Патриарх. Огненная чаша (ЛП)

В то время как Эрелдел медленно сваливался, подобно неохотно срубленному дереву, Роэль проревел: — Я вернусь, лорд Ускеврен! Оставь мне немного веселья!

В ответ Перивел свирепо улыбнулся, за мгновение до того, как Марклон Талендар достал его двуручным ударом, в который вложил все свои силы, и древний меч в руке наследника разразился потоком сверкающих голубых лучей, заставивших всех бойцов отшатнуться назад.

— Я… останусь здесь! — крикнул Перивел, задыхаясь и вытаскивая меч из распростертого тела. Он помахал им в воздухе и закричал: — За Ускевренов — навсегда!

Раджелдус и Марклон Талендар пришли в себя, обменялись взглядами, и в мрачном унисоне двинулись на лорда дома Ускеврен. Как раз тогда, когда Тамалон опасно откинулся в седле своей мчащейся лошади, чтобы крикнуть предупреждение, сияющие лучи над Перивелом Ускевреном затрещали и начали падать. Последующий грохот, и рев яркого пламени, которое выросло на его месте, были последним в Штормовом Пределе, что Тамалон видел в тот день. Испуганная лошадь понесла его прочь через удушливую лавину дыма.

Украшенная звездой рукоять кинжала в его рукаве была столь же гладкой, как всегда. Тамалон позволил им всем ждать и задаваться вопросом, что же на самом деле значила спокойная, кривая улыбка, застывшая на его лице, и снова отправился мерить шагами погруженные в тень залы задумчивости.

Лошадь быстро несла его в неистовом галопе через Селгонт, бессмысленно мчась до тех пор, пока взошедшее солнце не положило начало следующему дню. Роэль вернулся к огню в тщетной попытке вытащить оттуда кого-нибудь живого, и вышел из жгучего пламени настолько сильно обгоревшим, что больше походил на монстра, чем на человека.

Мужчина, которого слуги Ускевренов называли Великим Медведем, так никогда полностью и не восстановил свое здоровье и редко покидал постель, в течение того ужасного года. Не раз Тамалон заставал ночью гордую Тескру плачущей в одиночестве в одной из комнат башенки, опорожнявшей графин не беспокоясь о кубке, и пристально смотревшей на освещенные улицы жестокого Селгонта.

Он никогда не произносил ни слова упрека, но вместо этого сидел с ней. Обычно она ничего не говорила, а просто предлагала ему графин — и обычно он принимал его для большого глотка или двух. Он сидел с ней до утра, прижимая ее к груди, если сон заявлял на нее свои права. Для такого маленького, элегантного существа — Тескра всегда казалась ему больше младшей сестрой, чем второй матерью — она храпела как лошадь.

После того, как Роэль сошел в могилу, она вскоре последовала за ним.

Тамалон старался не замечать жалости в глазах немногих оставшихся с ним слуг, когда он решительно принялся восстанавливать все по кусочку. На несколько лет он покинул Селгонт, оставив разрушенный Штормовой Предел, чтобы вести торговлю в небольших портах Сембии или даже в соседнем королевстве Кормир. Постепенно он возродил семейное состояние, но этот труд мог ввергнуть его в пучину отчаяния, если бы не встреча и не женитьба на Шамур, отличавшейся пылким нравом, хитростью и боевой отвагой, которые смогли опять разбудить в нем теплые чувства.

Ускеврены держали торговый флот, что в глазах Селгонта было равнозначно пиратству, поэтому Тамалон не стал заниматься традиционным семейным делом. Вместо этого он скупал и продавал землю, пока не стал разбираться в тонкостях этого дела, предвидя, где будут расширяться города и развиваться перспективные торговые маршруты. Чеканя собственные деньги, он снабжал ими ремесленников, которых игнорировали и принижали крупнейшие торговые кланы Сембии: простые люди у него работали кузнецами, резчиками по дереву, ювелирами и тому подобное.

Он пережил вместе с ними трудные времена, честно ведя свои дела, и имя Ускеврен для них перестало означать «безнравственного, попирающего закон пирата», но приобрело значение «верного друга». Он продавал их товары в городах, сделал их богатыми, тем самым пополнив и казну Ускевренов. В Сембии вернуть богатство значило обелить имя… поэтому с приходом весны Ускеврены принялись возрождать Штормовой Предел, вернувшись в Селгонт, как будто ничего и не было.

Конечно же, не обошлось без слухов, которые распускались домами — Соаргилы и Талендары занимали видное место среди остальных — те, кого не обрадовало возвращение побежденного соперника, но в торговых залах Селгонта Тамалон Ускеврен поступал справедливо. Подобное поведение было редким случаем в остальных великих домах.

С началом неприятностей Шамур занялась созданием охраны, которую обучили и тайно проверили на лояльность, чтобы отсеять неблагонадежных. Некоторые из наиболее назойливых Соаргилов и Талендаров «исчезли».

Маги были наняты. Утром обнаружили больше мертвых тел, а склады и корабли Соаргилов и Талендаров были сожжены — так же, как был сожжен Штормовой Предел.

Когда цена стала слишком высокой, единственные оставшиеся огни тлели только в глазах Соаргилов и Талендаров, но эти две семьи больше не осмеливались открыто атаковать Ускевренов или их слуг на улицах.

Годы спустя Штормовой Предел восстал из пепла во всей своей блистательной красе, и множество людей в Селгонте почитали Тамалона за честность, безрассудную, но обходительную манеру вести дела и сообразительность в работе. Семья Ускевренов действительно процветала, пользовалась высоким положением и снова имела множество врагов.

Как оказалось, даже слишком много врагов.

— Дворецкий! — внезапно прокричал мужчина, назвавшийся Перивелом Ускевреном. — Предлагаю привести сюда всех моих любимых родственников. Я безумно хочу, чтобы они присутствовали здесь и стали достойными свидетелями того, как я верну принадлежащее мне по праву богатство.

Дворецкий, Эревис Кейл, казалось колебался несколько мгновений. Он уже прошел сквозь арку в полумрак плохо освещенного коридора, и нельзя было быть уверенным, что он хорошо расслышал приказ этого претендента.

«Провались все к танцующим богам», — думал Тамалон, — «этот человек может быть Перивелом или же любым человеком из тех, кто имел доступ к пленному Перивелу и много времени на вопросы о его семье».

Тамалон поднял глаза на звук слабого шороха с балкона банкетного зала, заметил рукав, который, он знал, принадлежал его дочери Тазиенне, и снова опустил свой пристальный взгляд на врагов за столом. Его сыновья и дочь казались порождениями разряда молнии — столь быстро они откликались на малейшее распоряжение Эревиса Кейла. Кто-то из слуг, должно быть, уже предупредил их о том, что назревало в зале.

Глава дома Ускеврен глубоко вдохнул и подумал: «Высокие Боги, пусть мои дети молчат по крайней мере до испытания».

С этим нанятым волшебником, переполненным смертельными заклинаниями и присутствующим здесь законодателем, достаточно было бы брошенного с балкона слова — не говоря уж об оружии — чтобы дать Талендарам и Соаргилам достаточный повод начать вражду всерьез.

Тамалону не нужно было смотреть, чтобы знать, когда его жена вошла в зал. Он ощущал тепло ее взгляда — и, как всегда, почувствовал себя сильнее, как будто ее присутствие было ему и скрытным плащом и прочным щитом. Она, наверное, вернулась раньше из пирушки, которая, она полагала, продлится до утра. Шамур с первого взгляда учует витавшую здесь опасность, и заставит их сыновей и дочь помолчать.

Конечно, одна опасность всегда уступает место другой. В Селгонте никогда не было никого, включая Тамалона, кто смог бы заставить помолчать Шамур.

Как будто опровергая темные мысли Тамалона, зал внезапно погрузился в тишину, словно все в нем затаили дыхание. С величественной торжественностью, почти неслышно ступая, дворецкий вошел в сердце этой тяжелой, ждущей тишины, неся Глоток Ускеврена на серебряном блюде.

Кубок стоял один, большой и просто выглядящий. Он казался старым, но каким-то прочным, столь же непоколебимым как старые фундаментальные камни Штормового Предела. Эревис Кейл, очевидно хорошо осведомленный о важности этого события, поднял блюдо высоко перед собой и замедлился, так, чтобы Огненная Чаша была всем хорошо видна издали.

Айристар Вельвонт повелительно указал пальцем на себя, затем на стол, требуя, чтобы дворецкий поставил ее перед ним, но Кейл спокойно прошел мимо мага и принес блюдо своему господину.

Тамалон подарил ему легкую улыбку одобрения, и жестом показал, что дворецкий должен подать кубок человеку, носящему имя Перивела Ускеврена.

Претендент посмотрел на него с удивлением. Тамалон одарил его более широкой улыбкой и жестом указал взять кубок.

Притворщик с подозрением заглянул в его глубины. Там было пусто и немного пыльно. Словно внезапно сраженная его видом, молодая горничная, какое-то время бесшумно скользившая в дальнем конце зала, вытирая пыль, развернулась и поплыла вперед, с тряпкой наготове в худенькой руке. Тамалон жестом отправил ее обратно в тень. Она склонила голову, молча кивнув в знак подтверждения, и вернулась к работе.

Перивел, колеблясь, слегка повернул голову, как будто ожидая какого-нибудь знака от мага. Прескер Талендар зашевелился, послав еле заметную улыбку на балкон, откуда Ускеврен молча наблюдал за происходящим внизу — но если колдун Вельвонт и подал какой-то знак претенденту, Тамалон его не заметил.

Внезапно мужчина, утверждавший что он Перивел Ускеврен, протянул руку к блюду Кейла, дотягиваясь к нему, столь же настойчиво и непреклонно, словно какая-то статуя. Претендент протягивал руку, колеблясь, затем устремился вперед, чтобы схватить кубок как ястреб, нападающий на добычу.

Он схватил его, и… высоко поднял над головой, чтобы все увидели: не огненную чашу, а просто старый, пустой кубок.

— Ну? — спросил зал Перивел Ускеврен, в триумфе. Не сгоревший, и не ждущий ответа, он поставил чашу обратно на стол.

Законодатель, внимательно глядя через стол ни на кого, формально спросил:

— Саер Вельвонт, это действительно подлинная Чаша Ускеврена?

Маг склонил голову в присущей ему ухмылке, мгновением раньше он замысловатым жестом провел рукой перед чашей.

— Несомненно, — ответил он твердо.

Законодатель Селгонта наконец поднял глаза, чтобы встретить пристальный взгляд Тамалона.

— Ну, кажется, все достаточно ясно, — сказал он, его голос набирал силу с каждым словом. — Это Пер…

Имя было обрублено, как будто топором, когда хозяин Штормового Предела поднял одну руку в сигнале, и пробормотал:

— Кордривваль?

Шторы позади него разошлись и вперед вышел тощий, белобородый старик, мучительно ковылявший старыми бедрами.

— Я слежу, лорд, — спокойно доложил он.

— Маг, — спросил Тамалон, — Саер Вельвонт, всего минуту назад, накладывал какое-нибудь заклинание на Огненную Чашу?

— О, да. Саер Вельвонт заколдовал ее непосредственно перед тем, как он, — Кордривваль указал на мужчину, претендующего быть Перивелом Ускевреном, — протянул руку, чтобы прикоснуться к ней. И Вельвонт только что убрал это заклинание, когда притворялся, что проверяет подлинность чаши. Он…

Внезапная судорога потрясла старого волшебника, и тень прошла по его лицу.

— Мой лорд! — выдохнул он, голос вдруг стал неразборчивым. — Он…

Кордривваль Имлет, вероятно, не намеревался закончить свои дни, сваливаясь как срубленное дерево на импортный Ташлутанский ковер, сотканный со сценой двух драконов, сражающихся в смертельной схватке, но это был роскошный ковер. Он восхищался им много раз, демонстрируя превосходную проницательность. Столь толстым и мягким он был, что тело мага ударилось об него с еле слышным звуком.

— Слишком много лжи может убить любого, — ровно отметил Саер Вельвонт. — Его сердце, по всей видимости, было слабым. Возможно, он был старше, чем казался. Я надеюсь, что он не был должен вам чрезмерно много монет, лорд Ускеврен?

Глаза Тамалона были столь же холодными, и острыми, как два обнаженных кинжала, когда он встретил насмешливый взгляд наемного мага.

— Он сказал то, что я уже слышал, — ответил Тамалон, — возможно бросание слишком многих необдуманных заклинаний «может убить любого». Это тоже было вашим опытом, Саер?

Волшебник небрежно, едва заметно пожал плечами.

— Я видел, как обе ошибки приводят к смерти, прежде — и надеюсь не увидеть такие вещи снова. — Он поднял руку, когда говорил, и все увидели, что крошечные звездочки света мерцали и кружились вокруг нее. — Я только очищу умы каждого здесь от всякого сомнения, используя волшебство на ча…

Левый мизинец Тамалона едва шевельнулся, но Кейл был очень внимателен. Дворецкий сделал два шага вперед и наклонился, чтобы одним быстрым, молниеносным движением вырвать одну ножку стула, на котором сидел маг, сваливая испуганного Вельвонта на пол. Мощь зачарованного света рассеялась во все стороны; все обедавшие замерли, привстав, затем снова сели. Полдюжины мужчин в черных доспехах с золотой головой лошади Ускевренов, сверкающей на их груди, появились из-за штор, с обнаженными мечами, окропленными сонным вином, наготове. Вельвонту, в конце концов, очень хорошо заплатили, чтобы иметь дело только с такого рода неприятностями.

Высоко оплачиваемый волшебник, рыча от ярости, оказался на коленях, поднимая руку, чтобы указать на дворецкого — но затем его рука внезапно остановилась, так как четыре меча стражников дома нетерпеливо скользнули вперед, окружая ее сверкающими остриями.

— Бросание не прошенных заклинаний в частном доме? — пробормотал Кейл. — Я уверен, вы не пытались сделать что-нибудь в этом роде, лорд. В конце концов, наказание за это — два года в кандалах на доках… и лорд законодатель сидит здесь.

Он склонил голову и спокойно добавил:

— Прошу прощения за стул. Мне все равно, что произошло у него с ножкой, но его нужно немедленно починить, а тем временем буду рад предложить вам другое место.

Айристар Вельвонт бессловесно зарычал на него и поднялся на ноги, его лицо было темным от гнева.

Гнев и страх можно было также увидеть и на лицах других гостей. Рычание раздалось где-то глубоко в горле Саклата Соаргила, белые костяшки его пальцев дрожали на рукояти клинка. Законодатель стрельнул в него успокаивающим взглядом и громко спросил ледяным, твердым голосом:

— Так чаша расколдована?

— Должна быть, — тяжело ответил Тамалон. — Но я не буду принимать здесь, этой ночью, результаты любой магии этого наемного кол…

Пламя Латандера поднял толстую руку, многообразие колец, поблескивающих в свете горящих свечей.

— Вы не должны так делать, лорд Ускеврен. Мои навыки могут определить то, что лорд законодатель хочет знать. Если позволите?

Он посмотрел с осторожной формальностью на законодателя Лоакрина и на Тамалона, получая их кивки, прежде чем медленно повернулся, чтобы встретиться глазами с дворецким, стоящим с мечниками. Кейл предоставил почти незаметный собственный кивок, перед тем как молча отвернулся, чтобы взять другой стул для Саера Вельвонта, подняв его с тихим изяществом.

Глаза Тамалона сузились на незнакомую и сложную молитву, которая лилась из толстых губ священника. Она не походила ни на одно из когда-либо слышанных им вопрошаний о справедливости или откровении, но она как будто связывала новую магию со старой.

Прежде, чем он смог пошевелиться или сказать что-либо, молитва закончилось, и священник в согласии поднял плоские ладони своих рук к сводчатому потолку. Все смотрели на него в нетерпеливой, выжидающей тишине.

— Нет, — сообщил священник им всем, тщательно избегая взгляда лорда Ускеврена, — она не носит никаких следов недавних заклинаний, только древние чары, и те, удивительно сильные, после стольких лет.

— Мне проверит ее Высокий Мастер Знаний Яннатар из Святилища, — решительно заявил Тамалон, называя селгонтский храм Огма, — и пусть он судит. — Он не дал своим гостям времени для споров, так как протянул вперед руку, чтобы поднять чашу.

Когда его пальцы сомкнулись вокруг знакомого кубка, тот извергнулся прыгающим огнем.

Удивленный глава дома Ускеврен отдернул обожженную руку со вздохом боли, и человек, который называл себя Перивелом Ускевреном поднялся со своего места с широкой улыбкой триумфа.

— Теперь, я думаю, мы знаем кто самозванец, — почти весело сказал он. — Ты не мой брат, и у тебя и твоих ребят нет прав на этот дом. Он мой.

Хрипящее, дышащее с присвистом существо в кровати больше напоминало ящероподобного, чем человека. Все его волосы были сожжены, обгорелая плоть свисала скрученными, покрытыми волдырями лоскутами там, где должно было находиться лицо. Только два сердитых карих глаза говорили Тамалону, что это был его двоюродный дед Роэль.

Хрип в этих тяжело работающих легких сказал ему еще одну вещь: возможно, Роэлем ему быть не так долго.

Глаза поймали Тамалона, как будто они были двумя остриями мечей, вонзающимися в его внутренности и поднимающими его беспомощного, связанного.

— Обещай мне, — раздалось ужасное, грубое рычание. Это было все, на что он теперь был способен. Но и оно сломалось и дрогнуло на втором слове.

— Все, что в моих силах, дядя, — быстро сказал Тамалон, склоняясь рядом, чтобы умирающий знал, что он был услышан.

Перестав быть дружелюбным и рычащим медведем, Роэль вернулся к Штормовому Пределу и прорвался сквозь пламя в поисках выживших; не найдя никого, он возвратился вот в таком состоянии.

Роэль изо всех сил пытался сесть, цепляясь за молчаливую, белую как кость леди около кровати для поддержки. Его огромные руки напоминали костистые, скрюченные когти. Их нащупывание, трясущееся схватывание, должно быть, причиняли Тескре ужасную боль, когда они поднимали своего владельца, но она не издала ни одного звука и покачала головой, когда Тамалон подошел, чтобы помочь Роэлю. Тихие слезы падали как дождь на постельное белье, над которым она стояла.

— Сделай Ускевренов великими снова, — прорычал Роэль. — Богатыми… важными… уважаемыми! — Кашель схватил его на мгновение, и он нетерпеливо покачал головой, выступивший от напряжения пот поблескивал на его изуродованном лице. — Не трать впустую свое… время… как это сделал я.

— Дядя, я снова восстановлю величие нашего рода, — горячо сказал Тамалон. — Я клянусь.

— Огненной Чашей? — тяжело дыша, спросил Роэль.

Тамалон энергично кивнул, дико посмотрел на слуг, которые стояли у двери, и сказал:

— Приведите…

Подобная когтю рука, обхватившая его руку, обладала мощью, способной ее расплющить.

— Нет… времени, — прорычал Роэль. — Дайте мне поцеловать… Тесси…

Леди быстро наклонилась, чтобы приблизить свою голову к его, но свет в тех сверкающих глазах угас прежде, чем она успела это сделать.

Когда голова Роэля упала назад, Тамалон увидел, что его обезображенные губы застыли в последней, безумной улыбке.

— Позвольте мне уточнить ситуацию, — осторожно сказал законодатель Селгонта, стараясь не смотреть на сердитые лица мечников, нависших над столом. — Эта чаша определяет, кто является истинным Ускевреном, а кто нет?

— Точно! — торжествующе проорал Перивел. — Эта чаша имеет волшебство, более старое, чем кто-либо в этом зале, которое заставляет ее загораться, если кожа любого, не являющегося истинной крови Ускевреном касается ее. Мой предок Тобеллон зачаровал ее таким образом, из соображений тщеславия, после смерти мага Хелемголарна. Смотрите!

Все глаза в комнате проследили за взмахом его руки, на большой, простой кубок, который стоял незамеченным на столе, его пламя угасало.

— Никакая ложная рука не касается ее сейчас, — сказал Перивел, многозначительно глядя на Тамалона, — поэтому она находится в спокойном ожидании. Никто из тех, в чьих жилах не течет кровь Ускевренов, не может прикоснуться к Огненной Чаше, не разбудив ее пламя.

— Никто из тех, в чьих жилах не течет кровь Ускевренов, не может прикоснуться к Огненной Чаше без этого краткого воспламенения? — законодатель Лоакрин медленно повторил слова претендента, делая их вопросом. Он бросил взгляд на Перивела, получил кивок, а затем неспешно повернул голову к Тамалону.