Помоги проекту - поделись книгой:
Похоже, что они вообще забыли о его существовании. Странное гостеприимство…
Внимание! Голоса возвращаются… Оба женских… Один — Светланы, другой, видимо, ее мамы…
Ипатов встал, но тут же сел: а то подумают, что он простоял все время, пока не было Светланы. Но как только обе показались в дверях, он снова встал.
Светланина мама была еще ниже мужа — полная крашеная блондинка в дорогом — не то японском, не то китайском — халате. С простенького лица на Ипатова оценивающе смотрели холодные голубые глаза. Никакого, даже отдаленного сходства со Светланой.
«Мам, познакомься. Это мой однокурсник Костя Ипатьев!»
«Ипатов», — смущенно поправил он.
«Ой, прости!» — извинилась Светлана.
«Очень рада», — произнесла мама, не подавая руки. Больше ничего не сказав, вышла из комнаты.
«Вот и ей не понравился», — с огорчением подумал Ипатов.
«Будешь пить кофе?» — вдруг спросила Светлана.
Это было так неожиданно — и предложение выпить кофе, и уже не случайное, как он решил перед этим, а вполне обдуманное обращение на «ты», обращение, прозвучавшее в его ушах почти как объяснение в любви, — что он сразу же ответил согласием.
«Тебе с сахаром или без?» — Сама того не подозревая, а может быть, и подозревая, она услаждала его слух.
«Без», — поскромничал он: все-таки сахар давали по карточкам. Увы, он упустил из вида, что любые продукты можно было купить по коммерческой цене в «Елисеевском» или магазинах Военторга…
Светлана вышла и вскоре вернулась с крохотной чашечкой кофе на таком же крошечном блюдечке. «Наверно, так пьют кофе в Стокгольме или Копенгагене, — подумал он. — Но уж больно размеры игрушечные…»
Ипатов вспомнил, как до войны пила кофе бабушка. Пила из своей огромной, подаренной дедом чашки. Правда, кофе был другим — желудевый или ячменный, даже по словам непривередливой бабушки, гадость несусветная. Ипатову же до сегодняшнего дня так и не привелось пить настоящий кофе.
Всего три небольших глотка, и чашечка была пуста. И вообще несладкий кофе ему не понравился: какой-то горький, невкусный, непонятно, в чем смак…
Но все равно пить его было чертовски приятно — из рук Светланы. Радость переполняла Ипатова. Он с волнением думал о том, что с каждым днем, а теперь уже и с каждой минутой он шаг за шагом поднимается по ступенькам любви. Впрочем, эта довольно избитая метафора пришла ему на ум потом, в связи с той — другой — лестницей…
«Еще?»
«Что?» — вздрогнул задумавшийся Ипатов.
«Кофе?»
«Да, если не жалко», — шутливо добавил он.
Но она, видимо, не поняла шутки: недоуменно пожала плечами и, молча взяв чашечку, пошла на кухню. Ипатов расстроился. В общем, надо признаться, с юмором у него не все в порядке. Лучше бы ответить просто: да или нет. Это у них дома принято всегда подтрунивать друг над другом и над собой, и никто не обижается. Отчасти это и плохо: входит в привычку. Нет-нет да и ляпнешь при чужих то, что годится лишь для внутреннего потребления. Вот как сейчас…
Что же делать, как исправить положение? Сказать, что никак не хотел ее обидеть, что не очень удачно пошутил? А не будет ли хуже? Как у того чеховского экзекутора, чихнувшего на генерала? Не лучше ли замять для ясности?
Пусть компасом будет ее лицо…
Лицо было ясное и немного озабоченное. Все усилия Светланы направлены на то, чтобы не пролить, донести все до капли… Наконец чашечка перешла в руки Ипатова.
«Спасибо».
«Не за что», — ответила она просто.
«А сама?»
«Я уже пила», — заметно смутилась она.
Они сели друг против друга на разных пуфах. Светлана положила ногу на ногу и украдкой поправила на коленях юбку.
«Кофе лучше пить маленькими глотками, не спеша», — посоветовала она.
«А я разве спешу?» — удивился он.
«Нет, но надо еще медленнее».
«Попробую».
Он пил и совершенно не думал о кофе. С таким же удовольствием он смаковал бы сейчас любую гадость, вплоть до касторки, разведенной на рыбьем жире.
«Да, я хотела спросить тебя, у тебя все конспекты есть?» — вдруг спросила она.
«Все».
«С самого начала?»
«Да, с первого дня».
«Ты мне дашь их переписать?»
«Конечно, я сейчас смотаюсь за ними!» — он быстро поднялся с пуфа.
«Ну зачем сейчас?»
«Я быстро. Это сорок пять минут туда и сорок пять обратно!»
«Я думаю, подождет до завтра или послезавтра, не правда ли?» — со светской интонацией проговорила она.
«Действительно, подождет», — смущенно согласился Ипатов, усаживаясь на свое место.
Он отдал Светлане пустую чашечку с блюдечком:
«Спасибо».
Оказывается, она приберегала для него еще одну неожиданность:
«Слушай, ты завтра вечером свободен?»
«Да», — радостно отозвался он.
«Приходи часов в семь-полвосьмого…»
«Приду», — сдавленным голосом произнес Ипатов и вопрошающе посмотрел на Светлану.
Она тут же разрешила его недоумение:
«Соберется небольшая компания. Посидим, поболтаем. Новые пластинки покрутим».
«Слушаюсь! — вытянулся, сидя на пуфе, не помнящий себя от счастья Ипатов. — Буду ровно в семь ноль-ноль!»
Да, занятным был его первый визит к ней. И вроде бы ни о чем таком не говорили, а все запомнилось. Смешно, откуда ему тогда было знать, как пить черный кофе? Но вот конспекты он, действительно, имел отменные. А как же иначе — остаться в живых после такой войны и еще плохо учиться? Кто как, а он прямо-таки дорвался до учебы.
Конспекты же у него сохранились до сих пор — огромная стопка общих тетрадей, страница за страницей заполненных аккуратными и ровными строчками. Кое-где пометки на полях и подчеркнутые абзацы — для удобства при подготовке к экзаменам. И сейчас приятно подержать их в руках…
«Ты идешь?» — в первом же перерыве спросил Ипатова Валька, зацепив его насмешливым взглядом.
«Куда?» — притворился тот непонимающим.
«В дом с двумя главными фасадами?» — усмехнулся Дутов.
Значит, он тоже успел побывать там. И его, судя по всему, пригласили. Не исключено, что и относится она к ним одинаково безразлично. Настроение у Ипатова сразу стало портиться, вся праздничность ушла из него.
Ответил, не скрывая досады:
«Все-то тебе известно!»
«А что? — сощурился Валька. — Думаешь, она только тебя одного пригласила?»
«Ничего я не думаю, — буркнул Ипатов. — Это ее дело».
«Ладно, не будем кусаться, — уже добродушно заметил Дутов. — Ты какой подарок собираешься сделать? А то еще купим одно и то же!»
«Подарок? Зачем?» — недоуменно спросил Ипатов.
«Как зачем? — в свою очередь удивился Валька. — Ты что, не знаешь, что у нее день рождения?»
«День рождения? — только сейчас до Ипатова начало доходить. — Она мне ничего не сказала».
«Когда, друг мой, не говорят, зачем зовут, значит, день рождения», — назидательно произнес Дутов.
«А если это обыкновенная вечеринка?» — зачем-то упирался Ипатов.
«Никаких «если»! — уверенно сказал Валька. — Поехали сейчас за подарками!»
«У меня с собой ни копейки!» — растерялся Ипатов. Не мог же он признаться, что у них дома очень туго с деньгами. Только сегодня утром мама сказала, что не знает, как дотянуть до зарплаты. Оставались какие-то гроши, не то двадцать, не то тридцать рублей.
«Я бы одолжил, — отозвался Валька, — но у меня всего сотня, не больно разбежишься!»
«Конечно», — смущенно поддакнул Ипатов.
Сейчас он лихорадочно думал о том, где бы раздобыть денег. Мысленно перебрал всех родственников, соседей, знакомых. Даже бабушку вспомнил. Остановился на одном из дядей по отцу — человеке денежном и широком. Решил прямо сейчас съездить к нему, хотя тот жил далеко, на самом краю Охты. На это уйдет минимум часа два. Во-первых, дорога, а во-вторых, и посидеть надо. Подарок же придется купить на обратном пути. Вот только он не очень представляет себе, когда сможет вернуть деньги. На стипендию, которую он почти целиком отдавал матери, рассчитывать не приходится. Единственный выход — несколько ночей поработать грузчиком на станции или полотером в главном здании университета. (Благо, опыт уже имеется. Только в сентябре он один раз натирал полы и дважды разгружал вагоны.)
Да еще надо успеть переодеться. А это тоже проблема. Что надеть? Остаться ли в своей старой офицерской форме или же снова влезть в куртку и брюки, кое-как отчищенные от пятен? Третьего не дано, хотя чисто теоретически возможны еще две комбинации: куртку соединить с галифе, а китель с гражданскими брюками. Но это уже голая теория: трудно придумать что-нибудь более несуразное, чем последние два варианта…
Через час Ипатов был у дяди. Но того, к сожалению, не оказалось дома — находился в дальней командировке. Его жена, тетя Галя, побежала ставить чай, занялась блинами. Казалось, она готова разбиться в лепешку, чтобы угодить дорогому племянничку. Но едва только дорогой племянничек заикнулся: «Тетя, вы не можете одолжить мне…», как она развела полненькими ручками и воскликнула: «Все, кроме денег!» Это была явная неправда, что другое, а деньги здесь всегда водились. Дальнейшее сидение на диване стало бессмысленным, и обескураженный таким отношением Ипатов пулей выскочил на улицу.
Трудно сказать, куда бы его завели поиски денег, если бы он не вспомнил, что неподалеку отсюда живет Сергей Булавин. Когда-то бесстрашный командир танковой роты, а теперь военрук ремесленного училища, тот в кратчайший срок, всего за два послевоенных года, обзавелся большой семьей, состоящей, помимо жены, еще из свояченицы, тещи, тестя и дочки Сусанки, крохотного существа с необыкновенно громким и визгливым голосом. Все шестеро ютились в одной комнатке и ужасно устали друг от друга. Несмотря на бытовые неурядицы и инвалидность, Серега совершенно не изменился и, главным образом, не остервенел, не озлобился. Казалось, ему все до фени — и тесное жилье, и сварливая, вечно всем недовольная теща, и вездесущая свояченица, и глупый как пробка тесть, суфлер какого-то областного театра, и уже давно больная жена. И только к маленькой Сусанке он испытывал неизменную, полную громогласного умиления нежность. Почти все свое свободное время он проводил с дочкой, был отцом каких мало.
Встретил Булавин Ипатова шумно и радостно: с объятиями, с поцелуями, с крепкими — не для тещиных ушей — словечками. Приход фронтового друга для него был настоящим праздником, и он хотел, чтобы вместе с ним ликовали остальные: и теща, и свояченица, и жена, и даже маленькая Сусанка.
«Вы только поглядите, кто пришел!» — орал он во весь голос.
Домашние вежливо улыбались, но никакого восторга не выражали.
Булавин то и дело порывался сбегать за водкой, и всякий раз Ипатов отводил его в сторону и объяснял ситуацию. В конце концов Серега сдался и больше не настаивал на выпивке. Зато взял с приятеля слово, что тот непременно заглянет на днях. И тогда они отметят встречу: «Выпьем за всех пленных и военных!»
Разговор о деньгах Булавин прервал с первых же робких слов Ипатова.
«Сколько надо?»
«Сто», — испытывая неловкость при виде примолкших женщин, сказал Ипатов.
«Всего-то? — как будто искренне удивился Серега. И тут же адресовался к теще: — Мамуля, под мою личную ответственность выдайте Косте сто рублей, рубль больше, рубль меньше. Вы не бойтесь, он вернет!»
Все три женщины украдкой переглянулись.
Теща — бухгалтер домоуправления — мрачно поджала губы.
«Я жду!» — холодно предупредил Булавин, и его оба глаза — стеклянный и свой — медленно и по-разному наливались яростью. Страшная мертвенная неподвижность одного пугающе дополняла живую искрометность другого.
Серегина жена что-то шепнула матери, и та с демонстративной резкостью подошла к старому фанерному комоду, вынула из круглой шкатулки деньги и, отсчитав сотню, протянула зятю. Серега без лишних слов взял их и отдал другу:
«На, держи!»
В целом экспроприация прошла, можно сказать, в считанные секунды. Ипатов чувствовал, что лично против него булавинские женщины ничего не имели: наоборот, как будто даже симпатизировали. Видно, понимали, что он не может плохо повлиять на их мужа и зятя: все-таки студент Университета, не ханыга какой-то, с утра до вечера торчащий в очередях за пивом. Недовольство же, которое они дружно выразили, относилось, судя по всему, не к нему, а к Сереге, любившему ошарашивать своих близких.
Поблагодарив Булавина, Ипатов побежал покупать подарок. Времени до семи оставалось мало — чуть больше двух часов. А ведь надо было еще забежать домой переодеться. Поэтому он решил не тратить зря времени на беготню по магазинам, а сразу махнуть на барахолку возле Обводного канала. Там, он знал, продают все, от гвоздей до аттестатов зрелости. Он вскочил на автобус, и тот после долгого кружения по городу доставил его на место.
Все огромное пространство, огороженное плохо выкрашенным забором, было заполнено людьми. Первое впечатление: ни пройти, ни повернуться, точно в битком набитом трамвае или автобусе. Как можно в такой толчее заниматься куплей-продажей, уму непостижимо! Между тем торговля шла полным ходом. Ипатов с трудом протиснулся к развалу, привлекавшему всех проходивших рядом. Морская свинка озабоченно вытаскивала из потертой шапки-ушанки билетики с предсказаниями судьбы. Однорукий инвалид с неприкрытой головой и красным носом с невозмутимым видом складывал в карман трешки. Ипатову вдруг невероятно захотелось заглянуть в будущее. Но в последнюю минуту раздумал: а вдруг именно этой трешки не хватит на подарок? Поэтому он решил погадать на обратном пути, если, разумеется, останутся деньги.
Толпа подхватила Ипатова и понесла дальше. В самом деле, чего тут только не продавалось. Старые и новые костюмы, кожаная и резиновая обувь, зимние и демисезонные пальто, самовары, бумажные цветы, всевозможная скобянка, соломенные шляпы и галстуки, подтяжки и бюстгальтеры, велосипеды и запасные части к ним…
Немолодая дама держала в руках маленький театральный бинокль. Нежными цветами радуги переливалась перламутровая отделка, благородной позолотой блестели металлические части. Но дама запросила за него столько, что Ипатову ничего не оставалось, как с сожалением проследовать дальше.
И опять замелькали по сторонам новые и подержанные костюмы, резиновые боты, гитары с бантиками и без бантиков, садовые лопаты, ржавые гвозди, пульверизаторы, коврики с одинаково намалеванными боярышнями и лебедями…
Поделиться книгой: