Музей неживых фигур

– Как у вас, получается? – В ее голосе слышалось живое участие.

Я расстроенно помотала головой.

– Ничего не выходит, – посетовала я. – Только и делаю, что стираю, какая-то ерунда, а не эскиз…

– Хотите, немного помогу? – Не дожидаясь, пока я отвечу, женщина подошла к моему табурету и оглядела мое творение, представляющее собой глубокомысленную композицию из косого прямоугольника и покосившегося овала.

– Это – кувшин? – догадалась Светлана. Я мотнула головой в знак согласия. На самом деле представления не имею, что я начертила, но раз художница видит в моем шедевре кувшин, то пусть будет кувшин.

– Надо начинать не с отдельных предметов, а со всей композиции в целом. – Светлана пододвинула табурет и взяла у меня чистый лист бумаги. Начертила прямоугольник и провела в нем горизонтальную линию.

– Это – линия стола, – принялась объяснять женщина. – Вот здесь – я ставлю вертикальную отметку – будет находиться кувшин, кругом я обозначаю тарелку, а ворон – это продолговатый овал и прямоугольник вверху. Это – самые большие предметы, после того, как мы их разместили в нашем формате, можно приступать к более мелким фруктам. Виноград я рисую не отдельными кружочками-ягодками, а целой массой. Если вы прищуритесь, то увидите, что кисть винограда по своей форме напоминает овал. Значит, я рисую овал, в стороне от него размещаю яблоко – обычный круг. Теперь при желании можно уточнить форму предметов. Кувшин состоит из простых геометрических форм – вытянутого прямоугольника и круга с донышком-трапецией. А уже потом можно из этих кругов и прямоугольников сделать настоящий кувшин! Тарелка – вообще круг, она расположена строго вертикально, поэтому здесь нет перспективного сокращения. Ворона тоже нетрудно нарисовать – у него круглая голова на практически прямоугольной шее и вытянутое тело. Никаких деталей вроде лапок и глаз с клювом на эскизе рисовать не нужно, ведь это даже не набросок, а разметка размещения предметов. Видите, как быстро готов первый эскиз!

– И правда, здорово… – восхитилась я. – Я так никогда не нарисую…

– Да ладно вам! – приободрила меня Света. – Все получится! У нас в группе есть две девушки, которые вообще нигде не учились, им, конечно, тяжело приходится, не знаю, может придется перейти на другой факультет. Конечно, иконопись – самое трудное отделение, даже на экзаменах постановки гораздо сложнее. Но если вы вдруг поступите к нам и что-то не получится, всегда можно перейти на роспись ткани или кружевоплетение. Туда поступают абсолютно все, с рисунком и живописью помогают преподаватели, а мастерству нетрудно научиться, главное – усидчивость. Но вы не думайте, что я принижаю остальные факультеты – например, я просто в восторге от работ на кафедре художественной вышивке, там такие вещи можно научиться делать, глаз не отвести.

– Я как-то больше миниатюрой хочу заниматься, – заявила я. – Мне нравится все, связанное с иконами. Вы ведь настоящие иконы пишете?

– О, до икон еще далеко! – улыбнулась Светлана. – Если вам интересно, я могу показать некоторые задания. Орнамент вы видели, вот первые работы, я их все фотографировала…

Женщина достала мобильный телефон – практически такой же модели, как у ее мужа, – и показала мне фотографию белого листа, на котором черной тушью были нарисованы контуры фигуры какого-то святого с бородой, правда, без лица и нимба.

– Это калька, – пояснила Светлана. – На первом уроке по мастерству нам давали несколько тонких листов, на которых изображены в графике Христос, Георгий Победоносец и Николай Чудотворец. Мы должны были через кальку тонкой кистью обвести очертания одежды, все складки, голову, руки и ноги. Лица и нимбы рисовать нельзя – кажется, Ксюша принесла кальки с лицами, так Роман Александрович отругал ее, сказал, что без особых знаний получается карикатура. Таких калек надо выполнить как можно больше – минимум по десять-пятнадцать штук.

Она показала мне следующий снимок.

– Это рисунок карандашом. – Я увидела нарисованный тонкими линиями подсвечник с тремя свечками и узорами. – Надо перерисовать с образца без линейки, чтобы все линии были как на заданном рисунке. Вот это работа с цветом, – на следующей фотографии был изображен геометрический орнамент темно-синего, приглушенно-зеленого и кирпично-красного цвета. – Надо перерисовать узор в большем формате, дорисовать его на длину альбомного листа, а потом подобрать гармоничную цветовую гамму. Вот этот образец в строгих оттенках, еще надо было сделать в радостных цветах и спокойной гамме.

– Да, сложно, – кивнула я головой. – Долго сидели над каждой работой?

– Очень, – кивнула Светлана. – Хоть я и училась в Париже на художника, не могу сказать, что мне учеба дается проще, чем остальным. Скорее всего, у меня другое отношение к каждому предмету. Некоторые девушки, поступившие после школы, толком не знают, чем они хотят заниматься, поэтому и к учебе относятся несерьезно. У нас, мало того, нельзя пропускать пары даже по болезни – надо посещать дополнительно «храм», чтобы заниматься мастерством в свободное время. Иначе ничего не получится.

– Храм? – удивилась я. – Вы в церкви, что ли, занимаетесь?

– Нет, – снова улыбнулась Света. – «Храм» – это наша аудитория, мастерская иконописцев. Там мы работаем с иконами. Кроме нас, в «храме» ни у кого нет занятий, другим студентам туда приходить не разрешают. Там же и диплом делают, мы иногда занимаемся вместе с ребятами со старших курсов. Дипломников у нас еще нет, художественное заведение сравнительно недавно открылось. Точнее, это филиал Санкт-Петербургской высшей школы народных искусств, в Тарасове наше художественное заведение сделано по уже имеющемуся образцу. Я давно хотела пойти туда учиться, когда жила в Питере, но из-за работы ничего не получалось. Зато когда переехали с мужем в Тарасов, все как-то само собой сложилось.

– Как замечательно, что ваш муж, Роман Александрович, тоже художник – воодушевленно сказала я, изображая клиническую идиотку. Ставила на эффект неожиданности: если между Светланой и Кузнецовым есть любовная связь, женщина как-то выдаст это – пускай даже мимикой или жестом. Но женщина только улыбнулась в ответ.

– Почему вы решили, что я замужем за Романом Александровичем? – поинтересовалась она. – Даже странно услышать такое предположение! Нет, мой муж совершенно не человек искусства, он управляющий кофейнями.

Жалко, прокол. Светланина улыбка могла означать что угодно – и «какая чушь несусветная», и «как вы догадались». Я попробовала зайти с другого бока.

– Просто как-то само в голову пришло, – пояснила я. – Вы художница, он художник, ну значит, муж и жена… Да, глупость сморозила, простите. А как выглядит этот «храм»? Можно посмотреть на него?

– Только когда поступите на наше отделение, – покачала головой женщина. – Даже в День открытых дверей «храм» закрыт, в остальные мастерские заходить можно, а в нашу – нет. Что поделаешь, таков устав института…

Ну это мы еще посмотрим, подумала я про себя. Чтобы частный детектив Татьяна Иванова спасовала перед каким-то закрытым «храмом» в стенах учебного заведения? Эх, дорогая моя Светлана Куприянова, ты даже представить себе не можешь, в какие запретные комнаты мне приходилось проникать за годы своей работы на поприще расследования преступлений! Взломать сейф, отпереть сложный хитроумный замок, проникнуть в неприступные катакомбы – да для меня это раз плюнуть! Пускай кто-то мастерски рисует натюрморты, а я могу распутать самое сложное дело, которое не по силам даже ребятам из полиции…

– Ладно, нельзя так нельзя, – изобразила я смирение. – А «храм» этот что, прямо в институте находится? На что он похож, там алтарь даже имеется?

– Нет никакого алтаря, – возразила Света. – «Храм» – это такая же мастерская, как и остальные, только больше по размеру. И не мольберты там, а столы, за которыми студенты выполняют задания. К сожалению, у меня нет фотографий, чтоб вам показать, раз так интересно.

– То есть называется эта аудитория «храмом» потому, что там работают иконописцы? – поняла я. – А где тогда мастерская лаковой миниатюры, ее-то можно посмотреть?

– Ну, специальной мастерской нет, мы же одно отделение, – пояснила Светлана. – В основном некоторые задания мы выполняем в соседней с «храмом» аудитории на пятом этаже, только там нет ничего особо интересного. Такие же планшеты с композицией, что и на этаже кружевоплетения или художественной вышивки, вот и все.

– Я бы хотела посмотреть орнаменты, – ухватилась я за возможность выведать, где расположен этот таинственный запретный «храм». – Мне важно знать специфику узоров, я тогда дома поищу что-нибудь подобное, покопирую.

– На занятии лучше не выходить из кабинета, – предупредила женщина. – Лучше приходите весной на День открытых дверей, там вроде будут какие-то мастер-классы по шкатулкам проходить. Интересно, должно быть.

– Да, я приду, конечно, – заверила я ее. – А кстати, когда я проходила мимо второго этажа, то слышала какие-то странные звуки, вроде какие-то удары по дереву. Это резьбой по кости занимались? Или ювелиры?

– На втором этаже аудитории рядом с лестницей отведены под художественное кружевоплетение. Наверно, вы их слышали – они же палочками специальными работают. А резчики по кости используют аппараты, наподобие стоматологических бормашин, они точно такие же звуки издают. Кстати, тоже весьма занятный факультет, из кости можно разные красивые вещи изготовить – шкатулки узорные, гребни для волос, украшения. Если придете на День открытых дверей, очень советую к ним зайти, может, какую вещицу для себя сделаете!

– Как все это интересно! – восхитилась я. – А роспись по ткани, у них как занятия проходят?

– Ну если вы представляете себе расписанные ткани, то это как раз и есть художественная роспись, – пояснила Светлана. – По-другому это – батик. В основном на первом курсе студенты разрисовывают платки специальными красками и контуром. Да вы наверняка видели шарфики, накидки, которые разрисованы каким-либо орнаментом. В Интернете можно много примеров найти. Кафедра батика на четвертом этаже, только надо подняться с третьего этажа, где художественная вышивка. По второй лестнице – профильные мастерские, а если подниматься, как мы, то можно попасть в аудитории общеобразовательных предметов и в кабинеты живописи и рисунка.

– Вон как тут все хитро устроено! – заметила я. Про себя подумала, что «храм», судя по словам Светланы, находится на пятом этаже. Вспомнила, я же проходила по третьему этажу, но дальше кабинета, где занимались студентки, не пошла. А там наверняка есть еще одна лестница на четвертый и пятый этажи!

– Ой, я что-то заболталась с вами! – спохватилась Светлана, взглянув на наручные часы. – Скоро же Роман Александрович придет, а у меня ничего толком не готово! Да и у вас эскизов пока нет, думаю, надо работать!

– Да, простите, что я вас так отвлекаю! – с раскаянием в голосе проговорила я, про себя отметив, что пока выведала все, что мне нужно. Теперь надо найти предлог, чтобы выйти из аудитории и отправиться на поиски «храма», до которого я твердо решила сегодня же добраться. Думать долго не пришлось, я мигом сообразила, что сказать:

– Света, еще раз прошу прощения, но не подскажете, где тут туалет? Я же совсем не ориентируюсь в институте…

– Туалет есть на третьем и четвертом этажах, – сообщила Светлана. – Спуститесь вниз по лестнице, а потом идите до конца коридора, там сразу увидите табличку.

Я поблагодарила добрую художницу и, оставив свои листы бумаги на табурете, вышла из кабинета.

Я спустилась вниз на два пролета и вышла в коридор факультета художественной вышивки. Прошла по уже знакомому маршруту, про себя отметив, что студенты этого отделения на сегодня закончили занятия – никто не остался на дополнительную пару, все аудитории были заперты. Я миновала закуток с лежащей на подставках рамкой с тканью и вышла к двери, по всей видимости, ведущей на лестницу. Толкнула и тут же убедилась в правдивости своей догадки – прямо передо мной находились ступеньки, и, окрыленная удачей, я быстро поднялась наверх. Засунула руку в карман, проверила, на месте ли мои «жучки» и отмычки. Сейчас быстренько открою кабинет, поставлю прослушки и спокойно вернусь к своему натюрморту…

Однако едва я схватила за ручку двери пятого этажа, как почувствовала, что дверь открывают с противоположной стороны. Не успела я и глазом моргнуть, как лицом к лицу столкнулась с Романом Александровичем.

– Татьяна? – удивился преподаватель при виде моей огорошенной физиономии. – Вы что тут бродите? У вас вроде есть задание!

– Э… – запнулась я, соображая, как буду выкручиваться из дурацкого положения. – Понимаете, я заблудилась… Вышла в туалет, а тут лестница другая, мне Света сказала, но я что-то напутала… Забыла, как спускалась, как-то непонятно все устроено… Теперь вот не могу найти свою аудиторию!

Я виновато улыбнулась, надеясь, что Кузнецов примет меня за непутевую страдалицу топографическим кретинизмом. Вроде мне повезло – преподаватель улыбнулся сочувственно и сказал:

– Чтобы вернуться в кабинет живописи, не нужно искать другую лестницу, поднимайтесь по той же самой, по какой и спускались. Вторая лестница вам не нужна, она ведет в мастерские. Идемте за мной, я как раз хочу проверить, что вы нарисовали.

Только сейчас до меня дошло, какого дурака я сваляла. Преподаватель же говорил, что по понедельникам работает на две группы – профильную и с нами. Конечно же, его студенты занимаются в «храме» – если бы я и нашла эту аудиторию, поставить «жучки» все равно бы не удалось. Ладно, успокою себя тем, что теперь хотя бы знаю, где таинственный «храм» находится…

Я уныло брела за Романом Александровичем, раздумывая над тем, каковы мои действия будут дальше. Покинуть кабинет во второй раз вряд ли удастся – как я понимаю, бродить взад-вперед по коридорам у студентов института не принято. Следующее занятие только в четверг, а я за сегодняшний день ничего толком не успела сделать – только кое-где прослушки установила, но до главного места наблюдения так и не добралась. Идеи не приходили, и я смирилась с тем, что первый день посещения художественного заведения прошел практически впустую. Да, я познакомилась со Светланой и ее предполагаемым любовником-преподавателем, узнала место расположения всех отделений, но, как ни крути, этого было слишком мало даже для начала расследования. Одним словом, пока я была собой недовольна.

Роман Александрович галантно открыл дверь, пропуская меня войти первой в кабинет. Я побрела к своему стулу и взяла в руки карандаш. На одном листе сиротливо скучал единственный эскиз, нарисованный Светланой. Я же задание Кузнецова подло проигнорировала.

Преподаватель сначала сказал свои замечания относительно живописи Светы, потом подошел ко мне.

– Ну, как у вас дела, заблудшая душа? – сострил он беззлобно. Я с трудом удержалась, чтоб не съязвить в ответ – раз уж выбрала себе роль послушной ученицы, значит, буду следовать ей до конца.

– Я в основном все стерла, – заныла я. – Только один эскиз есть, остальные не получились…

Светлана, на мое счастье, снова ушла в себя и не поняла, что я выдала ее рисунок за свой. Роман Александрович взял в руки мой единственный набросок и карандашом сделал какие-то пометки.

– Вы с этого ракурса рисовали? – поинтересовался он. Я кивнула.

– Конечно, хорошо бы поделать эскизы с разных мест, – заметил Кузнецов. – Может, попробуете порисовать сбоку? Или сделаете набросок натюрморта с фазаном?

– А этот эскиз не подойдет? – расстроилась я. Роман Александрович со вздохом вернул мне лист.

– Что с вами сделаешь, – произнес он. – Ладно, на первый раз ограничимся одним эскизом, но следующую постановку будете рисовать по всем правилам, хорошо?

Я радостно закивала головой, аки китайский болванчик. Ох, скорее бы занятие закончилось, все равно что могла я уже сделала, а сидеть и бестолково водить карандашом по листу совершенно не хотелось. Однако прошел всего-навсего час, а мне предстояло мучиться еще столько же. Ладно, что поделаешь, буду сидеть до конца…

– Теперь я вам объясню правила построения предметов, – объявил Роман Александрович.

Я тоскливо посмотрела в сторону Светланы – вот человек дает, рисует себе и, видимо, полностью довольна жизнью. Она, поди, и в музее может зависнуть часа на три, если не на весь день. Да, художники, что ни говори, народ странный и мне непонятный.

– Вы слушаете? – осведомился Кузнецов, увидев, что я отвлекаюсь.

Я поспешила надеть на лицо маску заинтересованности и внимательности.

– Да-да, конечно! – заверила я преподавателя и повторила: – Вы мне про предметы рассказывать будете.

– Вы знакомы с методом построения геометрических тел? Прием визирования вам о чем-нибудь говорит?

– Нет, ничего подобного не знаю, – сказала я истинную правду.

Роман Александрович и виду не подал, что разочарован познаниями своей новой ученицы, и как ни в чем не бывало продолжил:

– Когда вы рисуете любой предмет, неважно, куб это, или кувшин, или даже лицо человека, первое, что нужно сделать, – это нарисовать его очертания, пока ничего не вымеряя, доверьтесь своему глазомеру. – Он начертил на листке кривой и косой кувшин, видимо, специально сделал линии неровными. – Далее нужно провести в предмете ось симметрии, она делит предмет пополам. Левая и правая части должны в итоге оказаться одинаковыми. Затем применяем метод визирования – вытягиваем правую руку с карандашом строго горизонтально и замеряем размер меньшей части предмета…

Я старалась вникнуть в объяснения преподавателя – ведь не стану я вечно наглеть и заставлять Свету рисовать за меня! Кузнецов быстро исправлял свои неровные линии, и буквально за несколько минут он изобразил прямой, красивый кувшин – как он и есть на самом деле, за исключением некоторых линий построения. Хорошо бы он так же нарисовал мне и тарелку с вороном – как-нибудь переведу его чертежи, а там, глядишь, Света мне поможет или сам преподаватель. Но Кузнецов, похоже, решил, что и одного кувшина для примера достаточно и, завершив свой набросок, протянул лист мне.

– Теперь возьмите чистый лист, пускай он будет альбомного формата, – велел он мне. – Попробуйте увеличить свой эскиз и построить так, как я вам показал, все детали постановки. Если у вас все получится, в четверг перенесете рисунок на холст.

– А если не выйдет? – тут же спросила я. – Что тогда делать? Я хочу скорее всему научиться!

– Если совсем все будет плохо, я вам дам домашнее задание до следующего занятия, – огорошил меня Роман Александрович. – Дома потренируетесь, руку набьете. Курсы посещать, конечно, хорошо, но без самостоятельной работы вы далеко не уедете, за два часа я не могу сделать из вас гениального художника. Живопись – это не обычные пары, которые нужно просто высидеть и что-то записать за лектором. Ваши успехи зависят целиком и полностью от вас, а не от преподавателя. То есть, если вы хотите научиться рисовать, нужно не выпускать карандаш из рук. Рисуйте каждую свободную минуту – людей, интерьеры, предметы быта, одежду… Хоть башмаки, в общем, все, что хотите. И только тогда возможен прогресс.

Ага, размечтался. Так я прям и стану возиться и тратить свое время на ненужные вещи. Вот достану снимки, где вы со Светланой милуетесь, и поминайте как звали…

Вслух я сказала совсем другое:

– Я сейчас работаю, у меня удаленная работа, только на занятия могу ходить. А дома я тексты редактирую, на это все время и уходит. Тем более самостоятельно я вряд ли что нарисую, может, у вас есть возможность почаще со мной заниматься? Не два раза в неделю, а скажем, каждый день?

– Сожалею, но это вряд ли получится, – отрицательно покачал головой Кузнецов. – К тому же вы больше времени потратите на дорогу, зачем вам лишние траты?

– Меня вдохновляет атмосфера вашего художественного заведения, – принялась я сочинять на ходу. – Вы можете мне давать задания, как сегодня, а я их выполнять. У меня дома нет подходящих предметов для рисования…

– Вы посуду полотенцем вытираете? – непонятно к чему спросил Роман Александрович. – Тарелками, чашками пользуетесь? Может, чайник кипятите, книги-журналы где завалялись? Из таких обычных вещей, которые найдутся в любом доме, можно составить вполне хороший натюрморт. Проявите свою фантазию!

Я хотела было брякнуть, что посуда у меня одноразовая, и вообще питаюсь я в кафетериях, но вовремя прикусила язык. Еще подумает, что я насмехаюсь, поэтому сказала:

– Есть, конечно, но мне мои вещи не нравятся. Нет никакого желания их рисовать. А тут уже готовые натюрморты, да и можно посмотреть, как другие люди рисуют. Пожалуйста, можно я буду заниматься у вас индивидуально?

– У вас так много денег? – прищурился Кузнецов. Я мигом ухватилась за эту фразу.

– Для искусства я готова отдать все свои сбережения! – получилось напыщенно и пафосно, но я решила не смягчать свою словесную палитру. – Назовите цену, за которую вы готовы заниматься со мной! Я много времени у вас не отниму, сама буду учиться. Хотите, ваше задание буду выполнять здесь, а показывать все на курсах?

Было видно, что преподаватель колеблется. Я подбавила масла в огонь:

– Секретарь говорила, что занятие с преподавателем на курсах стоит семьсот рублей в час. Я могу платить вам тысячу, хоть полторы, только позвольте ходить на уроки почаще!

Меркантильность победила – я увидела, что у Романа Александровича загорелись глаза, похоже, я угадала: возвышенную художественную натуру преподавателя волнуют такие приземленные вещи, как деньги.

– Хорошо, – кивнул преподаватель. – Приходите завтра, в два часа дня вам удобно? У меня как раз мало учеников, группа Светланы и несколько человек в другой мастерской на самостоятельном обучении. В другое время завтра я занят больше, поэтому два часа – самое подходящее для вас время.

– Конечно, я приду! – обрадовалась я. – Два часа – как раз мне удобно! – Я взглянула на часы в телефоне и довольно отметила про себя, что на разговоры с Кузнецовым у меня ушло практически сорок минут – вскоре занятие закончится, и можно больше не изображать из себя старательную художницу.

– Ой, я буду, наверно, собираться! – объявила я. – А то почти девять, мне по темноте добираться домой не хочется…

– Подождите, вы же не записали, какие краски нужны! – остановил меня Роман Александрович. – Есть куда записать? Итак, вам потребуется…

Глава 3

Перед новым уроком мне пришлось потратить едва ли не час на то, чтобы приобрести все краски и кисти из списка, продиктованного Кузнецовым. В магазине я сразу же растерялась при виде огромного количества тюбиков с экзотическими названиями и поняла, что без помощи продавца-консультанта рискую остаться здесь надолго. Я сунула бумажку с записями улыбчивой девушке, которая поинтересовалась, что меня интересует. Продавец быстро вытащила нужные тюбики, с сожалением сказала, что в настоящий момент умбры ленинградской нет, зато имеется умбра натуральная. Мне было абсолютно неизвестно, чем они отличаются друг от друга и махнула рукой: мол, давайте что есть, там разберемся. Девушка доверху заполнила корзинку, после чего мы отправились к кассе выбирать кисти, разбавитель и палитру. Покупка обошлась мне в кругленькую сумму денег – я попросила выписать мне товарный чек с намерением предъявить его Куприянову, пускай отдает мне деньги на непредвиденные расходы.

– А, да, еще холст! – вспомнила я внезапно. Не записала и сейчас бы ушла на урок без самого главного.

– Вам на картоне или на подрамнике? Какой размер? – тут же спросила продавщица. Я задумалась – точно помню, что Кузнецов говорил про цифру «40», но вторую, увы, забыла. «50» или «60»?..

Я заставила бедную девушку вытащить все холсты с предполагаемым размером, но при виде абсолютно одинаковых досок совсем стушевалась. В конце концов, остановила свой выбор на тонком прямоугольном белом холсте, который оказался самым дешевым, и наконец-то покинула магазин.

Вахтерша оказалась той же самой злобной теткой, что не хотела меня пропускать вчера. Похоже, я ей сильно не нравилась – она заявила, что сегодня курсов нет и я могу спокойно покинуть институт. Я нагло улыбнулась и сказала, что пришла на индивидуальный урок – если не верите, спросите преподавателя, и вахтерше не оставалось ничего иного, кроме как пропустить меня. Наверно, если б она владела пирокинезом, точно запустила бы в меня огненный шар. Довольная, что утерла нос вредной работнице, я прошествовала по коридору к уже знакомой мне лестнице.

– О, добрый день! – внезапно окликнул меня знакомый голос. Я обернулась – по лестнице поднималась Светлана, собственной персоной, очевидно, после обеда в столовой. Я сперва намеревалась подняться в «храм» – проверить, есть ли там кто, – и дальше действовать по обстоятельствам, но появление Куприяновой нарушило мои планы. Пришлось изобразить радость от неожиданной встречи, и я произнесла:

– Здравствуйте! Вы на пару идете?

– Да, у нас живопись, – кивнула головой Света. – Как раз в том кабинете, где вчера мы занимались на курсах. А вы к нам какими судьбами?

Странно, она что, не слышала, как я напросилась на индивидуальное обучение? Похоже, у женщины либо проблемы со слухом, либо когда она рисует, то полностью погружается в свою работу и не слышит и не видит ничего вокруг. Я остановилась на втором предположении, Светлана не производит вид больного человека.

– Я на дополнительный урок, – пояснила я. – У меня пока плохо с рисованием, вот хочу немного подучиться, чтоб на официальных курсах больше успеть.