельфии — на 60, Лос-Анджелеса — на 50 % Если в самом городе Балтиморе национальные меньшинства составляют 70 % учащихся, то в его пригородах 92 % школьников составляют дети белых.
Признания М. Берри были сделаны в подобающий момент — прошло как раз 25 лет после принятия решения Верховного суда США по делу «Браун против Совета просвещения». Эти признания точно указали подлинную цену попыток американских властей устранить дискриминацию из сферы образования. Неискоренимое неравенство по-прежнему ограничивает в США возможность получения полноценного образования. Это ломает весь жизненный путь личности, грубо нарушая права человека на выбор профессии, рода занятий и работы в соответствии с его способностями и призванием. И уж никоим образом не отвечает надеждам Томаса Джефферсона в отношении американской школы, призванной «открывать и звать к действию море талантов, прозябающих в нищете».
Поразительное заявление в отношении государственного социального обеспечения содержалось в предвыборной платформе Республиканской партии США в 1972 г. «Мы отвергаем как бессовестную мысль о том, будто бы все граждане имеют право на поддержку государства независимо от их способности или желания обеспечить самих себя и свои семьи»24,— заявили республиканцы, руководившие в то время страной. Это была не случайная декларация, а принципиальная позиция республиканцев. Примерно то же самое твердят демократы, называя это «самообеспечением».
Видный деятель американской коммунистической партии Г. Грин подчеркивает, что «в области пенсионного обеспечения США и сейчас значительно отстают от многих других капиталистических стран»25. Этот вывод можно с полным основанием отнести ко всей системе американского социального обеспечения.
Какая бы партия ни находилась у власти, социальное обеспечение трудящихся в Соединенных Штатах всегда пробивало себе дорогу с огромным трудом. Даже в капиталистической Европе социальное страхование существовало еще до того, как в США задумались над этой проблемой. В Германии зачатки социального страхования появились еще в 1883 г., в Австрии — в 1888 г., в Швейцарии и Дании — в 1891 г. Что касается США, то первый американский закон о социальном страховании — причем не федеральный и предусматривающий ограниченное страхование только от несчастных случаев — появился лишь в 1902 г. В период крупных социальных реформ «нового курса» Ф. Рузвельта США отстали от других капиталистических стран, впервые принявших соответствующие законы, в сфере пенсионного обеспечения по старости на 46 лет, в страховании на случай потери кормильца — на 28 лет, в страховании по безработице — на 26 лет.
В середине 30-х годов суммы пенсий были мизерными — в штате Северная Дакота, например, пенсионер получал 69 центов в месяц26. К тому же социальное страхование по старости охватывало только федеральных служащих. Первый закон о пенсионном обеспечении рабочих и служащих частного сектора, составляющих подавляющее большинство американских трудящихся, был принят в США в 1934 г. и распространялся лишь на железнодорожников.
Социальное обеспечение в США далеко отставало от нужд населения и в середине 60-х годов, когда в стране были предприняты наиболее крупные после 30-х годов усилия в области социального реформизма. Положение дел в тот период достаточно точно характеризовал Л. Маттиас: «Если исключить страхование, которым пользуются сравнительно небольшие группы людей (вдовы и вдовцы, престарелые), то ограниченное страхование по безработице и старости — вот те два вида всеобщего страхования, которые распространяются в США на значительные категории трудящихся. Однако суммы, выплачиваемые по страхованию, слишком низки для американских условий…»28 Государственное социальное страхование в 70-х годах, несмотря на некоторые перемены к лучшему под многолетним воздействием требований трудящихся, по-прежнему далеко не соответствует ни удовлетворительному обеспечению их прав, ни тем более современному уровню экономического развития США.
Что считается в США «достаточным» пенсионным уровнем? Соответствующая дефиниция была сделана, например, в 1965 г. министерством здравоохранения, образования и социального обеспечения: «Минимальная пенсия должна быть достаточной для удовлетворения пенсионерами своих жизненных потребностей без обращения в органы государственного вспомоществования»29. На деле размеры пенсий в середине 70-х годов, взятые даже в среднем исчислении, ниже прожиточного минимума. Согласно официальной статистике, более 3 млн. американцев в возрасте 65 лет и старше имеют доходы ниже «уровня бедности». Среди черного населения США доля бедняков — более 30 % Хуже всего обстоит дело с одинокими престарелыми негритянками.
Борьба стареющего человека за существование становится все сложнее в условиях инфляции, которая в течение последнего десятилетия развивается безостановочно. «Система социального обеспечения в США была неудовлетворительной с самого начала», — указывает Г. Грин. «Однако хроническая инфляция в послевоенный период нанесла ей ни с чем не сравнимый ущерб. Выплаты в области социального обеспечения основываются на средней заработной плате пятнадцатилетней давности… Подсчитано, что в 1971 г. пенсия рабочего составляла менее 25 % его максимальной заработной платы или его зарплаты непосредственно перед выходом на пенсию»30.
Известно, что социальное обеспечение в условиях капитализма — это во многом самообеспечение трудящихся в форме прямых отчислений в фонды социального обеспечения из заработной платы или через налоговое обложение. Американские трудящиеся отдают государству в форме прямых и косвенных налогов значительно больше, чем получают от него в форме различных социальных выплат и услуг. По некоторым данным, превышение удержаний из заработной платы трудящихся над расходами государства в области социального обеспечения составляет примерно 25–50 %31.
За четыре десятилетия действия закона о социальном обеспечении взносы трудящихся в США увеличились в процентном отношении к заработку почти в 7 раз, а в абсолютной сумме возросли в 156 раз, достигнув 31,2 млрд. долл. в 1972 г.32 По официальным данным, в 1974 г. американский рабочий со средненедельной заработной платой в 170 долл. выплачивал в фонд социального обеспечения 610 долл., что более чем в 2 раза превышало взнос его предпринимателя. Что касается участия государства в формировании этого фонда, то в 70-х годах его реальная доля сократилась. В 1972–1974 гг. государственные расходы на страхование по безработице уменьшились примерно на 25 %. После прихода к власти в 1977 г. администрации демократов положение еще более ухудшилось.
Грубейшая дискриминация в системе социального обеспечения США действует в отношении женщин, особенно при исчислении для них страхового стажа, необходимого для получения пенсии. Поразительное положение существует в США в отношении социального страхования по беременности и родам. Если в социалистических странах создана наиболее развитая за всю историю человечества правовая защита, материальная и моральная поддержка матери, а материнство признано социальной функцией, то в США до сих пор действует юридическая доктрина, согласно которой беременность женщины вообще не имеет отношения к социальному обеспечению. В 1977 г. Верховный суд США подтвердил полную «законность» подобной практики.
Американский писатель В. Ченнинг не сгущал краски, когда писал об Америке середины XIX в.: «Фабрики превращаются в публичные дома; многоквартирные доходные дома являются свидетелями нужды; железные дороги мощными оковами охватывают промышленность, запутавшуюся в тенетах феодализма; из-под пышных нарядов успеха свисают блеклые лохмотья безудержно растущей нищеты; из-за роскошных жилищ отовсюду выглядывают мрачные очертания безысходной нужды»33. Общенациональная перепись 1900 г. зафиксировала: почти одна четвертая часть всего самодеятельного населения не имеет работы. Люди жили в такой нужде, что из каждых десяти умерших жителей Нью-Йорка одного хоронили на кладбище бедняков за общественный счет.
Начало 30-х годов американский капитализм отметил рекордами нищеты и экономического бесправия. Когда в 1933 г. к власти пришел Ф. Рузвельт, число безработных в стране достигло 16 млн. человек. Только в Чикаго безработные составили 40 % рабочей силы. В центре американского автомобилестроения, в Детройте, город пытались «выручить» корпорации, встревоженные перспективой голодных бунтов. Они дали муниципалитету заем при условии, что каждому человеку будет выдаваться не больше семи с половиной центов в день на еду. По признанию президента Гувера, в США тогда насчитывалось не менее 10 млн. больных детей, лечить которых не позволяла нищета. Учителя в школах подкармливали детей.
«Нищета живуча, словно кошка», — пишет автор специального исследования «Бедность: неискоренимый парадокс Америки» С. Лене, составивший длинный перечень различных форм бедности: бедность безземельного или неимущего фермера; бедность тех, кто полностью или частично нуждается в посторонней помощи; бедность порабощенных — краснокожих, белых или чернокожих; бедность, вызванная экономическими причинами; бедность, вызванная политическими причинами; бедность неимущих, например бедность низкооплачиваемого рабочего; бедность, постигшая людей вследствие безработицы, вызванной депрессией или техническим прогрессом; бедность эксплуатируемых в силу расизма, например негров; бедность оставшихся вне сферы общественного призрения, например белых бедняков с Юга, американских индейцев и т. д.34
Не исчезла нищета и в современных условиях — изменились лишь ее формы. Верно писал о бедности в США немецкий профессор Л. Маттиас: «У каждого, кто прибывает в Соединенные Штаты Америки, создается впечатление, что нищеты там нет и быть не может… Поначалу действительно кажется бессмысленным предполагать, что в американских городах есть нищета: никто не ходит в лохмотьях и не просит милостыню; огромные рынки и магазины завалены товарами; каждый, даже мойщик окон, кажется, имеет свой автомобиль… Где же нищета? Конечно, в негритянских кварталах, в Гарлеме, где даже белые ютятся в дощатых лачугах. Но ведь это «феномены городских окраин», которые есть в любой стране. Так, или примерно так, говорят обычно иностранцы, да и американцы тоже, о нищете в Соединенных Штатах».
«Нищеты и впрямь не видно, — продолжает Л. Маттиас. — Но она не видна только потому, что многие не научились ее видеть. Некоторые просто не способны освободиться от старого представления о нищете, когда бедняк ходил оборванным, просил милостыню, собирал окурки… Но нищета XX века уже не та, какой она была сто лет назад.
Нищета в Соединенных Штатах огромна. Она больше, чем во Франции или Великобритании, ФРГ или Бельгии… В США она не видна потому, что там люди стыдятся своей бедности. В отличие от большинства европейских стран, нищета в Соединенных Штатах воспринимается как позор, даже больше чем позор: она рассматривается как свидетельство полнейшей неспособности человека выстоять в борьбе за существование…»35.
В США хватает и «классической нищеты», и нищенства, и попрошайничества. В начале 1977 г. вашингтонский журнал «Пэйрейд» опубликовал очерк, который сочли курьезом: в Нью-Йорке успешно действовали курсы по подготовке нищих. Слушателями курсов были молодые американцы, часто выпускники колледжей, отчаявшиеся найти работу и вынужденные зарабатывать на пропитание попрошайничеством. Проводились лекции, семинары, зачеты. Выпрашивать милостыню обучали по-разному: просто с протянутой рукой, прикидываясь жертвой нападения гангстеров, замотав руку бинтом и намазав его томатной пастой («пятна крови») и т. д. Всего преподавалось около 50 приемов ремесла. Желающих пройти «школу нищенства» было много; курсы пропускали за год несколько тысяч человек. Такие же курсы имелось в виду открыть в других городах, а в Сан-Франциско они уже действовали.
Изучение нищенства как ремесла — крайность. Неизмеримо серьезнее обстоит дело с миллионами людей, оказавшимися ниже «уровня бедности». По данным Бюро переписи, число лиц, которые в 1977 г. жили в условиях бедности, составило более 24 млн. человек, или 11,6 % населения США. Из них 13 % были в возрасте 65 лет или старше; 41 % составляли американцы моложе 18 лет. Почти 40 % бедняков жили в семьях, где основной кормилец — незамужняя женщина. По расчетам ряда американских экономистов, официальная статистика скрывает подлинные масштабы проблемы бедности. В своей книге «Миф о среднем классе» Р. Паркер доказывает, что в условиях бедности в США существует до трети населения страны36. Помимо постоянной «армии бедняков» еще не менее 50 млн. человек периодически пополняют эту категорию населения на определенное время в течение года.
Непосредственной причиной бедности чаще всего является отсутствие работы у главы семьи. В еще худшем положении находятся семьи, где безработная женщина — глава семьи. Среди беднейшего населения неизменно оказываются престарелые граждане Америки, лица, не получившие полноценного образования и т. д. Бедность остро ощущается среди работников сферы обслуживания, сельскохозяйственных рабочих, рабочих, не объединенных в профсоюзы. Представителям бедных семей чаще всего достается низкооплачиваемая работа. Бедняки недоедают, лишены возможности пользоваться услугами больниц и клиник. Нищета означает и политическое бесправие. Жизнь в обстановке бедности способствует укоренению нищеты и связанных с нею социальных пороков, бедность передается из поколения в поколение.
Острее, чем где бы то ни было в США, проблема бедности стоит на американском Юге. Если в США в среднем на одного врача приходится 700 жителей, то в южных штатах — 1 тыс., а в сельскохозяйственных районах Юга — до 5 тыс. Половина черного населения в возрасте 20–67 лет, по данным на 1972 г., не имела законченного среднего образования. Всего на американском Юге ниже официального «уровня бедности» живет 10 млн. граждан37.
Нищета как серьезное социально-экономическое явление была впервые упомянута в предвыборной платформе Демократической партии США в 1960 г. В период пребывания у власти администрации Дж. Кеннеди был разработан ряд проектов по борьбе с нищетой. В 1964 г. администрация Л. Джонсона выдвинула программу мероприятий, получившую известность как план «войны с нищетой». Белый дом уверял тогда, что не за горами «полная победа над нищетой». Однако эскалация войны во Вьетнаме привела к резкому сокращению средств на «войну с нищетой», а первые годы пребывания у власти Р. Никсона вообще ознаменовались свертыванием многих социально-экономических программ. После 1972 г. идее «борьбы с нищетой» почти перестали уделять внимание.
«Система социального обеспечения против нищеты создана отнюдь не с целью облагодетельствовать бедняков — она с самого начала предназначалась для того, чтобы удерживать их на грани голодной смерти…»38,— квалифицировал суть политики властей в отношении проблемы недоедания и голода миллионов людей руководитель Национальной организации по защите прав на социальное обеспечение Дж. А. Уайли.
Бедность по-американски не одна проблема, а, скорее, совокупность социально-экономических проблем страны, спроецированных на личность. Отсюда и многообразие факторов, вызывающих бедность: безработица и недостаточное образование, расизм и дискриминация по национальному признаку и т. д. Экономическим бесправием и нищетой насыщен любой отрезок американской истории. Бедность в США — едва ли не наиболее осязаемый показатель неравенства и колоссальных диспропорций в распределении материальных благ.
Глава III
Личность в политической системе США
Если в США пусть скупо, но все же признается, что в социально-экономической области в стране «не все обстоит идеально», то формальные политические свободы выдаются за нерушимый бастион американской демократии. Нарушения этих свобод преподносятся как случайности, а чаще замалчиваются. Массовые нарушения политических прав личности — сфера наиболее активных попыток правящих кругов США исказить реальность.
Показательна на этот счет история с Эндрю Янгом, бывшим американским представителем в ООН в ранге члена кабинета, который в июле 1978 г. как-то обронил, что в США имеются «сотни… тысячи политических заключенных». Э. Янг, понятно, не сказал ничего нового, ошибаясь лишь в цифрах. В тюрьмах Соединенных Штатов гораздо больше людей, изолированных за свои политические убеждения, цвет кожи и национальное происхождение, хотя юридически их тюремное заключение оправдывается статьями уголовного законодательства. Но констатация заурядного факта вызвала сенсацию: появилась масса осуждающих статей, негодовали политические деятели. В конгрессе задумали судить Янга путем «импичмента». Все это уже само по себе показывало уязвимость правящих кругов перед лицом правды. «Нью-Йорк таймс» обобщила: «Янг поставил президента и страну в смешное положение в глазах всего мира, привел в замешательство наших друзей… Его недавнее заявление в интервью французской газете о том, что «сотни, быть может, даже тысячи политических заключенных» томятся в американских тюрьмах, было сделано как раз в тот момент, когда Картер пытался максимально нажать на Москву… Во время интервью Янг, очевидно, думал… скорее всего о самом себе и о своем прошлом личном опыте участия в движении за гражданские права»1
Что имела в виду газета?
В 60-х годах молодой Эндрю Янг участвовал в движении за гражданские права на юге США и поэтому не мог не знать, какой травле власти подвергали борцов за равноправие. Однажды Федеральное бюро расследований подбросило лидеру движения Мартину JI. Кингу сфабрикованную магнитофонную запись с целью его дискредитации. В руководстве движения это расценили правильно — как попытку довести Кинга до самоубийства. Впоследствии именно Э. Янг рассказал об этом эпизоде на слушаниях в сенате. Личный опыт Э. Янга начисто обесценивал попытки администрации демократов диктовать мораль народам мира, но дело ведь заключалось не только в нем.
Суд над постоянным представителем США в ООН решили не устраивать. Всем было ясно, что Янг коснулся больного места.
«Я бросаю вызов любому члену палаты — пусть он выйдет и скажет, что мистер Янг не прав», — заявил конгрессмен У. Клей. Его коллега Л. Стоукс подчеркивал: «…Никто, будучи в здравом рассудке, не осмелится отрицать… что в Америке тюрьмы полны бедняками, большинство из которых — негры». А конгрессмен Дж. Коньерс попал в точку: «Люди, живущие в стеклянном доме, должны воздерживаться от искушения швырять в других камни. Слишком часто, как это случается с кампанией картеровской администрации за права человека… камни, брошенные ею, бьют по нам самим, обнажая вопиющие образцы лицемерия».
Что касается самого Янга, то он еще не раз позволял себе откровенные заявления по тем или иным проблемам, стоящим перед Соединенными Штатами. И каждый раз при этом Янгу припоминали его слова о политических заключенных в США. В конце концов терпение Белого дома иссякло, и Янга отправили в отставку.
В американской политической идеологии господствует безудержная апологетика политического процесса в США. Изречение А. Линкольна об американской демократии как «последней и лучшей надежде на земле» стало в США штампом, который внушают уже в начальной школе. Само понятие демократии считается синонимом «американского образа жизни». Правящие круги страны не стесняются выдавать за аксиому, что граждане якобы с радостью подчиняются власти, что залогом демократичности общества является открытый доступ для каждого американца в сферу политической активности, что личности в условиях США полностью гарантированы все права на политическое самовыражение и на участие в управлении государством. Какие доводы приводятся в доказательство всего этого?
Рубежом, с которого ведут свои атаки апологеты политической системы США, издавна служит идея народного суверенитета — «правительство получает свои права с согласия тех, которыми оно управляет». Впервые провозглашенная в государственной практике страны в Декларации независимости, эта идея входит в преамбулу конституции каждого американского штата. Концепция народного суверенитета считается основополагающей многими поколениями специалистов по государственному праву США. Например, Р. Даль в книге «Демократия в Соединенных Штатах: обещания и реальность» пишет, что, если люди вынуждены подчиняться нормам, не получившим их согласия, они уже не могут считаться свободными. «Управление без согласия народа есть оскорбление для человеческого достоинства»2. Истины бесспорные.
Конституция США начинается словами: «Мы, народ Соединенных Штатов… учреждаем и вводим эту конституцию для Соединенных Штатов Америки». Но американские историки выяснили: подавляющее большинство населения 13 колоний, образовавших США, не имело, по сути, никакого отношения к этим словам уже потому, что члены Конституционного конвента, принявшие конституцию от имени всего американского народа, представляли не более 10 % населения3. Во всех английских колониях Северной Америки право голоса было обусловлено высоким имущественным цензом. Еще дороже стоило получение права на занятие выборных должностей. 300 долл. — очень большую по тем временам сумму — требовалось иметь для участия в голосовании в штате Массачусетс, до 1 тыс. долл. — для выдвижения своей кандидатуры в палату представителей конгресса, до 3 тыс. долл. — для баллотировки в сенат США. В 1790 г. лишь один взрослый мужчина в Нью-Йорке из 10 мог избирать губернатора. Избирательных прав не имело подавляющее большинство мужского населения страны. Не имели этого права женщины, не говоря уже о рабах-неграх.
Творцы американской конституции вполне определенно разъясняли смысл, который они вкладывали в слово «народ». Дж. Мэдисон, четвертый президент США, рассуждал: «Вряд ли можно отрицать, что каждый мужчина имеет равные права; но предоставьте им… равные избирательные права, и неизбежным следствием будет революция…» Дж. Монро, пятый президент США, писал: «Если избирательное право распространить на все население без какого бы то ни было имущественного ценза, то возникает опасность, что масса бедняков — самая многочисленная категория населения — изберет людей, которые в свою очередь окажутся инструментом в руках тех, кто будет стремиться свергнуть правительство…»4 Председатель Конституционного конвента, первый президент США Джордж Вашингтон никогда не включал в понятие «народ» рабов, тем более собственных.
Американские идеологические штампы о том, что главным преимуществом политической системы США является якобы максимально широкое участие народа в политическом процессе, никак не вяжутся хотя бы со следующим фактом. Из 200 с лишним лет истории США, как показывает несложный подсчет, 53 года страной руководили администрации во главе с президентом, которого на выборах не поддержало большинство населения. Пятнадцать президентов США не были избраны большинством населения страны. Из них три президента — Дж. Адамс, Р. Хейс, Б. Гаррисон — оказались избранными даже при том, что их основного соперника поддерживало больше избирателей.
В 1973 г. в США появилось фундаментальное издание — четырехтомная «История американских президентских выборов. 1789–1968 гг.» под общей редакцией А. Шлезингера. Во введении Шлезингер пишет, что в XX в. ни в одной из избирательных кампаний не участвовало более 65 % избирателей5. Эти выводы можно и дополнить. Взять, к примеру, избирательную кампанию 1920 г., примечательную тем, что тогда в выборах впервые разрешили участвовать женщинам. Голосовало всего около 42 % избирателей. Если же учесть, что в силу возрастного ценза права избирать были лишены еще 9 млн. граждан в возрасте от 18 до 21 года, то получается — две трети населения США в возрасте от 18 лет и старше не участвовало в осуществлении «народовластия».
В последующем изменилось немногое. После второй мировой войны в президентских выборах не участвовало от 37 % избирателей (1964 г.) до 48,9 % (1948 г.). В 1976 г. 46 % американцев с правом избирательного голоса снова отказались принять участие в выборах президента.
На выборах в конгресс в 1978 г. 96 млн. американцев не пришли на избирательные участки, установив тем самым рекорд «самовыражения» в политическом процессе США. Что касается тех, кто все же голосовал, то их подход к выборам в определенной мере раскрывали результаты опроса, проведенного компанией «Нэшнл Бродкастинг» и агентством Ассошиэйтед Пресс сразу же после окончания голосования. Почти половину опрошенных не интересовало, кто именно будет избран. Выборы 1978 г. еще раз принесли любопытные свидетельства реального содержания американского «народовластия», «решающей воли большинства». Например, сенатор Тауэр от Техаса был переизбран голосами примерно 8 % техасцев, мэр Нью-Йорка Коч — 12 % избирателей. «Невозможно отрицать, — подчеркивал Генеральный секретарь Коммунистической партии США Г. Холл, — что большинство деятелей, одержавших победу на этих выборах, получили голоса 15–25 % зарегистрированных избирателей…» «Число людей, которые не связывают себя ни с одной из двух старых партий и не поддерживают ни одну из них, сейчас велико, как никогда в истории»6.
Еще в 1912 г. в статье «Итоги и значение президентских выборов в Америке» В. И. Ленин указывал: «После освобождения негров разница между той и другой партией становилась все меньше… Народ обманывали, отвлекали от его насущных интересов посредством эффектных и бессодержательных дуэлей двух буржуазных партий»7. Время не поколебало правильности ленинских оценок.
Так, например, политолог Дж. Помпер изучил 1399 предвыборных обещаний каждой партии, из них лишь 10 % представляли собой альтернативные предложения8. По другим данным, до начала 60-х годов только 18–36 % избирателей могли различить позиции партий по отношению к тем или иным важным социальным проблемам9.
Особым рвением в попытках доказать наличие якобы полных прав личности в американской политической системе издавна отличается Демократическая партия США. Ее идеологи давно культивируют миф о том, что демократы — «партия простого человека». Историк Дж. Домхофф решил разобраться, так ли это. «Я попытаюсь показать, — пишет Домхофф в книге «Жирные коты» и демократы. Роль богачей в партии простого человека», — что фактически в этой партии доминируют различные клики «жирных котов», опирающиеся на общенациональную сеть социальных и деловых связей». Доля «жирных котов», большого бизнеса в финансировании расходов демократической партии составляет от 40 до 60 %; остальные деньги дают профсоюзы (20–25 %), рядовые сторонники партии (около 15 %) и даже гангстеры и рэкетиры (10–15 %). Так что, констатирует Домхофф, демократическая партия ничем не отличается от республиканской, хотя они связаны с различными финансово-промышленными группировками10. В 70-х годах становилось все меньше различий в подходе обеих основных партий США ко многим важным вопросам жизни страны. Теперь эти различия если и проявляются, то главным образом в зависимости от того, какая позиция сулит наибольшую политическую отдачу в складывающейся конъюнктуре.
Американские социологи Дж. Браун и Ф. Сейб в работе «Искусство политики. Избирательная стратегия и управление предвыборными кампаниями» обстоятельно разобрали внутренний механизм проведения выборов в США. На протяжении всей истории страны, подчеркивают авторы, состав американских избирателей подвергался ограничениям в возрастном, половом, расовом и имущественном отношениях. Лишь к середине 60-х годов ряд ограничений формально был снят. Но формальная отмена некоторых прежних цензов не отменяет ограничений фактических. Между тем именно фактические ограничения или же создание условий, при которых право участия в политическом процессе реально ограничивается, имеют теперь решающее значение в США11.
Социолог Л. Саламон насчитал до 60 вариантов объяснения политической апатии американцев. Среди них главное — понимание гражданами бессмысленности участия в политическом процессе страны. Но есть скрытые причины, особенно в отношении политической пассивности расовых и национальных меньшинств. Так, Саламон исследовал мотивы отказа граждан от голосования в штате Миссисипи после принятия в 1965 г. закона об избирательных правах черных, который выдавался за «беспрецедентный расцвет» демократии на юге США. Вот что произошло там после 1965 г. Через пять лет в выборах участвовало в среднем не более 50 % избирателей-черных. Из 85 избирательных районов, где черные составляли большинство населения, лишь в четырех черные вошли в состав местных органов власти. А в Миссисипи вообще ни один черный никуда не был избран. «Что-то другое, помимо юридических барьеров, устраненных новым законодательством о правах черных, мешает их подлинному участию в политическом процессе»12,— заключает Л. Саламон.
«Другое» — это страх. Его источник — опасения репрессий и, главное, имущественное положение черных. От предпринимателя — чаще всего белого — зависит рабочее место черного, да и не только работа. Комиссия Соединенных Штатов по гражданским правам еще в 1965 г. установила, что страх потерять работу и есть та главная причина, по которой, в частности, учителя-черные в штате Миссисипи отказывались регистрироваться для голосования. «Экономическая зависимость негров на Юге отнимает у них возможность свободного участия в политической деятельности и голосовании за кандидатов по их выбору»13,— подтверждала комиссия в другом своем докладе в 1965 г. В банках Миссисипи черным обычно говорят: «Если у тебя есть возможность голосовать — обойдешься без кредита»14.
На основании обширных конкретно-социологических данных тот же Л. Саламон рассчитал: если «традиционная» политическая апатия понижает участие черного населения в политическом процессе примерно на 25 %, то опасения возможных экономических и политических репрессий объясняют до 70 % абсентеизма негров на выборах15. По данным, приведенным в докладе Национальной городской лиги «Положение черной Америки в 1979 г.», в промежуточных выборах 1978 г. приняли участие всего 34 % всех черных, имеющих право голосовать16.
Даже в трудах тех американских историков и политологов, которые навязчиво твердят о «совершенстве» политической системы США, указывается на главное, что реально обеспечивает политические права личности в условиях США. В заключительной главе четырехтомника «История президентских выборов» Г. Александер подчеркивает: «Президентская кампания в настоящее время, — пишет автор, — представляет собой обширную и многообразную работу, стоящую многие миллионы долларов». А что касается конгресса, то почти каждый четвертый американский сенатор — миллионер. Вопрос о том, «кто оплачивает счета», является ключевым для политического процесса США17. Избирательная кампания по выборам в конгресс в 1978 г. показала, что примерно в 80 % случаев победу одерживает кандидат, имеющий более мощную финансовую поддержку.
«Кто признает классовую борьбу, тот должен признать, что в буржуазной республике, хотя бы самой свободной и самой демократической, «свобода» и «равенство» не могли быть и никогда не были ничем иным, как выражением равенства и свободы товаровладельцев, равенства и свободы капитала»18,— указывал В. И. Ленин.
Поправка 1-я к конституции США предостерегает: «Конгресс не должен издавать законов… ограничивающих свободу слова или печати, или право мирно собираться и обращаться к правительству с петициями о прекращении злоупотреблений». Но законодатели нередко занимаются в общем-то противоположным. Хотя формы, размах, объекты применения антидемократического законодательства меняются, некоторые его черты отличаются постоянством. Во-первых, любой американский закон с антидемократической нагрузкой претендует, как ни странно, на защиту демократии. Во-вторых, антидемократизм того или иного юридического положения в отношении прогрессивных сил всегда стараются «примирить» с формально универсальными положениями буржуазно-демократической законности.
Что касается первого аспекта, то здесь иллюстрацией может служить «Закон о внутренней безопасности 1950 г.», известный как закон Маккарэна. В его преамбуле провозглашалось: «Ничего в этом акте не должно истолковываться как уполномочивающее или устанавливающее военную или гражданскую цензуру или каким-либо образом ограничивающее свободу слова, печати, политических организаций». Далее же в законе разъяснялась необходимость ограничения политических прав для коммунистов и им сочувствующих по той причине, что коммунисты якобы «посягают на подлинные свободы»19. Авторы закона не могли не видеть противоречивости этой поразительной юридической «нормы» и поэтому позаботились об оговорке: «…признание той или иной статьи или раздела неконституционными не должно поколебать другие установления закона»20. По своей сути «Закон о внутренней безопасности 1950 г.» ликвидировал для Компартии США и многих прогрессивных общественно-политических организаций, причисляемых к категории «подрывных», конституционные свободы слова, печати, убеждений, политических организаций. Ликвидировались и процессуальные гарантии личности, в том числе право «законного судебного разбирательства», право не свидетельствовать против себя, наконец, презумпция невиновности.
Оправдывая произвол в отношении прогрессивных сил, американская юриспруденция использует испытанные пути. Обычно ведутся поиски способов, скорее, предлогов вывести деятельность этих сил из-под юрисдикции буржуазной законности путем ликвидации их статуса субъектов права. Цель — лишить прогрессивные общественные движения и их представителей защиты хотя и декларативных, но все-таки существующих конституционных норм. Суть механизма юридического произвола в свое время четко сформулировал сенатор от штата Миннесота, будущий вице-президент США Г. Хэмфри, который в течение всей своей политической карьеры без устали рассуждал о преимуществах американской демократии. Доказывая необходимость принять закон Маккарэна, Хэмфри в 1949 г. указывал: «Мы должны иметь закон, не связанный никакими формальностями нашего права»21. Такое заявление тогда не казалось позорным — были и хуже.
Что касается формальных оснований для лишения прогрессивных организаций статуса субъекта права, то чаще всего в США стараются квалифицировать их деятельность как «подрывную», клеветнически связать ее с понятиями «государственной измены», «защиты интересов иностранных держав». Еще В. И. Ленин в свое время подчеркивал, что буржуазия, стремясь облегчить политическую борьбу с пролетариатом, старается «прикрыть ее политический характер посредством «государственных» соображений об «общественном порядке»22.
Долгое время содержание «подрывной деятельности» отождествлялось в юридической практике США главным образом с понятием «антиамериканизма» — синонима всего неугодного властям. Времена маккартизма изрядно скомпрометировали это понятие. Однако уже тогда активно использовался другой критерий для преследований — «деятельность в пользу или в интересах иностранной державы». С середины 60-х годов этот критерий был дополнен «соображениями национальной безопасности».
В последние 10–15 лет полицейский аппарат США ведет скрытую борьбу против антивоенного и других демократических движений, опираясь главным образом на «доктрину национальной безопасности», которой якобы наносит ущерб деятельность прогрессивных сил.
Наиболее прямолинейно в США пытались отождествить нелояльность политике правящих кругов с деятельностью преступного характера во время первой мировой войны. Так, «закон о шпионаже» 1917 г. формально был направлен против государственной измены, но фактически чаще всего применялся против тех, кто выражал недовольство положением в стране. В 1918 г. конгресс США и многие штаты приняли «Закон против подстрекательства к беспорядкам». Человек, позволивший себе заявить, написать или напечатать что-либо нелояльное в отношении формы государственного правления или конституции США, мог быть осужден на 20 лет тюрьмы. «Никто не должен, — гласил закон штата Коннектикут, — публично или перед каким-либо собранием, на котором присутствуют 10 и более человек, выступать на каком-либо языке в защиту каких-либо мероприятий, доктрины, предложения или пропаганды, имеющих целью причинение вреда правительству Соединенных Штатов либо штату Коннектикут»23. Что означала такая формула? Толковать ее можно было как угодно.
После второй мировой войны наступление на политические права граждан США возглавила Комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Ее компетенция была предельно широкой — «проведение расследования и выявление характеров и источников антиамериканской деятельности в США, вдохновителем которой является либо иностранное государство, либо местные круги»24. Как обычно, в понятие «антиамериканский» вкладывался именно тот смысл, который требовался для подавления демократии.
Комиссия — орган внеюридический — наделялась рядом полномочий полноправного судебного органа, в том числе на проведение расследования, вызов свидетелей, даже обыски. В ходе «расследования» прогрессивных организаций или лиц, известных своими демократическими убеждениями, члены комиссии всячески старались спровоцировать жертвы на действия или высказывания, которые можно было бы квалифицировать как «неуважение к конгрессу». Достаточно было отказаться отвечать на умышленно провокационные вопросы, как тут же фиксировалось «неуважение к конгрессу» и появлялось искомое юридическое основание для привлечения к судебной ответственности.
С 1945 по 1957 г. комиссия провела в общей сложности 230 расследований. Виновными в «неуважении к конгрессу» были признаны 135 человек, а это, в свою очередь, давало основание для судебных преследований с явной политической подоплекой. Одним из первых объектов подобного произвола после второй мировой войны стал Генеральный секретарь Компартии США Ю. Деннис. Всего же за этот период были рассмотрены «показания» более 3 тыс. граждан.
Задачи комиссии заключались не только в том, чтобы спровоцировать судебный процесс, но дискредитировать жертву в любом случае. В книге «Что происходит в американских профсоюзах» Г. Грин раскрывает приемы травли. «…Комиссия палаты представителей по антиамериканской деятельности требовала от платных осведомителей называть как можно больше конкретных имен, которые затем включались в протоколы слушаний. Подобная практика давала комиссии основание преследовать буквально тысячи граждан. Ряд известных американских общественных деятелей из числа тех, кто имел отношение к оказанию помощи испанским эмигрантам-антифашистам, включая десять крупных деятелей кино, оказались в тюрьмах только потому, что отказались участвовать в «охоте за ведьмами»… Многих рабочих увольняли за то, что они отказывались отвечать на вопросы о своей принадлежности к коммунистической партии…»25
После окончания второй мировой войны важнейшей задачей правящих кругов США стала разработка легальной основы для борьбы с организованным рабочим движением. В июне 1947 г. был принят закон Тафта — Хартли. Закон ставил целью покончить с правом рабочих на забастовку, устанавливал систему юридических препятствий для того, чтобы помешать распространению профсоюзного движения на еще не охваченные им отрасли и на новые географические районы. Запрещалась практика так называемых «закрытых цехов», в соответствии с которой работу получали только члены профсоюзов. По закону Тафта — Хартли суды получили право запрещать забастовки, а предприниматели — преследовать профсоюзы в судебном порядке за «неправильную трудовую практику». В широком плане закон Тафта — Хартли был призван искоренить классовое сознание пролетарских масс и в первую очередь влияние коммунистов в профсоюзном движении. Теперь требовалось, чтобы каждый сотрудник профсоюза заполнял письменное заявление о том, что он не состоит в коммунистической партии или не разделяет ее взглядов. Тем самым, по словам Г. Грина, «государственная власть в США… фактически приравняла к преступлению работу коммунистов или «предполагаемых коммунистов» в качестве должностных лиц в аппарате профсоюзов»26.
Добившись распространения антидемократических норм на рабочее движение, правящие круги США продолжали широким фронтом преследования за политические убеждения. Старания Комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности считались уже недостаточными. Требовалась юридическая основа для всеобъемлющей политической дискриминации в отношении прогрессивных сил страны.
Первоначально такой основой для судебных преследований коммунистов, других прогрессивных организаций и общественных деятелей в США попытались сделать «Закон о регистрации иностранцев 1940 г.», известный как закон Смита. (Формально закон был принят с целью борьбы против профашистской агентуры в США.) Этот закон был избран прежде всего потому, что квалифицировал в качестве подсудных, в сущности, любые формы деятельности, содержащие хотя бы намек на что-либо нелояльное в отношении политической системы США. Прогрессивные американские юристы сразу указали: первым претендентом на осуждение по закону Смита следовало бы считать Т. Джефферсона. В свое время автор Декларации независимости писал, что если та или иная форма правления не соответствует целям обеспечения личности жизни, свободы и стремления к счастью, то народ имеет право изменить или уничтожить ее.
Курс на неограниченное толкование состава «преступных действий» в соответствии с законом Смита выявился на первом же политическом судебном процессе в отношении руководителей Коммунистической партии США, которая всегда находилась на первом месте в качестве объекта гонений со стороны американских правящих кругов. В июле 1948 г. органы прокуратуры США представили суду обвинение 12 членов Национального комитета партии, среди которых были У. Фостер, Ю. Деннис, Г. Уинстон, Г. Холл, Г. Грин и другие. Лидеров партии абсурдно обвиняли в «заговоре, организуемом в целях пропаганды насильственного свержения американского правительства путем применения силы». Состава «преступления» не было и быть не могло. Обвинение могло рассчитывать на признание виновности в данном случае, как и в последующих процессах на основе закона Смита, при единственном условии — наличии лжесвидетелей. Лжесвидетелей нашли. В 1949–1955 гг. к судебной ответственности по закону Смита было привлечено 119 членов Компартии США.
При всех преимуществах закона Смита для организации политической травли властям все же мешала уязвимость этого закона в доказательствах виновности подсудимых. Тогдашний министр юстиции США Кларк даже пожаловался, что «каждый раз мы вынуждены искать лжесвидетелей, подтверждающих, что Коммунистическая партия США действует в нашей стране как агент иностранной державы». Да и слишком бросался в глаза антидемократический характер использования законодательства. Репрессивные меры по закону Смита казались уже недостаточными правящим кругам США. — требовалось законодательство, позволяющее вытеснить коммунистов из политического процесса страны вообще и, более того, охватить политическими преследованиями прогрессивные силы страны в целом.
Искомое законодательство вступило в силу в сентябре 1950 г. под названием «Закон о внутренней безопасности 1950 г.» (закон Маккарэна — Вуда). Преимущества нового закона заключались в том, что, во-первых, в нем не было прямого указания на коммунистическую партию. Нарочито расплывчато объект преследования определялся как «организация коммунистического действия». Такая дефиниция, маскируя антиконституционный характер закона, позволяла расширить диапазон поиска новых политических жертв в демократических движениях. Во-вторых, закон устранял «слабые места» закона Смита, освобождая власти от зависимости от лжесвидетельства и, в сущности, вообще от представления доказательства виновности.
Важной частью нового законодательства стал внесенный ранее законопроект о создании концентрационных лагерей «в условиях чрезвычайного положения». Это положение стало основой для составления «черных списков», в которые включались тысячи прогрессивных общественных деятелей США.
Вскоре после вступления в силу закона Маккарэна его основные положения были дублированы в законодательстве более 30 штатов США, которое во многих случаях имело гораздо более жесткую антидемократическую направленность. Штат Нью-Йорк, например, выступил зачинателем травли коммунистов в сфере образования. Преподавателям теперь требовалось доказывать, что они не принадлежат ни к одной из «коммунистических организаций». А таковых насчитали около 100, включив в список все, что казалось сколько-нибудь достойным преследования. В Калифорнии от всех служащих государственных и общественных учреждений потребовали письменной присяги в том, что за предыдущие 5 лет они не состояли в коммунистической партии и никогда не станут коммунистами в будущем. Лишь после того как 900 преподавателей Калифорнийского университета коллективно отказались присягать насилию над конституцией страны, Верховный суд штата признал присягу антиконституционной. В штате Джорджия потребовали от всех государственных служащих предоставлять обязательные сведения не только о принадлежности к компартии, но и о принадлежности ко всем без исключения общественным организациям, в которых регистрируемый когда-либо состоял с детского возраста. В ряде штатов были приняты законы, ограничивающие или запрещающие участие коммунистов в избирательных кампаниях; запрещалась выдача коммунистам пособия по безработице и т. д.
Дело довели до логического завершения. В 1951–1952 гг. в Массачусетсе и Мичигане Компартию США признали вне закона. Актом, наказуемым смертью, объявил членство в партии штат Пенсильвания.
Все шло по намеченному плану — легально подавить, вопреки конституции США, демократическую оппозицию политике правящих кругов. В список организаций, которые квалифицировались как «подрывные», уже в 1951 г. было включено почти 100 групп и объединений. Среди них такие известные демократические объединения, как Конгресс гражданских прав, Бригады Авраама Линкольна, Объединенный комитет помощи антифашистам-иммигрантам, «Поход американцев за мир» и т. д.
Закон Маккарэна был подкреплен «Законом о контроле над коммунистами 1954 г.», в соответствии с которым появлялся еще один критерий для отбора политических жертв— «организации, в которые проникли коммунисты». Теперь достаточно было хотя бы одному коммунисту принять участие в деятельности любой организации или объединения, как на эти организации обрушивался закон Маккарэна. И тогда власти получали легальное право для лишения членов «подрывных организаций» возможностей поступления на работу, права распоряжаться своими средствами, права свободного передвижения и т. д.
Одновременно вовсю старалась комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. К 1954 г. она довела до 829 список организаций, «зараженных коммунистической пропагандой». В условиях подобной истерии исключительное политическое влияние приобрел сенатор-реакционер Дж. Маккарти. Сенатор, однако, лишь доводил до крайностей то, что было сделано до него и без его участия, опираясь на имеющуюся законодательную базу легального нарушения политических прав и свобод личности. Поэтому отнюдь не только личностью Дж. Маккарти определялось понятие «маккартизм», которым квалифицировали происходивший произвол.
Поделиться книгой: