Возвращение крестоносцев

В лоне церкви кипела грандиозная работа. Помимо всего прочего, требовалось создать воинство Христово, напоминавшее средневековые рыцарские ордена, из людей, оторванных от корней, способных с оружием в руках защищать веру от врагов внешних и внутренних, с правом на индульгенцию, для которых Апостольский Престол являлся единственным благом и, при необходимости, карой. Как не трудно догадаться, юный бандит Мирослав Ялуш оказался среди адептов этого воинства.

В любой армии есть солдаты и есть офицеры. Способности Ялуша быстро оценили, он прошёл усиленный курс подготовки, закончил духовную академию в Риме и получил важный чин — вербовщик. В этом чине он работал несколько лет в Португалии, а затем направлен во Львов.

— Здравствуй, Мирослав! — окликнул Янковского ксендз Ялуш. — Как дела? Отец в рейсе?

— В Венгрии, — ответил Мирослав. — На следующей неделе вернётся. А мама с сестрой пошли за облатками.

Семья Янковских была набожной. Воскресную службу в костеле они посещали без пропусков, дети довольно подробно знали содержание Вульгаты, благодаря усилиям матери, литовки по национальности и верной католички.

— Ты уже окончил гимназию? — с самым простодушным видом спросил Ялуш. — Или в следующем году?

Подробное досье на Мирослава Янковского хранилось в верхнем ящике рабочего стола ксендза среди папок с литерой in primis stare[7].

— Получил аттестат, — сказал Мирослав. — Уверенный хорошист, как сказал директор на торжественном вечере.

— Пойдёшь по стопам отца? — осведомился ксендз.

— Скорей всего, — без восторга в голосе ответил Мирослав. — Старшая сестра учится в политехнической школе в Мюнхене, на моё обучение средств не хватает. Не в армию же идти, в Донбассе наших пачками кладут, хотя сколько лет война продолжается.

— А тебе нравится армия? — спросил ксендз.

— Если в хорошей стране, почему нет? В Германии или в Англии. Я даже запрос посылал, мне вежливо ответили: только при наличии гражданства. А так чего, круто, всё за тебя придумали, живи, не парься, особенно, если при складе устроиться.

— Мечтаешь о спокойной жизни? — спросил ксендз.

— Да нет. Я не из трусливых. Если надо, могу и повоевать, вопрос, только за какие шиши? В Донбасс добровольцев вербуют, но им там платят, курам на смех. Жадные они, хохлы.

— Не всё измеряется деньгами, — назидательно произнёс ксендз. — Но отчасти ты прав, если рисковать жизнью, надо точно понимать, зачем.

— Вот и я говорю, святой отец, — сказал Мирослав. — Предложили бы сотню баксов в день, тогда можно подумать. На войне, конечно, страшно, с непривычки, но не все же погибают.

Он посмотрел на ксендза с надеждой услышать ободряющий ответ.

— Не все, — сказал ксендз. — Зависит от подготовки, в первую очередь. От вооружения, от умения командиров, много разных факторов. А если будут платить три сотни, тогда завербуешься?

— В день? — уточнил Мирослав.

Ялуш посмотрел ему в глаза:

— Сейчас для церкви трудные времена. Меч в руке значит не меньше, чем слово священника. Как в старинные времена, ты же смотрел фильмы о крестоносцах?

— Смотрел, — сказал Мирослав. — Весёлая жизнь была у ребят.

— Я провожу набор в полевой лагерь. Четыре месяца в северной Италии. Послушники изучают святые книги и учатся воевать. В зависимости от их способностей, после завершения обучения могут последовать интересные предложения. Хочешь поехать? Расходы на дорогу и проживание церковь берёт на себя.

— Надо подумать, — сказал Мирослав.

— Думай, — пожал плечами ксендз. — Но быстро. У меня почти не осталось свободных вакансий. Из уважения к твоей семье я могу подождать два-три дня, но не больше.

«Согласится, — подумал Ялуш. — Куда же ты денешься, мой милый. Тебя вырастили и воспитали как пушечное мясо». Он вернулся в кабинет и зашифровал депешу в Рим: «Партия молодых людей в количестве пятьдесят шесть человек подготовлена для отправки. Жду дальнейших распоряжений».

Полгода назад ксендз участвовал в совещании, устроенном Ватиканом на греко-итальянском острове Капри. Ялуша приятно порадовало, что круг участников был ограничен, всего сорок священников из разных европейских стран. Проводил совещание кардинал Алессандро Канелли, правая рука Его Святейшества Петра II.

— Вы — самые надёжные и верные рыцари Церкви, — гордо и торжественно провозгласил кардинал. — Вам оказана великая честь приступить к воплощению плана «Новый крестовый поход». На настоящий момент план является секретным, нарушителям грозит пожизненное заключение в монастырской тюрьме.

Затем постулат за постулатом он изложил идею, придуманную Петром II.

Безработица среди молодёжи до двадцати пяти лет достигла предельного максимума — 72 процента. Остановить отток молодых людей в преступные группировки и ультра-революционные организации, особенно в странах Восточной Европы, не представляется возможным ни психологическими методами, ни полицейскими, что пытаются делать нацистские режимы.

В странах Ближнего Востока и Передней Азии антиевропейские настроения также достигли своего пика. Дети тех, кто был выдворен из Европы, выросли и мечтают о мести. Маловероятно, чтобы какое-то азиатское государство решилось на военную агрессию, но следует ожидать резкого всплеска террористических актов.

Те усилия, которые третий десяток лет в Сирии и Ираке прикладывает ооновская коалиция, не слишком эффективны. Военные занимаются точечными авиаударами по базам боевиков, этого недостаточно, поскольку подавляющая часть населения поддерживает исламистов. Непризнанный мировым сообществом Арабский Халифат становится реальной политической силой, причём силой, враждебной христианским ценностям.

— Уничтожить врага можно только в результате полномасштабной сухопутной войны, — убеждённо сказал кардинал. — В том числе, применяя тактику выжженной земли. Для такой войны нужна настоящая армия, новое воинство Христово, освящённое знаменем Церкви, не менее чем полмиллиона человек, вооруженных современным оружием и верующих в наши идеалы.

— Возможно, кому-то покажется, — сказал кардинал в кристальной тишине, сняв очки, делавшие его похожим на доктора Гиммлера, — что это не слишком гуманное и милосердное решение. Но, с точки зрения церкви, это решение более гуманно, чем применение в Азии ядерного оружия. Наступает время Lex talionis[8]: если мы не сокрушим азиатов, Европа провалится в хаос.

Разумеется, кардинал Канелли умолчал о том, что план «Новый крестовый поход» являлся первым серьёзным компромиссом церкви во взаимоотношениях с нацистскими режимами. Папские посланцы провели зондаж почвы и вполне убедились в готовности светских властей вооружить армию молодых безработных и спровадить её к чёртовой матери в Азию ради святых евангельских целей. Опасения, что у церкви впервые за историю появятся полноценные вооруженные силы, имели место, но показались новым нацистам отдалённой перспективой, не слишком пугающей на фоне бардака, который стремительно нарастал в их странах.

Единственным государством, которое напряглось по настоящему, был Израиль. Президент встретился с Папой, он слушал христианского первосвященника и мучительно пытался понять, кто он — враг или союзник. В конце аудиенции Пётр II сказал пророческие слова: «Если не мы, арабы раздавят вас. Мы вас тоже не любим, какое тысячелетие живём бок о бок, почти всё время в ссорах. Но мы точно знаем, вы не полезете обратно в Европу из своей земли обетованной, поэтому готовы вас терпеть. Арабы вас терпеть не желают».

Впрочем, собравшимся на совещании верным рыцарям церкви эти политические тонкости были не нужны и не интересны. Как оловянные солдатики, они были приучены исполнять приказ без рассуждений, оставляя за кадром свои эгоистические побуждения. Ксендз Ялуш сразу уловил тот невероятный шанс, который позволял подняться по церковной лестнице с поста нужного, но обычного вербовщика. И самым рьяным образом взялся исполнять полученные инструкции.

О начале нового крестового похода Папа намеревался объявить во время торжественной мессы на следующую пасху. Эта речь-призыв должна была стать своего рода вершиной айсберга, под тёмной водой происходила грандиозная организационная работа.

Полевой лагерь в северной Италии, куда приехал Мирослав Янковский, по существу являлся школой подготовки младшего командирского состава. Эти будущие капралы должны были составить костяк крестоносного войска. Руководство церкви отдавало себе отчёт в том, что создать в короткий срок полумиллионную профессиональную армию выше любых человеческих возможностей. Ради победы придётся жертвовать, никто не собирался воевать умением, только числом.

Пропагандистскую работу следовало наладить таким образом, это неустанно подчеркивал Пётр II, чтобы на место погибших пилигримов вставали новые солдаты, безработных в Европе хватит не на одну смену войск. Но капралов готовили грамотно, по-настоящему, на крепкий скелет нарастёт сколь угодно мяса, повторял Папа ближайшим соратникам, эти мальчики, став в ходе войны рыцарями церкви, окунут свои сапоги в Персидском заливе.

Тренировки были изнурительные, по двенадцать часов, короткий отдых раз в неделю в воскресенье, только до обеда, потом месса, и снова марш-бросок в полной выкладке. Инструкторы, которые во время крестового похода превращались в офицеров, были по большей части наёмники, разумеется, только белые. Этим профессиональным воякам было глубоко насрать на религиозные вопросы, но им платили, и платили хорошо, и, в соответствии с достигнутой договорённостью, они стояли с молчаливыми постными рожами на богослужениях и требовали от курсантов обязательного чтения священных книг за час до отбоя. Этим теоретическая подготовка и ограничивалась.

Мирославу Янковскому серая защитная форма с небольшим чёрным крестом, вышитом на левом нагрудном кармане, пришлась впору. Он проворно разбирался с разными видами стрелкового оружия, с искренним удовольствием работал боевыми ножами и разучивал грязные приёмчики единоборства, которые в секции карате им никогда не показывали. «Ваша боевая задача — жить, — повторяли им инструкторы, точнее, вдалбливали в головы, при необходимости кулаками. — Солдаты будут гибнуть сотнями и тысячами, а хороший капрал дорогого стоит. Резче, суки, поползли на холм, это цветочки по сравнению с тем, что бывает на войне».

Эта крестоносная армия намеревалась воевать по средневековым канонам igni et ferro[9]: минимум техники, максимум человеческого фактора. По-другому, собственно, и не представлялось возможным.

Святой Престол планировал собрать внушительные средства на новый крестовый поход, за счёт добровольно-принудительных займов населения и ненавязчивого рэкета финансовых и промышленных воротил, но этих средств, в любом случае, не хватало для закупки современных танков, самолётов и ракетных систем. Для управления техникой требовались специалисты, которых тоже не было ни сил, ни времени готовить. Нацистские режимы вздохнули с облегчением, когда стало понятно, что христианское воинство будет вооружено лёгким стрелковым оружием и броневичками из арсенала прошлого века.

В таком подходе, пожалуй, наиболее ярко проступал смысл наступившей эпохи: сплошного упрощения, отказа от сложных и требующих доказательств истин, слепой веры в то, что власть направляющая лучше знает, что делать. Уверенность в победе основывалась на странном, с точки зрения военных, взгляде, но имевшем право на существование. Азиатские враги ведь тоже были не регулярной армией, а сообществом банд, состоявших из кое-как вооруженных мирных жителей, в лучшем случае, боевиков, прошедших подготовку в террористических лагерях. Среди их вождей не было Клаузевицов и Наполеонов, в их штабах не сидели мудрые офицеры, впитавшие многовековой опыт военных действий. Это были шайки, часто ссорящиеся из-за наживы и сиюминутных интересов. За десятилетия войны на Ближнем Востоке они почти и не видели европейского солдата, только бомбы и ракеты, прилетавшие с неба.

И вот теперь они должны были столкнуться с разъярёнными юнцами, собранными по всей Европе, которым нечего было терять, у которых не осталось даже цепей, давно лишёнными культурного подспорья, осатаневшими от крови и гибели своих товарищей и не намеренными щадить никого, потому что им дали наконец хорошо оплачиваемую работу и пожизненную пенсию для семей каждого воина, погибшего за святое дело церкви.

Средства, которые планировал собрать Апостольский Престол, предназначались, в том числе, и для этого — авторитет Папы Петра II гарантировал выплаты. Крестоносное воинство должно было стать армией зверья, но в том жестоком мире, который наступил, воевать иначе было уже невозможно.

«Резче, суки, добавили темпа, азиаты не будут ждать, пока вы доковыляете до укрытия».

Благодаря ксендзу Ялушу Мирослав Янковский попал не в украинский, а польско-литовский легион. Подразделения крестоносной армии были названы легионами в честь древней римской традиции, пропагандистский приём рассчитывал использовать опыт этой самой долгой и самой успешной европейской империи. Герб каждого легиона состоял из римского орла, осенённого крестом, и исполнен в национальных цветах страны. Принцип набора в легионы был строго этнический, считалось, что земляческое братство укрепит боевой дух, а дух конкуренции, свойственный европейцам, усилит боеготовность частей. На случай возможных конфликтов между легионами была сформирована крестоносная жандармерия, состоящая только из профессионалов-наёмников.

В 22-ом польском легионе проходили обучение 350 будущих капралов, после мобилизационного развёртывания численность легиона возрастала до десяти тысяч человек. Поляки в нём были разные, из самой Польши, из Прибалтики, из Германии и Бельгии, немало сбежавших из охваченной гражданской войной России. Из Украины были только двое — львовянин Мирослав и пацан из Ужгородской области, маленький, худой и опасный как бритва дзюдоист Яцек. Официальным языком легиона был польский, но все разговаривали между собой на английском и, нередко, на русском.

Мирослава приняли хорошо, что немудрено, кулаки у него были крепкие, а характер нордический. С товарищами установились ровные дружеские отношения, вполне дистанционные, чтобы можно было поболтать о бабах и втихаря выпить ночью пива, но не более того, искренние разговоры о жизни не являлись стихией Янковского, откровенно говоря, с ровесниками ему было скучно, эти парни ничем не отличались от болванов, с которыми он приятельствовал во Львове.

Его тянуло к инструкторам-наёмникам, суровым, злым мужикам, быстро переходившим от слов к мордобою, давно насравшим на бога и на чёрта, не раз взвешивавших как пушинку человеческую жизнь и которым не надо было лишний раз объяснять, кто сколько стоит. За этими вояками стояла настоящая правда жизни, если и не правда, то, без сомнения, выгода. «Выгода на войне всегда одна, — объясняли им инструкторы. — Если остался цел, остальное прилагается».

Он хотел стать таким же, Мирослав Янковский, и это его стремление заметили и поддержали. Через месяц он командовал отделением, и также выкладываясь на тренировках и обливаясь семью потами, орал вслед за инструктором: «Резче, суки, для доходяг дополнительное занятие после отбоя». Инструктор, американский поляк Бартош, ехавший сзади колонны на квадроцикле, ухмылялся: если его взвод первым займёт гору, другие взводные в воскресенье выставляют кабак в Милане. Янковский снял с отставшего снаряжение и, привязав ремнём к себе, потащил вперёд. «Крепкий пшек, — подумал Бартош. — Привезу ему из Милана пузырь вискаря».

Так летели дни и недели, курсанты падали в ночной сон как в глубокий омут, некоторые, не выдержав напряжения, отсеивались, но таких было немного — человек двадцать пять. Раз в месяц для разрядки им привозили шлюх, из расчёта одну на пятерых. В эти воскресные вечера Янковского приглашали в инструкторскую палатку, он тихонько сидел в тёмном углу, пил палёный виски и ощущал принадлежность к огромному, цельному миру, который закружит его как песчинку, но и не даст помереть в нищете и безвестности. Тщеславием Мирослав Янковский не был обделен.

Примерно за месяц до завершения обучения инструктор Бартош дал ему почитать контракт, десяток страниц мелким шрифтом на польском, английском и латыни.

«Главное это, — инструктор ткнул пальцем в середину контракта. — Срок пять лет, с правом продления. В мирное время жалованье — две тысячи долларов ежемесячно плюс оплата питания и проживание в казарменных квартирах. В случае боевых действий — премия сто долларов в сутки и всякая хрень: за ночные бои, за участие в разведдозорах и так далее, сейчас это тебе не интересно. Дойдёт до дела, всё разъясню».

— Контракт предложат подписать через три недели, — сказал инструктор. — Потом торжественная присяга на верность Папе и церкви, целование креста и прочая лабуда. Ты, типа, можешь подумать, но я полагаю, что ты уже всё решил.

— Решил, — сказал Мирослав. — Это моё. Когда идём на войну, господин инструктор?

— Когда скажут, — сказал Бартош. — Не ссы, не опоздаешь. На зимние квартиры, надеюсь, встанем в Неаполе, там, блядь, такие тёлки.

После принятия присяги 22-ой польский легион, точнее, костяк будущего легиона, расквартировали в пригороде Рима. Бартоша назначили ротным командиром, Мирослава одним из его взводных. Легионерам выдали штатскую одежду и рекомендовали воздержаться от посещения увеселительных заведений. После нескольких месяцев в полевом лагере такое времяпровождение показалось скучным, унылым и противным.

В казарме, точнее, неказистого вида общежитии, Мирослав Янковский делил комнату с Яцеком, тем пацаном из Ужгорода, тоже назначенным взводным. Целыми днями они валялись на койках и плевали в потолок, из развлечений были только телевизор и ноутбук, и пьянка по вечерам, умеренная, потому что сигнал боевой тревоги мог поступить в любую секунду. Было ощущение подступающей грозы, перелома, ради готовности к которому их гоняли несколько месяцев как сидоровых коз, иногда гуляя по городским улицам, они с интересом проницательного биолога смотрели на весёлых итальянцев, вполне вероятно, в самом ближайшем будущем их подчинённых. Вышколенные, натренированные организмы легионеров требовали бури, в этой буре обретался смысл происходящего, иначе зачем было нужно уезжать из родного дома и готовиться к войне. Яцек подал рапорт с просьбой о коротком отпуске, съездить к своим, повидать родителей, рапорт отклонили без объяснения, и это только подогрело ожидания.

Первого апреля ранним утром их разбудил ординарец Бартоша: «Бегом к командиру, капралы!». Ротный пребывал в радостном возбуждении.

— Похоже, начинается, — капралы были построены в две шеренги в гимнастическом зале. Бартош расхаживал перед строем. — Ночью в лондонском Тауэре боевики Аль-Нусры[10] взорвали бомбу. Жертв почти нет, разрушения незначительные, тупая символическая выходка азиатских ублюдков, мы, мол, знаем, что вы задумали.

Подготовка к необъявленному пока крестовому походу велась столь масштабно, что скрыть это в современном мире было невозможно.

— Думаю, что наши, — командир Бартош выразительно посмотрел в сторону распятия, висевшего на стене, — воспользуются этим поводом. Запрещаю покидать место дислокации без моего личного распоряжения. Весна предстоит горячая, парни.

Через неделю легионерам выдали парадную форму: белоснежные галифе и китель, чёрные лакированные сапоги, портупею. Левый нагрудный карман кителя украшал герб легиона и надпись золотом «Deus mecum»[11]. Теперь уже никто не сомневался, что до начала войны остались считанные дни.

Легионы стояли по левой и правой стороне площади святого Петра, все сорок шесть, с развёрнутыми национальными знамёнами, под ослепительным солнцем первого пасхального дня. Людям, заполнившим площадь, эти каре из крепких молодых людей казались символом единой и непобедимой Европы. Паломники и прихожане с восторгом смотрели на мощь, воочию олицетворявшую безусловное право церкви на окончательное решение вопросов земного мироустройства. Ближе к балкону Папской резиденции разместились кардиналы и архиепископы, среди них выделялась оливковым цветом одеяний группа «censor morum» — блюстителей нравов.

Это была новая должность в иерархии церкви, буквально на днях введённая распоряжением Петра II. Цензоры крестоносного войска, всего восемнадцать человек, никто не старше тридцати, подотчётные только Папе, обладавшие властью смещать командира любого ранга и отменять любой приказ. Безжалостные псы церкви, живое воплощение поговорки «Non progredi est regredi»[12], они были закреплены за направлениями ударов будущей войны и должны были обеспечить победу, только победу и ничего, кроме победы, любыми средствами, любыми усилиями, любыми жертвами. Поражение означало для них смерть. Мирослав Ялуш был одним из этих цензоров.

Он запомнил на всю жизнь слова, которые сказал понтифик, вручая символический меч, подтверждавший его полномочия: «Наступившая эпоха не признаёт проигравших. Под небесами остаются только победители».

Мирослав Янковский стоял в первой шеренге своего легиона. Их подняли на заре и в автобусах с затемнёнными окнами привезли на площадь святого Петра. Толпа на площади взорвалась радостными криками — на балконе резиденции появился Папа Римский Пётр II.

Папа приветственно провёл рукой, толпа затихла как по мановению волшебной палочки. Пётр II прочёл молитву «Requiem Eternam»[13], у восторженно слушающего Мирослава Янковского было абсолютное убеждение, что эти простые слова просьбы к богу об освобождении души от чистилища относятся лично к нему, что это первая забота отца о сыне, которого он никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увидит.

Пётр II выключил микрофон и отодвинул его в сторону.

— Я оглашу энциклику «Nil iniltum remanebit», — громко сказал Папа. — «Ничто не остаётся безнаказанным». Как в старые времена, когда не было технических устройств и слово пастыря слышали сердцем и передавали из сердца в сердце. Я буду произносить не на латыни, а на английском, потому что этот язык понимает подавляющее большинство христиан нашего мира.

— Возлюбленные братья! Сегодня наш мир стоит на краю пропасти. Иноземные племена, чуждые богу, опустошают его огнём и террором. Эти племена, упорные и мятежные, исполнены духом ненависти и презрения к Христу. Кому выпадает труд отомстить за всё это, исправить содеянное, кому как не вам? Вы — люди, которых Бог превознёс перед всеми силой оружия и величием духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов своих, вам противодействующих. Поднимайтесь и помните деяния ваших предков, которые разрушили царства язычников и раздвинули пределы святой церкви. Не посрамите их! И если вас удерживает нежная привязанность к детям, и родителям, и жёнам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелии: «Кто оставит домы, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во стократ и наследует жизнь вечную». Не позволяйте собственности или семейным делам отвлечь вас…

Через полчаса полный текст папской буллы узнали во всем мире. Мир вздрогнул. Новый крестовый поход был объявлен.

[1] Свет во тьме (лат.)

[2] Террористическая организация, запрещённая на территории РФ

[3] Террористическая организация, запрещённая на территории РФ

[4] Нежелательная персона (лат.)

[5] Всякая власть от Бога (лат.)

[6] Положение, бывшее до войны (лат.)

[7] В первых рядах (лат.)

[8] Око за око (лат.)

[9] Огнём и мечом (лат.)

[10] Террористическая организация, запрещённая на территории РФ

[11] Бог со мной (лат.)

[12] Не идти вперёд, значит идти назад (лат.)

[13] «Покой вечный» (лат.)

Tertium non datur[1]

Песок скрипел на зубах. Песок был здесь повсюду, укрыться от него было невозможно, он проникал в поры, отыскивая малейшие лазейки в обмундировании, лез через защитную повязку в нос, глаза и уши. Песок забивал ствол автомата и всегда был риск, что оружие подведёт в самый неподходящий момент. У Мирослава Янковского был «Узи» — наиболее успешная модификация советского «калаша», самим израильским богом предназначенная для войны в пустыне, но и это безотказное дуло приходилось чистить шомполом несколько раз в день.

Янковский посмотрел в бинокль на арабскую деревушку километрах в трёх от холма, где он занял позицию. Перевёл бинокль на темнеющее небо. «Опять душ», — устало подумал он. «Душем» в крестоносной армии называли песчаные бури. Капрал скатился к подножию холма, где отдыхал его взвод: «Набросить плащ-палатки. Головы не высовывать». 22-ой польский легион вёл успешные наступательные бои в районе бывшей сирийско-иракской границы.

Призыв Папы вызвал невероятный энтузиазм в Европе. У вербовочных пунктов построились сотни и тысячи желающих парней, которым казалось, что это потрясающая работа — пройтись с автоматом по Ближнему Востоку. Они все были увлечёнными поклонниками компьютерных игр. Мобилизационные лагеря расположились в Италии, Хорватии и на Кипре, на подготовку вторжения отвели месяц.

За этот месяц капрал Янковский ухайдакался как чёрт. Солдаты из крестоносцев получались аховые, его ничтожного командирского опыта едва хватало, чтобы поддерживать надлежащую дисциплину и хоть как-то обучать военному делу. Он пожаловался Бартошу, тот хмыкнул в ответ: «На третьем составе станет легче. Когда шишки набьём».

Он вернулся в палатку, где спал в полной отключке замученный им на тренировках взвод. Нацедил из фляжки, привилегия капрала, в пластмассовый стаканчик виски, выпил: «Эти точно будут среди первых павших героев». Сентиментально подумал, не написать ли прощальное письмо родителям, ротный капеллан предлагал эту услугу всем желающим и завалился на койку: «На хрен! Я помирать не собираюсь!»

1 июня крестоносное воинство вышло в поход. План подразумевал основное направление удара на Сирию и дальше на Ирак, и вспомогательное — на Египет, на основном направлении два корпуса по двести тридцать тысяч человек, в Египте высаживалась сорокатысячная бригада.