Иуда

«Транспорт» в совершенном безмолвии поднялся вверх над крышей тюрьмы (ощущение как внутри скоростного лифта или во взлетающем вертолете) на высоту птичьего полета.

Когда тюремная крыша стала удаляться, становясь все меньше и меньше, я успел заметить как снизу — из той самой двери, через которую мы с Иудой попали на крышу — что-то вылетело — что-то неопределенной формы, смазанное, расплывчатое, как и сам «транспорт» — и устремилось к нам со скоростью пули. Я вздрогнул, инстинктивно ожидая удара.

— Это вернулись машины… — произнес Иуда, заметив мою реакцию. — Твои тюремщики пришли в себя и скоро поднимут тревогу.

Чем выше мы поднимались, тем больше и сильнее захватывал меня вид лежавшего внизу Илаг-Шетша — города-спутника Шетшхжшеха, столицы ОДШЗП, чьи башни-небоскребы виднелись сейчас слева, на юго-восточном горизонте.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Иуда. — Головогрудь не кружится?

Я сосредоточил внимание на нижней паре глаз и почувствовал тошноту.

— Немного… — сказал я, переведя взгляд на пришельца. Тот шевельнул одним из малых щупальцев и «гель» подо мной стал непрозрачным, как густой туман или облако. Еще одно еле заметное движение и мы двинулись на восток — туда, где окраины Илаг-Шетша вплотную подступают к отрогам Щелистого Хребта.

«Транспорт» быстро набрал скорость. Не прошло и пары минут, как мы взлетели с тюремной крыши, а большая часть расстояния между тюрьмой и окраиной Илаг-Шетша уже была позади.

— Куда мы летим? — спросил я.

— К твоим друзьям.

Я развернулся на месте («гель» послушно перешел в жидкое состояние, не препятствуя этому) и уставился на пришельца.

— Зихт и Аша, — произнес он. — Единственные, кто остались в живых…

В глазах у меня потемнело, сердце бешено заколотилось, а на спине выступила холодная испарина.

— Как… — только и смог я выговорить.

— А ты как думаешь? — Иуда повернул верхний округлый отросток, на котором у него было лицо, и посмотрел на меня своими раскосыми — формой разреза похожими на семена злаковых растений — глазами.

Я молчал.

Все же, они убили их. Убили моих товарищей. Они не могли открыто казнить нас (как же! «мораторий на смертную казнь», «милосердие», «демократия»…) и потому держали нас бессрочно, лишая общения друг с другом и связи с миром, сводя с ума (о, да! либеральные ублюдки знают в этом толк!).

Еще минута, и вот мы уже летим над пологим, поросшим хвойным лесом отрогом. Я рассеянно смотрю по сторонам. Склон поднимается все выше и вот уже под нами Щелистый Хребет — нагромождение старых гор с округлыми вершинами, будто пропиленных сверху гигантской пилой; узкие вертикальные пропасти тут и там чернеют посреди сплошного леса.

— Мы почти на месте, — говорит Иуда.

За хребтом «транспорт» сбрасывает скорость и устремляется к лежащей в нескольких фарсахах меж трех пологих горных вершин долине, постепенно снижаясь и переходя на бреющий полет.

Вот впереди среди сплошного леса проступают подозрительно правильные очертания: несколько поросших кустарником прямоугольных проплешин, связанных прямыми линиями просек. «Транспорт» направляется к одному из прямоугольников. Когда до места предполагаемой посадки остается не более трех или четырех стадиев, я уже отчетливо различаю какие-то ветхие, заросшие зеленью постройки.

— Заброшенная шахта, — объясняет Иуда. — Восемьдесят лет назад здесь добывали медь…

— Они здесь? — спрашиваю я.

— Да, они здесь. Твои друзья ждут тебя…

Над прямоугольной проплешиной мы останавливаемся. Под нами — поросший кустарником и тонкими корявыми деревцами пустырь, бывший, по-видимому, в прошлом чем-то вроде площади или автомобильной парковки. Легкий жест пришельца и мы опускаемся на небольшое пятно, где кустарник уступил место обычной траве.

Перед нами длинное, двухэтажное здание, из которого в нескольких местах проросли полувековые деревья — скорее всего, бывший административный корпус шахты или столовая или еще что-то общественное. Возле здания я замечаю несколько обросших кустами ржавых остовов старинных машин. Место выглядит безжизненным. Идеальный лагерь, — отмечаю я: место глухое, непролазное; не слишком близко и не слишком далеко от города.

— Можем выходить, — говорит Иуда.

Я медлю. У меня есть вопросы. Много вопросов. И, хотя бы на некоторые, я должен получить ответ сейчас.

— Скажи, сколько лет я был там?

— Восемь, — отвечает пришелец. — Почти восемь лет.

Что же, не так много, как мне иногда казалось…

— Как долго держались мои товарищи?

Молчание.

— Ты уверен, что стоит говорить об этом сейчас? Аша и Зихт здесь, ждут тебя. Они все тебе расскажут позже…

— Нет. Я хочу знать. Пожалуйста…

Иуда посмотрел на меня, сделал непонятный жест основаниями рук и ответил:

— Хшио и Феш — три года… «покончили с собой» — так записано в деле… Шерш — шесть… почти семь… он сошел с ума на пятый… умер от туберкулеза…

Слова Иуды режут мне сердце. Все это время, все эти годы я мысленно обращался к ним… представлял их лица… а они уже…

— Последним был Кхан… — продолжал пришелец. — Полгода назад он был еще жив… и в своем уме… Тюремщики забили его до смерти…

— Как ты узнал? — спросил я, просто чтобы что-то сказать: убедиться, что могу говорить, а не кричать.

— Базы данных политической полиции и Министерства Наказания…

Да, конечно… я видел, на что способны твои технологии… — произнес я, как мне показалось, вслух, но потом понял, что только подумал. — А может… ты умеешь читать мысли? — обратился я к пришельцу.

Иуда не ответил. Значит, не умеет.

— Ашу и Зихта… их тоже ты выручил? — спросил тогда я. — Или ты не один здесь… у нас?

— Я, — сказал Иуда. — Но я не один… На Шхакаббе сейчас еще четверо моих товарищей. Все они работают в восточном полушарии — налаживают связи между полевыми командирами, оказывают информационную и техническую поддержку… Наш корабль на орбите, приглядывает за обстановкой на планете…

— А это?.. — я пошевелил руками, изобразив соответствующий жест.

Мой спаситель понял, что я имел в виду его «транспорт» и тоже изобразил одной из рук какой-то одному ему понятный жест.

— Это — «челнок», — объяснил он, — он для полетов в пределах светового года. Для серьезных путешествий он не годится. Позже я покажу вам «Потёмкин», наш корабль… тебе и твоим товарищам.

Я сделал жест вежливого согласия и, похоже, его Иуда тоже понял.

— Ну, что, идем? — Произнес он. Я согласно качнул головогрудью. — Кажется, они уже заметили нас… — Иуда протянул руку в сторону здания, указывая малым щупальцем на замершие в тени одного из проемов фигуры.

Едва я вышел из марева, как Зихт с Ашей бросились мне на встречу. Да и сам я, перепрыгивая через кусты, побежал к ним. Мы сошлись где-то посередине, между «транспортом» и развалинами, и крепко обнялись. Я был счастлив видеть их — моих друзей, моих товарищей, с которыми вместе прошел через партизанские будни подполья и через кровавые бои с полицейским спецназом; через погони, через акции прямого действия, через политические диспуты, через арест… и через тюрьму.

Хотя нас и разделили на долгие годы «мертвыми коридорами», мы были вместе все это время. Мы боролись, и никто из нас, даже сойдя с ума, не отказался от нашего общего дела — от нашей общей борьбы. Никто не «раскаялся».

«Шиаб!» — с повлажневшими глазами кричала Аша. «Командир! — ревел Зихт. — Дружище!». Я же не мог выговорить ни слова. Я просто обнимал товарищей и плакал от радости и одновременно от скорби по тем, кого уже никогда не смогу обнять.

Из семерых, взятых полицейскими ублюдками, остались только мы трое… Благодаря Иуде — удивительному существу из другого мира, который теперь стоял поодаль и смотрел на нас, смеющихся, плачущих, кричащих, своими странными, полными непостижимой мудрости глазами.

****

Корабль Иуды оказался поистине огромен. Внутри это была полая «бочка», длинной около двадцати и диаметром — примерно в пять или шесть фарсахов. «Бочка» эта, как объяснил нам Иуда, вращалась, и этим создавался эффект притяжения на ее внутренней поверхности.

Это был удивительный мир, наполненный светом, источаемым ярким желто-оранжевым стержнем, пронизавшим ось «бочки». Внизу мы видели небольшие деревни, окруженные аккуратными полями и ухоженными рощами или парками; реки и озера и даже невысокие холмы, поросшие уже настоящим лесом; повсюду тянулись дороги, по которым ехали редкие разноцветные машины.

— Потрясающе! — сказала Аша, глядя вниз из челнока, который я, на манер Иуды, привык называть «транспортом». — Сколько людей здесь живет?

— Почти двести тысяч, — ответил Иуда.

— Двести…

— «Потёмкин» — не самый большой корабль Земли, — заметил Иуда, улыбнувшись (к тому времени мы уже научились понимать его мимику). — Вот, к примеру, «Майнхоф» рассчитана на два миллиона… а «Ганди» — на пятнадцать миллионов жителей. «Ганди» — самый большой корабль-обитель.

«Транспорт» влетел внутрь «бочки» через порт, расположенный на оси ее вращения. В трети фарсаха от порта начинался, непонятно каким образом удерживаемый в пространстве и тянувшийся через весь корабль-мир к противоположному порту, окруженный облаками осветительный стержень. Оказавшись внутри, перед основанием стержня, — более всего основание походило на зависшую в центре оси вращения «бочки» белую «шайбу», диаметром в стадий, — «транспорт» плавно двинулся «вниз». Правда, я не уверен, что слово «низ» тут подходит: в области порта царит настоящая невесомость, как в космосе. Вскоре появилась сила тяжести, поначалу слабая, потом стала нарастать, пока не стала почти привычной.

Как объяснил Иуда, для людей притяжение Шхакабба терпимо, но некомфортно, так как Земля — планета людей — обладает меньшей массой, нежели Шхакабб. Кроме того, привычный для землян воздух опасен для нас, как и наш для людей (кроме специально подготовленных, как Иуда и его товарищи). Так что, все время, что мы находились там, мы дышали через специальные маски.

Спустившись к поверхности, так, что до нее оставалось не более десяти стадиев, Иуда направил «транспорт» по спирали и принялся рассказывать нам о корабле-мире со странным названием «Потёмкин».

— Это «Париж», а это «Пекин», — говорил он, указывая на поселения внизу. — А вот это «Техас». Вот «Бремен», а вон там «Киев»… а за ним дальше «Мурманск»… так называются города и области на Земле, — объяснял Иуда. — На кораблях-обителях часто пользуются земными топонимами… поселки, реки, озера… Во-он та речка, например, «Иордан», а вон та — «Волга», а вон то большое озеро, над которым мы скоро будем, называется «Мичиган». Оно самое большое на «Потёмкине»…

— Вы, наверное, скучаете по дому… по Земле… — осторожно заметила Аша.

— Нет, что вы… — Иуда снова улыбнулся. — Я никогда не был на Земле. Я родился в космосе, в одном из кораблей-обителей… Моя малая родина — «Армстронг»… это древний корабль, рассчитанный всего на десять тысяч жителей.

— Это ведь имя человека, да? «Армстронг»?

— Да, Аша, именно так, — ответил Иуда. — Нил Армстронг — так звали парня, что первым ступил на иную планету…

— Первые по-настоящему большие корабли, — продолжал он, — рассчитанные не на десятки или сотни, а на тысячи жителей, часто называли именами, вроде: «Гагарин», или «Армстронг», или «Олдрин»… это были — настоящие герои древности. Они отправлялись в ближний космос или на планету-спутник Земли — Луну с риском для жизни, в кораблях, одно только нахождение внутри которых было подвигом. Очень отважные были люди… Некоторые из них погибали при старте, или при возвращении на Землю… Были и такие, что получили свои имена в честь людей, никогда не бывавших в космосе, вроде «Циолковского» или «Жюля-Верна», но, все же, так сложилось, что большинство из первых кораблей носят имена астронавтов… Смотрите! — Иуда указал на поселок, похожий на возведенный посреди лесистых холмов и озер фрагмент мегаполиса с высотными зданиями из стекла и металла, — «Emerald City» — Изумрудный Город — техногенный центр «Потемкина». Здесь мы производим транспорты, вроде этого, — он обвел взглядом вокруг, — машины, разные сложные устройства.

— Так это ваша столица? — уточнил Зихт, все это время молчаливо слушавший Иуду. — Вроде нашего Шетшхжшеха?

— Нет, — повел из стороны в сторону лицом Иуда (человеческий жест отрицания), — не столица. У нас нет столицы. На «Потемкине», как и на других кораблях-обителях, нет правительств. У нас прямая демократия, анархия, социализм…

— Но… — Зихт быстро взглянул на меня и Ашу и уставился на Иуду, — разве социализм не предполагает централизованного социалистического управления? У нас с этим даже анархисты не спорят… мало ли… вдруг контрреволюционеры заведутся…

Иуда лишь улыбнулся в ответ. Зихту ответила Аша:

— Зихт, посмотри вокруг… — сказала она. — Как в таком чудесном мире могут появиться контрреволюционеры?

Облетев «Потёмкин», Иуда доставил нас в Лондон — поселение на берегу одной из рек, где для нас было подготовлено жилище: небольшой домик причудливой формы, накрытый прозрачным куполом, наполненным привычным для нас воздухом. Там мы проводили не так много времени, — в основном принимали пищу и спали. Остальное же время мы путешествовали по «Потёмкину» (к нашим услугам были воздушный транспорт и колесные автомобили) в сопровождении Иуды и его друзей — Гая, Леона, Джейн и Елены.

Из этих четверых никто не бывал на Шхакаббе. Они знали о нашем мире только из сообщений Иуды и других — тех, кому дозволялось спускаться на нашу планету. Так что, у них к нам было много вопросов, как, впрочем, и у нас к ним. Мы много говорили, рассказывали людям о нашем мире, о нашей цивилизации, о культуре, об истории и, конечно же, о нас самих и о нашей борьбе. В свою очередь, люди рассказывали нам о Человечестве — так они называют себя в совокупности — всю разбросанную по Галактике цивилизацию; всех жителей Земли и других населенных людьми планет, всех обитателей кораблей-миров.

Здесь я подхожу к важной части моего повествования. Я считаю себя обязанным рассказать вам о Человечестве. Не передать во всех подробностях все увиденное и услышанное за те пять дней, что мы находились на «Потёмкине» а сказать то, что мне кажется наиважнейшим в их истории. (Возможно, когда-нибудь я напишу об этом отдельную книгу, но эта — о другом.)

История Человечества началась полтора миллиарда лет назад (по нашему летоисчислению, которое, разумеется, сильно разнится с человеческим), когда первые люди выделились из дикой природы, овладели огнем и железом. За какие-то шесть или семь земных миллионов лет люди сумели развиться настолько, что освоили не только «планету-колыбель» (человеческое выражение), но и всю систему своей звезды. Размножившись и заселив несколько планет в своей системе, они стали строить «корабли поколений» — именно таким кораблем является «Потёмкин» — и отправлять их к другим звездам. Так люди установили связь с множеством других цивилизаций, с которыми они обменивались знаниями о Вселенной и технологиями.

Как уверял нас Гай — специалист по человеческой истории, и вопреки распространенным среди наших продажных писателей-фантастов предположениям, такой обмен никогда не имел ничего общего ни с капиталистической «рыночной» экономикой, ни с военной агрессией. Первая в развитых цивилизациях попросту неэффективна и помнят о ней, обычно, только немногие специалисты, вроде Иуды и его друзей; вторая же — бессмысленна (потому, что существа, способные преодолевать расстояния между звездами, вполне могут добыть себе все необходимое в незаселенных областях Галактики, не прибегая к варварству, не опускаясь до примитивной военщины) и аморальна (так как, жизнь, в особенности разумная, в Галактике — явление нечастое и покушение на зародившуюся отдельно и независимо от обнаруживших ее жизнь считается преступлением в любом развитом обществе).

Именно дружба, сотрудничество, взаимопомощь и добровольный обмен знаниями — вот те признаки, что отличают развитую цивилизацию от варваров, коими мы пока являемся. Не верьте дуракам и подлецам, что сочиняют страшилки про злых пришельцев, которым одно только и нужно, что напасть на вас и ограбить. Таковы рассуждения собственника и грабителя, что мечтает объявить своей собственностью планеты и звезды и торговать ими. Не верьте этим спекулянтам. Планеты принадлежат всем, кто их населяет, но не как предмет торга, а как ОБЩИЙ дом, как то, что следует беречь и чем дорожить. Этого не понимают те, против кого мы ведем нашу борьбу. Они хотят владеть, эксплуатировать и обогащаться. Разумные же существа в Галактике (как, думаю, и во всей Вселенной) не таковы.

Раннему Человечеству тоже пришлось пройти через капитализм и порождаемые им кризисы и чудовищные войны, и только переболев этой чумой, они, люди, смогли «выйти из колыбели» — стать теми, кем они являются теперь — галактическим видом.

Среди читающих эти строки наверняка найдутся такие, кто станут обвинять нас с товарищами в «сговоре с внешними врагами», в том, что мы — «агенты инопланетян», которые, «преследуя коварные планы порабощения Шхакабба», решили использовать силы противников режима для «дестабилизации», «раскачивания лодки» и так далее и тому подобное. Им я скажу лишь одно: вернитесь на два абзаца выше и перечитайте то, что там написано.

Повторяю: людям не нужны наши ресурсы, будь то ископаемые или машины. У них все есть. Есть энергия, которую они получают напрямую из звезд (мне сложно описать этот процесс; я — партизан, а не ученый), есть сырье, которое они добывают на гигантских газовых планетах в системах, через которые лежит их путь, включая и нашу.

(Тут, я уже слышу вой поборников частной собственности, которые наверняка не упустят возможности ознакомиться с историей «террориста» и «государственного преступника»; до меня доносятся их вопли о «краже» и «расхищении достояния будущих поколений шхакаббитов». Называйте вещи своими именами, господа! — отвечаю я им. Вам плевать на все «будущие поколения», кроме будущего поколения капиталистов — ваших наследников. А мне и моим товарищам плевать на них, как и на вас. Их — ваших наследников — вообще не будет. Уж поверьте, мы постараемся, чтобы их не было, — это — наша цель, и, для ее достижения, мы начнем с вас, и очень скоро…)

****

Пять дней мы провели в удивительном маленьком мире людей. За это время, признаюсь, мы успели полюбить этих, неуклюжих на первый взгляд, существ. Казалось бы, при столь разительных отличиях между нашими видами, было бы неудивительно, если бы мы попросту не поняли друг друга, не нашли бы общих тем для обсуждения. Но нет! Ничего подобного! То, что они — «гоминиды», а мы — «арахниды» (выражение биолога Елены) не стало преградой для общения между двумя нашими видами. При всех их возможностях, при всем могуществе и величии их цивилизации, люди были просты и дружелюбны.

Все, с кем мы встречались, были к нам доброжелательны. С нами заговаривали, прибегая к помощи сопровождающих, которые иногда любезно переводили речь людей и нашу, а иногда передавали желавшим поговорить свои устройства-переводчики. Каждый день, вечером, когда стержень на оси маленького мира «Потёмкина» становился тускнее и мир погружался в сумерки, с нами устраивались встречи в публичных местах, вроде амфитеатров в парках и на берегах озер и рек, где собиралось по нескольку тысяч желавших видеть нас. Ведущими на таких встречах были друзья Иуды и некоторые авторитетные люди, кому это поручили крупные людские сообщества путем голосования. При этом на встречах работали множество камер и мониторов, делавших аудиторию намного больше той, что собиралась непосредственно.