Фантазии театрального администратора

Леонид Млечин

Фантазии театрального администратора

Все-таки это мучение — вставать, когда так хочется спать. Он посмотрел на часы — девять утра, для него это безбожно рано, человек творческой профессии не может вставать ни свет ни заря.

Он босиком прошлепал в ванную. Пустил холодную воду, с трудом разлепив веки, подставил лицо под сильную струю. Вот теперь он почувствовал, что окончательно проснулся. Лицо горело от холодной воды, и почему-то щипало лоб. Он инстинктивно дотронулся до него рукой — больно! — и, откинув со лба волосы, испуганно посмотрел на себя в зеркало. В нем отражалась хмурая, небритая физиономия с рассеченным лбом. Он охнул. Это была не просто царапина, а маленькая рана.

— Господи, где же это я так умудрился? Вроде вчера не падал. И не пил. — Потрогав царапину и опять поморщившись, он вышел из ванной и крикнул жене:

— Маша, посмотри, что это у меня? Вчера же ведь ничего не было, а?

Жена, хлопотавшая на кухне у плиты, обернулась к нему и широко улыбнулась:

— Доброе утро, миленький! Что случилось с моей крошкой? Кто ее обидел? — Она внимательно и озабоченно осмотрела подставленный им лоб, нежно поцеловала его и добавила: — Царапина совсем свежая. Болит? Бедненький! Вчера, мне кажется, ее действительно не было. Может, ты оцарапался об угол кровати? Ночью не вставал? Может, пошел в туалет и споткнулся со сна, ударился обо что-то?

— Ну, знаешь, у меня, конечно, есть свои недостатки. Но я все-таки не лунатик, — пожал он в ответ плечами.

Маша подвела его к зеркалу, вытащила аптечку.

— Сейчас я тебе смажу ранку йодом и на всякий случай залеплю пластырем, — приговаривала она, откупоривая свежий пузырек с йодом.

Когда она приложила ватный тампон к ранке, он вздрогнул и болезненно сморщился.

— Какой ты у меня нежный, — покровительственно засмеялась Маша и, залепив лоб пластырем, вновь поцеловала его. — Боли боишься, руками делать ничего не умеешь, собственной тени пугаешься. — Она покачала головой и нежно положила ладонь на его грудь: — Пропадешь совсем без меня.

Почувствовав облегчение, он воодушевился и запустил руки ей под халат. Маша немедленно выскользнула из его объятий, иронически заметив:

— Так, раненый ожил. Значит, жить будет.

Он устремился вслед за ней, обиженно сопя:

— Куда же ты? Почему бросаешь своего несчастного, израненного мужа, который так нуждается в ласке, заботе и внимании!

Она со смехом скрылась от него в ванной и, закрывая дверь изнутри, проговорила:

— Все, все, милый, мне пора на работу. Все остальное — вечером. Если, конечно, пожелаешь. А сейчас иди завтракать, поддержи свои слабеющие силы, израненный боец. Я, кстати, приготовила твои любимые сырники с изюмом.

Не решив окончательно, что ему выбрать: обидеться на жену или сделать вид, что ничего не произошло, он прошел на кухню. Его нос уловил волнующие запахи, и он с удовольствием уселся за стол, накрытый хрустящей белой скатертью.

Помимо сырников с изюмом его ожидал свежеотжатый апельсиновый сок, горячие тосты, масло и варенье в вазочке. В центре стола красовалась ваза с фруктами. Он запустил туда руку и вытащил киви.

Маша уже оделась и теперь разбиралась со своей косметикой. Закончив «наводить марафет», поинтересовалась:

— Сегодня придешь пораньше? Или у тебя спектакль?

— Угу, — с набитым ртом ответил он. — Сегодня премьера. Придет заведующий Департаментом строительства Марущак с женой. Помнишь, эту толстую тетеху? А я даже выйти к ним не смогу. — Он потрогал свой лоб и вздохнул: — Выгляжу, как уголовник.

Маша сложила косметику в сумочку и потянулась за плащом.

— Если Марущак придет, может, попробуешь с ним поговорить? — напомнила она мужу. — Узнаешь, наконец, как обстоят дела с нашей квартирой? Время идет, боюсь, мы можем опоздать.

— Человек придет вечером в театр отдохнуть, а я к нему с делами? Как ты себе это представляешь? — болезненно поморщился он.

— Не волнуйся, не получится, значит, не получится, — погладила его по голове Маша. — Но Красильников, я узнала, уже переговорил с кем надо. И ему обещали помочь — найдут квартиру в центре и продадут по стоимости БТИ. А Красильников, между прочим, меньше сделал для города, чем ты. Надо пользоваться тем, что тебя все знают.

— А кто Красильникову обещал?

— Твой Марущак, который регулярно посещает театр, — ответила Маша и, выходя на лестничную площадку, нежным голосом бросила: — Пока, милый, до вечера!

Он рассеянно кивнул, запер за женой дверь, снова потрогал лоб и скривился от боли.

Внизу афиши, объявлявшей о премьере, значилось имя директора — Д. П. Селезнев. Полюбовавшись на нее, Дима вошел в театр и немного придержал дверь, проверяя, мягко ли она закрывается. Здесь он вел себя иначе, чем дома, — уверенно, по-хозяйски. Скинув небрежным жестом пальто, отдал его гардеробщице, которая почтительно приветствовала его:

— Здравствуйте, Дмитрий Павлович! Поздравляю с премьерой. Я внуку контрамарку просила, так в кассе говорят, что все билеты проданы.

— Зайдешь ко мне попозже, дам билетик, — довольно улыбнувшись, пообещал Дима и, подойдя к зеркалу, стал прихорашиваться. Потрогав пластырь на лбу, опять досадливо поморщился и направился к лестнице.

К нему неожиданно подскочил запыхавшийся буфетчик:

— Дмитрий Павлович, беда! Из санэпидстанции пришли, сейчас буфет закроют и опечатают. Они уже акт пишут. А вечером премьера! Что делать?

— Неужели не мог сам договориться? — хладнокровно осведомился Дима, поднимаясь по лестнице.

— Да новенькие какие-то пришли! — Буфетчик был в отчаянии. — Я им сразу коньяка, закусочку начал ставить, а они сказали, что непьющие и вообще уже пообедали.

Они прошли в глубь здания к приемной. Буфетчик угодливо распахнул дверь, и секретарша, увидев Диму, тут же вскочила с кресла и затараторила:

— Добрый день, Дмитрий Павлович! Вам звонили из Департамента культуры, Кузнецов из музея, Елигулашвили из китайского ресторана, Возчиков из стоматологической клиники и новый директор Бюро ритуальных услуг. С кем соединять?

— Подожди, — скомандовал Дима, входя в кабинет. — Найди заведующую санэпидстанцией.

Он скинул пиджак, повесил его на плечики и уселся за стол. Не успел перевернуть листок календаря, как в дверь заглянула секретарша:

— Дмитрий Павлович, заведующая на проводе.

— Юлечка, — проворковал в трубку Дима. — Понимаю, что я, конечно, уже не в том возрасте, когда можно рассчитывать на внимание красивой женщины. Но чтобы так пренебрегать давно и безнадежно влюбленным в вас мужчиной — этого я себе даже представить не мог… Как почему? Сегодня весь город приходит к нам на премьеру. Я оставил вам два билета во втором ряду. Между прочим, рядом с министром здравоохранения области, а вы даже… А, вот то-то же, Юлечка… Конечно, жду вас… Кстати, пришли две очень странные дамы, уверяют, что от вас, и хотят закрыть наш буфет… Да, спасибо, Юлечка, а то где же мы вечером будем выпивать после премьеры… Целую вас.

Буфетчик, еще не покинувший кабинет, развел руками:

— Снимаю шляпу, Дмитрий Павлович. Со многими директорами работал — а настоящего хозяина вижу в первый раз.

— Она объяснила, что это новенькие, наших городских дел не знают. Сейчас она их отзовет, — разворачивая газету, произнес Дима.

Кланяясь, буфетчик пошел к выходу и уже в дверях робко заметил:

— Мне севрюгу ребята прислали, пальчики оближешь. Я распоряжусь, чтобы вам на обед приготовили. Со свежими овощами, как вы любите…

Не обращая на него никакого внимания, Дима нажал кнопку переговорного устройства и распорядился:

— Галочка, скажи, чтобы оставили два билета Прохоровой на сегодня. Кроме того, понадобятся три или четыре места в четвертом ряду. Это для москвичей. Но я не знаю, сколько их будет и сам встретить не смогу. Организуй достойную встречу — договорились?

— Не беспокойтесь, Дмитрий Павлович, сделаем в лучшем виде, — донеслось из переговорного устройства.

— Я у себя, — сказал Дима и отключился.

Поднявшись с кресла, он вышел в приемную, и секретарша, быстро открыв блокнот, приготовилась писать.

— Машина мне нужна на четыре, — сказал Дима. — А пока собери мне администраторов.

После этого он отправился в гримерную комнату и, отклеив пластырь, показал царапину на лбу:

— Танечка, можно как-нибудь это загримировать?

— Садитесь, Дмитрий Павлович, — вежливо проговорила та и ловко загримировала царапину.

— Сами понимаете, Танечка, — сказал он, — сегодня в театр придут такие люди, что мне обязательно нужно быть в форме.

Она понимающе кивнула.

Жена встретила его как всегда накрахмаленной скатертью и обильным ужином. Когда Дима одолел свою порцию, она, держа в руках сковородку, предложила:

— Хочешь добавку?

Он покачал головой.

— Устал, милый? Болит? — заботливо спросила Маша, кивнув на его лоб.

— Да, устал немного, день был хлопотный. Пойду, прилягу, что-то спать хочется.

— И телевизор смотреть не станешь? — удивилась жена. — Новый фильм сейчас будет. Для полуночников — то, что ты любишь, с голыми девицами.

— Нет, нет. Пойду спать. Спокойной ночи. — Дима поднялся и, поцеловав жену, отправился в спальню.

Постель уже была расстелена. На тумбочке горел ночник, рядом стоял высокий стакан с водой и лежал толстый роман, который Дима читал на ночь. Он с нескрываемым удовольствием улегся в постель и потянулся. Взял в руки книгу, раскрыл ее и… зевнул. После чего положил книгу обратно на тумбочку, выключил свет, завернулся в пуховое одеяло и закрыл глаза. Через мгновение он уже спал. И видел сон.

Он был как-то странно одет — в черный спортивный костюм, а на голове — вязаная лыжная шапочка.

Войдя в подъезд какого-то чужого дома, он поднялся по лестнице и остановился возле лифта. Подъезд был грязный и темный, но это его совершенно не смущало.

Вдруг стукнула входная дверь, и Дима насторожился. Вошли двое парней с большими сумками, и он бесшумно сдвинулся в сторону, чтобы его не заметили. Затем пропустил какого-то подвыпившего мужчину, подумав, что, раз где-то выпил, значит, вернулся без денег. Еще одна припозднившаяся дама внушала определенные надежды, но тут, как назло, спустился на лифте мужчина с собакой, и пришлось отступить.

Еще через полчаса вновь хлопнула входная дверь. На этот раз в подъезд вошла женщина средних лет. Дима надвинул шапочку на лоб и затаился. Когда женщина, неуверенно поднимавшаяся по ступенькам, поравнялась с ним, он внезапно схватил ее за горло и поднес к ее глазам нож.

Откуда у него взялся этот нож?

Он продолжал с изумлением наблюдать за собой как бы со стороны. Как он может все это делать — пусть даже и во сне?

В глазах женщины плеснулся ужас. Она хотела закричать, но он сжал ее горло и прошептал:

— Молчи, дура, а то убью!

И нож зловеще блеснул перед ее глазами.

Дима вырвал у нее из рук сумку, порылся в ней и, найдя кошелек, сунул его в карман. После чего схватил ее за руки, стащил с пальцев оба кольца и с угрозой в голосе потребовал:

— Снимай серьги, быстро!

Она дрожащими руками дотронулась до ушей, но у нее ничего не получалось. Он сам начал сдирать серьги, и женщина от боли закричала. Тогда он поднес нож к ее горлу, поставил ее лицом к стене и тем же зловещим шепотом проговорил:

— Ни слова, если хочешь живой остаться. Пикнешь — и тебе конец. Брюхо вспорю.

Она вздрогнула и замолчала.

Дима на цыпочках вышел из подъезда и побежал по улице, удивляясь, что хорошо знает, куда ведут эти старые переулки. Через какое-то время он остановился, чтобы перевести дыхание, стащил с себя лыжную шапочку, спрятал нож, вынул деньги из кошелька, а сам кошелек выбросил в урну.

Дойдя до метро и спустившись по эскалатору на станцию, он проехал две остановки и снова вышел на улицу. Свернув налево, нырнул в такой же темный переулок, в каком только что был, натянул на голову лыжную шапочку и проскользнул в подъезд.

Встав под тусклой лампочкой, Дима обследовал трофеи, отнятые у дамочки, и, пересчитав деньги, брезгливо поморщился: всего полторы тысячи рублей и триста долларов. И это все? Он разочарованно повертел в руках серьги и небрежно засунул их в карман.

В этом подъезде ему долго не везло. Мимо него прошли несколько пожилых людей, потом стайкой пробежали наверх дети, и он боялся, что они обратят внимание на незнакомца в подъезде. Но его никто не заметил.

Вдруг к подъезду подкатило такси, и оттуда, хохоча, вывалилась пьяная парочка. Это были его клиенты, и он тут же полез за ножом.

Первой в подъезд влетела дамочка с охапкой цветов. За ней ввалился парень, с трудом державшийся на ногах.

Дима смерил парня пристальным взглядом с ног до головы и решился. Он пропустил женщину, а мужчину привычным приемом схватил за горло и показал ему нож:

— Скажи своей бабе, чтобы молчала, иначе я тебя порежу.

Парень прохрипел что-то невнятное, и его девушка испуганно обернулась:

— Что с тобой, дорогой?

Ее рот расширился, чтобы закричать «на помощь!», но парень выпалил:

— Заткнись, а то он меня убьет!

Она замерла и мелко-мелко закивала, показывая, что все понимает.