Восставший из ада

Как ни странно, она совершенно не испугалась. Существо было куда слабее ее. Оно слегка поерзало в своей нише, словно пытаясь устроиться поудобнее. Но это было невозможно, во всяком случае для этого создания с обнаженными нервами и кровоточащими обрубками вместо конечностей. Любое движение причиняло ему нестерпимую боль. Она это видела — и ей стало его жалко. А следом за жалостью пришло облегчение. Ее тело вытолкнуло наконец отработанный воздух и задышало, стремясь к жизни. Голова тут же перестала болеть.

Едва она успела перевести дух, как в гниющем шаре, представлявшем собой, по-видимому, голову чудовища, открылось отверстие, и существо произнесло одно-единственное еле слышное слово.

И было это слово:

— Джулия…

2

Керсти поставила бокал на стол и попыталась встать.

— Ты куда? — спросил ее Невилл.

— А ты как думаешь? — игриво ответила она вопросом на вопрос, стараясь выговаривать слова как можно отчетливее.

— Помощь нужна? — осведомился Рори.

От спиртного веки у него набрякли, губы раздвинулись в ленивой усмешке.

— Ничего, я, это… приученная…

Ее ответ вызвал со стороны гостей очередной взрыв смеха Довольная собой (ведь чем-чем, а остроумием она прежде не славилась), она, пошатываясь, побрела прочь из гостиной.

— Последняя дверь справа, у лестницы! — крикнул ей вслед Рори.

— Знаю, — ответила она и наконец выбралась в холл.

Ей никогда не нравилось быть навеселе, но сегодня алкоголь придавал бодрости и уверенности. Она ощущала себя свободной, легкомысленной и упивалась этим ощущением. Возможно, завтра она будет раскаиваться в содеянном, но завтра — это завтра. А сегодня она наслаждалась чувством полета.

Отыскав туалет, она облегчила там свой ноющий от выпитого желудок, после чего открыла кран и принялась плескать холодную воду в лицо. Ну вот, теперь можно и возвращаться…

Уже миновав лестницу, Керсти вдруг поняла, что, пока она находилась в ванной, кто-то потушил горевший на втором этаже свет. И теперь этот самый «кто-то» стоял всего в нескольких метрах от нее. Она тоже остановилась.

— Эгей?.. — окликнула она.

Может, это любитель разведения котов отправился следом за ней доказать серьезность своих намерений?

— Это ты, что ли? — спросила она.

Ну разве можно придумать вопрос глупее? И какой она хочет получить ответ?

Однако ответа не последовало, и тут ей стало немножко не по себе.

— Ладно, я серьезно. — Она попыталась придать голосу игривость, чтобы скрыть тревогу. — Кто это?

— Это я, — ответила Джулия.

Голос ее звучал как-то странно. Хрипло. Как будто она плакала.

— С тобой все в порядке? — спросила Керсти, вглядываясь в темноту и пытаясь различить лицо Джулии.

— Да, — последовал ответ. — А что могло со мной случиться?

Произнеся эти шесть слов, Джулия снова обрела свою актерскую уверенность. Голос ее прояснился, стал четче и звонче.

— Я просто устала, — продолжила она. — Похоже, вы там здорово веселитесь?

— Мы что, мешаем тебе уснуть?

— О господи, конечно нет! — ответил голос. — Я просто шла в ванную.

Пауза, а затем:

— Ну, иди. Развлекайся.

В нерешительности Керсти сделала несколько шагов к ней, но в последний момент Джулия резко отшатнулась, поднявшись на пару ступенек вверх, как будто избегая даже малейшего прикосновения.

— Э-э… Тогда… Спокойной ночи, — пожала плечами Керсти.

Тень на лестнице ничего не ответила.

3

Джулия спала плохо. И в эту ночь, и в последующую.

Того, что она видела, слышала, чувствовала в «сырой» комнате, было достаточно, чтобы раз и навсегда лишить ее счастливых сновидений, так ей во всяком случае казалось.

Это он был там. Он, Фрэнк, брат Рори, был все это время в доме, запертый от мира, в котором она жила и дышала, страшно далеко от нее и в то же время достаточно близко, чтобы осуществить этот призрачный, жалкий контакт. Почему он появился, откуда пришел, она не могла даже догадываться, а у него не было ни сил, ни времени объяснить ей что-либо.

Все, что он успел сказать, перед тем как стена начала снова твердеть, облекаясь в кирпич и штукатурку, было: «Джулия». А потом: «Это я, Фрэнк». И в конце еще одно, последнее слово: «Кровь…»

После чего Фрэнк исчез. Ноги у нее подкосились, и она, чуть не падая, доковыляла до противоположной стены и бессильно привалилась к ней. К тому времени, как она немного пришла в себя, таинственное свечение исчезло совсем, а искалеченная, истерзанная фигура, втиснутая в нишу, пропала как не было. Реальность снова вступила в свои права.

Хотя, возможно, все же не полностью.

Фрэнк по-прежнему находился рядом, в «сырой» комнате. В этом она нисколько не сомневалась. Да, глазами его было не увидеть, зато можно было почувствовать сердцем. Он был заточен где-то в промежутке между той сферой, которую занимала она, и неким другим миром — миром, где звенели колокола и царила тревожная тьма… Умер ли он, вот что самое главное. Может, прошлым летом он погиб в этой пустой комнате, но душа его застряла здесь и теперь тщетно ждет, кто бы ее высвободил из плена? Если так, что тогда произошло с его земной оболочкой? Только дальнейшее общение с самим Фрэнком, вернее с тем, что от него осталось, способно прояснить ситуацию.

И она знала, как именно можно помочь потерянной душе вновь обрести силу… Он подсказал ей очень простое решение.

«Кровь», — сказал он. Этот один-единственный слог прозвучал не как обвинение, но как приказ.

Рори пролил кровь на пол «сырой» комнаты, и пятно почти тут же исчезло. Каким-то образом дух Фрэнка — если только это действительно был он — смог воспользоваться кровью брата, получив при этом достаточно энергии, чтобы вырваться на какое-то время из своей клетки и связаться с нею, пусть даже на пару секунд. Но если крови будет больше? Что тогда?

Она вспомнила объятия Фрэнка, их грубость, звериную жестокость, настойчивость, с которой он овладевал ею. Она готова была пойти на что угодно, лишь бы снова испытать то же самое. А ведь это вполне осуществимо. Ведь если она окажет ему необходимую поддержку, разве не ответит он ей благодарностью? О да, он станет ее рабом, ее игрушкой, жестокой или, наоборот, покорной ее воле. От этих размышлений спать окончательно расхотелось. Они унесли с собой не только сон, но и рассудок, и печаль. Она вдруг поняла, что уже очень давно была влюблена во Фрэнка и все это время оплакивала его. Если нужна кровь, чтоб вернуть его к жизни, она добудет эту кровь. И будь что будет.

На следующий день улыбка не сходила с ее губ, и во все последующие дни — тоже. Эту перемену в ее настроении Рори воспринял как знак того, что Джулия окончательно освоилась и счастлива в своем новом доме. Поняв это, он воспрянул духом. И с новым рвением принялся за отделку комнат.

Очень скоро, сказал он, можно будет перейти к работам на втором этаже. Они найдут источник сырости, устранят его, и он превратит большую комнату в спальню, достойную его принцессы.

Услышав эти слова, она поцеловала его в щеку и посоветовала не спешить: комната, где они спят сейчас, ее вполне устраивает. Разговор о спальне привел к тому, что он начал поглаживать ее по шее, затем притянул к себе и принялся нашептывать на ухо разные инфантильные непристойности. Она не отказала ему, напротив, покорно пошла наверх и позволила раздеть себя (он очень любил этим заниматься). Он расстегивал ее блузку запачканными краской пальцами, а она притворялась, что эта игра возбуждает ее, хотя это было далеко от истины.

Единственное, что пробуждало в ней искру желания, когда она лежала на скрипевшей постели с Рори, сопящим между ее ног, был образ Фрэнка. Она закрывала глаза и отчетливо видела Фрэнка таким, каким он некогда был.

Не единожды и не дважды его имя было готово сорваться с ее губ, но каждый раз она подавляла, заталкивала обратно этот заветный слог. Наконец ей пришлось опять открыть глаза, и реальность предстала перед ней во всей своей разочаровывающей неприглядности — Рори покрывал ее лицо поцелуями. Щека ее нервно задергалась при этом прикосновении.

Нет, она больше не в силах выносить этого, по крайней мере слишком часто. Слишком уж большие требуются усилия — играть роль уступчивой жены. Сердце может разорваться.

И вот именно тогда, впервые, лежа с Рори и ощущая на лице прохладное дуновение сентябрьского ветра, струящегося в окно, она задумалась, где бы раздобыть кровь.

Глава пятая

Иногда казалось, что прошла целая вечность, одна эра сменялась другой, а он все сидел, замурованный в стене, и в то же время подспудно чувствовал, что промежуток, отмеряемый этими эрами, позднее может оказаться часами, даже минутами.

Но теперь все изменилось, у него появился шанс вырваться на волю. Дух его стремительно взлетал и парил где-то в вышине при одной только мысли об этом. Впрочем, шанс невелик, обманываться нельзя. Как ни старайся, все усилия могут пойти прахом, и тому есть несколько причин.

Во-первых, Джулия. Он помнил ее как вполне заурядную, любящую вертеться перед зеркалом женщину, чье воспитание напрочь лишило ее способности испытывать истинную страсть. Он, правда, попытался приручить ее однажды. Этот день (в отличие от тысяч подобных ему дней) он вспоминал с некоторым чувством удовлетворения. Она сопротивлялась ровно в той мере, насколько требовали приличия, а затем отдалась с такой непритворной, обнаженной пылкостью, что он едва не потерял самообладание.

При других обстоятельствах он непременно увел бы ее из-под носа будущего мужа, но все же это было бы как-то не очень по-братски. И потом, через неделю или две она неизбежно наскучила бы ему, и тогда ему бы пришлось разбираться не только с бабой, чье тело уже намозолило глаза, но и с родным братцем, гонимым жаждой мести. Нет уж, увольте, дело того не стоило.

Кроме того, его ждали новые миры, которые предстояло покорить. На следующий день он отправился на восток, в Гонконг и Шри-Ланку, где его ожидали богатство и приключения. Что ж, они его дождались. И какое-то время он ими наслаждался. Но рано или поздно все деньги просачивались у него между пальцев, вскоре он даже начал задаваться вопросом: терял ли он нажитое в силу неудачно сложившихся обстоятельств или же просто не слишком утруждался, чтобы удержать то, что имел? Мысль, однажды промелькнувшую в голове, уже было не остановить. В постоянно сопровождавших его развале и распаде он стал угадывать доказательства, свидетельствующие в поддержку все той же горькой истины: не было в мире существа, тела или духа, ради которых он согласился бы испытать хотя бы малейшее временное неудобство.

Звезда его начала стремительно падать. Месяца три он провел в глубокой депрессии, преисполненный такой острой жалости к себе, что несколько раз оказывался на грани самоубийства. Однако новообретенный нигилизм запрещал ему даже это. Если незачем жить, тогда и умирать вроде бы тоже незачем, правильно? И он продолжал метаться от одной тупиковой мысли к другой, пытаясь утопить их в бесконечном наркотическом потоке безумств и разврата.

Как и при каких обстоятельствах услышал он впервые о шкатулке Лемаршана, Фрэнк уже и не помнил. Возможно, в баре или же в канаве, из уст какого-нибудь пьяного бродяжки. Сначала это был просто слух, очередная сплетня — будто бы шкатулка эта содержит в себе невиданные наслаждения, в которых утомленные приевшимися радостями жизни люди способны обрести усладу и забвение. Но каков же путь к этому раю?

Путей было несколько. Было и несколько карт, что рассказывали о тропах, проложенных между реальностью и запредельным, проторенных путешественниками, чьи кости давно уже обратились в прах. Одна такая карта хранилась в подвалах Ватикана, зашифрованная в теологическом манускрипте, которого никто не видел со времен Реформации. Другая карта была исполнена в форме загадки-оригами, и обладал ею, по слухам, сам маркиз де Сад, который, будучи заточен в Бастилию, выменял ее у охранника на бумагу, на которой впоследствии написал свои знаменитые «120 дней Содома». А еще одну карту изготовил создатель заводных поющих птичек, французский мастер по имени Лемаршан, спрятав ее в музыкальной шкатулке и защитив таким количеством секретов, что человек мог потратить полжизни, но так и не добраться до сокрытых в ней чудес.

Легенды, легенды…

И все же постепенно он поверил в то, что овладеть заветной тайной не так уж и трудно. Тайной, позволяющей раз и навсегда избавиться от тирании обыденности. Кроме того, подобные мысли помогали скоротать время, заполняя его полупьяными-полубредовыми мечтами.

Но как-то раз в Дюссельдорфе, куда он отправился однажды с контрабандной партией героина, ему вновь довелось услышать историю о шкатулке Лемаршана. И любопытство пробудилось снова, но только на этот раз он твердо вознамерился расследовать историю до конца, до самого, как говорится, ее истока. Человека, с которым он столкнулся на этом пути, звали Керчер, хотя наверняка у такого типа имелось в запасе еще полдюжины имен. Да, немец подтвердил существование шкатулки, и, о да, он представлял себе, каким образом Фрэнк может ее заполучить. Цена? Ну что вы, какие деньги, так, мелкие услуги, самые что ни на есть пустяшные. Ничего особенного. И Фрэнк оказал ему просимые услуги, после чего вымыл руки и потребовал оплаты.

Керчер также снабдил его подробнейшими инструкциями относительно того, как подобраться к секрету шкатулки Лемаршана, инструкциями отчасти вполне практическими, отчасти — метафизическими. Чтобы разгадать головоломку, надо отправиться в путешествие, так сказал он. Похоже, шкатулка представляла собой не то чтобы карту дороги, но саму дорогу.

Это новое пристрастие быстро излечило его от наркотиков и пьянства, ведь, вполне возможно, существовали и другие пути изменить мир по образу и подобию своей мечты.

Он вернулся в дом на Лодовико-стрит, в пустой дом, в стенах которого и был теперь заточен, и, строго следуя всем предписаниям Керчера, начал готовиться к разгадке Конфигурации Лемаршана. Никогда в жизни не был он столь воздержан и столь целеустремлен. В дни, предшествовавшие атаке на шкатулку, он вел образ жизни, которого устрашился бы даже святой. Всю свою энергию, всю свою волю Фрэнк сосредоточил на подготовке к церемонии.

Да, он был чересчур самонадеян в стремлении хоть как-то приблизиться к Ордену Гэша, теперь он это отчетливо понимал, однако повсюду — и в этом мире, и за его пределами — существовали силы, подпитывавшие эту самонадеянность и кормившиеся ею. Но не только это подвело. Нет, настоящая и главная ошибка крылась в наивной вере, будто его понимание наслаждений совпадает с представлениями сенобитов.

В результате они принесли ему бесчисленные страдания. Оглушили его чувствительность, едва не довели до безумия, а затем подвергли таким пыткам, что до сих пор каждый нерв содрогается при одном только воспоминании о происшедшем. Сенобиты называли это наслаждением и, возможно, действительно так считали. Впрочем, как знать, что творится в их душах и умах, абсолютно недосягаемых для человеческого понимания? Сенобиты не признавали никакой «поощрительной системы» (их пытки невозможно было прекратить, невозможно было избавиться от их внимания), не трогали их и мольбы о милосердии. С того момента, как он разгадал тайну шкатулки, и до сегодняшнего дня прошли многие недели, месяцы, и все это время он просил, умолял о снисхождении, но тщетно.

Нет, по эту сторону пропасти не было места состраданию, здесь господствовали лишь слезы и смех. Порой слезы радости (целый час, проведенный вне боли и страха; пусть даже краткая секунда). А порой смех, вызванный, как ни парадоксально, новым кошмаром, новой пыткой, которую предстояло испытать, какой-нибудь новой изощренной мукой, специально изобретенной для него Инженером.

А пытки все усложнялись — мозг, их порождающий, утонченно и всеобъемлюще представлял себе природу и суть страдания. Пленникам разрешалось заглядывать в мир, который они покинули. Места, в которых они отдыхали от так называемых наслаждений, своими «окнами» выходили туда, где пленники некогда разгадали секрет Конфигурации, ввергнувший их в ад. В случае с Фрэнком это была комната на втором этаже дома № 55 по Лодовико-стрит.

Почти целый год помещение пребывало заброшенным — ни одна живая душа не забредала в дом. А потом, потом вдруг появились они. Рори и красавица Джулия. И надежда ожила в нем снова…

Пути к бегству существуют, шептал ему внутренний голос; в системе наверняка есть лазейки, через которые человек умный и хитрый способен ускользнуть и снова очутиться там, откуда некогда пришел. И если у пленника получится бежать, то иерофанты уже будут не властны над ним. Их нужно призвать, чтобы они могли переступить через порог. Без такого «приглашения» они обречены, как псы, торчать у двери, скребясь и царапаясь, но не имея возможности войти. Побегом, если тазовой удастся, узник навсегда рвет свой контракт с этими ужасными существами, свой брак, который когда-то ошибочно заключил. Тут, конечно, есть риск, но дело того стоит. Да и риск ли это? Что может быть худшей пыткой, чем постоянная мысль о боли, от которой не избавиться, которая пребудет вечно?

Ему еще повезло. Многие пленники покинули реальный мир, не оставив в нем следа, которым при удачном стечении обстоятельств можно было бы воспользоваться и восстановить их тела А вот Фрэнк такой след оставил. Почти последнее его деяние в этом мире, не считая безумного вопля. Он пролил свое семя на пол. Мертвая сперма хранила в себе пусть скудное, но все же отражение его я; скудное, но вполне достаточное. И когда его драгоценный братец Рори, милый растяпа Рори, поранил себе пальчик, у Фрэнка появилась надежда. Он нашел опору, ощутил прилив силы, которая вскоре поможет выбраться на свободу. Теперь все зависит от Джулии.

Иногда, претерпевая очередные пытки, он думал, что она бросит его, просто от страха. Или сочтет представшее перед ней видение дурным сном. И тогда… он пропал. Сил, чтобы явиться к ней еще раз, у него не было.

Впрочем, кое-что вселяло надежду. Во-первых, тот факт, что после случившегося она возвращалась в комнату не раз и не два, просто стояла в темноте, не сводя глаз со стены. Однажды она даже прошептала что-то, он уловил лишь несколько слов, среди которых точно было слово «здесь». А еще «жди» и «скоро». И эти ее слова не позволяли ему ввергнуться в отчаяние.

А во-вторых… Джулия относилась к потерянным душам. Он прочел это по ее лицу, когда накануне того дня, как Рори поранился, Джулия и его брат зашли сюда, в комнату. На краткий миг самообладание покинуло ее, и в глазах Джулии промелькнули грусть и отчаяние.

Она потеряла смысл жизни. Была замужем за человеком, которого не любила, и не видела выхода из сложившейся ситуации.

И тут ей на помощь придет он, Фрэнк. Они еще могут спасти друг друга, как, согласно уверениям поэтов, всегда спасали друг друга влюбленные. Он был сама тайна, сама тьма, он был тем, о ком она мечтала. И если только ей удастся освободить его, он отблагодарит ее — о да! — подарит неизбывное наслаждение, заставит перешагнуть порог, за которым, как и за любым другим порогом, сильные становятся еще сильнее, а слабые погибают.

За этим порогом наслаждение есть боль, и наоборот. Он познал и то и другое сполна, и край этот он зовет своим родным домом.

Глава шестая

На третьей неделе сентября сильно похолодало, дыхание Арктики принесло с собой хищный ветер, горстями срывавший листья с деревьев.

Похолодание повлекло за собой смену гардероба и некоторое изменение в планах. Вместо того чтобы пройтись, Джулия решила поехать на машине. В середине дня она приехала в центр города и зашла в бар, где посетителей в обеденное время хватало, но и особого столпотворения тоже не наблюдалось.

Мимо сновали люди. Заглянули молодые турки из какой-то адвокатской конторы, видимо находившейся поблизости, — сев кружком за стол, они принялись громко обсуждать свои дела и далеко идущие планы. В другом углу расположилась компания заядлых выпивох, отличавшихся от окончательно падших алкоголиков разве что относительно аккуратными костюмами. За прочими столиками сидели посетители, предпочитавшие одиночество (вот это куда интереснее), и просто пили. Периодически Джулия ловила на себе восхищенные взгляды молодых турков, но никак не реагировала.

Просидев в баре целый час (наконец народ немного рассосался, рабы бизнеса разошлись после перерыва по своим любимым конторам), Джулия вдруг заметила, как кто-то поедает глазами ее отражение в висящем над стойкой зеркале. Пытаясь скрыть охватившее ее волнение, она сделала пару глотков из своего бокала. Ожидание длилось минут десять, а потом незнакомец внезапно поднялся со своего места и приблизился к ее столику.