Сборник буддийских сутр

Сутра о Нанде

(Удана, III, 2)

Так я слышал. Однажды Благословенный пребывал в Шравасти, в парке Джеты, монастыре Анатхапиндики. В это время достопочтенный Нанда — брат Благословенного, сын его тети по матери — во всеуслышание сказал многим монахам: “Не удовлетворен я, друзья, святой жизнью. Не могу я вынести святой жизни. Оставлю я ученичество, вернусь к обычной жизни”.

Некий монах пошел к Благословенному, и придя, сел сбоку. Сидя там, он сказал Благословенному: “Господин, достопочтенный Нанда — брат Благословенного, сын его тети по матери — во всеуслышание сказал многим монахам: “Не удовлетворен я, друзья, святой жизнью. Не могу я вынести святой жизни. Оставлю я ученичество, вернусь к обычной жизни”.

Тогда Благословенный сказал этому монаху: “Пойди, монах, и моим именем позови Нанду, сказав: “Учитель зовет тебя, мой друг”.

“Как скажете, господин”, — ответил монах, и придя к достопочтенному Нанде, сказал:

“Учитель зовет тебя, мой друг”.

“Как скажете, мой друг”, — ответил Нанда. Тогда он пошел к Благословенному, и придя и поклонившись, сел сбоку. Когда он сел, Благословенный спросил его: “Правда, что ты, Нанда, во всеуслышание сказал многим монахам: “Не удовлетворен я, друзья, святой жизнью. Не могу я вынести святой жизни. Оставлю я ученичество, вернусь к обычной жизни”.

“Да, почтенный”.

“Но почему, Нанда, ты не удовлетворен святой жизнью?”

“Когда я уходил из дома, почтенный, девушка из рода Шакья, красавица всей округи, взглянула на меня, расчесывая свои волосы, и сказала: “Поскорее возвращайся, мой господин”. Вспоминая это, я не удовлетворен святой жизнью. Не могу я вынести святой жизни. Оставлю я ученичество, вернусь к обычной жизни”.

И тут Благословенный обхватил достопочтенного Нанду рукою и так же быстро, как сильный мужчина согнутую руку выпрямит или прямую согнет, исчез из рощи Джеты и мгновенно перенесся в обитель Тридцати Трех. А там в то время примерно пятьсот апсар с ногами голубок пришли к Шакре, предводителю богов. И вот Благословенный обратился к Нанде: “Видишь ты, Нанда, этих апсар с ногами голубок?”

“Да, почтенный”.

“Как ты полагаешь, Нанда: кто красивее, кто прекраснее, кто очаровательнее — девушка из рода Шакья, красавица всей округи, или эти пятьсот апсар с ногами голубок?” — “По сравнению с ними девушка из рода Шакья, красавица всей округи, почтенный, все равно, что подпаленная обезьяна, безносая безухая; она и в счет не идет, и в сравнение не идет, и части малой их не стоит, настолько эти пятьсот апсар ее красивее, прекраснее, очаровательнее”.

“Радуйся, Нанда, радуйся, Нанда! Ручаюсь тебе, твои будут эти пятьсот апсар с ногами голубок”.

“Если Благословенный сам мне ручается, я буду удовлетворен вести святую жизнь под руководством Благословенного”.

И вот Благословенный обхватил Нанду рукой и так же быстро, как сильный мужчина согнутую руку выпрямит или прямую согнет, исчез из обители Тридцати Трех и мгновенно перенесся в рощу Джеты. Монахи услышали: “Говорят, что достопочтенный Нанда, — брат Благословенного, сын его тети по матери, — ведет святую жизнь ради апсар. Говорят, что Благословенный поручился, что Нанда получит 500 апсар с ногами голубок”.

Тогда монахи, которые были друзьями достопочтенного Нанды, стали звать его наемным и продажным: “Говорят, что достопочтенный Нанда, — брат Благословенного, сын его тети по матери, — ведет святую жизнь ради апсар. Говорят, что Благословенный поручился, что Нанда получит 500 апсар с ногами голубок”. И достопочтенный Нанда, унижаемый, мучимый и терзаемый тем, что монахи, которые были его друзьями, стали звать его наемным и продажным, — отправился в уединение и был вдумчив, ревностен, старателен. Вскоре он вошел и остался в высшей цели святой жизни, ради которой его собратья справедливо уходят из дома в бездомность, узнав и осуществив это для себя здесь и сейчас. Он узнал, что “Рождения исчерпаны, святая жизнь завершена, задача выполнена. Больше ничего не нужно для этого мира”. И таким образом Нанда стал еще одним из архатов.

Тогда некое божество, глубокой ночью, освещая своим огромным сиянием весь парк Джеты, приблизилось к Благословенному. Придя и поклонившись ему, оно стало сбоку от него. И стоя там, оно сказало Благословенному: “Господин, достопочтенный Нанда, — брат Благословенного, сын его тети по матери, — через прекращение отходов (асава), вошел и остался в незапятнанной (анасава) свободе осознания, свободе распознавания, узнав и осуществив это для себя в здесь и теперь”.

Затем, когда ночь прошла, достопочтенный Нанда пришел к Благословенному, и придя, поклонился и сел сбоку от него. Сидя там, он сказал Благословенному: “Господин, что касается поручительства Благословенного в том, что я получу пятьсот апсар с ногами голубок, то я сейчас освобождаю Благословенного от этого обещания”.

“Нанда, постигнув твое осознание моим осознанием, я понял, что «Нанда через прекращение отходов (асава), вошел и остался в незапятнанной (анасава) свободе осознания, свободе распознавания, узнав и осуществив это для себя в здесь и теперь». И одно божество сообщило мне, что «Достопочтенный Нанда через прекращение отходов (асава), вошел и остался в незапятнанной (анасава) свободе осознания, свободе распознавания, узнав и осуществив это для себя в здесь и теперь». Когда твой ум, через отсутствие пристрастия, был освобожден от отходов (асава), я был тем самым освобожден от обещания”.

Осознав важность этого, Благословенный воскликнул:

Тот, кто перебрался через трясину,

сломал тернии чувственности,

достиг прекращения заблуждений,

такого монаха не беспокоят блаженство и боль.

СУТРА О КАСИБХАPАДВАДЖЕ

Так я слышал. Однажды, блуждая по земле магадхов, Блаженный остановился в брахманской деревне Эканала, что в Даккхинагири. Как раз наступила пора сева, и в пятьсот плугов брахмана Касибхарадваджи уже впрягли быков. И вот Блаженный, одевшись поутру, накинув чивару и взяв кружку для подаяний, отправился туда, где шли работы брахмана Касибхарадваджи. В это время у брахмана Касибхарадваджи как раз раздавали еду. И Блаженный пришел туда, где происходила раздача еды, и, придя, встал в сторонку. А брахман Касибхарадваджа увидел Блаженного, который стоял в ожидании подаяния, и, увидев Блаженного, сказал так:

— Я, шрамана, пашу и сею, а уж после того как вспашу и посею, ем. И ты, шрамана, должен вспахать и посеять, а уж вспахав и посеяв, есть.

— Так ведь и я, брахман, пашу и сею, а уж после того как пашу и посею, ем.

— Что-то мы не видим, чтобы у почтенного Готамы были упряжь, плуг или лемех, кнут или быки, и все же почтенный Готама утверждает: “Так и я, брахман, пашу и сею, а уж после того как вспашу и посею, ем”.

И тогда брахман Касибхарадваджа обратился к Блаженному с гатхой:

— Пахарем себя называешь,

Но пахоты твоей не вижу.

Спрашиваю тебя, скажи мне,

Что за пашню ты пашешь?

— Вера — зерно, воздержание — дождь,

Мудрость — ярмо и плуг мой,

Стыд — мое дышло, упряжь — мысль,

Память — мой кнут и лемех.

В речи и действиях сдержан я,

В еде и питье умерен,

Правдой прополку делаю я,

Кротость — мое спасенье.

Мужество — вот мои быки,

Что везут к отдохновенью,

Что, не сворачивая, бегут

Туда, где нет печалей.

Вот как пашется эта пашня.

Родит же она бессмертье.

Вспашешь такую пашню,

Избавишься от страданий.

И тогда брахман Касибхарадваджа, наложив в большую бронзовую чашу сваренной на молоке рисовой каши, поднес ее Блаженному со словами:

— Отведай каши, почтенный Готама! Воистину почтенный Готама — пахарь, ибо он пашет пашню, которая приносит бессмертье.

— Я не беру того, что дают за пение гатх:

Для тех, кто видит истину, — это не дхарма.

Отвергают Будды то, что дают за пение гатх.

И пока дхарма жива, жив и обычай этот.

Великого риши, достигшего совершенства,

Что живет без укоров совести, чист от скверны,

Другой едой и другим питьем потчевать должно —

Вот твоя пашня, если к заслугам стремишься.

— Кому же, Готама, дам я эту сваренную на молоке кашу?

— В целом мире, включая богов, Мару и Брахму, среди всех населяющих его существ, будь то шраманы, брахманы, боги или люди, я не вижу никого, брахман, за исключением Татхагаты или ученика Татхагаты, кто, съев эту сваренную на молоке рисовую кашу, смог бы ее переварить. Поэтому выброси, брахман, эту сваренную на молоке рисовую кашу туда, где не растет трава, или вылей ее в воду, где не водится живых существ.

И брахман Касибхарадваджа вылил в воду, где не водилось живых существ, ту сваренную на молоке рисовую кашу. И когда он вылил ее в воду, вода зашипела, засвистела, задымилась, испустила клубы пара. Как плуг, накалившийся за день, когда его бросят в воду, шипит, свистит, дымится, испускает клубы пара, так и та сваренная на молоке рисовая каша, когда ее вылили в воду, зашипела, засвистела, задымилась, испустила клубы пара. И брахман Касибхарадваджа, взволнованный, объятый дрожью восторга, приблизился к Блаженному и, приблизившись к Блаженному и припав головой к его ногам, сказал так:

— Поразительно, почтенный Готама, поразительно, почтенный Готама! Как переворачивают лежавшее лицом вниз, как раскрывают скрытое, как объясняют дорогу заблудившемуся, как ставят лампу там, где темно, чтобы наделенные зрением видели предметы вокруг, — так именно почтенный Готама разнообразными способами показал мне Дхарму. И вот я иду к Готаме как к прибежищу, иду к Дхарме, иду к общине. Да отрекусь я от мира в присутствии Готамы, да приму я посвящение от Готамы!

И брахман Касибхарадваджа отрекся от мира в присутствии Блаженного и принял посвящение. Приняв посвящение, достопочтенный Бхарадваджа жил один, вдали от всех, серьезно, ревностно, всеми помыслами устремленный к цели и, спустя недолгое время, сам познал и узрел уже в этом существовании тот высочайший предел благочестивой жизни, ради которого родовитые люди должным образом покидают дом и уходят туда, где нет дома. И обретя его, жил так. Он понял: “Уничтожено рождение; прожита благочестивая жизнь; сделано то, что нужно было сделать; новой жизни не будет”. И достопочтенный Бхарадваджа стал одним из архатов.

БЕСПЛОДИЕ И УЗЫ

1. Так я слышал.

Однажды Блаженный пребывал в Саваттхи, в роще. И Блаженный обратился к монахам и сказал: “Братья!” — “Слушаем, Господин”, — отвечали монахи Блаженному. И тогда Блаженный сказал:

2. Чтобы тот, о братья, кто не исцелился от пяти родов духовного бесплодия, не разорвал пятиричных духовных уз, мог достичь совершенства, мог взрости и окрепнуть в законе и учении во всей его полноте, — того не может быть никогда.

3. И кто же не исцелился от пяти родов духовного бесплодия? — Во первых, о братья, когда монах сомневается в Учителе, неуверен в нем, не доверяет ему, не верит в него, тогда дух его не склонен к усердию, ревностности, борьбе, постоянству. Если же дух его не склонен к усердию, ревностности, борьбе, постоянству, он не исцелен от первого рода духовного бесплодия.

4. И потом, о братья, когда монах сомневается в Истине, неуверен в ней, не имеет веры в нее, тогда дух его не склонен к усердию, ревностности, борьбе, постоянству. Чей же дух не склонен к усердию, ревностности, борьбе, постоянству, тот не исцелен от второго рода духовного бесплодия.

5. И потом, о братья, когда монах сомневается в Общине, не уверен в ней, не имеет доверия к ней, не верит в нее, тогда дух его не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе. Чей же дух не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не исцелен от третьего рода духвного бесплодия.

6. И потом, о братья, когда монах сомневается в личном Совершенстве, не уверен в нем, не имеет к нему доверия, не верит в него, тогда дух его не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе. Чей же дух не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не исцелен от четвертого рода духвного бесплодия.

7. Потом, о братья, если монах имеет злобу на братьев, недовольство, востоновлен против них, дух его не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе. Кто же не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не исцелен от пятого рода духвного бесплодия.

8. И кто же не сорвал духовные пятиричные узы? — Во-первых, о братья, кто не вырвал с корнем страсть к похоти, не вырвал с корнем желания наслаждений похотей, не вырвал с корнем влечения к ним, жажды до них, страстного желания их, привязанности к ним, не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, постоянству, борьбе. Чей же дух не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не порвал первые узы связавшие дух.

9. Потом, о братья, если не освободился монах от страсти к телу, не освободился от желания тела, не освободился от телесного обольщения, от телесной жажды, от страстных плотских желаний, привязанностей к телу, дух того не склонен к ревностности, постоянству, борьбе, подвигу. Чей же дух не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не порвал вторые узы связавшие дух.

10. Потом, о братья, если не освободился монах от любви к виду, не освободился от обольщения видом, от жажды вида, желания вида, от привязанности к виду, дух того не склонен к ревностности, постоянству, борьбе, подвигу; чей же дух не склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот не порвал третьи узы связавшие дух.

11. Потом, о братья, кто наевшись до сытости, нежится в приятной дремоте, в лени, сладких мечтаниях, дух того не склонен к ревностности, устойчивости, борьбе, подвигу. Чей же дух не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не порвал четвертые узы связавшие дух.

12. Потом, о братья, кто изберает благочестивую жизнь в надежде стать одним из духов и думает про себя: “той совершеной жизнью, той обрядностью, тем суровым подвижничеством, благочестием стану одним из духов”, — дух того не склонен к ревностности, устойчивости, подвигу, борьбе, тот не порвал пятые узы связавшие дух. Вот, о братья, тот, кто непорвал пятиричных уз, связавших дух.

13. И что бы тот, о братья, кто не утих духом, не освободился от пяти родов духовного бесплодия, не сорвал вконец пятиричных уз, связавших дух, мог бы достичь совершенства и полноты жизни в Учении и Законе, — не может быть такого никогда!

14. Кто же, о братья, утих в духе, освободился совершенно от пяти родов духовного бесплодия, порвал вконец пятиричные узы, связавшие дух, тот достигнет полного преуспеяния, полного расцвета в совершенстве жизни в учении и законе, — не может быть такого никогда!

15. Но кто же освободился от пяти родов духовного безплодия? — Кто не усомнился в Учителе, не питает к нему недоверия, верит в него, уверен в нём, дух того склонен к ревностности, усердию, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, усердию, подвигу, борьбе, тот исцелён от первого рода духовного бесплодия.

16. Кто потом, о братья, не сомневается в возвещённой Истине, не имеет неуверенности в ней, верит в неё, дух того склонен к ревностности, усердию, борьбе, подвигу. Чей же дух склонен к ревностности, усердию, борьбе, подвигу, тот исцелён от второго рода духовного бесплодия.

17. Потом, о братья, кто не сомневается в Общине, не имеет неуверенности в ней, доверяет ей, имеет веру в неё, дух того склонен к ревностности, усердию, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, усердию, подвигу, борьбе, тот исцелён от третьего рода духовного бесплодия.

18. Потом, о братья, кто не сомневается в Мудрости Личного Совершенства, не имеет неуверенности в ней,верит в неё, дух того склонен к ревностности, усердию, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, усердию, подвигу, борьбе, тот исцелился от чевёртого рода духовного бесплодия.

19. Потом, кто из братьев не гневается на соучеников, не враждует с ними, не холоден с ними, не борется с ними, дух того, о братья, склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот исцелён от пятого рода духовного бесплодия.

20. Кто же порвал пятиричные узы связавшие дух? — Кто, о братья, сокрушил страсть к наслаждениям, желание наслаждений, влечение к ним, жажду их, порывы к ним, любовь к ним, дух того склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот порвал первые узы связавшие дух.

21. Потом, о братья, кто победил страсть к телесному, победил желание телесного, влечение к телесному, жажду, порывы к нему и любовь, дух того склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот порвал вторые узы связавшие дух.

22. Потом, о братья, кто победил страсть к виду, победил желание вида, влечение к виду, жажду, порывы к нему и любовь, дух того склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот порвал третьи узы связавшие дух.

23. Потом, о братья, кто, вкусивши пищи, не дремлет в неге и лени, не отдаётся мечтательному покою, бодрствует, дух того склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот порвал четвёртые узы, связавшие дух.

24. Потом, о братья, кто избирает жизнь благочестия не из жажды войти в сферы тех или иных духов, не таит в себе мысли: “тем благочестием, теми правилами, тем суровым подвижничеством стану духом или равным духу”, — дух того склонен к ревностности, подвигу, постоянству, борьбе. Чей же дух склонен к ревностности, постоянству, подвигу, борьбе, тот порвал пятые узы связавшие дух.

25. Кто же, о братья, исцелился вполне от пяти родов духовного бесплодия, кто порвал все пять уз, связавшие дух, тот достигнет преуспеяния, полного расцвета в совершенствах жизни, в учении и законе.

26. Он шествует путём, ведущем к святости, вдохновлённый велением мудрости и борьбы со злом. Он шествует путём, ведущем к святости, шествует в глубоком раздумье, в борьбе со злом. Он шествует путём, ведущем к святости, испытуя внемлющим духом, побеждая зло. Он шествует в непреклонной решимости.

27. И ему, о братья, суждено войти в Свет, вознестись в премудрости, лицом к лицу встретить Великое Разрешение.