Услышавшие его вопрос копари переглянулись. С усмешкой. Хорошо хоть не все слышали — трое как раз возились у блиндажа, устанавливая поудобнее помпу. Генератор уже запустили, и компактный лагерь осветился электрическим светом. Окружавший полянку болотистый лес при искусственном освещении стал еще неуютнее, что на копателей никак не действовало, они тут себя чувствовали нормально. Расположились даже с некоторым уютом, пахнуло дымком от мангала. Лагерь развернули быстро, привычно. Ужинали в наступавшей темноте, причем большую часть трапезы отвели не шашлыкам, а наливке на клюкве.
— И все-таки насчет колхозников? — вопросил дотошный Паштет.
— После боев трупы стараются убрать. Если, конечно есть кому, и есть на то время. Армейские команды не поспевали, причем ни наши, ни немцы, особенно если местность гнусная по природе своей, да еще и заминирована, например, да впридачу наколочено много, а еще пристреляно или наоборот — быстро двигались — рассудительно стал разъяснять археолог- любитель.
— А здесь как?
— Здесь им начистили морду и фронт сдвинулся. Не до них всем было. Потому есть расчет на то, что падшие фламандцы тут так и лежат…
— Капелла, не грузи человека. Можно сказать проще. После немецкого прихода колхозники оставались в основном на бобах и на пепелище. Голые и босые. Ни одежды, ни обувки. Особенно после того, как гансы по приказам начальства валово всю теплую одежку у местных изымали — перебил приятеля второй дока, Петрович.
— Ребята такие лапти находили, что любо-дорого — заметил один из безлошадных.
— Даже кожаные, помнится, были. Из ремешков — добавил другой.
— Короче, если хоронили местные, то ни то что сапог да шинелей — а вообще ничего не остается. Наши два приятеля так за вечер воронку разобрали с санитаркой, явно колхозники стаскивали — так на двадцать костяков — одна пуговка от подштанников. И все. Но там, правда, вроде как наши были. Если по пуговке судить.
— Мародерили, значит? — спросил Паша.
— Когда ты голый и босой, особо не задумаешься, и брезгливость мигом пройдет. А мертвым — им уже пофиг. Опять же хоронить — работа тяжелая, сил требует, времени, а деревенским и кроме того было чем заняться, манна небесная тут с неба не падает, не попотеешь — будешь с голода дохнуть.
— Странно, я много слышал, что черные копатели копают не за просто так, а тут двадцать скелетов доставать — Паша удивился тому, что темным вечером пара окаянцев рылась в такой же вот грязной яме, собирая голые кости. Странные они, эти копатели.
— Нуу, между нами это они так сдуру — попался им до того в копаной помойке немецкий алюминиевый футлярчик с таблетками. Как раз пара колес оставалась. Они и слопали для эксперименту и для вживления в образ. Оказалось, что немецкий фармпродукт еще работает. Вот на них дух святой и накатил, работали, как очумелые, практически голыми руками и в темноте наощупь, потом пару дней сами себе удивлялись. Мне упаковки от первитина тоже попадались, но всегда пустые.
— Погоди, а немецкие медальоны? Они-то крестьянам нафига нужны? — удивился Паша.
— Цветмет. Если один — конечно пустяк, а если много собрать — уже и денежки какие-никакие. Местные и сейчас еще этим в полный рост промышляют, столько всего ценного в металлолом сдали — ужас.
— Он же легкий! Это же сколько надо сдать?
— Копеечка к копеечке — глядишь — вот и бутылка есть! Птичка по зернышку клюет, а пьяная потом в сосиску. Бизнес, он и есть бизнес, а на металле многие живут — хоть в Аджимушкае, хоть в Рамушево, без разницы. Так в старое время воевали, что и по сейчас металла хватает.
— А сами как, тоже балуетесь? — спросил Паша.
Копари переглянулись, кто-то заржал.
— По всякому бывает. Сам суди — танковый трак так в металлолом идет рублей за 30. А если его ребятам сдать, которые технику реставрируют — глядишь уже и рубликов 500 выскочит. И это я говорю про БТшный трак, есть куда более дорогие. А есть такие, которых вообще не найти уже. Вон под Питером музей прорыва блокады есть, там подборка реставрированных танков. И стоит на экспозиции КВ-1С, собранный из двух грохнутых. И половины гусеницы у него нет. И хрен теперь найдешь. А то, что есть — повезло, местные из болотины вытянуть не смогли из-под танков-то, а вот все, что поверх торчало, все в утиль стащили. И собрали в итоге из 4 гусениц — полторы. А если какой-то шмурдяк со жбонью — отчего ж не сдать. Тот же гильзач попадается кучами или швеллера какие или еще что нелепое.
— Выгодное дело? — заинтересовался Паша.
Копари откровенно заржали.
— Ты, видно журнаглистов начитался, а? Типа про "мерседес" за каждый жетон? И вооружение всех банд копанным оружием?
— Ну, типа того… — смутился Паштет.
— Тогда Капелла бы своими мерсами весь район бы перегородил. У него одна из лучших коллекций жетонов немцев и их союзников. И знаешь, что странно — она вся целиком стоит куда дешевле одного "мерса".
— Но ведь пишут же? — спросил Паштет.
— Мало ли что пишут. Бумага все терпит. Еще шашлыка будешь?
— Буду, здорово получился.
— Есть главный шашлычный секрет — надо покупать хорошее мясо, тогда его и готовкой не испортишь. Держи. О чем мы толковали?
— О жетонах и мерседесах.
— А, точно. Не знаю какой мудак этот миф придумал, но чушь получилась живучая. Покруче нее только "Хронокластерные аномалии".
Паштет вздрогнул от неожиданности.
— А что это такое? — спросил он. На короткое время даже подумалось, что эти гмохи-копатели потому и занимаются этим делом, что есть у них связь с прошлым временем напрямую.
— Для аномалий еще условия не те — тягучим загробным голосом прогудел Капелла.
— А какие условия нужны?
— Во-первых, должно быть темно совсем. Во-вторых, должны ухать совы и филины… — скучным инженерским тоном перечисления задач технического условия простенькой работы принялся выговаривать Петрович.
— Волки должны выть! — дополнил один из безлошадных, жуя шашлык.
— Ветки в костре зловеще трещать и сыпать искрами — добавил другой.
— И в — третьих должна заканчиваться выпивка, что придаст окрас особой трагичности и безысходности — закончил Петрович.
— Понял — сказал Паштет, хотя на самом деле не понял.
— Так вот, про жетоны. Нет у немцев никакого интереса к опознованию и перезахоронению своих родичей.
— Погоди, я не в теме, но сколько раз слыхал, что немцы очередное кладбище для погибших в ту войну соорудили — сказал чистую правду Паштет.
— Ты не путай общественную шерсть с частной. Немецкая организация "Фольксбунд" перезахоранивает только официальные, имеющиеся у них в документах, войсковые кладбища. На это ей и деньги дают. А теперь прикинь — когда немцы делали свои войсковые кладбища со всей документацией? — спросил Капелла.
— Когда могли — пожал плечами Паша.
— Нуу, правильно. А могли они все эти условности соблюдать только в начале войны, пока наступали, нуу, или на спокойных участках фронта. Тогда и гроб и венки и печальные товарищи с постными рожами фотографируются, и крест с каской и салют и капеллан с отходной. Теперь прикинь, что потери лютые, людей в окопах не хватает, потому гробовщик лупит из винтаря, а не досочки стругает, и то, если жив еще, а потом те, кто уцелел, драпают километров двести на запад, бросая оружие, раненых и технику. У них будет время павших камарадов хоронить как положено?
— Вряд ли — согласился Паштет.
— И получается, что падаль должны прихоранивать либо наши армейские, либо колхозники. А они документацию блюсти не будут, особенно колхозные. И получается, что у немцев есть официально захороненных порядка двух лимонов, и куча неофициальных, которых им хоронить никак не получалось по причине усиленного драпа на Запад. А теперь главный вопрос — нахрена им с неофициальными возиться?
— Наши-то возятся. Родственников ищут.
— То наши. Немцам это даром не нужно. Потому как получается, что из кучи пропавших без вести вытанцовывается беда с выплатой пенсий родственничкам, с перезахоронением за госсчет и опять же начнет выпадать куда как злая цифра потерь. Пока все сошлись на 4,5 миллионах, а получится раза в два самое малое, а то и больше. Так что государству это совсем ни к чему. Опять же и рядовым немцам до своих родственников дела нет, им все эти убытки внеплановые — как собаке пятая нога. И денег жалко и чувства после разгрома у них притупились, слишком многие погибли. Нуу, одним больше, одним меньше.
— Пару лет назад нашли засыпанный тоннель-убежище, мало не с ротой фрицев — по Первой еще. Причем точно известно, что за часть и рота, даже список есть. Делай генную экспертизу — и получай останки прадедушки. Так никто из родственничков и не почесался. Вот англичане и канадцы — те в похожем случае понабежали — кивнул один из безлошадных.
— Англичане — хмыкнул Петрович — ты еще норвегов со шведами вспомни.
— Это да, у тех известно с точностью до метра, где кто погиб — кивнул один из безлошадных.
— С такими потерями, как у них — немудрено — хмыкнул Петрович повторно и весьма ехидно.
— С норгами — да. Их всего-то на войне было шиш да ни шиша. Но англичане-то повоевали?
— Мощно повоевали, нечего сказать. И сами же гордятся. что в "Битве за Англию" у них больше офицеров погибло, чем во всей Первой Мировой. А та "Битва за Англию" — фигня детская по сравнению даже с 41 годом. Они умеют за чужими спинами отсиживаться. Но это мы отвлеклись. Так вот когда потери невелики и страна от войны не пострадала — ну как Швеция или там Англия — то с потерями разобраться не так сложно. А когда потери лютые и страна в хлам — тут все гуще выходит. Ну, чтоб ясно было — англичане всего убитыми и пропавшими без вести потеряли столько за всю войну, сколько немцы — под Сталинградом. Потому им с потерями проще. На порядок меньше минима, про разы не говорю.
Капелла покрутил головой с таким видом, с каким матерые седые ветераны вспоминают бурную молодость.
— Моя коллекция началась оттуда. Урожайные места, сейчас такого уже нет и не будет до нового завоза.
— Ты в Сталинграде копал? — удивился Паштет.
— Не, зачем. Я просто подумал немного — тоном скромного гения ответил копарь.
— И что подумал? — уточнил вопрошающий, заметив, что остальная публика поскучнела, как обычно бывает, когда уважаемый ветеран рассказывает свою историю в стопятисотый раз тем, кто ее стопятьсот раз уже слышал.
— Пленных же из Сталинграда вывозили поездами. Там была ветка временная.
— Погоди, я видел пешие колонны много раз на фото и в кино.
— Так пешие — это пока шли в зоне сплошного уничтожения — та же немецкая артиллерия работала по целям до последнего. Потому желдорветки — они вне зоны действительного артогня были. Вот туда пешком. А оттуда — на поездах. Нуу, я узнал, где была станция временная, в глубоком уже тылу, там и работал. Везут-то по спискам, по счету. На каждого пленного положен паек. Строгая отчетность. А пленные там были доходяги, сам, наверное в курсе, что им официально выдавалось приказом Паулюса последние две недели по 50 грамм сухарной крошки. А неофициально — многие и этого не получали. Опять же воды нет, холод собачий — обезвоженные, обмороженные, с дизентерией и туляремией, короче говоря — умирающие лебеди. После первого перегона часть в вагонах дохла. Их сгружали на этом полустанке, паек выдавали оставшимся по счету, а выгруженных в степи прикапывали. Неглубоко, мерзлая степь — это что-то. А дальше наши пошли вперед, ветку эту похерили, шпалы и рельсы долой — и все. Остался скотомогильник на пустом месте. Вот там я хорошо поработал, много всего было. А, забыл добавить — вшивые они были все поголовно, причем так, что на остатках одежды прям россыпи хитиновые были — вздохнул Капелла.
— Эта дрянь вообще хорошо сохраняется. Ребята в Белоруссии недавно нашли пару сотен померзших наполеоновских гренадеров — так там то же самое — добавил один из безлошадных.
— Странно, в Белоруссии же запрещено это вообще? — спросил его приятель.
— При строительстве нашли, потом уже археологией дорабатывали, так можно.
Немного помолчали. Приложились еще к клюквенной.
— В Белоруссии копать до Батьки было лихо. А сейчас — почти как в Германии — грустно сказал самый молчаливый из компании.
— А что в Германии? — удивился Паштет.
— В Германии места боев официально приравнены к кладбищам. Копнул окопчик — тут же тебя полицаи за задницу. И штраф будет — мама роди меня обратно! Я там чудом не влетел, хорошо успел лопату утопить, да и то они мне долго голову морочили, но доказать ничего не смогли. А местечко по всем признакам было хабарное. Повезло, не ущучили, а то бы распахивай кошелек нараспашку.
— Это сколько?
— Полтонны евро…
— Странно, видывал я интервью с каким-то немцем, так он копает вовсю, вроде и родственников ищет — и никто его не сажает и не штрафует. Запомнилось, что он толковал, что по зубам определяет — советский или немецкий — у наших, дескать, зубы стертые и хуже — заметил Паштет.
— Нуу, там все просто. На государственной земле копать запрещено. Совсем и вообще. А на частной — можно, если с согласия хозяина. Но потом проблемы будут с захоронением и так далее. Мой приятель нашел в лесу фрица, так его потом полицаи засношали. Хотя там и каска была и сапоги и подсумки. В общем, отношение такое, как у наших полицейских будет, если ты к ним труп свежий притащишь в мешке. Без восторга отношение, кислое.
— А что — у наших и впрямь зубы стертые? — спросил Паштет.
— Нуу, это случай так называемого вранья. Где двадцатилетний, интересно, сумеет зубы так стереть в свой возраст? В РККА все в основном молодые были. Не фольксштурм с 70 летними пердунами. Просто принято у наших зарубежных друзей, когда они о нас говорят, хоть какую-нибудь какашечку подпустить. И это — хорошо! — неожиданно закончил свою речь Капелла.
— Почему? — удивился не только Паштет.
— Позволяет соблюсти моральное спокойствие и получать удовлетворение от результатов копа. Когда знаешь. что копаешь всякую сволочь, которая и сейчас нас ненавидит, то не возникает коллизий, если вы знаете такое слово. Хотя сильно сомневаюсь, зная ваш культурный уровень.
— Сам-то не академик — огрызнулся один из безлошадных.
— Мужчина, вы были в Сургуте? А в Сучане? Нет? Нууу, что тогда с вами говорить… — пристально посмотрел Капелла на собеседника.
— Сам-то ты был? — засмеялся Петрович.
— Нет, конечно. И что это меняет? — вопросительно задрал бровь Капелла.
Копари заржали.
— Не знаю, как в Сучане, а под Берлином я бы покопал с удовольствием — мечтательно сказал Петрович.
— Не понял что-то — а почему под Берлином? Там боев-то не было — удивился Паштет. Тем более удивился, что читал про Битву за Берлин и что-то там не попадалось про бои под Берлином. В самом-то городе — да.
— Шутишь? — удивился Петрович.
— Не, я серьезно.
— Немцы не дураки были. Для защиты столицы сил было выделено достаточно. Порядка миллиона штыков. Наши пропагандоны все больше о знамени на Рейхстаге писали, хотя смысла в этом знамени не было никакого, если между нами. А о том, что там красиво наши сыграли-станцевали — об этом почему-то ни гугу. Нуу, чего смотрите? Рейхстаг — это парламент. При Гитлере парламента не было как класса, в принципе. Вообще. А здание это после пожара имени улицы Димитрова практически руководство Рейха не использовало вообще. Разве что — во время боев — как шверпункт обороны местного масштаба. Нуу, так таких было по городу — рыдать и плакать, в каждом квартале. С чего наши умуды так этот домик распиарили — не могу понять. Та же Рейхканцелярия в разы была важнее.
— Не бьются твои данные с численностью гарнизона Берлина. Не было там миллиона — твердо заметил тот безлошадный, что сумел увернуться от немецких полицаев.
— Так я о чем говорю? О том, балбесы, что миллион — это на всю оборону Берлина. А наши так грамотно прокатили операцию, что большая часть этого лимона попала в котлы и мешки. И так в этих мешках и котлах и парилась бесполезно, пока Берлин брали, благо в столице осталось всякое убогое гомно типа тыловых контор, фольксштурма, гитлерюгенда и прочих шарлеманей с викингами. Фрицев кадровых там тысяч пятнадцать было, если мне не ихменяет моя верная память.
— Викинг не там был. Там — Нордланд.
— Ну все равно датчане и шведы, а?
— В общем — да.
— Вот. Все эти Венки, Хайнрици и прочие Штайнеры к Берлину прорваться не смогли. Не получилось. Нуу, и остался Берлин как апельсин — кожуру сняли, а сам голый. Еще, к слову, опять же тупые совки в первые же дни боев прицельно отняли районы складов — как положено в крупном городе все склады были на окраинах. Все склады, практически — продовольственные, боеприпасные, оружейные, топливные и ты пы.
И остался гарнизон при пиковом интересе с голым вассером наперевес. Наша публика очень любит распинаться, что фольксштурмистам выдавали по пять патронов на винтовку, забывая добавить, что именно потому, что в складах уже Ваньки хозяйничали. Эх! Рассказывали мне, что там были за склады… — замечтался Капелла.
— Да, под Хальбе я бы покопал — взгрустнул копарь, утопивший лопату.
— Под Берлином? — уточнил Паша.
— Ага.
— А там что?
— Там побоище было. Кессельшлахт. 12 дивизий, правда битых и всякой твари по паре тысяч. Всего около 150 тысяч, почти как Сталинград, но очень много необученных новобранцев и тыловиков, поставленных во фронт. Пытались прорваться к Венку. Получился такой бродячий котел. До Венка добралось тысяч пять, без техники. Большей частью — раненые.