Две строки до востребования

Аркадий Федорович крепко, с досадой потер шею и поднялся из-за письменного стола, заваленного техническими справочниками, чертежами и схемами на листках, набросанными прямо от руки.

— Придется, дорогой товарищ Киселев, как-то перекраивать время. Придется! — Это Аркадий Федорович проговорил вслух и тотчас насторожился, взглянув на дверь в другую комнату: не слышал ли сын? Но дверь была приоткрыта лишь чуть-чуть. Возможно, и не слышал… Впрочем, дома ли он? Может, довольный, что двойки в дневнике обошлись ему так легко, он уже давно на улицу подался? Какая-то подозрительная тишина в комнате…

Аркадий Федорович на цыпочках подошел к двери и заглянул в щелку. Смотри-ка, не ушел! В тетради что-то пишет. Ишь, как старается, и язык — на сторону. Никак уроки делает?..

«Нет-нет, — вновь, уже про себя, подумал Киселев-старший, — Костюшу упускать никак нельзя. Может, это на поверку поглавнее всех других забот. Парень-то, в общем, неплохой. Совсем даже неплохой. — И с неожиданной теплотой, с каким-то веселым достоинством отметил: — А в кого бы плохим-то быть ему? Вроде и не в кого. Все в нашей семье — на своем месте. И не так чтобы в тени. Можно сказать, что даже и впереди многих других».

— Кхы, кхы! — широко распахивая дверь, призывно кашлянул Аркадий Федорович. — Гляжу: никак в штыковую атаку пошел?

Привыкший к отцовским шуткам, Костя тотчас сообразил, на что тот намекает.

— А ты думал! — И Костя показал отцу два решенных примера. — Сейчас еще задачку попробую.

— Что делается!

Костя вывел в тетради номер задачи, поставил решительную точку и взглянул на отца.

— И это в свободный день, в воскресенье! — разведя руки в стороны, снова удивился Аркадий Федорович.

— А-а, — небрежно отмахнулся Костя, — мне без разницы. Взялся — так буду рубать до конца!

Аркадию Федоровичу ничего не оставалось, как по давней армейской привычке лихо прищелкнуть каблуками:

— Желаю бойцу Киселеву полной победы! — Потом, погасив улыбку, добавил: — Мама придет — скажешь, что я у Галиева. Вернусь часам к пяти.

— Будет исполнено, товарищ маршал!

Когда за Киселевым-старшим захлопнулась дверь, Костя перед большим зеркалом несколько раз так же лихо, как и отец, прищелкнул задниками тапочек и при этом отдал честь:

— Будет исполнено, товарищ маршал!

Шикарно получалось. Рост, правда, маловат. Но это не беда — не все сразу. Отец рассказывал, что в тринадцать лет тоже переживал из-за роста. А потом как вымахал — метр восемьдесят четыре. Ботинки сорок пятого размера.

Костя пробежал в переднюю, скинул тапочки и нырнул босыми ногами в желтые огромные ботинки отца. Вернулся к зеркалу, скомандовал «Ать-два» и едва не повалился на пол — до того смешно выглядел.

Но долго веселиться он себе не позволил. Хватит! Задачка-то сама не решается.

Однако странное дело: сидеть над уроками отчего-то расхотелось. И задачка к тому же путаная. Над такой, бывает, и час прокорпеть можно. И солнце, как-то незаметно спрятавшееся за облаком, снова вдруг выглянуло, застелило письменный стол золотистой, теплой салфеткой. А самое глазное — воскресенье же! Имеет он право на законный отдых? Имеет. Уроки и завтра доделает, до двух-то часов сто задачек можно решить. И так позанимался будь здоров — пятьдесят пять минут — целый урок, значит. Да еще и с большой переменой… «Интересно, а где сейчас Гринька? Во дворе? Или опять собирается устраивать дома «дипломатический прием»? Потеха с этими приемами…»

Хоть и огромный у них дворище (срубить бы все деревья да кусты, столбы повалить, на которых веревки натянуты и белье сушится, — настоящее футбольное поле получилось бы), но отыскать в этом дворе Гриньку Швырева — на это Косте и двух секунд не понадобилось. Вон же он, Гринька! С ребятами у беседки. Ух ты, новую потеху придумали. Прыгают с разбега и сбоку за штангу беседки хватаются. Здорово! Будто на карусели, на вытянутых руках крутятся. Во Симка, бродяга, насобачился: два круга провернулся. И Ленька Криворучко, такой-то шкет, слабак, не сплоховал — не хуже Симки крутанулся… О, внимание! Сам Гринька готовится. Костя крепче сжал балконные перила. Ну, Гринька! Ну, дает! Почти полных три круга пролетел, аж беседка зашаталась.

«А ну, посмотрим, кто будет рекордсменом!» Костя пробежал через комнату, даже не взглянув на стол, где сиротливо лежала тетрадка с написанным условием задачи, мигом натянул в передней сандалии и помчался на улицу.

Словно на спринтерской дистанции, летел он по асфальтовой просохшей дорожке к беседке — хотел с ходу ловко ухватиться за штангу. Высший класс хотел показать. Но не показал. Голос Гриньки, будто сигнал судьи о фальстарте, оборвал его бег на последней десятиметровке:

— Расступись! Кисель проснулся!

Какой уж тут класс! Остановился как вкопанный. Пробурчал:

— Может, сам дрыхнешь до одиннадцати!

— Где пропадал? — требовательно спросил Гринька.

— Дела… — подавленно ответил Костя. В эту минуту он бы и под страшной пыткой не признался, что сидел за уроками. В воскресенье?! Корпеть над учебниками?! Гринька упал бы от смеха.

— Дела! — покривил губы Гринька. — Тут, понимаешь, новый вид спорта выдумали, первый отборочный чемпионат проводим, а ты — дела…

Автором «нового вида спорта» оказался сам Гринька Швырев. Он и при Косте повторил, что только сейчас «открыл» этот вид. Насчет «только сейчас» ребята сильно сомневались: очень уж здорово у него получается. Вслух об этом, правда, говорить не смели, но Гринька подозревал, что ему не верят.

Снова пролетев почти полных три витка вокруг железной штанги, он горделиво сплюнул:

— Такой уж я! Сноровистый. За что ни возьмусь — все выходит. — Поморщившись, подул на красные ладони. — Огнем горят…

Вскоре и у Кости горели ладони, однако о трех витках он и помышлять не мог. Если бы потренироваться денек-другой… Врет Гринька, что раньше не крутил вот так же. А если не врет? Он и в самом деле какой-то сноровистый, способный. Все у него получается. Кто лезвие безопасной бритвы съест? А Гринька — запросто. Это говорится только — «безопасная». Еще какая опасная! Да, человек Гринька особенный, тут и спорить нечего. Выдающийся человек.

Костя вздохнул и вновь разбежался. Бесполезно, и двух витков не накрутил.

— Кончили! — распорядился Гринька. — Жюри, подводи итог.

Симка Калачев загнул грязный палец:

— Первое место, значит, за тобой. Второе…

— Второе, третье… — перебил Гринька, — не имеет значения. Кто на последнем?

— На последнем?.. — Симка сконфуженно посмотрел на Костю. — Вот он, наверно.

— Правильно! — Гринька взмахнул рыжим чубом. — Жюри поработало честно. Слышал, Кисель?

Костя кивнул. Он, конечно, мог бы и поспорить: всего пять минут, как вышел во двор. А за пять минут какая же тренировка? Но не стал спорить, сам виноват — столько времени на уроки угробил!

— А раз согласен — тащи! — Гринька пнул носком ботинка в туго натянутую шину велосипеда. — Доверяю. — И тут же добавил, строго оглядев ребят: — Сегодня дипприем будет в узком кругу. В два часа у меня важное свидание. Ухожу. На прием пойдешь ты — Калач, ты — Кисель… ну ладно, и ты еще — Кривая Рука.

Рюмка чернил

Один за другим ребята проскользнули в тесную кабину лифта, и Гринька до обидного весело помахал рукой: «До скорой встречи!» Дверцы тут же сомкнулись, лифт понесся наверх.

Стиснув зубы, Костя поволок велосипед — тяжелый и ставший таким неуклюжим — по ступенькам лестницы. Он еще не взобрался на площадку второго этажа, как далеко вверху, на восьмом этаже, с легким щелчком лифт остановился и опять послышался насмешливый голос хозяина велосипеда: «Ку-ку, Киселек!»

Костя лишь зубы крепче сжал. Если бы это был не Гринька, а кто другой — плевал бы он на велосипед! Подумаешь, последнее место! Разве по справедливости? И все же Костя, сопя и обливаясь потом, волочил наверх непослушную машину. Куда денешься — Гринька распорядился. Надо бы сразу не соглашаться. А теперь — тащи. Не рассуждай.

Только как заставишь себя не рассуждать? На четвертом этаже, вытерев рукавом со лба пот, Костя обругал себя круглым дураком и подумал, что нет у него характера. На пятом — вытер пот со лба, щек, даже с носа зло смахнул каплю. «Идиот! Скоро на шею мне сядет, ноги свесит, а я улыбаться буду!»

На площадке шестого этажа, приткнув ненавистный велосипед к стене, он без сил опустился на ступеньку и чуть не заплакал. И не столько от усталости, как от злости на Гриньку и на самого себя. «Дудки! Больше не возьмет на арапа! Тоже кулак могу показать!» Втащив машину на площадку седьмого, Костя сплюнул: «Все, Гриня, кончилась твоя власть! Сейчас в лицо тебе скажу, какая ты свинья! Велосипед-то и в лифт можно было бы затолкать. Это ты нарочно подстроил. Прошлый раз Симка тащил, теперь меня заставил. Специально, чтобы унизить, подчинить. Мучитель ты, Гриня. Фашист!»

А когда, чуть не до крови закусив губы, рассвирепевший и готовый на все, Костя показался на площадке восьмого этажа, то прямо перед собой увидел распахнутую дверь швыревской квартиры. Там, у порога, на четвереньках стоял тщедушный Ленька Криворучко! Тут же выскочивший Гринька подхватил велосипед и показал на Леньку.

— Садись! Скакун от нетерпения бьет копытом.

И в самом деле Ленька стукнул ботинком об пол и тихонько заржал.

И куда злость подевалась! Костя взгромоздился на «коня» и, волоча ноги, под лающий хохот Симки, хозяина квартиры и самого резвого скакуна въехал в комнату, где на столе, заваленном с одного конца грязной посудой и корками хлеба, валялась разбросанная колода сильно потрепанных карт.

— Все законно, — сказал Гринька. — Пока тащил велосипед, мы по-быстрому конок сгоняли — кому быть твоим скакуном. Кривой Руке повезло. Только хвост не успели привязать…

— Вот он, хвост! — Симка весело помахал веником. — Веревкой хотели привязать.

— Ладно, теперь без надобности! — Гринька отобрал веник и зафутболил его в угол, под телевизор. Потом из мешка, стоявшего возле оконной батареи, взял полную горсть тыквенных семечек и протянул Косте. — Потрудился — подкрепись. — Он и других ребят оделил семечками. — Мать из последнего рейса привезла. На продажу. — Гринька крепкими зубами смачно раскусил слегка поджаренное семечко и далеко, через всю комнату, выплюнул кожуру.

— И нам… можно на пол? — нерешительно спросил Симка.

Костя бы не стал спрашивать. Хотя поначалу и ему чудно было — Гринька разрешал плевать и сорить в своей комнате: сколько влезет, но теперь он уже привык, не удивлялся. А вот конфузливый Симка привыкнуть пока не мог.

— Ах, какой культурный! Серебряное блюдечко сейчас подам тебе! — Гринька фыркнул и, как доказательство того, что здесь, в его квартире, позволено все, смахнул со стола черствые корки хлеба. Еще и ботинком наступил. С хрустом, размял. — Понял? А чистоту наведу, когда придет время. Может, и тебе выйдет поработать. Останешься три раза в дураках и радуйся — бери в руки веник.

Скоро мусору на полу заметно прибавилось. Особенно Гринька усердствовал — шелуха от семечек так и слетала с его губ. Не до разговоров. Все же время от времени, косясь на мешок, он вместе с шелухой презрительно выплевывал и короткие фразы:

— Думает, на угол побегу!.. В прошлом году бегал. Продавал на стаканы… А теперь — фигушки! Позору не оберешься. И ей торговать не дам. Сами сожрем…

Щелкали, щелкали, а в мешке словно и не убавилось.

— Хватит! Язык заболел. — Гринька сдул со стола нападавшую шелуху и принялся собирать разбросанные карты в колоду. — На интерес не побоитесь? — Хитро прищурившись, он одного за другим оглядел приятелей.

— А на сколько? — Симка даже перестал жевать.

— Да хоть на рубль. А можно и на два.

Симка расстроился, выплюнул недожеванное вкусное семечко.

— Ого. Два рубля.

— А тебе, Калач, все с копейками бы мараться! Мелкота! Зелень! — Гринька, не успев перетасовать пухлую колоду карт, бросил ее на стол. — С вами тут с тоски помрешь!

Косте сделалось обидно за Симку. Чего Гринька налетел на него? Будто не знает, что такие деньги Симке и во сне не снились. Отец у него слепой, лишь пенсию получает, а кроме Симки — еще сестра его, в восьмом учится. Костя уже хотел вступиться за Симку, но тот в эту самую секунду сунул руку в карман и сказал:

— А если не деньгами?

— Что у тебя там? — деловито осведомился Гринька.

— А вот! — Симка вытащил перочинный нож. — Два лезвия, шило, пилочка. В сквере нашел.

Гринька нож рассматривать не стал. Придвинул к столу для всех стулья и начал раздавать карты.

— Значит, договорились — играем не на доллары, а на вещи. Вот как ножик его. До трех «дураков». Каждый за себя…

Спустя полчаса для Кости и Леньки Криворучко сложилась угрожающая ситуация — по два раза остались «в дураках». Один раз остался и Симка. Впрочем, у него было прекрасное настроение: козырная карта шла ему косяком. А Гриньку вроде и судьба хорошей картой не баловала, но играл он артистически. Смотреть было приятно. Почти из любого положения выходил сухим. Ну, кажется, все, зашился — кучу шестерок и семерок примет. Ан нет, глаза в пустоту уставит, губами пошевелит и… покроет такой картой, на которую и ответить нечем. Все тонкости знал Гринька. Потому и был сейчас главным претендентом на выигрыш.

Костя в шестой раз собрал колоду и принялся раздавать по кругу. Выложив напоказ козырного короля, он заглянул в свои карты и побледнел: лишь крестовая шестерка еще вселяла какую-то слабую надежду. Но известно: шестерка и есть шестерка. Даже и козырная. Не успел Симка и десятка семечек разгрызть, как все было кончено: Костю в третий раз объявили «дураком».

Гринька отобрал у раздосадованного Кости карты и, словно камень, утвердил на них свой круглый увесистый, в грязноватых разводах кулак.

— Ну, чем расплачиваться будешь?

Костя заморгал длинными ресницами (так жалко стало себя — хоть заплачь). Но плакать он, разумеется, не собирался. Ха, плакать! Да он скорей бы палец дал себе отрубить, чем на виду у всех выдавить хоть одну слезу.

— Расплачусь, не волнуйся, — задушив в себе жалость, небрежно заверил он.

— Смотри, надувным шариком или открыточкой не отделаешься.

— Слышал! — оборвал Костя.

— Ну, слышал, и хорошо, — кивнул Гринька и все же не упустил случая уточнить: — Чтоб не дешевле рубля вещь. И не тяни. Завтра отдашь. — Посчитав, что с Костей все улажено, Гринька взглянул на будильник и озорно улыбнулся — темно-зеленые глаза его сузились. — А хотите по-быстрому, до первого «дурачка»?

— Опять на интерес? — спросил Костя, тотчас подумавший, что может отыграться. Он все еще не мог сообразить, какую же свою вещь отдаст завтра Гриньке.

— На рюмку чернил.

— Как это? — не понял Симка.

— Чего проще: нальем «дурачку» рюмку чернил, и он тяпнет за наше здоровье.

— А… чернила не вредные? Не умрешь от них? — Симка во всем любил ясность.

— Чокнутый! Да я хоть стакан дерну! Бритву же на ваших глазах съел, а чернила ерунда! — Гринька приготовился сдавать карты. — Согласны?

Вряд ли кого радовала перспектива проглотить рюмку чернил, но как было отказаться?

— Сдавай! — вспомнив, что ему все время шла сильная карта, сказал Симка.

Однако ничего вечного не бывает. Валила Симке Калачу козырная карта, да только не в этот раз. Через несколько минут Гринька достал из шкафа пузырек с чернилами, без колебаний наполнил рюмку фиолетовой жидкостью и поставил ее перед Симкой:

— Дернешь и семечками закусишь!

Чуть ли не целую минуту несчастный Симка смотрел на рюмку, не решаясь прикоснуться к ней. На его лице был такой ужас, что жалостливый Костя не выдержал:

— Может, отменим наказание? Что-нибудь другое придумаем… Пусть кукарекает и три раза вокруг стола на коленках проскачет.

— А этого не хочешь! — Гринька сунул Косте под нос выразительную комбинацию из трех пальцев. — Кукареку! Договаривались на чернила. Значит, должен пить! Дурак я, что ли, рюмку пачкал!

Симка дрожащей рукой поднял рюмку, брезгливо понюхал ее, вздохнул и, закрыв глаза, опрокинул в рот. Потом он невероятно сморщил лицо и кинулся к умывальнику.

Симка долго и шумно плевался, набирал в рот воды и снова неистово выплевывал ее. Гринька сначала смеялся. Но во второй раз взглянув на часы, обозлился:

— Хватит! Расплевался! Вся раковина синяя. И вообще, кончай. Мне уходить пора.

Симка растерянно посмотрел в зеркало, висевшее над раковиной, — губы фиолетовые и рубаха в синих пятнах. Забрызгал.

— Что теперь дома скажу?